Текст книги "Медуза. Роман"

Мстиславский вел планерку, и гремел по поводу отдела, закупившего слишком дорогие канцелярские принадлежности:

– Мы должны показывать пример! Мы должны экономить на всем! Или напомнить, что за ситуация в стране?

Тут позвонила вертушка, Мстиславский сначала бегло на нее посмотрел, потом зафиксировал взгляд, произнес:

– Прервемся.

И по имени-отчеству народ догадался, что звонит сельский министр.

– Ну привет-привет от старых штиблет, – начал фамильярно Мстиславский, но быстро осекся, долго слушал, что ему говорят, в какой-то момент начал поддакивать.

– Начинаете интервенции? Ну то есть… я понял.

Дальше, когда трубку положил, уже не до канцтоваров было. Минсельхоз начал интервенции гречки, то есть распродажу госзапасов. Начал по решению сверху. Наверху сочли, что Группа не справилась, интриганы из Минсельхоза подсуетились и вылезли со своими интервенциями (запасы надо пополнять, от старья избавляться, да и хранить дорого), а Мстиславского теперь звали в кремль.

Вместе с Мстиславским поперлись и Чекин, и Паша, и Уморов, конечно же, ехали на трех машинах, водитель Паши искал, где бы припарковаться недалеко от Спасской башни, может, у Минфина, а машина Мстиславского тем временем прямо в башню сиганула… да и выехала оттуда. Паша издалека видел, как из машины вышел озадаченный Мстиславский. Как он орал на водителя. Как водитель яростно вырулил куда-то за Василия Блаженного. Мстиславского на машине в кремль не пустили. Дали понять. Показали место.

Сошлись перед постом внутренней охраны, где пришлось ждать всем, кроме Мстиславского, который прошел через пост. С него демонстративно потребовали показать документы, просветили металлоискателем, заставили вынуть что-то из карманов. У ФСО есть несколько режимов работы, в том числе режим «гнобить», вот это был режим «гнобить». Режим предусматривает легкий шмон, который должен вернуть визитера на твердую почву. Ничего личного.

То, что случилось у президента, потом показали все телеканалы. В ожидании шефа Паша с Чекиным и Уморовым сидели в креслах, Чекин молчал, Уморов играл на телефоне, у него на лбу образовался свежий прыщ с белой точкой посередине, который Уморов еще не заметил, а потому не выдавил. Как узнают концессионеры потом, Мстиславский в бодрой манере мужика, только что укравшего с базара курицу, начал рассказывать о проделанной работе, президент резко прервал, сказал пару слов о том, что эффективность надо поднимать, и что гречкой теперь будет заниматься Минсельхоз, затем камеры убрали, Мстиславский вернул позиции, президент сказал, что он «все понимает», но уж очень ситуация тяжелая, поэтому не взыщи, Мстиславский высказался в том духе, что, если понадобится порка для вразумления паствы, так его упругие ягодицы всегда к президентским услугам, на том и разошлись.

Уморов получил втык, втык страшный, ехали опять раздельно, а тут и вечер, а тут и задний кабинет, Мстиславский принял раз, принял два, уже выпустил пузо, уже развел ноги, просев попой в глубь кресла, и тут высказал все, что не Уморов ты, а Уродов, что тебя сжечь мало, что мозга у тебя с орех. Уморов приседал сидя, он умел приседать сидя, наклонял голову и от волнения запАх отвратительным потом несвежего подростка.

Вот так непросто было работать в Группе на самом верху. В высокое дерево и молния чаще бьет.

Глава 3. Смазка

А через три дня Мстиславский вызвал Пашу к себе.

– Проходи, – сели на приставных стульях у стола, что должно было подчеркнуть интимность разговора.

– Ты к делам приступил?

Паша стал бойко рассказывать, что «входит в курс», Мстиславский прервал:

– Ты это… ТЭКом не будешь заниматься.

