Текст книги "Красный лёд"

Глава четырнадцатая

Ощущаю навалившуюся усталость. Не могу заставить себя снять пальто.

Часы на стене моего кабинета говорят мне, что я уже давно в этом кресле.

Дом пуст. Она – на работе. Наверное, думает, что я уехал в суд, и меня не будет до вечера.

Почему они никак не прекратят преследовать меня?

Навязчивое желание отобрать лицензию, засадить за решетку, уничтожить, стереть даже память обо мне… спустя столько лет. Не надо ломать голову, чтобы догадаться, кто стоит за неприятностями.

Горько усмехаюсь.

Представляю, какая сумма разошлась по карманам этих жуликов из лицензионного бюро в качестве взятки, чтобы те просто оторвали свои задницы от кожаных кресел, не говоря уже о том, чтобы заставить их обратиться в суд с требованием лишить официальной лицензии.

Это четвертое заседание. Следующее назначено на понедельник, «в связи с «новыми» обстоятельствами, относящимися к повторно возбужденному уголовному делу по статье «сто пять УК РФ «убийство»».

Звонил мой адвокат. Перенесли встречу на утро.

Пялюсь в стену. Нужно обдумать, как действовать дальше.

На среду у меня заказан билет, но в душе у меня неспокойно.

Вернулся из рабочего тура три дня назад. И сразу столько всего навалилось: повестки, отчеты, неотложные встречи. Бухгалтерия фирмы стоит на ушах – налоговая запросила годовой отчет по квитанциям. Мой секретарь который день висит на телефоне. Все узнали, что я вернулся, и звонки следуют один за другим.

Спал сегодня меньше трех часов. Ванну не принимал третий день. Сменную рубашку пришлось купить в магазине.

С тех пор, как приехал, я почти не видел ее.

Наша встреча состоялась позавчера. Я успел застать ее перед работой. Она сказала мне, что спешит в редакцию, и выскочила из дома.

Слышал, как завелся мотор Ауди.

Эта рецензия, ее последняя вещь… Я купил журнал в аэропорту, но смог внимательно прочесть только сегодня, по дороге из зала суда.

Пожалуй, мне стоит сходить на спектакль этого скандального французского режиссера.

Я привык наблюдать, как раз за разом ее слово крепчало, а стиль совершенствовался. Она шлифовала свое мастерство, и я с нетерпением ожидал новый номер. Однако эту статью, изданную от ее имени, писал… другой человек. Нетерпение, бульварная патетика, перевозбужденный слог…

Во мне поселилась смутная тревога.

Нам надо поговорить.

Кроме того, нужно ей сообщить, что в среду мне опять придется уехать. На этот раз в Китай, на три недели. Знаю, как она обычно расстраивается, плачет, сходит с ума, что я мало бываю дома. Но надеюсь, она понимает: я зарабатываю на нашу с ней красивую жизнь. Такими темпами, если все выгорит, через два года я смогу выкупить дом.

Маленькая моя… Тебе, наверное, одиноко? Потерпи еще чуть-чуть. Скоро я буду чаще ужинать дома…

Кажется, я заснул.

Вечер. Осторожный скрип парадной двери. Неразборчивый шепот.

Меня разбудил отзвук долгой бессвязной возни.

Жена. Вернулась.

Сколько я проспал? Кое-как разлепляю веки. На мне все то же пальто, офисные туфли, костюм с галстуком для суда. Так и уснул в кресле, не раздеваясь.

Плевать! Хочу увидеть жену.

Меня настораживает неестественный шорох. Тотчас превращаюсь в слух.

В коридоре был кто-то еще.

Я медленно поднимаюсь с рабочего кресла. Решаю посмотреть, что там происходит. Звук шагов смягчает шерстяной ковролин. Дверь из кабинета в прихожую оставалась открытой. Я выглядываю в коридор и вижу…

Кошмарный сон… фобию… галлюцинацию…

Или…

Женщина, чьи волосы, глаза и тело пугающе точно повторяют облик моей жены, растянулась полуголая на паркете. Над ней возвышается незнакомый светловолосый молодой человек, бесстыдно задирающий подол ее узкой юбки.

