Текст книги "Медуза. Роман"

Глава 4. Начали

Ну что сказать за новую работу. В первый же день Паша решил на нее не ходить. Лежал дома, щелкал каналы телевизора. Жизнь проходила мимо. Чтобы она не проходила мимо, Паша встал с дивана, прошлепал в ванную, принял душ, потом долго рассматривал в зеркале свое лицо, которое вдруг показалось ему чужим, и Паше стало страшно. Через некоторое время он смирился со своим лицом, и набрал Диму.

– Привет.

– Привет, начальник! – Дима старался язвить, но получалось плохо.

– Вот оно как повернулось, – хотел сказать Паша, но не сказал, – Слушай, а вот давай сегодня совещание проведем. Часиков в шесть.

– Поздновато для совещания. Но новая метла, – Дима все еще пытался острить. – В шесть так в шесть.

– И парней своих приведи.

– Прямо вот всех?

– Ну, основных.

К пяти стало получше на душе, настал пронзительный весенний вечер, полный хруста свежего тонкого льда. Паша вышел из дома, и тут пожалел, что у него нет машины и нет водителя. Он ехал в метро. Он рассматривал мужчину старше себя, в серой мешковатой куртке, вытянутых джинсах, стоптанных башмаках. Мужчина ехал с работы, видимо, он работал руками, потому что руки у него были большими и израненными.

– Я мог быть таким, как он. Унылая однообразная работа. Простые радости после работы. Заплывающий жиром мозг. Потерявшие интерес глаза.

А потом подумал – нет, я не мог быть таким, потому что я с самого начала не был таким. Я учил уроки, когда другие шарились по двору. Надо мной смеялись. Мои одноклассники, такие же, как этот мужчина – в его чертах еще можно прочитать черты его самого тридцатилетней давности – мои одноклассники смеялись надо мной, у них были девочки, потому что они играли на гитаре, они были раскованными и непринужденными, они не теряли дара речи при виде девочек. А я отчаянно дрочил в пододеяльник, я понимал, что я трачу свою юность для того, чтобы взять свое потом. И вот настало время мне брать, а ему отдавать. Потому что чудес не бывает. Потому что за все надо платить. За смех надо мной, за девочек, за секс после уроков, за то, что…

Паша захлебнулся яростью так плотно, так густо, что даже несколько секунд не мог дышать, у него потемнело в глазах, он стоял, опершись о ручку в метро, чуть согнувшись, отдышался, прошло. Но ненависть оставила в душе сладострастный след. Он больше не сможет стать прежним. Это святая ненависть, святая месть.

Дима уже ждал. Что-то вроде жалости к раздавленному жуку испытал Паша, попытался прогнать, не получилось, ярость из метро тянулась за ним шлейфом. Было стыдно, было странно и страшно, странно и страшно – именно так, это похожие слова. Странно и страшно – потому что Дима всегда был для Паши… ну не кумиром, нет. Он испытывал к Диме чувство, похожее на физическое влечение. Но это не как у пидоров. Хотя откуда ему знать, как у пидоров, может, именно так. Хотелось говорить, как Дима, его словами, копировать его манеры, одеваться как он. А теперь хотелось прямо в глаза ему сказать:

– Ну что, чистоплюй? Я тебя вызываю на совещание. ЯЯЯЯЯ!

Но он так не сказал. И не дал никак знать. Все в душе оставил, подавил.

– Присядь.

– Жопа есть, сяду! – неожиданно грубо ответил Дима.

Грубость ему не шла. Он прикрывает так свое смущение, понял Паша, протянул руку к его плечу.

– Ну ты, ладно.

– Да все норм. Что, осваиваешься?

С Димой был парнишка, в очках роговых, а что значит «роговые»? Их наверное раньше делали из рогов. Когда пластмассы не было. Паша вырос в эру пластмассы, он не застал времен, когда ее не было, но говорил «роговые». Челка прикрывала лоб, видимо, парень маскировал прыщи.

– Наш компьютерный гений.

– Что делает гений?

– Базы серфит.

– Госзакупок?

– Ну да.

– И как успехи?

