Текст книги "Медуза. Роман"

Глава 17. Перемены

Паша не знал термина «эмоциональное выгорание». Серьезная штука на самом-то деле. Иногда оно заканчивается психушкой и даже смертью. Кратко – это когда ты начинаешь ненавидеть свою работу. Если раньше ходил на нее с радостью, теперь ждешь конца недели, и у тебя портится настроение уже в воскресенье вечером. Когда ты начинаешь ненавидеть своих коллег. Когда… Да что тут рассказывать, в Москве трудно найти офисного человека, который бы не испытывал чего-то такого. Конечно, об этом не пишут популярные журналы – ну разве что обрисовывают общие проблемы, а то, как к людям выезжает Скорая, как им колят сильные препараты, как они лезут на стенку – ничего этого вы не найдете в журналах.

Паша стал больше выпивать. Причем у него сложилась определенная и довольно странная схема выпивки. Он избегал компаний. Сначала он принимал немного на грудь в пятницу прямо на рабочем месте, когда коллеги расходились. Потом стал принимать так хорошо, что засыпал на стуле, просыпался глубоко ночью, брал такси, и ехал домой. Дома его поведение Люду не интересовало, поскольку она привыкла ложиться спать тогда, когда ей было удобно, а мужа искать – это лишнее.

– Взрослый человек, сам за себя отвечать можешь!

Так что Паша приезжал домой около трех-четырех ночи, тихонько ложился спать к Люде, или, если все еще был сильно пьян, на другой диван, и так коротал остаток ночи, то погружаясь в сломанный сон, то пробуждаясь. Он лежал на диване, мучился от противной дрожи и ругал себя, сломанную жизнь, превратности судьбы и нездоровые отношения в семье. То, что его не искали по вечерам, его даже провоцировало. К утру, конечно, депрессия проходила, и Паша понимал, что это чистая химия, воздействие яда алкоголя на нервную систему, эта мысль его успокаивала, помогала пережить похмелье.

Потом Паша принялся кирять не только в пятницу, а понемногу принимать коньяка или даже водки каждый день. Тут он, конечно, старался не перебирать, но все равно, утра превращались в ад, и Паша убеждал себя, что все покупается за какую-то цену. Вечерами ему было хорошо, значит, за это последует расплата в виде смурного утра. В какой-то момент Паша обнаружил, что каждое утро его бьет такая дрожь и вертун, что он неуверенно входит в метро, старается держаться подальше от края платформы, а в вагоне сжимает поручни. Паша понял, что зашел слишком далеко. К тому же ему стало казаться, что охранники, видевшие постоянно, в каком состоянии он покидает работу, стали смотреть на него как-то по-особенному. Но это Паша себе сам надумал, если честно. Охранники навидались такого, что их трудно было удивить. Вот найти на лестнице женские трусы, а через несколько ступенек ее обладательницу – это да. Правда, такое случалось только после корпоративов. Корпоративы иногда проводили в приличном месте для всех сотрудников, иногда только для сотрудников определенного уровня, и тогда челядь, остававшаяся в офисе, устраивала себе праздник жизни самостоятельно.

Пьянство стало сигналом, что в жизни что-то идет не так. Возможно, Паша мог бы поддерживать себя, набираясь опыта в наблюдении досугами Мстиславского или Чекина. Но Чекин пил органично, слово председатель колхоза или директор шахты. Такие люди не пьянеют всю жизнь, а когда умирают, умирают рано, считается, что они сгорели на работе. Пьянства же Мстиславского, с обоссанными штанами, с блевотиной на клавиатуре – он просто не видел. Поэтому Паша, рассудив, что эти забавы не для его нервной системы, принялся искать, что не так.

