Текст книги "Красный лёд"

***

Главный проводник не останавливался и продолжал травить перетянутый шнур. Впереди – один снег, за плечами – закутанный в спальник Ромка. Тот был жив и хрипел при дыхании, но заметно ослаб от потери крови – за ним тянулся горячий рубиновый след.

Направление ветра неожиданно изменилось, и они покинули узкий грот в поисках другого пристанища для замерзавших – к тому времени уже, наверное, метель зацементировала единственный вход в пещеру. Чтобы спастись, они должны попытаться обойти гору и найти новое подходящее место на западном склоне, где пурга бушует с меньшей охотой. Может, им повезет.

Глеб старался передвигаться живее. Ему мешал встречный ветер. Пальцы едва слушались в вымокших рукавицах – по веревке стекала окровавленная роса. Крошка льда выцарапывала глазницу. Перед глазами постепенно темнело, двоилось и блекло – зрение притупляла снежная слепота.

Замах. Хруст. Тесак ледоруба. Он подтягивается на руках. Снова взмах. Натянутая веревка. Спальник с раненым заволакивает назад. Четверть метра. Дюйм за дюймом. Еще чуть-чуть. Острие легко входит в мякоть свежего снега. Воля вгрызается в закостенелую корку льда.

«Шевелись! Шевелись! Работай ногами!» – читали заговор посиневшие губы.

Кошки проскальзывают – не подчиняются замерзшим ступням.

Среди миллиона путей через нескончаемую пустыню, дорога находит себя по обрывкам выкованных инстинктов и на запах чутья.

Взмах. Усилие. Веревка. Запах крови на одеревеневших руках. Холод. Жажда. Дурнеющая голова.

Тело бессильно растянулось вдоль бессвязного края запорошённой скалы.

Глеб попытался сфокусировать глаз на точке. Перед лицом мельтешил белый снег. Он вытанцовывал, нырял и кружился, приседая вихрями к самой земле.

Краем глаза ему показалось, что он ухватил очертания ажурной вуали. Его вовсе не заботило, откуда она здесь появилась. Призрак ткани навеял лиричные воспоминания.

Белоснежный узор свадебного платья. Скромное торжество: дюжина приглашенных – по настоянию мужа, только близкие родственники жены.

Венчание в церкви, две печати, две подписи, затем крошечный ресторан.

Полупрозрачная сетка фаты, и ее лицо, румяное от смущения.

Отмороженные пальцы сами собой потянулись за шлейфом платья невесты.

Зачерпнул рукой пустоту… зимним инеем ускользнуло.

Одержимый бесом крученый вихрь взметнул облако снега.

«Она танцует!» – мелькнула сладкая мысль.

Свет блеснул и исчез. Голова упала на лед.

Проводник лежал без сознания.

***

Медсестра поджидала девчонку.

– Куда ты ходила?! Вытворяешь, что хочешь, бродишь где-то часами! – Наталья не могла сдержать крика. – Почему я одна все обязана делать?! Кручусь тут, уговариваю спасателей, звоню по инстанциям – прошу еще людей…

– Они ничем не смогут помочь. Белуха их не подпустит. – Серафима безучастно глядела в раскрасневшееся лицо женщины. Ей не было дела до чужих упреков. Она просто хотела немного отдохнуть.

– И ты предлагаешь всем нам сидеть, сложа руки?! – в разгоряченном вопросе слышались нотки истерики. – Мой муж в опасности! От команды никаких вестей! Я не могу прохлаждаться здесь в то время, как они там… Что Глеб нашел в тебе? Капризная, пустая, несносная… – ее перебили.

– И ваша никчёмная суета не облегчит их страдания, – сухо произнесла девушка. – Стараетесь подавить в душе страх, поэтому вам так необходимо нянчиться с вымышленными заботами.

Яростная пощечина саданула по бледной щеке. Сима навзничь повалилась в сугроб.

Наталья сверкала злыми помешанными глазами. Она дрожала всем своим полноватым телом, багровая от негодования.

– Дура! – заорала женщина на взбалмошную наглую девку.

Немного погодя Сима все-таки поднялась на ноги, не удостоив взглядом разгневанную медсестру. Пошатываясь, она прошла мимо. В лице не читалось ни страха, ни раздражения.

Женщину неприятно поразило ее бездействие.