– Ты задал вопрос на миллион долларов. Он в день просматривает столько информации, сколько в одном томе Большой энциклопедии. Не руками и глазам, конечно, но все равно.

Паша в целом понимал, что такое эти базы, и какова их сила. На создание баз госзакупок угрохали кучу бюджетных денег. Затея подавалась как акт забития последнего гвоздя в гроб издохшей коррупции. Все ради прозрачности. Все ради того, чтобы общественность видела, вмешивалась, корректировала. На деле разобраться в базе под силу немногим. А до конца база открывает свои тайны двум-трем людям. Один из них Мстиславский. Другой, как выяснилось, Вовка Стреляный. Получается, бюджетные миллионы потрачены на то, чтобы у Вовка Стреляный, как Доктор Зло из нефритовой башни, следил за ручейками и реками государственных финансов, разворачивая их течение в свой карман.

Вот взять такой странный момент – заявку на конкурс можно подавать с одного IP адреса неограниченное количество раз. Вроде бы в Группе сидят неглупые люди, и прекрасно понимают, что отсечь эту возможность мошенникам не составляет труда. Но не отсекли. А почему? А потому, что из своей нефритовой башни Вовка Стреляный подает команды своим нукерам. Которые… правильно, в случае необходимости создают несколько заявок с одного IP. Правда, если интернет мобильный, можно вынимать модем и снова вставлять, IP адрес якобы будет разный. Но это байка селигерских троллей, и вообще, гемора много. Проще вот так, на законодательном уровне, рассказывал Вовка Паше.

Паша вдруг ясно понял, что Вовку рано или поздно убьют. Что не может такая власть находиться так долго у одного человека. И у двух, и у трех. Все они кончат плохо. Мстиславский, Чекин, Стреляный, Дима… Но система останется. Она просто сменит хозяина. Система слишком хороша, чтобы нашлись охотники ее сломать.

Паша предложил выпить виски. Анжела уже ушла. Сам налил. Дима отказался:

– А сок есть?

Сока не было. Что гений будет, не спросили. Паша выпил один. Ярость схлынула. Полегчало.

– Алгоритм простой, – докладывал Дима, – Мы тебе сообщаем, что есть закупка, которая нам может быть интересна. Ты вводишь в строй своих бойцов в регионах, потому что это в основном региональные истории. Федеральные нам не по зубам, это я тебе сразу говорю. Чтобы ты даже не думал, не пытался сделать то, что не твоего масштаба. Если что, проблемы какие – через Стреляного на Чекина, там в принципе согласовано уже все автоматом.

– Ну а что может быть, например?

Засиделись допоздна. Паша пытался Диму скатить на разговор про личное, про душу, на которой кошки скребут или не скребут, на разговор о счастье, которое то ли есть, то ли нет, а не получалось, верткие, как ужи, слова никак не хотели вываливаться изо рта, возвращались в желудок по пищеводу и там шевелились.

Спал Паша плохо. С первого же заработка надо машину. Водить не умею – с водителем, наймем. Тут нет проблем. С первого же заработка.

Со Стреляным обедали на следующий день часов в семь вечера, раньше никак, Паша щелкал дома кнопки телевизора, несколько раз брал трубку, чтобы позвонить Люде, но не звонил, вот железная баба, сама никак.

– Как странно в этих закупках все устроено, – сетовал Паша, поедая какую-то белую рыбу, и не важно, как эту рыбу зовут, под водку хорошо.

– Что не так? – осведомился Стреляный.

– Ну вот посмотри.

И Паша изложил историю, которая его поразила. В одной области – два госзаказа. Один на покупку автомобиля для замгубернатора. Такой-сякой автомобиль, лапчатый, только что летать не может. Не очень понятно, зачем спутниковый телефон. Обаме звонить? По области связь есть везде. Зачем бронированное все, из-за этого двигатель танковой мощности.

– Стреляли в него когда?

– А постоянно, – Вовка ковырялся в зубах, – Он же бандит.

– А, понятно. Хотя ни фига не понятно! Почему, раз он бандит, нищая область должна все это оплачивать? Ну пусть другого выберут, не бандита.

