Текст книги "Красный лёд"

***

За всю жизнь не иссушить мне колодец греха.

И среди близких не найти мне прощения.

То, что я совершил, не забыть.

Где же скрыться? Куда спрятать лицо безбожнику? Под какой замок посадить себя в наказание?

Говорят, меня оправдали в суде. Сам я плохо помню, зачем они все собрались там. Адвокат через слово упоминал, что я действовал во благо команды, и другие остались живы благодаря мне…

Я ему не верю!

Меня оправдали… Зачем меня оправдали?! Какой суд оправдывает преступника?

Дураки! Их там не было! Откуда им знать?!

Я виновен!

Она привела меня в этот роскошный бар, где играет великолепная музыка, в надежде порадовать. Ей никто не сказал, что здесь нас могут поджидать неприятности.

Такая юная и прелестная, она будет думать, что все дело в ней. Бедняжка!

Жаль, я так и не смогу ей сказать, что она – лучшее, что у меня было за последние годы.

Волшебная девушка с медовыми волосами и восхитительными глазами, полными слез!

Я прогнал ее, потому что так было правильно! Как было правильным перерезать веревку человека, потерявшего рассудок и грозившего погубить всю команду! Но я прогнал, и нет здесь никаких оправданий!

Вываливаюсь на крыльцо, чудом избежав потасовки.

Помню, как драться. Помню то чувство, когда сжатый кулак выбрасывается вперед. Я бы мог на время забыться и дать телу выплеснуть часть выкипающей ненависти к себе, пока меня не забьют до полусмерти. Я был бы им благодарен.

Таня не позволила им… Даже ради отца… Безусловно, она старалась не для меня – хотела избежать скандала.

Несколько лет назад она мечтала, что мы поженимся. Однако и в те далекие времена я понимал, что наш брак будет ошибкой. Мы слишком похожи с ней: хладнокровные, скупые на эмоции, почитающие самоконтроль. Нас не волнует чужое мнение. А сейчас… Тем более, сейчас… когда я превратился в того, кого до конца дней она будет винить в смерти отца!

Кажется, ее жизнь неплохо сложилась…

Ее муж – вспыльчивый малый, но сильное плечо – помогает вести дела. Она стольких потеряла за эти два года. Она заслужила тихую гавань. Пусть она будет счастлива с ним! А я останусь один… гнить… в скупом одиночестве… Так мне и надо!

Свежий воздух не помогает. Ночь выдалась теплая, и прогорающие нервы не остывали.

Жалею, что не закурил, не завел этой глупой привычки. Она бы мне пригодилась сейчас! Очень хочется затянуться!

Различаю во внешнем уличном шуме ненавязчивый звук женского плача.

На парковке темно. Две машины – вероятнее всего, принадлежат кому-то из персонала. Клиент не поедет в бар на собственной тачке. Никого не должно здесь быть.

Я бы принял звук за мяуканье, если бы не тоненький горестный всхлип.

Что ж, не один я такой «удачливый» сегодня!

Меня тревожит смутное ощущение, что я причастен к чужой тоске.

Нет! Не может быть! Не надо!

Прошел целый час с тех пор, как мы расстались!

Я приближаюсь. Мои опасения оправдываются.

Бордюр. Она поглощена страданиями. Не замечает меня. Ее отчаяние глубокое, искреннее, настоящее. Ей кажется, что горе, на которое она обречена, есть самое болезненное в жизни человека. Дай бог ей не узнать печали пострашнее!

Девочка моя, прости! Я тебя не уберег!

«Не плачь!» – хочу сказать, но у нас мало времени.

– Ты что здесь делаешь? Я велел тебе уехать! – мягче не получается произнести.

Она пугается. Темно. Не ожидала. Глотает слезы.

– Ты вызвала такси?! – строго спрашиваю.

Мотает головой. Дуреха.

Нужно срочно вывезти ее отсюда! Если за мной вернутся, она пропала.

Кто знает, что разрешат себе друзья Татьяниного мужа с моей малышкой…

Не думаю об этом. Боюсь подумать.

Сам виноват! Решил, что про меня забыли. Серьезная ошибка! Не нужно мне было сюда идти! Тем более, с девчонкой.

Нервно снимаю экранную блокировку. Ввожу знакомый номер. Хочу заказать машину, но к запасному входу. У парадного наверняка нас будут поджидать.