– Куда собралась?! Я с тобой еще не закончила! – Наталья готовилась силой задержать нахалку.

– Ваш муж вернется сегодня, – проронила девушка.

Медсестра застыла на месте.

– Откуда ты можешь знать? – осторожно спросила женщина.

Раздражение, ненависть, рознь – все потушила крохотная надежда.

– Знаю. Белухе нужен не он, – Серафима продолжала казаться невозмутимой и, одновременно, убежденной в своих словах.

В один момент из Натальи словно вынули острые спицы, все те, которые держали ее, не давая рассыпаться в хаосе неисчерпаемых переживаний. Отблеск радостной определенности замелькал в конце мрачного коридора. Тучное тело сложилось карточным домиком, не устояв перед порывами воодушевления. Женщина разрыдалась, обнимая колени девушки. Слезы желанного облегчения градом брызнули из чугунной груди.

Серафима ласково трепала затылок Натальи и ждала, когда она выплачет скопившийся страх.

– Почему… почему ты не… не волнуешься? – медсестра икала от перевозбуждения. – Почему не плачешь? Ты… ты не любишь… его?

Девушка опустила глаза на медсестру. Та с коленей внимала ее взору. Серафима глядела будто бы сквозь нее. И сама она была словно не здесь, где-то очень далеко. Внутри себя. Странное чувство. Наталья уже видела этот рассеянный взгляд – Глеб иногда смотрел такими глазами.

– Он ведь женат! – слова прозвучали жалобно, как мольба.

В ту же секунду два блуждающих зрачка уперлись в широкое лицо, слегка припухшее от рыданий.

– Я его жена!

Наталья грузно присела на пятки, до крови оцарапавшись кошками.

Ветер начал крепчать. Быстро стемнело. Обе женщины грели руки о чашки с чаем.

– …В той трагедии погибло восемнадцать спортсменов. Четверо из них считались подопечными отца Глеба. Каждого он тренировал с раннего детства, с каждым возился, как с родным. Их тела так и не были обнаружены. Сам он выжил только благодаря удачному стечению обстоятельств – накануне вывихнул палец и был вынужден остаться у подножья Белухи, – медсестра звучно хлебнула из кружки. – Русаков-старший пожертвовал на строительство храма все сбережения, которые у него имелись. Говорили, даже продал квартиру и переехал на окраину в комнату общежития. Часовню осветили следующим летом. Однако, по неизвестной причине, ни отец, ни его сын не позволяли себе даже переступить за порог. Считали себя ответственными за случившееся.

Серафима окунулась глазами в чай.

– Не простили себя.

В стороне от палатки главного проводника, где в поздний час согревались беседой женщины, набирал силу шум и неразборчивый гомон. Обе вдруг замолчали, прислушиваясь.

Сердце защемило, когда извне долетели звуки шагов – ноги очень спешили. Занавеска брезента наскоро приподнялась, и в узкий проем втиснулась незваная голова.

– They are back! Meet!

Серафима кинулась вслед за медсестрой.

Из черноты ночи на свет выходили истощённые фигуры тех, кому удалось вырваться из заснеженных объятий ненастья.

Наталья, как обезумевшая, летела, расталкивая встречавших.

Первым вышел тонкокостный Володя. На лице его светилась прямодушная улыбка ребенка. Он вернулся. У него получилось. Живой. Продрогший, но невредимый.

Черноголовый Игорь едва волочил ногами. Отмороженные пальцы рук и ступней были кем-то обвязаны самопальными бинтами из разодранной олимпийки. Его под руки выносили альпинисты – Дима и Саша, два брата из того же отряда, вернувшего без проводника.

Изящная выправка плеч фотографа сейчас выглядела надорванной. Атлетичное тело голод стесал до кости. Затравленное выражение на исхудалом лице запечатлело ужас всего пережитого. Три дня – чудовищных, невыразимых – перевернули жизнь в его голове и превратили в ополоумевшего старика, трепещущего перед ужасом смерти. Он продолжал невнятно бубнить под нос одно и то же имя сотни раз.

Он больше никого не узнавал.

Из тени показалась сгорбленная фигура Андрея. Он был последним, кто вернулся сегодня. Наталья, рыдая, бросилась через толпу.