Цепенею.

Исчезла годами оттренированная решимость. Ослепший глаз жестоко пульсирует от напряжения. В ушах орет звенящий дьявольский оркестр. Мысли затекают. Голова распухла. Тело трещит по швам. Рассыпаюсь.

Все это… словно не со мной, словно в другой галактике…

Я провалился в ад. И эти двое танцуют над моим надгробьем.

Возвращаюсь в тело от стона наслаждения.

Я все еще в тени. Мой дом, мой кабинет. А на паркете в трех метрах от меня поскуливает женщина, чье имя я с трепетом произносил все эти пять лет.

Ночь. Плотно задернутые шторы. Тьма меня не выдаст. Я призрак.

И только над любовниками мерцает ненавистный свет.

Сладкий вдох.

Ей нравится, как лижут ее между бедер. Багряная вершина обнаженной груди яростно вздыбилась, раздраженная чужой нетерпеливой ладонью. Ее лицо… отвратительно красивое… морщится от восторга. Она жадно кусает губы. Рот гадко поблескивает, измоченный жирной слюной.

К горлу поднимается предательская тошнота. Хватаюсь за рот. С трудом преодолеваю мучительное головокружение.

Резкий вздох. Она поскуливает под опиумом страсти.

Я не могу больше терпеть… эти стоны!

Моя жена… мой ангел… подарок неба… мое прощение… любовь… радость моего существования… теперь сводились к этой потаскухе!

Теряю всякое самообладание… Шагаю к свету. Через мгновение… я…

Что я делаю?! Если выйду из тени, я убью его! Слабость седьмого позвонка… легко сломаю шею… На ее глазах… Убью! Мне не хватит воли, чтобы остановиться.

Господи!

Еще один короткий шаг, и… я разрушу наши жизни. Его. Свою. И женщины, которую любил.

«Убей их!»

Я слышу шепот…

«Убийца»…

Схожу с ума!

Назад! В спасительную тень!

Я резко отступаю… под гимн похабных стонов.

Раздавленный, униженный, побитый. Я чертов призрак!

Я УБИЙЦА! Которого все это время поджидало страшное возмездие.

Я приговорен остаться здесь…

А слезы бьются, как барабаны, о новенький крахмаленый воротничок.

Заколка щелкнула, и целый ворох огненно-ржавых кудрей разбрызгивается по полу. Никогда прежде ее мягкие волосы не казались мне столь вульгарными, как сейчас, впитавшими оттенок крови.

Ее раскиданные коленки невольно вздрагивают. Грудь лоснится испариной. Она погрязла в омуте прикосновений. Он целует ее гладкие ноги, а поганые пальцы скользят во влажном нутре.

Она мечется, задыхаясь от ощущений.

Душераздирающий крик блаженства разрывает меня на клочки.

Она прогибается назад всем телом, и я вижу искаженное удовольствием лицо. Нежный янтарный блеск во взгляде, которым она меня когда-то согревала, рассеялся, как туман.

Из-под полуприкрытых век на меня глядят два желтых звериных глаза.

Я не в силах отвести взор от блядского зрелища.

Она зависает над полом на несколько томительных секунд.

Вижу здесь не ангела, не человека… Фурия с кошачьими глазами, утоляющая жажду плоти.

Горячее тело медленно оседает на холодный паркет. Глаза закатываются.

Измаянная пыткой наслаждений, она готова провалиться в сон.

Но это не конец. Настал его черед…

Не помню… Я, кажется, молился…

Он бил ее…

Мне не забыть… свистящий звук ударов по мягким ягодицам… ее рубиновую кожу… там…

Он наматывал на руку вожжи блудливо-пляшущих кудрей… пришпоривая… Подавлял собой… душил, смирял… желал, имел… Валял, как половую тряпку…

Моя жена пыхтит, как сука… Грудь мелко дрыгается… На четвереньках, послушно подставляя зад… рассматривает темноту, не зная… Я вижу этот взгляд. Лукавый, желтый…

Вся ночь – чистилище. Нет, хуже. Ночь, которая навсегда останется одной из самых… кошмарных в жизни.