– Ну пусть выберут! Ты тамошних видел? Пьянь, дебилы и подонки. Им по сто рублей кинешь возле урны, они и рады до усрачки. Пусть выберут! Проблемы-то какие.

– Ладно, так вот, Группа не видит в этом ничего особенного.

– Не видит.

– Ну как так?

– А что как так?

– Ну странно.

– Что странно-то? Законы почитай. Конкурс открытый? Процедура соблюдена? Повесили загодя, всех оповестили. Все нормально. То, что журналисты там и пикнуть не могут, это еще бабушка надвое сказала. Им самим лень на сайты закупок лазить. Не наша проблема. Народ достоин своих правителей.

– Ну а если с точки зрения конкуренции посмотреть, – заикнулся было Паша, – Они ж документацию написали под Мерс, а БМВ с Ауди в пролете?

Вова посмотрел на Пашу жалостливым взглядом:

– Ты что не в курсе, на каком уровне договоренности? Бэхи – это для бедных директоров департаментов, чтобы народ знал, что чиновники ездят на машинах, собранных в России – им как раз колеса в Калининграде прикручивают. А нормальные пацаны должны ездить на нормальных машинах.

Вовка напомнил Паше историю с бородой, 2010 года историю, когда пиндосы уличили Даймлер во взятках в 22 странах мира, в том числе в России. И в 21 стране начались расследования. Вскрылось, что концерн передал чиновникам в нашей прекрасной стране несколько десятков миллионов евро, чтобы те брали именно его машины. Но никаких расследований, даже для вида, в нашей стране не было. Во-первых, мало ли что там американцы говорят. Во-вторых, бабки давно потрачены. В-третьих, кабы взятки брали чинуши третьего эшелона, тут бы, наверное, пошли клочки по закоулочкам. Но по молчанию и бездействию карательной машины видно, что брал вовсе не третий эшелон. И даже не второй.

Но Паша продолжил рассказ:

– Так это только начало, Вов. Короче, он купил себе этот гроб на колесах, поехал в район, съехал с федералки и провалился колесами в дырку моста. Там стоит знаменитый мост, через который видно, что под мостом. Потому что он в дырках. Проблема моста в том, что он хоть и рядом с федералкой, и трафик по нему дай Боже, но он районный. А у главы района может лично и все хорошо, но бюджет нищий.

– Так! – Стреляный гоготнул, представив, как катафалк этого урода, морда в язвах, изо рта воняет – барахтается в говне. Собственно, этот чинуша и есть это говно, и место ему в этом говне, но он-то себя все в золото оправляет, а из-под золота периодически говно сочится.

– Ну он отдает команду мост отремонтировать, а то. Глава района не знает, как быть, и что-то такое там начинает мудрить. Вроде как конкурс, ищем подрядчика на ремонт, а денег нет, поэтому он берет средства, которые получил район на поддержку овцеводов. Так вышло, что овцеводов в районе нет, там шахты, терриконы, люди дохнут, не то что овцы, но давали, как не взять, в минсельхозе известные шизики. Взял. Решил потратить.

– И? – Вовка уже зевнул, – Да я знаю

– Ну, Группа его взяла за жопу.

– Правильно. Нецелевое.

– И Счетная палата.

– И эти? Правильно. Ибо нецелевое.

– Ну а что тут правильного? На одном полюсе мост отремонтировали, на другом чинуша твой разлюбезный проституток малолетних с трасс у рабочих поселков снимает, для этого в машинке спецом взади площадка сделана.

– А то правильно, что мудак начальник района. Был бы не мудак – был бы областным, а то и федералом.

– Ничего я у вас не понимаю.

– Да это история простая очень, – подвел черту Вовка под десертом и под разговором, – В нашей стране, в России, ты или Бог, или говно. У нас серединки нету. Поэтому лучше быть Богом. Все просто очень.

Пашу это покоробило, даже не слово Бог – а кстати, как Паша относился к религии? Хороший вопрос. Иконы не целовал никогда, брезговал.

– Но ведь что-то есть там, над нами? – когда выпивал, его тянуло на такие разговоры.