Повисла пауза, хотя повисла ненадолго.

– Не буду? – спросил Паша, и подивился своему голосу, тонкому и затравленному.

– Не, не будешь. Да ты успокойся. Хотя времена неспокойные…

Снова тишина, только часы ходят.

– ТЭК такое дело… Вот сейчас власть говорит – бензин дорожает, а нефть не дорожает. Говорит на камеру. Без камеры про ТЭК не говорит. Ну и что тут возразишь, под камеру-то? Разве скажешь, «а что вы хотели? Хотели, чтобы производителей было мало, и чтобы все свои. Дескать, так лучше будет контролировать, гаркнул, они послушались. Приводили в пример газовую отрасль, где по вашему мнению все хорошо? Вот и последствия». В газовой отрасли тоже нехорошо, но опять же мы виноваты, а не они. Да, мы все бизнес-процессы подложили под пару компаний. Да, мы чехвостили мелких торговцев бензином, и мелкие скважины тоже чехвостили. Потому что живопырки и бандиты. Бандиты и живопырки. Да, у нас есть длинные договоренности с тремя самыми крупными компаниями. У них со всеми есть договоренности. Да что там, они власть в стране. Видишь, засада какая?

– Вижу, – сказал Паша, и пожалел, потому что слова Мстиславского в этом кабинете звучали естественно, а голос Паши совсем не естественно.

– Тут нужны старые, проверенные кадры, испробованные ходы.

– Так я… – Паша хотел спросить, ну а он как же, теперь не зам что ли, и как дальше жить, что делать с Людой, которая вернулась из-за того, что Паша в Группу вернулся, как объяснить, что Паша на Группе женат в той же степени, в какой на Люде женат, как сказать, что если бы не ваши гребаные игры, он бы тогда в Орле с Аленой, она бы готовила, по магазинам ходила, ночью угрем в кровати вертелась, и все было бы хорошо, но вы, собаки, женили меня на себе, и теперь бросаете.

Но нельзя было всего этого говорить.

– Да ты не ссы, – опытный Мстиславский прочитал с головы Пашиной то, что Паша не сказал, – Ты зам, ты зам. Просто у тебя теперь будет новая стезя. Она даже интересней. Что тебе это дерьмо? Что бензин с нефтью, дрянь эта вонючая? Пусть старики разбираются. А ты займись-ка новыми технологиями. Электроникой. Импортозамещением. Я жду от тебя прорывов на этом новом, перспективном направлении.

– Да, – Паша еще не осмыслил услышанное.

– Кстати, а ты давно был в Музее Востока?

– Я там… – Паша хотел было сказать, что не был там вообще, но вспомнил судьбу своего приятеля, который в одном министерстве признался, что балет не любит, и это стоило ему поста. Потому что тогдашний министр любил балет.

– Да я так спросил. Сходи. Пригодится, – так странно закончил Мстиславский разговор, – Тебя в курс введут. Уморов введет. Я хотел ему поручить, но ты моложе.

Уморов… Паша понял так, что он, конечно, зам, целый зам, но Уморов у него теперь как куратор. Вот же странная особенность нашего административного аппарата – и у высокого начальника должен быть куратор. Без куратора нельзя. Без куратора вольница, а вольница – это ошибки. Не инициатива, не творчество, не порыв, а именно ошибки. Страх ошибки велик, потому что непонятны критерии, что именно считать ошибкой. Назначают и увольняют внезапно. Давно вы видели, чтобы чиновнику сообщили об уходе, и объяснили, почему увольняют, и чтобы он спросил:

– А чего это? У меня кипиай такой-то, и он выполнен!

Нет у него кипиая, поэтому он не может его выполнить, поэтому у него может быть только Ошибка, никак не успех. Чтобы Ошибки не было, и нужен куратор. Я с куратором согласовал – все. Никаких претензий. Если тебя захотят уволить, то или просто уволят, или будут искать ситуацию, когда не согласовал. Забыл. Взял на себя. Решил, что и так сойдет, дело плевое.