Часто человек не в состоянии посмотреть на себя со стороны, ему нужен чей-то совет, даже глупый – глупый по крайней мере натолкнет на рассуждения от противного. Но советоваться Паше было не с кем. С одноклассниками давно порвана реальная нить. Иногда, выпивая, Паша заходил в «Одноклассники», и лез к тем, кто был в сети, с разговорами. Лез к девочкам, которые когда-то нравились, даже если они были не в сети. Но разговора не складывалось. Чтобы объяснить ситуацию, Паше пришлось бы потратить миллион слов, и не факт, что удалось бы объяснить. Ведь как правило:

– Ой, а ты крутой! Госслужба!

И это от девочек, мальчики вовсе замыкались, не желая разговаривать с тем, кто преуспел в жизни больше их.

– Все нормально. Женился. Жена-красавица. Ращу ребенка, – сухо сообщали они, противопоставляя свою, правильную, жизнь его, искаженной и деформированной.

А Пашу тошнило от термина «жена-красавица». Ну год ты жену прешь, красавицу, ну два, а что дальше? Люда вот не блещет, зато сколько от нее пользы. Груба, да, зато постоянно ставит важные вопросы. Что делать дальше, как карьерно расти, где денег взять. Ответов, правда, не дает, и поддержки от нее не дождешься, но все ж не пошлая клуша.

Арон Ашотович? Ох, лучше общаться со змеей, которая собирается тебя укусить. Еще был Руслан, его первый начальник, но с ним контакт, когда-то зарождавшийся, оказался в конце концов полностью потерян. Это случилось еще в начале зимы, когда Группа устроила бесплатную экскурсию для иностранной делегации в Александров, в резиденцию Ивана Грозного, ну и Паша с Русланом разными хитростями туда ввинтились.

По дороге в Александров сидели вместе. Поскольку выехали рано, сначала спали, затем принялись разговаривать, в основном о том, кто и как на работе, кто с кем и ради чего. Руслан, конечно, показывал куда большую осведомленность, так что Паше оставалось по большей части слушать и поддакивать, смеясь над удачными шутками, а шутки у Руслана были практически все удачны.

Началась экскурсия. Осмотрели подвалы, в которых Иван Грозный пытал людей, даже и лично. Там было холодно, свет ламп рельефно подчеркивал каждый камень, от чего казалось, что все это было практически вчера, а может быть, и сегодня утром. Осмотрели церкви, большую, которая монастырская, для всех, она же и более поздняя, пышная и величественная. И личную церковь Ивана, с мрачными, черными фресками, с которых смотрели на Пашу образы культа, придуманного самим Иваном, культа, про который мы ничего не знаем, потому что есть вещи, которых лучше не знать. Видели колокольню, с которой сигал дьяк, решивший, что, если он будет махать самодельными крыльями, он полетит.

Потом был обед перед отъездом, и тут Паша с Русланом неожиданно рассорился. Из-за ерунды, из-за разговора про Ивана Грозного. Что нам, казалось бы, этот тиран, или светоч разума, кто как смотрит на него? Давно умер. Его практики давно забыты. То, что он сделал, перечеркнуто другими царями, революцией, наконец. Но почему-то прошлое возвращается в наши головы, и часто властвует над нами плотнее, чем настоящее.

– Омерзительно. В какой момент мы упустили правильный сценарий развития страны? – спрашивал сам себя Руслан.

– Что значит «правильный»?

– Без насилия. С уважением к личности.

– Ну, в те времена без насилия не обходились. И в Англии короли тоже много чего творили.

– Там все равно был договор между властью и обществом. Были правила, как короля выбирать, что может сделать король, чего не может. У нас же…

– У нас был Новгород. Он обосрался.

– Это почему Новгород обосрался?

– Да потому, что сегодня одного князя хотим, завтра другого, чего на самом деле хотим, не знаем, на мосту деремся, чушь и суета.

– А ничего, что Новгород и его демократия были подавлены грубой силой, в том числе твоим Иваном?

– Почему это моим?

– Потому что ты бы в те времена развернулся.