«Извините, все машины заняты…» – сообщают в трубке.

Выплевываю крепкое словечко.

– Почему ты хочешь меня оттолкнуть? – слышу робкий вопрос.

– Тут небезопасно, – успеваю я выговорить.

За спиной распахивается дверь. Они со мной не закончили.

Я посмел явиться сюда, как ни в чем ни бывало. Веселился с юной красоткой на глазах у Татьяны. Улыбался, словно забыл обо всем…

Конечно, они вернулись! Парочка грязных угроз вряд ли удовлетворила их жажду мщения. Но со мной девчонка…

У нас пара секунд.

– Беги! – рычу я.

– Я не…

Ее не учили мгновенно ориентироваться и безоговорочно подчиняться. Райская пташка, не ведающая решетки!

Время упущено! Точка!

В бетонном кармане не спрятаться.

– Поздно! – шепчу я ей. – Ни звука, слышишь!

Грубо хватаю молоденькую птичку и рывком ставлю ее за собой в мою тень.

Может быть, нам повезет, и все закончится разговорами.

Их четверо.

Муж Тани. Незнакомый парень-бугай. Еще двое – мои бывшие приятели.

Я молчу. Пусть считают себя главными, пусть насытятся моим унижением! Для меня это не имеет значения.

– Чего ты приперся, а?! – орет мне главный заводила.

Не отвечаю. Разве есть смысл пытаться объяснить ему что-нибудь?

Все четверо полукругом выстраиваются передо мной. Нет, они пришли сюда не трепаться. Думают, я попытаюсь сбежать, когда начнется потасовка.

Было бы здорово с ними разделаться, как в индийском кино. Но я не в кино.

Сейчас они раззадорят себя хорошенечко, найдут жалкий предлог, и тогда моей златовласке останется молиться за себя… А за меня… уже будет не нужно…

– Хочешь разрушить нашу с Таней семью? Ты для этого здесь?!

Господи, какая несусветная чушь! Он сам в это верит?

С Таней мы не виделись с того самого дня, когда был вынесен оправдательный приговор. Я и не пытался искать с ней встреч. Мне нечего ей сказать, она бы и слушать не стала.

– Я зашел в бар на пару минут, – говорю спокойно, не стараюсь выгородить себя.

– Тебе не стоило сюда приходить, – предупреждает другой, с которым мы когда-то дружили.

– Знаю! Я собирался быстро закончить дела и уйти. Не хотел кого-то из вас беспокоить, и, тем более, огорчить Таню своим присутствием.

– Вранье! – перебивает меня хозяин бара. – Моя жена сказал мне, что ты путался здесь с какой-то молоденькой шлюшкой! – брызгает он желчью.

Малышка прижимается ко мне сзади. Не сложно догадаться, что она испытывает сейчас. Их от нее отделяет только моя тень.

– Дочь одного из моих постоянных клиентов, – оговариваюсь как бы между прочим. – Мы нечаянно столкнулись у входа. Она действительно молода. Мне говорили: в этом году закончивает школу.

– Вы лизались у танцпола!

– Мы поговорили, – не перечу ему, – и она ушла. Я к ней не прикасался, – говорю ему чистую правду. – Эта школьница довольно хорошенькая, но не настолько, чтобы я рискнул связями с богатым клиентом.

Мои собеседники замялись. Вопреки ожиданиям супруга Татьяны, ребята не собирались горячиться. Разговор затягивался.

– Какие у тебя, нахрен, могут быть дела в моем баре? – сменил тему хозяин.

Есть!!! Удалось сместить акценты с девчонки! Главное, чтобы моя злотовласка вела себя тихо!

– Клиент. Он настаивал на встрече именно здесь.

– Что за фигня?! Ты назначаешь встречи своим сраным клиентам в моем баре?!

– Один раз. Больше этого не повторится, – заверяю я.

– Еще бы! Конечно, не повторится! Я тебе сейчас морду разобью об асфальт, чтобы ты больше не имел наглости показывать нос!

Вот и нашелся предлог.

Он уже напыжился от предвкушения бойни.

Пусть ударит в лицо. Зубы и нос мне не жалко. Попадет в зрячий глаз… наощупь выберусь отсюда… Однако, если попытается двинуть в живот или в пах… Я обязан держаться прямо! Не осесть, не согнуться! Только прямо!