Паша ничего не знал про Уморова. Прежде его как бы куратором, покровителем был Чекин, еще раньше Либкнехт, но про Либкнехта Паша не знал ничего, а про Чекина мало. Постоянно пьет. Матерится. Что еще нужно знать о начальнике. Так-то так, но это если начальник попроще, как Чекин. Чекин мог бы быть председателем колхоза. Служить в заградотряде. Присматривать за шарашкой, где трудится Королев. Чтобы потом рассказывать пионерам про свой вклад в космическую эру:

– Как-то у Королева кончилась бумага для чертежей. А у нас на Урале за сто верст нет бумаги для чертежей, да еще зимой. Ну и вот я…

Уроки мужества. Паша знал такой типаж.

Но Уморова он не понимал. Поэтому полез в социальную сеть.

Уморов закрыл свой аккаунт от посторонних, ладно, хотя по крайней мере, у него аккаунт есть. Уже не последнее дело по нашим суровым временам. Паша попросился в друзья, вскоре был добавлен, что позволило осмотреть страничку нового куратора.

Фотографий Уморова все равно не появилось. У Уморова почти не было фотографий. По этой черте Паша сделал заключение, что товарищ скорее всего имеет отношение к органам. Ну или думает, что имеет. Закончил академию силовиков, трехмесячную практику прошел, и теперь всю жизнь будет повторять, что «бывших шпионов не бывает». Тут ведь главное, чтобы остальные верили в причастность. А как они поверят, если у тебя самого веры нет? Необходимо периодически выпивать рюмку водки, закусывать бородинским хлебом, и пускать по рано сморщившейся щеке крупную радужную слезу. За тех кто в море. За ребят, которые остались ТАМ. Даже если ТАМ – это всего лишь в пансионате Завидово, где на прошлый Новый год бухал с такими же фальшивыми ветеранами Афганистана.

У Уморова, кажется, не было семьи. Чиновники постят картинки с детьми. Киндер, кюхе, кирхе. Но риски очевидны. Запостил жену – а вдруг ее распознают и похитят. А вдруг она купит фигни в Сан-Тропе, сфоткает себя, и все узнают. Тем более опасно публиковать фотографии детей. Но соблазн велик. Дети – это доказательство того, что, когда тебя отнесут на хорошее кладбище в хорошем гробу, будет кому встать на твое место. Династия – страшная сила и страшное слово. Вряд ли случалось, что палачи 1940-х вырастили детей, которые стали жертвами. Скорее дети палачей тоже становятся палачами. А народ видит, что у палачей есть дети, падает духом, и становится счастлив в своей безысходности. Потому что единственный выход из безысходности – личное счастье. Так что без детей никуда. Но у Уморова не было фотографий детей.

Новый год Уморов встречал в компании двух мужчин. Уморов с двумя мужчинами, у камина, они пели какие-то песни, а потом плясали. Эти фотографии чиновник ограничил – «для близких друзей», но Паша оказался в их числе, так что он увидел эти фотографии. Больше ничего интересного Паша не узнал. Уморов не лайкал чужие посты, потому что за лайк вполне можно пострадать, не перепощивал, и тем более не постил ничего сам.

Уморов подошел к Паше на следующий же день и стал вводить его в курс дела.

– Времена тепла прошли, – начал он, – Инновации, все эти гаджеты, электроника – выходят из моды. Россия не станет передовой державой, как ни печально, хотя ничего печального тут нет.

– Это вы зачем говорите?

– Ну чтобы ты знал. Миссия России, как она видится сейчас – стать над миром с его потугами, прогрессом, изобретениями и прочей суетой. Это как греки все чего-то придумывали, мельтешили, философия, техника, математика… А римляне умели просто управлять. И греки работали на них. Россия станет сверхдержавой, и те, кто производит электронику, будет счастлив, если Россия обратит на них внимание. Но.