– Ребята, ну поспорьте хотя бы про Сталина! – саркастически заметил Василий Васильевич, еще один приблудный в компанию иностранных делегатов, ветеран Группы, всю жизнь на низкой позиции, и это его, кажется, вовсе не волновало, потертый костюм, круглые толстые очки, лысина, вставные зубы.

Спорщики замолчали, в обратную дорогу не разговаривали, и с тех пор не было между ними тепла. Да, люди ругаются, даже близкие друзья, по поводу политики, по поводу мигрантов, национализма, русских маршей, засилья западных нравов, но вот чтобы об истории… Впрочем, интеллигент найдет, по поводу чего сцепиться.

Словом, поговорить-то Паше было не с кем, и он стал вспоминать о Диме. Но как отреагирует Дима на звонок?

– Да как отреагирует? Нормально! Что мы, ругались, что ли? – сказал Паша сам себе, приняв после работы вторничные сто грамм.

Да и позвонил.

– Привет!

– Это кто? – Дима, кажется, готов был заснуть.

– Это Паша!

– Паша… А, Паша! Не ожидал, если честно.

– А что так? Что не ожидал?

– Ну, не знаю. Я ушел, ты остался.

– А как мне надо было поступить? Уйти, как журналисты за редактором уходят?

– Эк какие у тебя познания. Ладно, раз звонишь, чего-то хочешь?

– Да так, просто поболтать хотел.

– Так давай повидаемся и поболтаем. Ты сейчас что делаешь?

Паша не делал ровным счетом ничего, но ему не хотелось предстать пред Димой поддатым. Поэтому он соврал, что занят, и они назначили встречу на завтра, на 11 вечера.

Паша мог бы держаться до 11 ночи, не пить, но он не мог уже держаться совершенно полностью, поэтому ограничился 50-ю граммами коньяка, без которых не мог существовать. Граммы имели то последствие, что Паша почувствовал себя прекрасно, готовым к любым разговорам, перемещениям, решениям. В таком состоянии люди садятся за руль и начинают на свою беду показывать класс.

Дима Пашу не сразу узнал. Полгода всего, а Паша изменился. Ему некому было про это сказать. И сам он не замечал. Бессонница, неухоженность бытовая, конечно же, алкоголь, сделали его лицо пухлым, серым, землистым. Глаза выглядывали из узких щелей оплывших век. Губы, вечно влажные, едва ворочались. И от него несло. Он просто не успевал усвоить то, что выпивал вечерами.

Дима привстал навстречу. Пожал руку, не скрывая удивления.

– Ну, ты становишься настоящим чиновником!

Сам Дима мало изменился. Такой же поджарый, такой же осторожный, но с немного более уверенными движениями. Когда Дима был чиновником, он имел манеру при резком звуке вжимать голову в плечи, и чуть вскидывать руки. Теперь не то, Дима стал более ироничным, его глаза более смелыми, взгляд более твердым.

– Чем занимаешься? – спросил Паша, – Что пить будем?

– Я только что после спортзала, я пас.

– Ну и я пас, – недовольно согласился Паша.

– Я в бизнесе. Создал собственную компанию. Госслужба имеет то неоспоримое преимущество, что дает тебе приличное количество контактов. Ты можешь потом их монетизировать.

– А что ты делаешь конкретно?

– Госзакупки.

– Совсем не знаю эту отрасль.

– Ну как не знаешь. Группа так или иначе занята регулированием процесса госзакупок. Просто ты, наверное, занимаешься чем-то другим.

– Ну да. Я смотрю на будущие угрозы…

– Ну как же. Батуты, попкорн, наслышан.

– И ты подкалывать будешь?