– Ты решил использовать мой бар для развития своего гнилого бизнеса: вывезешь очередного беднягу в горы, а если что пойдет не так, безнаказанно столкнешь его с вершины?! – заорал он во всю луженую глотку.

Абсурд! Что он знает о безнаказанности?

Я не выезжаю с группами на точки. После судебного процесса я оставил профессиональный трекинг. Моя лицензия на подъемы до сих пор, наверное, пылится где-то в штаб-квартире комитета по спортивному альпинизму.

Я никого не сталкивал в пропасть. И печальный надрыв в голосе не сделает его обвинение более доказательным.

– Знаешь, что Таня до сих пор плачет по ночам, ублюдок! По отцу! Из-за тебя! Потому что ты погубил его! Она верила тебе, а ты… ты… Убийца!!!

Он срывается с места и летит на меня. Дальше следует тяжелый удар в челюсть.

Искры их глаз. Отшатываюсь.

Молодец, девочка! Не выдала себя!

Вытягиваюсь наверх. Ощупываю челюсть. Хороший удар! К счастью, не сломана.

Мой противник не унимается, но его приятели, кажется, достаточно насмотрелись.

Он замахивается еще раз, но мажет – кулак рассекает верхнюю губу. Дотянуться до переносицы он не успевает – ребята хватают того с обеих сторон. Бугай сгребает локти за спину – больше не двинется.

– Еще раз увижу здесь – на своих не уйдешь! – орет он. – Попадись мне, я убью тебя!

Какая ирония!

– Олег, замолчи! Че несешь?! – останавливает его другой и кивает верзиле. – Уведи его отсюда!

Двое уходят.

– Таня действительно тяжело переносит гибель отца! Она расстроена, – примирительно говорит мне один из бывших товарищей.

Они не станут нападать на меня. Пронесло!

– Я виноват перед ней. Неизгладимо. Извинитесь перед ней за меня! Я больше ее не потревожу! – обещаю я.

Мне больше ничего не остается.

– Не приходи сюда больше! Иначе… в следующий раз тебе накостыляю я, по-настоящему! – серьезно предупреждает меня второй. – Проваливай!

– Машина будет через пару минут, – лгу я.

Он попытается меня выпроводить. Нельзя ему позволить.

– И я исчезну!

Мне поверили. Вижу по глазам. Привычка старой дружбы: они знают, что я не бью в спину…

…в отличие от их нового приятеля, Олега.

– Хорошо. Прощай!

Киваю в знак благодарности.

Уходят.

Интересно, что Олег наплетет Татьяне про стычку? Она заметит синяки и чужую кровь на костяшках руки мужа. С гнильцой человек… Что ж, не моя забота!

Оборачиваюсь.

Девчонка по-прежнему на ногах. Бледная от ужаса, но держится.

Ни единого звука! Откуда столько храбрости в молоденькой куколке?

– Все закончилось! Мы одни! – целую ее дрожащие пальцы.

– Думала, они пришли убить нас, – как-то отстраненно произносит она.

Улыбаюсь ее мрачной фантазии, но улыбка выходит кривая – верхняя губа распухла и кровоточит.

– Нет, моя хорошая, они не такие отморозки!

– Ты говорил…

– Боялся, что они начнут оскорблять тебя.

– Нет! Я знаю, чего ты боялся! – говорит она и начинает оседать.

Храбрость закончилась. Пришло осознание.

Подхватываю обессилившее тело под ребра, прижимаю к себе.

– Ой-ой! Тише! Все позади! – внушаю ей. – Плакать будем дома в подушки, а сейчас надо убираться отсюда.

Она не плачет, но жмется ко мне, словно боится отпустить. Чувствую нежный аромат ее кожи. Обволакивающий. Теплый.

Но я не могу сейчас отвлекаться.

Нащупываю телефон в кармане брюк.

– Куда ты звонишь? – обеспокоенно спрашивает она.

– Нужно срочно увезти тебя отсюда!

– Мы уедем вместе? – она все еще надеется.

Поворачиваюсь к ней.

– Тебе не стоит связываться со мной! В моей жизни сейчас… не лучший период. Все идет… хм… не так уж гладко! Порой рядом со мной опасно, как…

– Он называл тебя убийцей!

Меня пронзает разряд электричества.

Жестокие слова режут по сердцу, а она так легко произносит их.

– Мне безразлично! Я верю тебе! – она смотрит в мое изуродованное лицо, не поморщившись. – Кто бы ни пытался тебя оговорить, я знаю: ты не убийца!