Серафима застыла. Девушка смотрела туда, где на утоптанном белом снегу обнимались двое. Наталья выкручивала подол рваной куртки мужчины, изо всех сил прижимая иззябшее тело к себе. Андрей плакал на груди женщины. Он был жив. Вокруг них сновали спасатели и врачи, но они не различали никого, кроме друг друга.

Мимо Симы пронесли Игоря, потерявшего сознание. Укутанный в несколько одеял Володя не заметил ее. Будто рядом с порожним местом прошлись два брата с кружками чая. Бывшего любовника увела в неведомом направлении пара врачей. Никто не останавливался рядом с ней. Никто не пришел сообщить ей подробности произошедшего.

Через два часа свет в базовом лагере был погашен.

Все забыли о девушке.

Одна. В просторной палатке мужа. Нашептывающая «Отче наш». Бессильная перед волей Белухи. Бессильная перед судьбой.

Глава шестнадцатая

 
♫♫ исп. Kanon Wakeshima – Suna no Oshiro
 

Это я. Кто я?

Здесь. Где это? Я нигде.

Я. Просто я. Ни тела, ни имени. Вне времени и пространства.

Чувствую. Нет, не запахи, не тепло. Звуков тоже не слышно. Но я вижу свет.

Тянусь к нему.

Сколько времени я пребывал в темноте? Существовал ли я вовсе… вне света?

Светло. Даже слишком. Больно. Мерцание пронзает меня.

Блекнет. Стало терпимо. Расслаиваются цвета. Дробятся на полутени. Узнаю очертания некоторых предметов.

Вокруг меня комната, но я не в ней. День или ночь? Здесь нет окон. Стены. Белые. Лампа на потолке. Кровать. Провода. Тело. Не вижу лица.

Тут еще кто-то. Она говорит. Ни звука. Интересно, знает ли она этого человека?

Кто она? О чем пытается ему рассказать?

Не могу разобрать ни единого слова.

Она сжимает платочек красными истершимися ладонями. Ногти сострижены кое-как. Пальцы нервно перебирают стежки. Что ее так взволновало?

На запястьях заживают старые шрамы. Следы лезвия бритвы. Пыталась покончить собой.

Тело не двигается, но она продолжает нашептывать для него.

Губы припухли. Она кусает губу. Значит, расстроена. Может быть, гложет то, что тело не слушает? Или то, о чем она говорит?

Вздрагивает. Обнимает округлый живот. Она в положении. Почти подошел срок. Будет девочка. Да. Именно дочка. Ребенок с необычной судьбой. Ей досталась в наследство особая сила – та будет расти вместе с ней. Мать еще не догадывается об этом.

Пол лица прячется за рыжими волосами. Она не собирается проливать при нем бессмысленных слез, но я вижу: ей грустно.

Все-таки плачет. Поднимает руку к впалым щекам – хочет стереть капли слабости. Выше кисти свежий синяк. Пятерня.

Что-то случилось. И против ее воли. Вынуждали. Силой.

Снова вытирает щеки ладонями. Ее пальцы трясутся.

Тело остается безжалостным к ней. Ни мертвое, ни живое. Трубки, датчики, медицинские провода. Глухие к ее отчаянию.

Одна во всем мире – так она чувствует и ощущает себя. И только ребенок…

Вспышка боли. Она хватается за живот. Капли крови на белоснежном кафеле. Корчится. Губы складываются в крике о помощи. Я не слышу.

Сильное кровотечение. Жалкая попытка позвать еще раз. Закашливается. Руки облокачиваются о спинку кровати.

Она поднимает голову. И смотрит. Прямо в меня.

Испуг. Боль. Молитва.

Глаза – теплый янтарь. Где я их видел? Я видел… Я помню… Мне знакомы губы, руки, волосы и эти глаза!

Кто я? Где я? Что я здесь делаю?

Тень? Нет, человек! Я – это тело!

Помню светло-карие глаза. Они – все, что мне было дорого…

Зачем эта женщина плакала у моей постели? Ребенок в ней… Чей он?

Я – человек, запертый в этой бесполезной оглобле из скелета и кожи. Я был им… Живо ли это тело?

Кто она? Она плачет.

Я смотрю.

Темная кровь заливает светлый пол комнаты.

Почему меня беспокоит то, что я вижу?

Я – человек. Был мужчиной. Меня спасла женщина. Я помню запах ее волос. Я помню голос. Я помню, как желал ее прикосновений.