Потянуло и на этот раз. Они на улицу вышли, возле кинотеатра Пушкинский, там церковь есть, с шатрами, редкий тип, Паша когда-то интересовался церковной архитектурой, потому что старая Русь – страна бедная, страна лаптей и уродливых изб, если что и осталось каменного, так церкви, а проникнуть в жизнь предков хочется.

– Зачем? – Стреляный резко затормозил.

– Ну как… – Паша не нашелся, что ответить.

– Вот и Бог весь твой, зачем есть, сам не знает, – посмеялся Стреляный.

Глава 5. Раззудись

Дима позвонил, когда Паша приперся в свой кабинет, и сидел в гостевом кресле, наблюдая за движениями Анжелы. В ее движениях в самом деле что-то такое было. А еще у Паши давно не было секса.

– Привет.

– Ага.

– Паш, слушай, у нас в одном регионе кажется то самое, по твоей линии.

Ситуация казалась довольно проста. Местному Водоканалу нужен был логотип. Вот просто позарез нужен. Необходимость логотипа объяснялась тем, что сын директора Водоканала как раз создал дизайнерскую контору.

– Он так-то мальчик очень художественный, – рассказывал Дима. – Даже жалко, что не еврей. И не похож на еврея. Был в Италии, очень тонко все чувствовал, ходил по палаццо, жил там с год, ну, не учился ничему, хотя диплом привез какой-то. Еще фигню какую-то припер, еле вылечили. Туда через Тунис иногда интересное попадает.

Паша не понимал, как Дима на самом деле относится к сыну директора Водоканала. Презирал, небось, как и Паша его уже почти презирал, хотя никогда не видел.

– Так вот, создал контору, ну тут и контракт на 25 миллионов.

– И?

– Да все бы ничего, но в город приперлись эмиссары столичного придурка этого, Темы Лебядкина. Ну и, поскольку Тема есть Тема, Тема в теме, так сказать, контракт уже почти у москвичей. Перепробовано все.

– А что например?

– Ну например в слове «дизайн» при регистрации заявки на портале последняя буква «н» заменена латинской H.

– Зачем?

– Потому что поисковики не видят слова «дизайх», уж прости. Не понимают его. Но москвич, понимаешь ли, учуял. Формально побеждает.

– Итак?

– Итак, надо, чтобы чисто. Проще всего было бы плюнуть и растереть. Пусть судится сто лет. Но фигура известная. Будет скандал, если просто Группа возьмет, и его подвинет. Надо, чтобы подвинула по серьезным основаниям.

Паша по скайпу связался с Амуль, она работала в тамошнем отделении Группы и курировала дело. Амуль выглядела чисто китаянкой, смотрела на Пашу экранного с замиранием поволочных глаз.

– План есть? – спросил Паша.

– Плана нету у нас, – отвечала она, делая интонационный акцент на конце фразы.

– Ладно.

Паша вдруг захотел поехать и отыметь эту Ануль всеми известными науке способами. Но Стреляный не позволил за казенный счет.

– Заработай для начала.

– Кинь мне конкурсную документацию и те-зе, – потребовал Паша у Ануль.

Ануль кинула. Вот раньше были бумажные письма. Если женщина писала, они могли пахнуть духами. Зато теперь быстро. И если бы Ануль разделась, они могли бы заняться так называемым виртуальным сексом. Но вместо этого на его почту пришли условия конкурса.

Паша прочитал документ. Два. Три.

Он был в кабинете один. За окном шел пушистый снег – только таял сразу, но все равно снег, а ведь казалось, весна пришла окончательно. Сгущались тени. Комната стала казаться холодной и мрачной. Что с комнатой не так? Паша даже привстал, таким холодом его обдало.

Но вдруг как поперло. Паша вернулся в кресло, рухнул в него, сжал за головой пальцы до хруста в суставах, закрыл глаза, провалился в какой-то морок…

Он представлял родину Ануль. Горы. Зелень. Сахарные вершины. Он никогда не был в там. Среди камней – кристальный ручей. Паша наклоняется к нему, черпает ладонями жидкий хрусталь, пьет, и вдруг хрусталь застывает в его горле. Паша крикнул и свалился на пол в конвульсии. Вода душила его, распирала изнутри. Он поднял глаза вверх – над ним стояла женщина.