Ч… ЧТО?!

Впервые за все это черное время меня не спрашивали о том, что произошло. Не оценивали, не судили.

Эта юная девушка, студентка – нежная, доверчивая, беззащитная – оказалась первой, кто без заискивания и подозрений назвала меня «не убийцей».

Мне показалось, я глотнул свежего воздуха.

За волосы, без предупреждения… она грубо выдергивает меня, утопающего в болоте раскаяния и скорби. Она знает правду лучше других, потому что верит в меня больше, чем я сам себе верю.

– Ты ничего не знаешь обо мне…

Инстинктивно отпихиваю ее. Сам не понимаю, зачем.

– Ты – выдающийся спортсмен, гордость этой страны!

Ее слова заставляют меня помрачнеть.

Она видит во мне некоего супермена, героя… Я не тот человек-обложка, которого она полюбила!

– Ты же понимаешь… Я не тот… За блестящими победами скрывается тяжкое поражение… Ты и представить себе не можешь…

Неожиданно замолкаю.

Ее волшебные глаза ласкают меня чувственным отблеском янтаря.

Ищу на ее лице тень отвращения или сомнения, однако нахожу мольбу.

Моя девочка, пожалуй, догадывается: я не верю, что достоин второго шанса, что могу стать достойным ее; я не верю в себя!

Она заклинает меня поверить…

– Рядом с тобой я могу все! – дрожащим голосом произносит она. – Без тебя я не уеду отсюда!

Нежный взгляд опутывает меня. Чую дурманящий запах медово-золотистых волос и жар прильнувшего женского тела.

Теряю контроль.

Я когда-то порывался дозвониться до товарища, одного из немногих, кто не отвернулся. Однако уже позабыл о нем и, наверное, о ком-то еще…

Ее волшебные глаза… Они умоляют меня…

Я целую ее.

Губы зовущие, пьяные, очень горячие.

Схожу с ума. Множество веков назад я умер и сегодня воскрес.

Чувствую под собой ее трепет. Сдерживаюсь, чтобы не напугать возлюбленную. Хотя такое обуздание дается мне нелегко.

«Не здесь и не сейчас!» – напоминаю себе и втягиваю побольше воздуха.

– Алло! Я слушаю! Алло! – шипит в телефоне.

С огромным трудом удается оторвать себя от нее.

Голова запаяна хмелем. Ощущение, словно выпил, по меньшей мере, половину бутылки хорошего скотча.

– Да, привет! Это я! – бормочу заплетающимся языком. – Забери меня… нас! Пожалуйста! Очень срочно!

– Где ты? Зачем ты напился? – ругаются на том конце.

– Быстрее! Я рядом с местом прежней сходки! – требую я, неосознанно прижимая к груди очаровательную златовласку.

Она мурлычет в моих объятиях. На ее губах – моя кровь. Она не замечает, как слизывает багряные капли…

– Ты где?! Парень, ты спятил? – орет на меня телефон.

«Да! Кажется, да… я немного того…»

– Эй, полегче! – упреждаю приятеля.

– Выезжаю! – сухо сообщает мне мобильная трубка.

***

Эти блестящие глаза, наполненные светом последней надежды…

Глеб не забыл этот взгляд.

– Андрей, ты со мной? – по лицу главного проводника блуждала чеширская улыбка.

– Ты сдурел? – выпучила глаза медсестра. – На смерть его подбиваешь?

– Сплюнь, женщина! – вырвалось у помощника.

– Я тебя не пущу! Слышишь? Не пойдешь никуда! – завыла Наталья.

– Не позорь! – бросил на жену неодобрительный взгляд мужчина и спросил уже нахмуренный, – Уверен?

Глеб перевел глаза с супруги на друга.

– Не просил бы, если б думал иначе.

Андрей неодобрительно покачал головой.

– Ну-у-у, Сима! Сначала укусила, а потом просила! – едко проскандировал тот.

Глеб наклонился к Серафиме и строго наказал:

– Стой здесь!

Мужчины опрометью кинулись к лошади.

Наталья всхлипнула, будто мужа забирали на войну, и накинулась на девчонку:

– Ну чего тебе вечно неймётся?! Ты все с ног на голову переворачиваешь! Хватит! Оставь свои капризы до возвращения! Перестань уже терроризировать нас всех!