Я помню женщину.

Однако сейчас я не вижу ни ароматов, ни звуков.

Зрачки больной женщины закатываются. Опухшие веки сомкнулись. Я потерял из виду янтарные глаза.

Глаза… Почему они показались мне такими знакомыми?

Я знал их? Они знают меня?

Она, которая спасла мужчину. Я любил ее. Как ее звали?

Не помню.

Отзвуки тепла и света вплетались в имя ее. И сама она была вся, как заря.

Новый день. Новая жизнь. Надежда. Прощение.

Я был жив, потому что она жила.

Где она? Кто эта женщина… с ненаглядными глазами? У моих ног… вся в крови… без сознания…

Кто я? Я – это он!

Где я? Что я делаю?

Почему это происходит?

Кто я?

Кто эта женщина?

Имя… Я должен вспомнить… имя… имя солнца… имя огня… имя жизни… самое важное в моей жизни…

…Серафима…

Я вспомнил все!!!

Убийство. Проклятие. Ад. Ее глаза. Прощение. Моя жена. Клятва. Ее любовь. Предательство. Путь исцеления. Луна. Кровь. Вершина. Смерть. Голос. Тьма. Свет. Тело. Ребенок. Моя дочь. Кровотечение. Молитва ангела. Солнце гаснет на моих глазах…

…Серафима…

Кто-нибудь!!! Помогите ей!!! Почему никто не слышит меня?!

Она умирает!!!

Никого. Она умрет у меня на глазах. Если не прибудет помощь.

Наша дочь… Как спасти ее?!

Я умру. Это поможет.

Мое сердце остановилось… Медсестры сбегутся на визг кардиомонитора… Они спасут мою жену и моего ребенка…

Все, что было дорого моему мертвому сердцу… будет жить…

Глава семнадцатая

Ее разбудило осознание.

Смысл загадочных фраз кочевника… Все встало на свои места.

Пьяная от слез, измученная, беспокойная, Серафима кинулась в плотоядные воды мрака. Ночь поглотила ее, выскользнувшую без верхней одежды.

Метель спустилась на Брельское Седло.

Черный воздух скрывал контур священной вершины, но девушка чуяла ее присутствие. Белуха негодующе взирала сверху вниз.

«Верни мне его!» – хотела закричать Серафима, но пощечина необузданного порыва ударила дерзкую девчонку, не позволив открыть рот.

Злая вьюга взвыла заснеженной глоткой. Отпугивая, сметая с ног, прогоняя. Клялась: человеку не вернуться живым.

Колючий снег шелестел наждаком по щекам. Сима отплевывалась, пыталась снять с лица взбесившуюся сетку волос – грозный ветер залепил нос и губы всклокоченными прядями. Бесполезно. Ее собирались лишить возможности сопротивляться.

Ледяные когтищи царапали оголенную кожу. Буран выдирал растрёпанные пряди из головы. Снежный пух забивал ноздри и горло. Она кашляла – не получалось вздохнуть.

Шторм усиливался, и девушка невольно склонялась перед царицей Белухой, чтобы не оказаться поваленной ветром.

Ноги увязали в трясине глубокого снега. Топь слизала правый ботинок. Голую ступню обожгло пламенем инея.

Пальцы продолжали мять режущие в кровь осколки стекла сугроба. Холод выдавливал жизнь, но сердце упрямо пульсировало в груди. На коленях, вопреки стараниям ветра, она ползла, разрывая древнюю магию бури.

Предопределение назначило эту встречу. Серафима знала: у нее нет другого пути.

– Я не боюсь тебя!!! – заорала она в черноту. – Он мой муж!!! Отдай его мне!!!

Рассерженный ветер ударил ее тучей снега – девчонка осмелилась тягаться с его госпожой.

Сима вытерла горячую кровь у рта. Одно колено, потом другое – она вновь поднималась. Синие губы плясали от озноба и боли, но ей было некуда отступать.

«Мы связаны. Кровь обручила нас. Ночь дала нам свое благословение. Он – мой Бог, мой Муж, моя кровь… Он жив. Он все еще жив», – заклокотало в ней все.

Она почувствовала языком металлический привкус крови.

В тот же миг кипящий прилив энергии тепла переполнил исколотые холодом руки.