– Я хочу, чтобы в тебе шевелился дух шамана, – прошипела она.

Паша очнулся. На часах был час ночи. Фигасе, три часа в отключке. Что это было? Паша выпил глоток виски из стакана, поперхнулся, не пошло. Кинулся к компьютеру. Набрал Амуль. У нее уже утро. Можно.

– Амуль?

– Ой, это вы.

– Слушай, короче. Логотип Водоканала должен отражать многовековые традиции вашего народа, свидетельствовать о том, что для тынусцев…

– Не так!

– Тымаассцев! Не перебивай – свидетельствовать, что вода искони служила вечной ценностью Демонстрировать уникальность культуры пропагандировать глубокое культурное своеобразие нашего народа. Увязать дальше с программой сохранения малых народов. Вы малый народ?

– Мы…

– У вас минкульт есть?

– У нас…

– Вот. Поэтому компания-разработчик должна находиться у вас, а ее директор должен сдать экзамен по вашей истории на вашем языке!

Минуту длилось молчание. Паша вытирал остатки испарины со лба. Ануль молчала, как могут молчать азиатки – потупив глаза с видом полнейшего непонимания происходящего.

– Он сам-то экзамен сдаст?

– Не знаю.

– Так пусть блин сдаст! – Паша не узнал своего голоса, – Сифак какой-то из Италии припереть сумел, так пусть блин на языке блин предков потрындит минуту!

Стоит ли говорить, что гонорар пришел Паше уже через два дня. Паша лежал в ванной, в пене, когда на карте пискнуло. В телефоне, то есть, пискнуло, Паша установил особый звук на поступления из банка, и ждал этого звука. И вот он прозвучал, как залп Авроры. Паша выпулил собой из ванной, рухнул на ковер, вымазал диван пеной.

– Оба-на, – только и сказал он.

– Вовка, – тяпнув виски, он названивал Стреляному.

– Что тебе?

– Вовк, а это у всех вас так?

– Что так?

– Ну деньги?

– Картина Репина «Старик-процентщик радуется слезе ребенка»?

– Да ну тебя.

Паша лежал на кафельном полу, не чувствуя холода. Но что это было? Что это была за женщина? Что за шаманство случилось? И кто на самом деле ему эти деньги дал?

Заблажил телефон. Звонила Люда. Паша не поднял трубки. У нее на телефон также приходит оповещение с карты. Забыл отключить. Какая лажовая дура. Хоть бы выждала.

Глава 6. Эпос

Радость отхлынула быстро. Паша сидел в кресле, топча босыми синюшными ступнями халат, сползший на пол. Он искривил спину по траектории спинки кресла, его голый живот выпятился валиком, Паша смотрел пустыми глазами в пустой экран телевизора, и думал. В голове носилась цифра, капнувшая на карту, и как бывает, когда какое-то слово повторяешь без конца, и оно теряет смысл, так и тут – чем дольше она носилась, тем меньше Паша понимал, что она вообще означает.

Вот раньше было проще. Раньше деньги были золотом. Если тебе давали много золота, получался тяжелый такой мешочек. Его можно было взвесить в руке, и понять, как много ты стоишь. Ну ладно, потом были купюры, они как бы и сейчас есть, но уже никто не дает денег в виде «котлет» или там конвертов, дают, но редко. Тоже можно было пощупать конверт. Зная номинал, по толщине прикинуть сумму. Ну хоть что-то. Теперь осталась только цифра, которая огненными знаками летала по тьме мозга, выжигая в ней кровавые следы.

Деньги уже не те.

Непонятно, что теперь делать. Купить машину? Да ну. Зачем машина. Опять же не выпить. Возня. ПДД. Заносы. Пробки. Если водитель, непременно или жену трахнет, или подкараулит, как нал большой повезу, и убьет. Жены нет, правда. Значит, второе.

Для покупки квартиры пока маловато. Ну и квартира уже есть.