Наконец-то прозвучало это важное «но», потому что Паша совсем припустил хвост.

– Но это не значит, что на этом рынке нет ничего интересного. Нас давно беспокоит компания «Авитус». Эта компания делает электронные штуки, например, сигнализацию. На пожар или еще на что. Сигнал идет в пожарным, те приезжают.

– Ага.

– Они поднялись, когда стали гореть дома престарелых. Где-то пил персонал. Где-то завалило снегом дорогу. Где-то просто понадобилось здание, в котором располагается дом престарелых, под снос, понятно дело, земля понадобилась. Но эта сволота из Авитуса так представила ситуацию, что не хватает, дескать, нормальных сигнализаций. И теперь они пожарным их продают на конвейере. Вся страна завалена этой сигнализацией. На контакт не идут.

– То есть…

– То есть тебе надо этим заняться. Понудить к контакту.

– А там?

– А там по-разному. Или они тебя берут на оклад, если умные. Если дураки, надо соорудить им конкурента, и чтобы конкурент победил. Пусть тогда суки локти кусают.

– С чего мне начать?

– А мне говорили, ты опытный.

Уморов осклабился и посмотрел на Пашу в упор. Паша рассматривал его шершавое, как у президента Ющенко, лицо, и два свежих волдыря, в одном уже появился гной, в другом еще нет. Лицо Уморова лоснилось, как лоснятся круглые лица эскимосов после поедания тюленя.

– Я понял все.

Уморов осклабился еще сильнее, и вдруг провел по плечу Паши рукой, да так странно провел, как будто погладил, задержался в районе шеи, и чуть ее обжал.

– Я и не сомневаюсь. Ты насчет загородного отдыха как?

– В смысле?

– Все наши едут в пансионат. Присоединишься?

– Ну почему нет.

– Но у нас правило. Без жен. Только мальчики.

– Ага.

А тут как раз конец недели. Чтобы Люда не просилась, сказал, что это командировка. Люда, впрочем, и не просилась, она странная стала. Есть у Стругацких такой эпизод, что встали мертвые и пришли домой к себе. Но они не разговаривают, с ними нет почти контакта, только тела двигаются. Страшный рассказ, и Паше казалось, что Люда вот так вернулась, что это не она на самом деле, лишь оболочка. Или он, может быть, стал другим, слишком велик опыт жизни без нее, хотя какой это опыт, одни безобразия, и тем не менее – он понял, что без нее можно. И она поняла. В общем, Люда как-то довольно равнодушно сказала, что конечно, поезжай, а машина – теперь же Паше наконец полагалась служебная машина – уже ждала внизу, и Паша поехал.

В пансионате был большой корпус, цельное дерево, массивное бревно, никого народу, второй этаж с таким расчетом, что ты как бы ходишь по краю колодца, и видишь все, что на первом, то есть середина у дома пустая, и на втором этаже как раз и сели кутить. А жили в отдельных корпусах, кроме Мстиславского, который в этом самом большом доме и поселился.

Паша наслаждался тем, что самый близкий круг, что даже водители с ними приехали, и им отвели домики, он – настоящий помещик, у него есть прислуга, и он может с этой прислугой вернуться домой да хоть сейчас. Стол как бы ломился, хотя ничего особого на столе не было, колбасные закуски, салатики типа оливье с горкой икры сверху, на второе планировалась рыба, а кто хочет, тому и первое подадут, наваристый борщ. Мстиславский захотел, потому что хорошо к водочке, борщ-то, вместе с ним захотел Паша, потому что решил вместе с Мстиславским водку пить. Ему хотелось бы выпить самого Мстиславского, так дикари съедают героя, думая, что сами становятся героями, но времена у нас вегетарианские, так что придется ограничиться водкой.