И… Самым краешком ощущений она уловила присутствие…

Оно… скрывалось, как тень в непроглядной ночи, но снегопад трусливо огибал размытые контуры – дикая сила таила себя в черноте.

Ветер, замахнувшийся для сокрушительного удара, неожиданно замер в сантиметре от девушки. На него угрожающе рычала тень… как щитом, заслонив собой тело девчонки.

– Больше не посмеешь коснуться, – шепнула девушка обессиленному порыву.

Взмах ладони, и она разбила снежный кулак шквала.

Решительно и безрассудно Серафима устремилась через сугробы.

– Я собакой лягу у его ног! Он будет жить, потому что я могу разрушить проклятие!!! – в ней бурлила чистая воля. Сила ночи была на ее стороне.

– Он не станет твоим женихом! Ты его не получишь!!!

За спиной девушки грохнула яростная лавина.

Белуха заревела от негодования. Ватага взбесившихся буйволов из грязного льда и курумника покатилась с вершины к основанию гор. Гигантская масса истовой ненависти летела вниз по косогору с несчетной скоростью, растаптывая все на своем пути.

Серафима вскинула над головой зяблые руки.

– Я отпускаю его грехи!!! Слышишь меня?! Я простила!!! – разнеслось в смуглом небе Алтая.

Тень существа завыла глоткой Варяга. Кровь призвала поводыря.

И случилось то, во что не поверить…

Лавина остановилась, будто запнулась о невидимый глазу барьер. Под ногами перестало дрожать – гора окончила дикую пляску. Грохот рассыпался на швейные лоскуты эха. Ужас земли сменился нечаянным отдохновением.

Пробудившаяся незримая сила укротила подступающий оползень.

У дороги к вершине Белухи на тихом снегу лежала девушка.

Изорванная одежда, спутанные медовые пряди, запекшаяся кровь на щеке. На белом лице алели полдюжины рубиновых ссадин. Убаюканная беспамятством на перинах метели, Серафима походила на дремлющую глубоким радостным сном.

Серебристая паутинка предрассветного заморозка подернулась на разбрызганных волосах. Изморозь уже целовала хрустальное тело.

Она замерзала.

Мокрая пуговица волчьего носа уткнулась в заиндевелую расцарапанную ладонь. Облитая бронзой морщинистая рука ласково потрепала белоснежный загривок. В груди пушистого волкопса затарахтело от удовольствия.

Рука медленно прошлась над лицом и вдоль туловища девушки, замерев на уровне живота. Под стариковыми пальцами теплилась новая жизнь.

Кончик уха резануло легкое колебание воздуха за спиной.

– Здравствуй, Соят! – заговорил седоголовый отшельник по-монгольски.

Из мрака предутреннего бессонья за плечами вырос калмык.

– Ты нашел ее, Чоя! – он тоже заговорил на монгольском.

– Я был удивлен, разобравшись, отчего изменился ветер, – старец указал рукой полуволку на девушку.

Животное послушно растянулось у самого тела дремавшей, чтобы сберечь остатки ее жизненного тепла.

– Она носит в себе его семя, – отшельник загадочно улыбнулся.

– Да, я знаю. Это она спасла его.

– Только душу. Он избежал гнева Святой Горы. Контуры разорванного полотна… его жизни… скрепляет нить ее прощения, – разъяснил старик. – Но человеческая оболочка слишком уязвима. Кто знает, жив ли он до сих пор?

– Она, – ответил Соят.

Старик обернулся туда, где покорно лежал волк, и заглянул в безмятежное лицо спящей.

– Я вижу печать многих слез. Жизнь ее будет нелегкой. Но родится особенное дитя. Матери нужно постараться себя беречь.

– Отдай ее мне, – шагнул на него кочевник.

Оголив острые зубы, в темноте предостерегающе зарычал волкопес.

– Ты не можешь помочь ей, – сказал отшельник.

– Хочу не дать ей простынуть насмерть, – калмык уже снимал с себя теплый кожаный плащ.

Глава восемнадцатая

 
♫♫ исп. Kalafina – Red moon
 

– Ути, моя сладкая, – осипшим голосом хочу утешить хныкающую дочь. – Мы уже пришли! Теперь мы все вместе!

Связки неприятно тяжелеют. Исцарапанную слизистую горла продавливает резким спазмом. Внутри все замирает от страха и ожидания. До сих пор я верила, что в этот самый момент произойдет нечто вроде чуда, и все изменится навсегда.