Почему я не умер там, на Джомолунгме? Один, во льдах, от холода и переломов…

Прихожу в себя, стоя на коленях.

В глазах – стекло из слез. В ушах – ее дыхание…

Прихожая безлюдна. В спальне играет приглушенный свет. Воздух наполнился парами спермы. В ванной клокочет душ.

Как призрак, бреду по дому. На комоде в прихожей разглядываю коробку шоколада и глянцевый конвертик презерватива. Нераспечатанные.

Желудок скручивает. Сблевываю на пол перед собой.

Вода течет. Никто по-прежнему не замечает. Чужого.

Ненароком за дверью ванной улавливаю странные обрывки шепота.

– … Я хотел сказать: сегодня не получится… Помню, что обещал. Да-да… Понимаешь, тут такое дело. Я на вписке… с парнями! Ты знаешь: мы не виделись с того года. Не смог отказать друганам, – раздается вороватый смех. – Ну же, малышка, не обижайся! Не… не… бросай трубку… Блин! Вот дура нервная!.. Алло-алло!!!… – цепляются за трубку. – А, это ты, мам? Нет, сегодня не приеду ночевать… Да, у рыжей! Хватит! Я сам решу, с кем… Да, сам! Не надо кричать! Мне пора, извини! – поток воды милеет.

«Рыжая»? Он о шлюхе в спальне, которую он трахнул? О моей жене?

Дверь приоткрывается. Я в двух шагах, но он проходит мимо.

Он будит ее. Усталый поцелуй.

– Любимая, я должен ехать!

– Как? Ты не останешься?

– Мать звонила.

– Опять твоя сестра ввязалась в переделку?

– Толком не объяснила. Просила, чтоб я приехал. Извини, любимая!

– Ты должен. Я понимаю.

– А где твой муж?

– Не знаю. На работе.

– Он не придет? А ты не думала, что он нашел себе кого-то на стороне?

– Вряд ли. У него на уме только горы, – объясняет кто-то голосом жены.

– Я пойду. Увидимся в редакции.

– Да.

Хлопает парадной дверью.

Остались только я, она и дом, опостылевший обоим.

Она уснет, и я всю проклятую ночь буду разглядывать ее в постели.

Мне предстоит обдумать очень много.

Я не уйду.

Моя жена свернется кошкой. Ее не потревожит страшный сон.

А утром мы встретимся на кухне. На мне останется висеть то самое пальто, те офисные туфли, костюм и галстук. Она с презрением оглянется на искореженные куски меня. А я соберу останки воли, чтобы не выбить из рук чужой любовницы таблетку противозачаточных.

И тут меня осенит догадка: она не любит…

Мотаясь по «любимым», ее дружок считает, что «на коне». Его обманывают. Моя жена не чувствует любви.

В последующих три недели я десятки раз потребую остановить такси у здания суда. Часами простаивая в коридоре у дверей помощника судьи, я так и не переступлю порог, сжимая папку с иском о разводе.

Меня остановит мысль, что к… измене… мою жену сподвигло нечто… чего я попросту не знал… не видел… рядом не был… оставил гнить… одну… А теперь хотел отрезать от здоровой плоти, тогда как сам был гнойником до встречи с ней.

Я клялся и нарушил клятву…

Она запуталась. Я должен был помочь.

Моя вина.

***

Глеб проснулся от слез, царапавших щетину.

Снова этот мучительный сон: лед повсюду и кровь на его руках.

Кошмары возвращались с тех пор, как их семья начала распадаться. Презрение Серафимы пришло на замену благословению. И воспоминания о страшном преступлении захлестывали рассудок с новой силой.

Проводник взглянул на часы. Скоро рассвет.

Он устало вздохнул. Впервые ему не хотелось вылезать из теплого спальника в день подъема.

Неожиданно под пологом его одеяла что-то жалобно дернулось и заныло. Глеб аккуратно опустил утепленный покров спального мешка. Под мышкой, уткнувшись в его косматую грудь, лежала обнаженная Серафима. Она плакала во сне недоношенным собачонком и цеплялась пальчиками за мужа, словно ее грозили отнять у него.