Серафима, содрогающаяся в нетерпении и тревоге, с негодованием уставилась на сетующую медсестру.

– Капризы?! Там живое существо погибает из-за наших причуд!

– И поэтому ты заставила рисковать жизнями моего мужа и командира отряда?! – не унималась женщина.

Девушка скривилась в презрении и процедила сквозь зубы:

– Вы бы предпочли не протягивать руку висящему над обрывом, или тому, кого еще можно спасти? Вы бы отвернулись от тяжелораненного, смертельно больного, который взывает к вам?

– Не сравнивай! Это другое!

– Нет, мне так не кажется, – уже сдержаннее произнесла Серафима.

– Там два человека могут погибнуть…

– Да! И среди них ваш муж! В этом все дело! Если бы у края обрыва оказался Андрей, вы бы не умоляли о помощи всех и каждого?

Наталья разомкнула пухлые губы и внезапно замялась.

– То, что вы пытаетесь скрыть за своими нападками, попросту зовется шкурничеством! – нещадно хлестнула Сима. – Ваш муж поступил, как настоящий человек, согласившись помочь моему… – краткая заминка, – …проводнику… Вместе они выберутся… Я надеюсь, – последняя фраза упала до шепота.

Внимание обеих теперь принадлежало мужчинам. Осмелившиеся противостоять взбесившемуся потоку, друзья спешили отнять жертву, принесенную случаем на алтарь плотоядной реке.

– Иииии – взяли! Иииии – взяли! – доносилось до женщин.

Конюхи, ютившиеся в закутке под скальным навесом, глядели во все глаза, дивясь проводникам, на их взгляд, тронувшимся умом.

Сима держалась воинственно, готовая броситься на помощь молодому коню, скулившему новорожденным щенёнком. Наталья чутко внимала самоотверженным движениям обоих, взывая ко всем святым, чтобы те уберегли мужа и его друга.

– Осторожненько… Да, вот так! Еще самую малость, – руководил Андрей, пока Глеб ширил прореху, навалившись на камень всем телом.

– Смотри, не лягнул бы тебя «пациент», – лихо отшутился главный.

– По сравнению с увечьями от коготков нашей крошки-журналистки удар копытом кажется мне товарищеским приветствием! – кряхтел помощник.

– Да ладно тебе, парень! Когда это ты царапин боялся? – подтрунивал Глеб.

– А ты глаза ее видел? Клянусь: они сверкнули!

– Ну да! – выдавил снисходительную улыбку раскрасневшийся проводник.

– На физиономию свою глянь! – указал он на припухшую переносицу друга и скривился в наигранном ужасе. – Бестия, а не женщина!

– Все, мне надоела твоя болтовня! – отрезал Глеб. – Подсоби-ка!

Тем временем остальные члены команды добрели до узкой платформы, где стояли женщины, и также наблюдали за сценой.

Вода полоскала немилостиво, частенько накрывая спасателей с головой. На несколько томных мгновений команда теряла из виду мужчин и животное.

Неожиданно кто-то выкрикнул: «Они выбрались!», и от сильнейшего возбуждения Наталья рухнула на колени.

Бледная, с глазами, полными слез, женщина встречала любимого мужа с короткого, но опасного боя.

«Для нее он – герой навсегда», – мелькнуло в голове Серафимы. – «А Глеб… Чьим он станет героем?»

Из тумана брызг к ним вышли проводники, грязные, изнемождённые, но живые.

Рабочим мулом Глеб волочил на себе развьюченную туристическую поклажу, помощник вел под уздцы хромого коня.

– Держи в подарок пони на День Рождения! – вымученная улыбка растянулась на изодранном лице Андрея. – Только не дерись!

Лошадь часто и сипло дышала. Серая грива вздыбилась, уши оказались накрепко припаяны к голове. В черных пуговицах зрачков все еще тлело роковое смирение перед гибелью. Но очень скоро норовистый характер и стремление к жизни помогут сбросить с гривы сбрую надсадного оцепенения, и задор вернется в блестящие круглые глаза.

Девушка прижалась к шее коняги, стараясь теплом передать радость встречи. Животное не сопротивлялось объятиям, пожевывая в знак признательности мягкими лошадиными губами шнурок от ее капюшона.

Выпирающий сустав над задним левым копытом был перевязан цветной широкой косынкой, побуревшей от крови. Сима вмиг узнала платок по аляповатому орнаменту.