Дача? И маловато на приличную пока что, и ну ее опять же, туда-обратно, клочок земли, дощатый стол, труп найдут в сарае, разрыв сердца, скажет сельский врач, бегло осмотрев остекленевшее тело, покойный много пил, уединялся на даче и пил, в последний раз его видели, когда он, шатаясь, вышел из такси и завалился возле забора. И даже если вдруг – вдруг не клочок, а поместье. Не домик, а замок – наткнусь горлом на медный каминный штырь. И как Бенни Хилл буду лежать, смердеть, а любимая кошка выест глаза.

Девки. Кстати да. Паша протянул руку, взял телефон, ловко набрал соответствующий сайт, и посмотрел предложения. Под предложениями были еще отзывы. Они звучали в тишине мозга, как в документальных фильмах иногда звучат голоса покойников.

– Был у нее на днях, квартира ее, с ней три подруги.

– На фото не она, ну не ехать же назад, после секса пошел гнилой базар, фу, доны, не советую.

– Девочка класс, упругая, молодая, все делает с удовольствием.

Он тупо смотрел в экран телефона. На фотографии. На интерьеры квартиры, которая «ее». «Доны», что за слово такое. Ничего не оживилось внутри. Полное равнодушие. Зачем мне это? Зачем другим это? Откуда у них силы, как они не потратили их?

Паша вспомнил дурацкий сериал, где четыре русские бабы, подражая американским четырем женщинам, все искали себе мужиков, и одну из героинь «любил» в темной комнате какой-то миллионер, и все в темноте, и лица не показывал, а потом жаловался, что друзей у него нет.

– Ну, во-первых, ты пока не миллионер! – Паша сказал это вслух, резко встал, налил себе виски, и рухнул в кресло.

Не миллионер, но друзей нет. Как-то так вышло, что все подставили, все предали. Он вроде бы никого не предавал. А нет, предавал. Все было вяло, безжизненно. Какие-то вязкие терки в старшей школе, кто куда поступает, кто на репетитора может потратить, кто нет, язвительные реплики «нацелился на МГИМО, так хрен тебе, выпрут, только рожу его увидят», мальчики, а вели себя хуже девочек, хотя как девочки себя вели, тоже отдельная песня. Потом зависть у тех, кто плохо поступил, к тем, кто хорошо поступил. Потом тот, кто плохо поступил, пошел в прокуратуру, ему дали квартиру, и он ржал в лицо тем, кто хорошо поступил. Потом тот, кто хорошо поступил, стал главой крупной компании, поехал в родной район, и нассал на дверь той квартиры, где жил этот сотрудник прокуратуры. А у сотрудника прокуратуры на тот момент была уже нелюбимая жена, трое шумных детей, вонючая собака, вечно орущий телевизор и привычка нажираться на рабочем месте с ментами и судьями по пятницам. Кажется, ни у кого не было никаких друзей, так что Паша не исключение.

Хотя…

Паша взялся было за телефон, потом хлопнул себя по лбу, «вот дурень, забыл», достал с антресолей замусоленную тетрадь, поискал, соображая, какие цифры надо добавить к написанному по-старому городскому номеру, и набрал наконец его.

– Кирилл, ты что ли?

– Это кто? – спросил мальчишеский голос.

– Это Паша. Помнишь, за тобой сидел в школе?

– Ну ты даешь. Ты что? Сто лет, сто зим.

– А ты что делаешь?

– Ну так. Ничего.

– А давай я приеду.

– А давай.

И Паша приехал. Кирилл жил там же, Паша помнил эту квартиру, школьниками забегали сюда иногда после уроков, когда родителей Кирилла не было. Тут мало что изменилось. Те же обои. Тот же Кирилл – чуть выше, такой же непричесанный, неловкий какой-то, ну дурик и есть дурик.

Кирилл не очень понимал, что делать.

– Один живешь?

– Девушка в Питер уехала, сдавать экзамены.

– Студентка?

– Да.

– Я ее знаю?

– Нет. Она ко мне на лекцию пришла.

– Ты читаешь лекции? Ты кто вообще?

– Да я так… доцент.

– А чего доцент?

– Да ты проходи.

Кирилл стал историком. Это был неожиданно для Паши, потому что в последнем классе Кирилл отпустил себе гриву, сидел во дворе в сторонке, перебирая струны гитары, и, как все были уверены, курил траву, хотя никто не видел. Наука история слабо вписывалась в хипарский дискурс.