Что в ней люди находят, Паша не понимал, она же невкусная, в отличие от коньяка, но выпил правильную порцию, тут же всунул в рот раскаленную ложку борща, посмотрел на снег за окном, и понял: любят водку за это странное чувство трезвого опьянения, когда все предметы становятся четкими, понятными, движения кажутся точными, это скоро пройдет, но правильная закуска позволяет продлевать это состояние долго, долго, долго.

Паша сначала себя контролировал, потом стал показывать голос, и вот уже завладел своим краем стола, рассказывая смешные случаи из того времени, что был предпринимателем. Особенно понравился публике рассказ, как шаманка приснилась, все приговаривали – «вот это хороший кейс, да».

Затем Пашу на религию повело, мол, а нет ли тут какого храма рядом, вот с утра бы встать, пройти пешком по снежным тропинкам далекой русской планеты, которую мы, горожане, совсем не знаем, приоткрыть дверь, запотеют очки, зажечь свечку, да и встать в благоговении с простыми людьми бок о бок. Вместо ответа помощник Мстиславского, Иванов, встал, и поманил Пашу в сторонку.

– Не стоит тут такие разговоры вести.

– То есть?

– Религия тут не очень в почете.

– Это почему?

– Потому что каков поп, таков и приход.

– Ничего не понимаю.

– Что б ты знал, не для телевизора и не для официальных церемоний, Мстиславский все это дело не любит.

– Старый инженер, атеист, как я понимаю.

– Ну считай, что старый атеист.

Пришлось Паше помолчать по поводу заснеженной дорожки к храму, однако же вышел покурить специально на крыльцо, вынул из ботинок босые ноги, встал на снег, обжегся приятно, затянулся мохнатым дымом, послушал тишину, вперился в сумерки, в лесные зимние сумерки, в синий лес, в морок чащи… Но что-то отвлекало. Какой-то шум. Да, в одном домике свет, и что-то шумит.

Это был домик Уморова. А самого Уморова вот уже час как не было за столом. «Ватсон, давайте его поймаем» – примерно в таком же настроении задорный от водки Павел прямо босиком, оставляя следы йети, подкрался к домику, и встал у окна.

Потом уже без задора, механически, кинув сигарету, пошел прочь. Словно Эдип, увидевший не то, что хотел бы увидеть.

Занавеска была отдернута, и Паша увидел всю комнату. Он видел Уморова. Видел водителя Уморова. И еще нечто, что вряд ли ожидал увидеть.

– Вот такой у меня куратор, – сказал он своему отражению в остывшем борще.

Глава 4. Дело

Решили лететь в Новосибирск, там у Авитуса была историческая штаб-квартира, когда-то фирма начиналась в новосибирском академгородке, теперь компания давно вышла на федеральный уровень, и руководство сидело в Москве. Неожиданно к поездке решил присоединиться Мстиславский. Соответственно, вылет уже из Внуково-3, уже кортеж, всего этого Паша не шибко любил, но привыкать надобно к службе, как говорится в великой русской литературе. Паша сидел у самой шторки, прикрывавшей Мстиславского, а не в хвосте самолета, как в том, первом полете в Орел. В какой-то момент Мстиславский сделал жест, и Паша вместе с Уморовым проследовали в «каптерку» к шефу.

Мстиславский тем временем выслушивал помощницу, девушку Аллу, фигуристую, но неуловимо неприятную, на предмет культурной программы в Новосибирске.

– Можно проехать в Кемерово и сходить к снежным людям.

– Йети?

– Йети.

– Это все тулеевские штучки. Ты мне зубы не заговаривай. Мне шаманы нужны.

– Там есть шаманский центр, но вас вряд ли устроит. Скорее фольклорная история. А Алтай далеко.

– Что значит далеко?

Алла хотела донести до шефа, что это по карте близко, а на самом деле в Сибири все далеко, но не знала, как сказать. Паша зачем-то решил вмешаться.