Глеб резво обследовал снаряжение на наличие внешних поломок.

Без колебаний броситься спасать чужого коня… Не торгуясь, не протестуя. Подобно благородному рыцарю, он не испугался последствий и вырвал живое из лап несущего смерть. Только настоящий человек решится на подобный поступок.

Волна лучистой благодарности переполнила Серафиму. Взор сам собой заскользил за высоким мужчиной. Захотелось обнять мужа.

«Спасибо», – начала произносить она, но звуки увязли в горле.

Мужчина зверем учуял неосязаемое прикосновение взгляда и обернулся через плечо. Серафима растерянно засуетилась, пойманная за неловким занятием, и неуклюже мотнула головой вниз, имитируя кивок признательности. Она ждала в ответ улыбку или теплый жест, означавший что-то типа «пожалуйста» или «рад помочь», но удостоилась лишь немигающего пытливого взора, каким он дразнил ее до сих пор. Еще более смутившись, девушка опустила голову. Она так и не заставила себя выговорить приготовленные слова.

Через двести метров команду поджидал верёвочный мост, раскачивающийся по ветру над слюнявой пастью речного чудовища.

Опасаясь мести, люди подозрительно озирались, шагая по темным от влажности доскам. Замешкавшихся торопили проводники.

Вечерело, и поджидавшие своего часа сумерки могли застигнуть отряд на склоне в долину, вынудив путешественников плутать в темноте среди саблезубых камней.

Остаток перехода к мосту никто не донимал Серафиму, провожавшую под уздцы хромающего коня. Шли небыстро, но вместе, замыкая вереницу отряда. Они с конем последними преодолевали мост.

– Почему ты оставил ее одну? – Глеб, поджидавший на другом берегу, неодобрительно взглянул на Соята.

– А почему ты это сделал? – калмык хитро улыбался.

Скрытый смысл, заключавший в себе намек на разлад между альпинистом и женой, разозлил главного проводника.

– Ты снова лезешь не в свое дело! – мужчина угрожающе понизил голос.

– Не кипятись! К чему няньки тигрице? А поторапливать заднюю пару копыт – так можно и с головой попрощаться!

Гитарными струнами натянулись веревочные перила.

Не обращая внимания на скрип досок и качку, Сима непоколебимо шествовала к противолежащему берегу. Нога девушки ступала мягко, но шаг был уверенным. За Серафимой верным товарищем следовал молодой жеребец, не упираясь, не перегрызая узду, безраздельно вверив себя человеку. Животное чуяло в ней оберегающую волю. Для нее же он стал символом свободы, какого она не могла лишиться теперь.

Глеб старался убедить себя, что наблюдает за девушкой и животным, как за каждым из членов команды, из принципа безопасности, однако знал, что врет себе. Эти двое несли в себе такое достоинство, что ими нельзя было не любоваться.

– Животина чувствует в девочке страсть к жизни и тянется к ней, – вмешался кочевник в тяжелые думы проводника.

– Завтра их дружба окончится. Стременные возвращаются в деревню, – холодно прокомментировал Глеб.

На самом деле, эта мысль его вовсе не радовала. Как он сам убедился, эти пройдохи-коневоды запросто могут бросить раненое животное на обратном пути, не мучаясь остатками совести. Ему предстоит раскинуть мозгами, чтобы придумать, как уберечь единожды спасенного коня от возможной опасности.

– Поздравляю всех с успешным прохождением непростого участка маршрута! Вы оказались большущими молодцами! – начал выкрикивать помощник проводника.

Затем взял слово руководитель:

– До места ночлега еще около семи километров, но спуск к нему благоприятный, мы доберемся до него через полтора-два часа. Сейчас объявляю десятиминутный перерыв. Затем – бросок до конечной!

– Наталья! – Глеб негромко подозвал медсестру. – У некоторых ребят я вижу царапины и ушибы. Посмотри, чтобы не загноилось – позже может стать не до того.

– Как ты себя чувствуешь? Тебе что-нибудь нужно? – женщина уже рылась в аптечке.

– Мне – нет! А вот Серафиме понадобится чистый пластырь.

– Ээээ, нет, друг мой! Наташеньке я не позволю к ней приближаться! Не хочу, чтобы моей жене сломали нос! – вмешался первый помощник. – Давай я помогу! Моей физиономии терять особо нечего.

– Андрей, ну и шутки у тебя! – возмутилась Наталья.