Я горячо молюсь неизвестному богу. Дочь успокаивается. Лицо ее разглаживается. Она похожа на ангела. Такого пузатого. Огромные темно-серые глазки. Чистый открытый взгляд. Ей столько предстоит узнать! Она любопытная. Не плачет… Когда просыпается, совсем не плачет. Иногда хлюпнет носом, но все больше смотрит, разглядывает фигуры людей. Ей всего-то неделя, а ведет себя, как взрослая. Наверное, чувствует, как нелегко маме… одной…

Беременность протекала очень тяжело. Постоянные боли, отеки. Два раза увозили на «скорой», дважды чуть не потеряла ребенка. Было так страшно.

Слеза упала сама. Я ее не просила.

Не буду плакать! Обещала же! Буду верить! Еще ничего не потеряно! Главное, верить!

В первый раз не получается выговорить – голос срывается.

Глубокий вдох. Выдох. Снова коплю в себе силы.

– Доча, познакомься: это твой папа!

Мне удалось.

Тишина. Как будто все вымерли. Становится невыносимо одиноко. Тоскливо. Жутко.

Интересно, что подумают люди, если я сейчас возьму и завою?

Сумасшедшая? Одичала совсем? Или взбесились родовые гормоны?

Почему здесь нельзя выть? Я оглохла от тишины!

Дочка захныкала. Она плачет! Прямо-таки плачет, по-настоящему! Господи, как хорошо! Спасибо, Господи! А то я сошла бы с ума!

– Любимый! Меня долго не было, извини! Но я принесла тебе нашу малышку! Посмотри, пожалуйста! Она хочет с тобой познакомиться! У нее твои глаза. Она такая красивая! Ты же хотел ее. Мы оба хотели! Любимый, я так скучаю по тебе! Другие мужья… Они обычно поддерживают… Я знаю, ты был там со мной… – голос вновь срывается.

В тот день его сердце остановилось. Потому что… он был там…

Я рыдаю.

Сколько раз могла сдаться, опустить руки, плюнуть на жизнь. Но ребенок… Это его ребенок! Он очнется! Я знаю, он слышит меня!

– Любимый! Я прошу! Очень прошу! Возвращайся к нам! Тебе надо вспомнить дорогу назад! Нас теперь трое! Слышишь меня?! Трое!

Не могу отвести взгляда от его апатичного лица. Ничего не могу с собой поделать. Верю: очнется! Так убедила себя, что и не сомневаюсь.

– Ты заблудился. Но я уверена, ты отыщешь дорогу домой. Ты столько раз выбирался! Столько раз… чуть не погиб, но выкарабкивался! Это из-за меня ты здесь оказался! Прости! Прости меня!

Я вцепляюсь одной рукой в его холодные пальцы, другой – держу малыша. Она снова не плачет. Смотрит, как я в припадке отчаяния вымаливаю у мужа прощение. Ужасный, наверное, вид.

– Не повезло тебе с мамой, да? – обращаюсь я к глазастенькой. – К папе принесла тебя познакомить, а сама сопли размазывает! Фу, какая нехорошая мама! Мы все преодолеем! Вместе! Ты, я и папа! Он здесь, с нами! Ему сейчас трудно открыть глаза, но он справится, он сильный! Ты даже не представляешь, каким твой папа был сильным!

Дочь молчит. Она поняла меня.

Я смотрю на исхудавшее тело любимого мужчины. От прежнего спортсмена осталось немногое. Мышцы серьезно атрофировались, остался один скелет. Даже если он сейчас очнется, ему не подняться. Предстоит долгая реабилитация.

Деньги… Понадобится куча денег. Должен быть способ их заработать! Найду! Когда он очнется, мы что-нибудь придумаем. Справимся! Главное, пусть выйдет из комы.

– Твой папа проснется, и мы отправимся в горы! Они очень высокие и красивые! Я тебя всему научу! И папа научит! Будешь ползать по горам, как альпинистка! Тебе понравится – вот увидишь! Я обещаю! И папа тебе обещает! Ведь так?

Я горячо целую его иссохшую руку. Широкая, когда-то очень сильная ладонь спасла не одного человека.

Эти волшебные руки! Они столько хорошего сделали! Они столько раз оградили меня от беды!

Сейчас моя очередь их защищать!

Любимый!