– Можно же вертолеты организовать? – хотя он понятия не имел, можно или нет. Теоретически-то все можно.

– О, точно, вертолеты! – Мстиславский ухватился за эту идею, – Сколько стоит аренда на час?

– 300 тысяч.

– Годится. Проведем тогда через Новосибирское отделение, – обратился Мстиславский к Алле.

Алла ушла, Уморов и Паша сели перед Мстиславским. Мстиславский на них внимания не обращал, пресс-служба сделала для него подборку телепередач про Группу за неделю, и Мстиславский напряженно смотрел в экран. Когда на экране мелькнуло лицо того самого, Розанова, уволенного за профнепригодность, Мстиславский вышел из состояния медитирующего на птицу кота, и хмыкнул в сторону Уморова:

– Ну сука, а?

– У нас на РБК интервью на той неделе, – напомнила Алла через занавеску, уволенный засветился как раз на РБК.

– Надо поговорить с тамошними, чтобы они эту суку не приглашали.

– На РБК поменялось руководство, это уже не тот, прежний, сливной бачок, – Алла сунула голову через занавеску, – Я пробовала, но…

– Предложите им спецпроект, – сказал Уморов, – Ну чтобы с финансированием. Типо Группа разъясняет.

– Мысль, зафиксируйте, – Мстиславский обратился к Алле, та быстро сделала пометку.

Видео закончилось. Мстиславский молчал, потом заговорил:

– Значит, мы с тобой (обратился к Уморову) слетаем к шаманам. А ты (это уже Паше) разнюхаешь, что там да как. Нам шаманы одни, тебе другие. А теперь неплохо бы поспать. До приземления еще есть время.

– А зачем Мстиславскому шаманы? – спросил Паша Уморова.

После случая в пансионате отношение Паши к Уморову, конечно же, изменилось. Вот только понять бы, как изменилось. Паша не был тем парнем с рабочей окраины, которые моют руки после того, как набьют геям морду. Но сцена в пансионате была скорее отталкивающей. С другой стороны, Паша не мог ее забыть. Он спрашивал себя – а я, вот я, могу ли, достаточно ли смел? Паше думалось, что геи преодолевают естество, а это требует мужества. Именно поэтому Паша смотрел на Уморова, как на инопланетянина – интересно, на что он еще способен, что еще выкинет.

– Мстиславскому шаманы… – повторил Уморов.

Уморов сидел через кресло от Паши, их сиденья стояли так, что они могли вольготно вытянуть ноги, – Страсть у него такая!

– Страсть? – Паша вспомнил, как Мстиславский рекомендовал ему зайти в музей Востока, – Алла!

– Да?

– Слушай, а в Новосибе есть что-то вроде музея востока?

– Тот центр, который я не решилась Мстиславскому рекомендовать.

– Сойдет. Заглянем?

– Конечно.

Паша вошел в номер гостиницы, первым делом громко пернул, потому что долго сдерживал себя, затем кинул чемодан на столик, сел на кровать, освободил ноги от гнета ботинок, обхватил голову руками, задумался. Все смешалось в голове, мысли об Уморове, Новосибирск, компания Авитус, с которой подсознательно почему-то не хотелось иметь дела, непонятная поездка к шаманам Мстиславского… Какой-то сахарный кремль получается.

Шаманы! С них и начнем. Паша пока решил не выходить из зоны комфорта.

– Алла, что с шаманами?

– Сейчас машину подадут, поедем вместе.

– Нет, я один.

– Ой хорошо. Посплю. Мстиславский все равно улетел уже.

Машина приехала на окраину города. За обычной школой в позднем снегу стояли юрты. У ворот встречал человек азиатской внешности в массивной меховой шапке.

– Мы устроим вам экскурсию.

– Не надо экскурсии, – Паша отвел руку встречающего – а то он собирался уже чуть ли не под руку вести его между юрт, – Я тут сам все посмотрю.