– Какие тут шутки? Я действительно ее боюсь! – помощник комично поднял руки в жесте «сдаюсь».

Глеб протянул ладонь медсестре.

– Дай мне перекись, марлю и пластырь, а вы – помогите остальным. Нужно поторапливаться!

Сима бережно поглаживала спутанную челку животного.

Мысли ее остановились на лошади. Она мечтала о том, как бы им не разлучаться после всего пережитого и отвоеванного. Просто быть рядом. Совсем не хотелось вспоминать о работе, назревающем переезде и обещанной свободе от оков несложившегося брака. Во всем этом не было никого… ничего живого… лишь одиночество. А в мечтах можно позволить не скупиться на выдумки и разрешить себе привести живого коня в съемную квартиру, и устроить совместную прогулку по улицам Москвы; жить, не зная огорчения и жестокости, радуя и оберегая друг друга.

Нелепая, почти детская фантазия ненадолго согрела душу.

– Серафима!

Она непроизвольно дернулась, точно ее разбудили, и спросонья огляделась по сторонам.

– Извини, не хотел напугать, – обратился Глеб.

– Я не испугалась! – с вызовом произнесла Серафима.

Он снова пришел ею помыкать?

– Да, хорошо! – примирительно сказал мужчина. – Тебе нужно сменить пластырь. Наташа занята. Позволь, я помогу!

Он не дал ей ответить. В любом случае, ее ответ ничего бы не изменил.

Глеб развернул ее лицом к угасающему свету и предупредил:

– Сейчас будет больно. Кровь запеклась, и лейкопластырь присох к коже. Я постараюсь сделать все аккуратно и быстро.

– А если я сама? – она отстранила его ладонью.

Глеб поймал ее руку.

– Ты мне веришь? – он пристально, но без гнева смотрел на нее.

Сима внезапно сконфузилась от настойчивого прикосновения, затем машинально кивнула и… похолодела, от того, что согласилась, когда отнюдь не была намерена уступать.

Все нервные клетки в ее мозгу включили сирены. Кожу с левой щеки снимали медленно и свирепо. В ушах визжало, глаз заслезился, а нижнее веко над шрамом неприятно задергалось. Симе хотелось затопать ногами от нестерпимой жалящей боли, но чужой немигающий взор грузной печатью наложил вето на жалобы и капризы.

Еще секунда, и пытка закончилась.

– Только смочу антисептиком, – он приложил холодную влажную ткань к воспаленной щеке.

Сима обмякла и крепче прижалась горевшей скулой к остужающей марле. Словно дикая кошка, она ластилась к твердой руке и, мерещилось, вот-вот замурлычет от удовольствия.

Губ проводника коснулась слабая трогательная улыбка. Целая вечность минула с тех пор, как она в последний раз позволяла себя утешить.

«Фурия с ангельскими чертами», – с иронией подметил для себя проводник.

Сергей не мог отвести от парочки взгляда. Его слепила адская ревность. Вопреки собственным доводам о примирении этих двух, он едва мог стерпеть вид представшей картины: она подставляет ему израненное грязное личико и млеет, точно неопытная кобылка перед альфа-самцом.

Она клялась, что ненавидит, кричала, что мечтает уйти, а сама беззастенчиво отдается его рукам, исподволь кокетничая ресницами.

«Стерва!» – прошипел фотограф еле слышно. – «Хочет усидеть сразу на всех стульях?»

Не получится! Не с ним, во всяком случае!

– Да уж, час от часу не легче! – начал Игорь, смотря на медсестру. – С утра мы не знали, как девчонку от рассерженной Натальи спасти, а оказалось, что наша принцесса сама, кому хочешь, наваляет!

– Повезло тебе, Наташенька! – добавил другой.

– Ее и двое здоровенных мужиков теперь не удержат, чуть что не по ней.

– Не по-царски!

– «Хочу домой!», «Хочу коня!» – передразнивали Серафиму.

Альпинисты хихикали.

– Замолчите! Хватит уже! – разражалась от шуточек женщина.

Глеб зубами оторвал кусок пластыря и наложил его вдоль пореза. Девушка смущенно подрагивала ресницами. Оба не проронили ни слова, но в уголках его суровых морщин и отблеске ее янтарных зрачков угадывался диалог двух характеров.