– Я как-то поехал автостопом в Кижи, а там раскопки, денег не было, и я нанялся помогать. А потом мне понравилось, и я пошел учиться.

Кирилл выставил на стол резаные крупно и посыпанные солью огурцы, поставил миску с черным хлебом, потом нашел магазинный салат… Со стены на пирующих смотрел Сталин, под ним – подпись «России так его не достает».

– Не достает больше? – ухмыльнулся Паша.

– Да обсоски, вечно ошибки шлепают. Но плакат хороший.

Линолеум на полу, тикают ходики, пахнет стариком, хотя никакого старика нет, сквозь пыльный матерчатый абажур продирается свет лампы накаливания, на боку холодильника холявными, рекламными магнитами прикреплены записки вроде «Милый, я на курсы, разогрей макароны», как ее зовут, спросил Паша.

– Лиза.

– Ну хорошо, Лиза.

Есть было скучно, а Кирилл постоянно таскал из большой комнаты какие-то коробки. Вот зубы мамонта. Представляешь, если такие зубы, какие сами. Вот череп человека бронзового века. Вообще-то надо в музейную лабораторию вернуть, да перетопчатся, он мне нравится, точнее, она, я и имя ей придумал, Света.

– Почему Света?

– Ну вот мне кажется, что Света. Узнать бы, что у нее в голове было. Кость вот она, а Света улетела, и никогда мы ничего не узнаем.

А вот кирпич. Из дворца правителя Золотой Орды. Ну ты представляешь? Голые русские пленники его лепят своими босыми ногами, жара, в низовьях Волги летом жара, жрать хочется, а они месят эту глину.

– Лепят ногами? Представляю.

– А вот…

– Слушай, а напиши про меня? – сказал вдруг Паша.

– В смысле?

– Ну ты же писал стихи там, рассказы?

– Да и сейчас иногда.

– Вот и про меня напиши. А я тебе денег дам.

Паша почувствовал острую зависть к этому задроту. Потому что трезвый и уравновешенный. Потому что его Лиза наверняка дрыхнет сейчас в Петербурге, а не шакалит по магазинам или по мужикам. Потому что у него живет Череп Света, и его прет от черепа, от говна на самом деле прет-то, а Пашу уже не прет, что-то рано равнодушие подкатилось, чувства остыли, все такое. Но это была такая брезгливая зависть вообще-то, как юные карьеристы из молодежного движения смотрят на хиппи, да, конечно, хорошо так вот жить, ни о чем не думать, друг друга не жрать, мир, дружба, жвачка, но до чего же вонючи.

Кирилл, конечно, не ожидал такого предложения. Паша сразу понял, что писать Кириллу ничего не хочется, но как отказать, он не знает.

– Ну а что именно написать? – Кирилл тянул время.

– Ну, оду, эпос, – Паша засмеялся, желая сдать назад, – У меня жизнь ого-го.

– А что у тебя самое интересное? – неожиданно оживился Кирилл.

– Ты Мстиславского знаешь?

– Нет, – ответил Кирилл, и обломал весь кайф.

Предполагалось, что Кирилл скажет «да», а Паша похвастается, что ты, мол, его только по телевизору видишь, а я его вот как тебя знаю, на него работаю, и вообще я его тайный агент. Но нет так и нет, Мстиславский – не президент, а с президентом Паша, увы, незнаком.

– Это глава Федеральной группы регулирования.

– А… У нас столько чиновников, всех откуда знать!

Паша резко попрощался, попытался поцеловать Свету шутейно в губы, но побрезговал, вышел на свежий воздух, выдохнул из легких остатки стариковского спертого, пропитанного капустой и клопами жилья, и, сунув сердито руки в карманы пальто, зашагал прочь.

Он хотел примазаться к Кириллу. Чтобы что-то общее с ним у него было. Но морок прошел.

– Какая это все гадость, какая дрянь! Экспедиции, бухло у костра, разговоры ни о чем, с утра голова больная, и эта вечная нищета, чувство своей невероятной значимости, и нищета.