В памяти всплыло, как несколько часов назад она отчаянно брыкалась, силясь помешать разгневанным рукам взять силой то, что они привыкли завоевывать, лаская.

На него смотрели зареванные янтарные глаза.

– Боишься меня?

– Я не хочу… так! Ты будто ненавидишь меня!

Мужчина внезапно остановился.

– Скажи, как мне жить, чувствуя день за днем, какую ненависть ты питаешь?

Его хватка ослабла. Девушка осторожно поцеловала сжалившуюся ладонь. Ее горячие слезы затекали за фетровый рукав олимпийки, щекоча кожу его руки.

Теперь, во сне, она жалась к нему. Снова. Как на первом свидании, как в брачную ночь, в день помолвки, при каждом его возвращении; как жена, как мокрый котенок, как ангел, как вера в него, как любимая женщина.

Глеб поправил упавшую на лицо медовую прядь Серафимы.

«Маленькая моя!»

Преследующий ее страх, наконец, отпустил сновидения девушки. Морщины разгладились. Она снова умиротворенно посапывала на его левом плече.

Последний час перед рассветом.

В синей улыбке проплывающих облаков таилось особенное чувство безмятежности. Вкус утреннего воздуха был совсем иным, неповторимым. Хрустящий, искрящийся, голубой, он весь переполнялся очищением.

Казалось, где-то здесь качалась колыбель давно рожденной непреложной истины. За ночь вокруг опустошенного Седла ко льду примерзли беззвучие и благодать. Вместе со студеным воздухом люди вдыхали частицы просветления. Каждый с радостью отряхивался от сомнений и обрастал решительностью перед выходом наверх.

Белуха, одетая в сиреневый пеньюар, притягивала возбужденные взгляды мужчин-спортсменов. Окутанная полупрозрачными кружевами ряби тумана, гора походила на невинную девушку, ожидавшую далекого жениха.

Женщина буравила взглядом фотографа, завершившего экипировку.

– Куда ты?!

Наталья не обернулась, когда ей закричали в спину.

«Так нечестно!» – повторяла она про себя. – «Чем я хуже этого Сергея?»

Почему Глеб разрешил ему подниматься, а ее обращения попросту игнорировал? Сергей, хоть и здоров, но совсем без опыта восхождений. Будет задерживать команду, тратя драгоценное время. Она бы запросто успевала за командой даже с хромой ногой.

Распаленная ощущением собственной праведности, медсестра вывернула прямиком к шатру палатки главного проводника. А затем… вдруг… медленно попятилась за ближайший угол.

Скрытые густыми мазками тающей ночи, у палатки стояли двое.

Мужчина о чем-то тихо нашептывал, девушка глядела на него широко открытыми внимающими глазами. Оба застенчиво улыбались. Ничего особенного, только улыбки выходили какими-то печальными.

Он замолчал. Смахнул большим пальцем слезу с ее щеки. Оказалось, девушка плакала.

Наталье почудилось, что та сейчас обнимет его – кинется на шею и расплачется, как все женщины. Однако они продолжали стоять в шаге друг от друга, молча, не двигаясь, словно боялись разрушить хрупкие чары, соединившие их.

Серафима опустила глаза. И тут он поцеловал ее. Мягко. Будто впервые. Касаясь одними губами. Признаваясь в любви.

Девушка выглядела потрясенной. Но в его лице сквозила уверенность в собственном чувстве.

Наталья растерянно выдохнула.

Она так и не сумела заставить себя вмешаться в чужое уединение. В горле свербело ядовитыми укорами, но произнести их в глаза мужчине колкий язык все-таки не повернулся.

– Ты нашла Глеба? – вышел навстречу супруге первый помощник.

– Ээээмм… Да, он сейчас подойдет.

Наталья остановилась, преграждая дорогу к палаткам.

– Хорошо! – отрывисто сказал Андрей.

– Проверю батарейки еще разок, – на автомате выговорила женщина.

– Я уже давно все проверил! Ты какая-то бледная. Колено опять беспокоит?