Он приблизил ее лицо так, что она почувствовала его дыхание. Мужчина бережно залепил уголки пластыря большим пальцем. Девушка судорожно вздохнула. Вопреки законам здравого смысла, она испытала разочарование, когда он ее отпустил.

– Спасибо!

– Рад помочь! – обменялись они заэтикеченными фразами.

И Глеб отстранился от нее, будто не его пальцы нежили и… возбуждали ее кожу.

Не может быть! Она… Он… Прошлое уже не вернуть!

Тогда что это с ней?

– Перекур закончился! Выходим! – громко сообщил проводник. – Я пойду вперед, чтобы встретить вас в лагере с горячим чаем. Отряд возглавит Андрей.

– А банька там есть? – отозвался Игорь.

– Лично отхлестаю березовым веничком! – пообещал Глеб, улыбнувшись.

Альпинисты радостно заголосили.

– Через два часа встретимся! – махнул он рукой и скользнул глазами по Симе.

Ее опять оставляли на попечение помощников.

– Нет, я не смогу! – услышала она протестующий шепот Андрея. – Я должен пойти впереди, а она поплетется сзади. Мне некогда ее караулить!

Глеб недовольно, но согласно кивнул.

– Соят! – подозвал мужчина калмыка. – Прошу тебя как друга: приглядывай за ней.

Они еще о чем-то договорились, и Глеб покинул стоянку, не обернувшись.

Раньше Серафима не сомневалась, что ее общество было наградой для мужчин. А сейчас… ее перебрасывали друг другу, желая сплавить, как обузу, как обязанность, как тяжелую ношу.

Горько осознавать себя лишним. Начинает казаться, что сам себе не так уж и нужен.

Команда устало плелась к угору.

Сима гордой поступью вытягивалась за калмыком. Последняя в колонне, с высоко поднятой головой, она не переставала задаваться вопросом, как так получилось, что судьба забросила ее в это место, к людям, не скрывающим своего презрения к ней. Чем печальнее были мысли, тем увереннее и тверже делался шаг. Лишь серогривый конь понимал, что чувствует его спасительница – девичьи пальцы нервно стягивали кожаные уздцы. Зверь фыркал, дергая путы, и девушка точно ненадолго приподнималась над туманом раздумий.

Глеб пришел ей на помощь. Словно и не было этих месяцев пренебрежения. Вопреки ненависти и недовольству, клятвам и угрозам. Она позвала, и он пришел.

Чувство ускользающего тепла коснулось ее плеч. Она вздрогнула от незримого прикосновения стертой до мозолей широкой ладони мужа и обернулась.

«Померещилось», – беспокойно подумалось ей.

Замытая грязной тенью сумрачная тропа неожиданно просветлела, и отуманенный взгляд безотчетно вспорхнул птицей на макушку редеющей чащи.

– О, боже! – вырвалось из Серафимы.

Отвратительные выжженные оглобли тянулись к небу беспалыми сучьями. Хоровод сумасшедших калек исполнял скорбный танец печали под музыку ветра на трескучей арфе голых прутов. Оторванные кисти рук некогда живых трепыхавшихся веток ныне безобразно вытягивали пепельные головешки. Безбожное пламя обглодало их воспевающие солнце ладони. И теперь, изуродованный огнем, заклейменный птицами, бесплодный остров казался бельмом на уязвимом теле лесного массива. Мертвенный запах гари хлестнул по ноздрям. Нависавшая заволока ватных туч роняла серое небо на головы. Ощущение безысходности стискивало дыхание.

Сима прибавила шагу. Молодой конь прижался жилистым боком к девчонке. Ему тоже было не по себе.

– Два года назад здесь случился пожар, – заговорил Соят неожиданно. – Лето стояло засушливое. Четверо туристов расположились на ночлег, разожгли костер, выпили…

Проводник замолчал.

– Весь этот ужас из-за… кучки людей? – изумилась девушка.

Соят ничего не ответил, словно оглох. Ответ и не требовался.

Сима вдруг почувствовала стыд. Точно она сидела под шепчущими раскидистыми ветвями и распаляла сухой хворост бензиновой зажигалкой.

Душный вечер, ноющие колени. Она предложила скрасить долгожданный отдых парой стопочек крепкого горячительного, она открыла бутылку, вспомнила хмельную бардовскую мелодию и завалилась на хвойный палас, напрочь забыв о кострище, сверкающем золотыми искрами в безлунной ночи. И вот огонь уже полизывает ее ботинки…