Зашли в одну, расшитую снаружи крупным красным узором.

– В этой юрте… – сопровождающий все не терял надежды побыть экскурсоводом.

– Я сам посмотрю, и сам спрошу, что не пойму. Хорошо?

Осмотрел юрту. Ради чего он, собственно, сюда приперся?

В другой юрте сидела старая женщина в длинном халате.

– Это наша…

– Погодите за дверью.

Паша сел на коврик возле женщины, но не напротив, а так, чтобы смотреть с ней в одну точку. А женщина в самом деле куда-то смотрела, не мигая, и напоминала восковую куклу из музеев того самого пошиба, что непременно из Петербурга, «только две недели в июне», и там непременно бывают пытки. За отдельную плату.

– Ты пришел? – спросила вдруг женщина.

– Да, – ответил Паша, «в край наш, я знаю и сам, не пешком же пришел ты», античное начало, впрочем, не объясняющее сути происходящего.

Паша всего лишь хотел узнать, что такое манит Мстиславского в этой магии. Снова молчали долго. Паше захотелось уже встать и уйти, но ноги не слушались. Так, наверное, выглядит паралич. Потом захотелось спать. Паша провалился в сон, или не в сон, но, видимо, в сон, потому что он увидел Мстиславского. Мстиславский стоял напротив их.

– Ты ведь хочешь что-то узнать? – спросил Мстиславский у Паши.

Но Паша не мог отвечать. Вместо него ответила женщина:

– У него нет пока вопросов.

– Все очень просто, – заметил Мстиславский, – Нет никакой тайны. Мы просто приглашаем наших друзей. И наши друзья говорят нам, что делать.

– Это они нам друзья, а он их еще не знает, – возразила женщина.

– Он увидит их, – произнес Мстиславский.

Тут в углу показался черный человек в обносках – показался, как будто луч света, словно в театре, упал на него, а так-то он был тут все это время.

– Чего? – спросил нищий.

– Чего обычно, – Мстиславский подошел к нему близко, сел перед ним на корточки, уставился в его, невидимое Паше, лицо.

– «Чего» обычно заканчивается, – сказал спокойно нищий.

– То есть?

– А то и есть, – подключилась женщина, – Все имеет начало, и имеет конец. Средства на вашей кредитке заканчиваются.

– Вы что? – Мстиславский был вне себя, – Вы это о чем? Такого уговора не было.

– Ты хотел делать все, что заблагорассудится?

– Ну?

– Ты хотел подчинить своей воле неограниченное число людей?

– Ну?? – Мстиславский видимо терял терпение.

– Ты это получил. Ты заложил все, что имел, ты перестал существовать, но ты остался, как тень. Но ты потратил все, что у тебя было. И это закончилось. Тебе осталось готовиться.

– Что со мной будет? – Мстиславский сел возле черного человека.

– Тебя нет. Неважно, что с тобой будет.

Паша дернулся. Нет, все же он заснул. Вместо Мстиславского сидел на корточках проводник в массивной меховой шапке. Черного человека не было видно, хотя там, в углу юрты, царила такая тьма.

– Это юрта для магии высокого уровня, если вам это интересно, – обиженно сказал проводник.

– А что тут было?

– Это подлинная юрта XIX века. Из отдаленной деревни. Тут были особые обряды…

– Да я не про то, что тут было прямо сейчас? Тут был Мстиславский?

– Заходила делегация… – проводник пожал плечами. Женщина оставалась безмолвной. Нет, все же это кукла.

Паша выскочил из юрты, и заметил, как между домами скрывается хвост черного Мерседеса. Он набрал номер Уморова.

– Ты где?

– А что?

– Мстиславский с тобой?

– У него свой график. Мы в ресторане, но тут не очень. Горняки какие-то, отморозки из угольных копей. Или хочешь к нам?

– Нет, я спать.