Внезапно медсестра поймала себя на мысли, что на лице супруга запечатлелось выражение, очень похожее на то, которое она нечаянно застала на лице главного проводника.

Андрей с волнением и тревогой оставлял жену внизу, раненную, на попечение помощника и вздорной девчонки. Ему было не по себе от сложившегося положения, но он верил – они поступают правильно.

Девчонка остается в базовом лагере. Глеб даже ей, здоровой, не разрешил собой рисковать. У Андрея не меньше причин беспокоиться за жену.

Наталья вздохнула.

Главный проводник был прав – ей не стоит подвергать других и себя опасности из одного упрямства.

Кайма золотого света подожгла сапфировые бордюры гор на самом востоке.

Зажегся рассвет.

Еще нетронутый солнцем заснеженный подъем на Белуху хранил следы маршрута предыдущих спортивных команд.

Обе женщины долго всматривались в сизую стену, провожая глазами самых дорогих им людей.

Альпинисты спешили, и очень скоро отряд свелся к тончайшей жемчужной ниточке, соединяющей каждого пуповиной веревки в череде страховочной цепи.

От пика Белухи оторвалось маленькое помадное облачко, и плавно заскользило по чистому васильковому небу, рисующему хрустальную безмятежность.

***

«Кем бы ты ни была, святой или падшей женщиной, я приму тебя, приму любую! Я поклялся быть твоим мужем и не нарушу клятвы!»

Глава пятнадцатая

 
♫♫ Shiro Sagisu – Zodd II
 

С неба валил и валил тяжелый мохнатый снег. Дышать становилось сложнее – воздух набили снежные мухи. Ноги проваливались в сугроб до колен. Дальше будет еще сложнее. Юг и север можно различить только по компасу – со всех сторон плотная алебастровая стена.

Штиль. Ни признака ветра. Снежинки бесшумно ложились под ноги. Только слабый хруст шагов нарушал правила немого кино.

Замыкающий различал двоих впереди. За ними – белая мгла. Каждого порошила крупа из собственных мыслей. Никто не мог определить, где вершина, к ней ли они идут. Но проводник вел уверенно, натягивая поводок общей страховки, не давая расслабляться, и гнал их вперед.

Неожиданно веревка провисла.

Глеб решил дать команде передохнуть?

– Мы возвращаемся.

Через четверть минуты вся цепочка эхом вторила проводнику.

– Возвращаемся? О чем ты?

– Взгляни на приборы! Мы в получасе от восточного пика!

– Мы не можем сейчас повернуть!

Альпинисты обступили проводника. Озадаченные, они не желали отказываться от цели, единственно важной сейчас.

– Это приказ.

Глеб не собирался спорить ни с одним из них.

– Может, объяснишь, что случилось? – подошел Андрей, замыкающий колонну.

Проводник снял защитную повязку с лица.

– Ветер. Я чувствую ветер.

Альпинисты накинулись с руганью на командира, лая, точно сварье.

– Что значит «ветер»?!

– Я ничего не чувствую!!!

– Это не повод поворачивать!!!

– Нет никакого ветра!!!

– Посмотри вокруг!!!

Андрей внимательно и серьезно глядел на лучшего друга. Тот старался разобрать сквозь шумные голоса негромкое, но значимое сообщение.

– Глеб, ты уверен? Сколько у нас времени? – прервал гомон помощник.

Все затихли, ожидая ответа.

– Приближается. Мы уже опоздали, – заключил проводник.

– О чем это он?

– Что приближается?

– Буря, – Андрей понял все.

– Откуда такая уверенность?

Глеб уже перенастраивал датчики, задавая новый маршрут на GPS. Он не вступал в полемику и не внимал возражениям. Постепенно до членов команды дошло, что его решение не изменится. Оставалось только принять неизбежное: они вынуждены развернуться, не дойдя до вершины.

Каждый примирялся по-своему.

Вперед выступил Ромка.

– Я должен подняться!

– Не сегодня! У тебя еще будет возможность… – попытался успокоить разгоряченного спортсмена первый помощник.

– Другого шанса мне не надо!

– Ты слышал приказ!

– Я обязательно должен побывать там сегодня! – настаивал парень.

– Что ты несешь?! Хочешь умереть?

– Пусть так!!! – крикнул он.

– Заткнись!

– Сбрендил?!

– Псих! – зашикали остальные.

– Вы не понимаете! Не знаете!.. Я должен!.. Если я сумею покорить Белуху ради… Я пообещал себе… Она… станет моей! Я женюсь на ней!

– О чем он вообще?

– О женщине!

– Нет такой женщины, ради которой ты должен погибнуть здесь! – не согласился Андрей.

– Есть!!! И она может уйти! Времени почти не осталось! Мы больше не встретимся, а без нее мне не жить!

– Когда ты успел так втрескаться? – нервно посмеялся кто-то.

– Тебя, брат, похоже, приворожили.

– Мы случайно не могли раньше встречаться с ней? – раздался тревожный голос Сергея.

Молодой альпинист хотел было ответить. Его грубо прервали:

– Все, хватит! Ромка, ты не знаешь, о чем говоришь!

– Зато ты знаешь! – глаза молодого парня сверкали яростью. Он ревновал.

– Да, – коротко ответил Глеб.

Ромка молчал.

– Женщина не вершина – недостаточно покорить всего один раз.

Все обратились взглядами к молодому альпинисту. Он все еще не хотел мириться со своим поражением.

– Возвращаемся в базовый лагерь! – отдал команду главный проводник, а затем негромко добавил, обращаясь конкретно к Роману. – Она не такая, какой ты придумал ее себе! Мне очень жаль!

***

Участок отвесной стены продувало разбуженной серой метелью. Под уступом полоскало несколько разноцветных альпинистских шнурков.

– Думаешь, они пойдут назад тем же путем? – размышлял первый, глядя как второй крепит самостраховку к плетеным скалолазным перилам. – Эй, зачем тебе перочинный ножик?!

– Тшшш! Не ори, осел! – челюсть заходила от гнева и нетерпения. – Видел Борю вчера? Тот урод унизил его… у всех на глазах! Выставил нашего проводника на посмешище! Я это так не оставлю!

– Что ты хочешь сделать с веревкой? – трусливо уронил вопрос один из двоих.

– Заткнись, тебе говорят! Только попробуй сболтнуть кому-нибудь…

Где-то там заплакал простуженный ветер, горюя о предрешенном судьбой на древнем волчьем языке.

***

Чернота взорвалась осколками кварца. Канонада непрекращающегося бомбометания переполнила грохотом все вокруг. Пространство съежилось под натиском звука. Даже буран, воющий у самой вершины, оглох от страшных раскатов грома.

Серафима резко поднялась на локтях. Растолкав беспокойную полудрему, она залепила ладонями уши. Казалось, взрывали лагерь на Брельском Седле. Ничего не соображая, она просто ждала, когда палатка ее мужа взлетит на воздух вместе с ней.

Перекаты выдирали с корнем барабанные перепонки, матерчатый полог угрожающе носило по сторонам, но Симе было почти не жалко умереть сейчас, в эту черную ночь.

Однако вскоре боевой рокот утих. Крыша перестала метаться. Снова где-то грустно заныла метель.

Ледяной рукой Серафима стряхнула с лица испарину ужаса.

Вершину Белухи заносило огромной толщей снега, которая уже не могла удерживаться и скатывалась лавиной, поднимая дьявольский шум.

Виски зачесались от кусачих капелек слез. Едва ли она вновь сумеет заснуть сегодня. Отравляющий дым тревоги снова наполнил уставшую грудь.

Они не вернулись ни в назначенный час, ни с утра, ни на вторые сутки. На вершине поднялся шквалистый ветер. Предположительно, буря застала их прямо там.

Но тогда им конец. У пика горы нет укрытия. При нулевой видимости они не смогут спуститься и просто замерзнут там.

Нет! Глеб не такой! Он всегда знает, что делать! Он слишком хорошо знает горы, чтобы погибнуть там!

«Господи, помоги ему! Молю! Прошу, как никогда не просила: пусть он вернется живым!»