– Знаешь, в любом деле есть герои, а есть ассенизаторы. Дмитрий Донской победил Мамая, но кто-то после битвы убирал трупы. Сотни тысяч трупов. Тяжелая работа. Требующая сметки и таланта. Но кто будет считать героем уборщика трупов? Конечно же, герой Дмитрий Донской. Так и ты. Копаешься в дерьме вроде попкорна или батутов. Тебя хвалят на планерках, у нас – ну то есть у вас – любят хвалить, это часть легенды о мотивированном персонале. Но для всего остального, нормального, мира ты – тот парень, который роется в дерьме. И запомни – если тебя хвалят в Группе, тебя никогда не поднимут выше того уровня, на котором ты есть сейчас. Потому что с тобой расплачиваются монетой похвалы. Ее достаточно, ведь ты рвешь пятки. А если так, зачем платить больше?

– То есть…

– То есть они ищут людей, падких на лесть. Пока что твой взлет – это прогресс неглупого человека, согласного работать за лесть. Только и всего.

После таких слов разговор потерял значение, ведь Паша услышал так много нового и того, чего он не ожидал услышать, что это надо было осмыслить. Как-то неловко протянули разговор, расстались, Паша поехал в офис, обмыл новые мысли, и остался там ночевать.

Глава 18. Вспышка

Самоанализ не так чтобы легко и нормально пошел. Несколько дней Паша находился под впечатлением от слов Димы. Но то, что происходило вокруг него, да и собственный образ жизни, не способствовал самокритичности. Приезжал в Группу Колосов, снова выпивали вместе с Чекиным, Пашу туда вызвали то ли как шута, то ли для того, чтобы слетал в буфет, водку принес – ну все равно как шута. Пашу это немного ранило. Тем более, что застал звонок Колосова Пашу уже за одиночными возлияниями, так что Паша, когда у Чекина показался, на самом деле был уже смешон. И понимал это. И когда над ним смеялись, принял это как должное. А потом страдал, потому что нет нормального человека, который мог бы принять насмешку над собой как должное.

С Людой отдалились совсем, Паше даже стало казаться, что у нее кто-то появился. Он устроил ей отвратительную сцену, такую, какую устраивают обычно интеллигенты, с бабскими завываниями, киданиями мягких предметов, с заламыванием рук и вырыванием волос. Люда настолько равнодушно отнеслась к этому, что Паша подумал, насколько же угасло между ними то, что было еще совсем недавно.

Отдел Паши работал над очередным адским проектом, два фермера, муж и жена, оказались в сговоре, то есть муж отвечал скорее за производство, жена за сбыт, и оба не могли объяснить, почему они торгуют по той цене, по которой торгуют. Торговля осуществлялась на колхозном рынке в райцентре. Производство заключалось в выращивании картошки и в откармливании кур и свиней. При попытке сотрудников регионального отделения Группы понять, по какой цене закупались корма, откуда бралась рассада для картошки, сколько в затратах составляла логистика, супруги, прикинувшись феерическими идиотами, моргали и икали, ссылаясь на то, что хозяйство ведут на глазок. Паша отдавал какие-то указания, но в расследование не лез, потому что перестал понимать, что ему эти убогие фермеры, как они помогут ему стать успешным, и вообще, может ли он стать столь успешным в таком физическом состоянии.

Так вышло, что через некоторое время, когда весна взяла уже свои права, и раскинула свои ароматы по улицам, его занесло по приглашению Колосова на ночную выставку современного искусства. Выставку Колосов проталкивал, потому что картины рисовала любовница (но это тайна) министра, а сам министр собирался выступить с перформансом – лавры Нерона не давали ему покоя, хотя о том, что Нерон убил свою мать и сжег свою столицу, министр искренне не знал.

Паша бродил между фигурами посетителей, приталкиваясь к официантам с шампанским, вдруг тут и Пружинина, думал он, Колосов куда-то делся, и тут на его плечо легла тяжелая рука.

– Паша! Ты!

Это был Володька, старый друг, лучше новых двух, мимими и встреча двух котиков. Володя, правда, на котика мало тянул, но раздобрел, и не поменял манер.

– Вот она внутренняя свобода, которой мне так не хватает, – думал Паша, обнимаясь с Вовкой Стреляным, – Как мне стать таким?

У советских фильмов про войну была такая особенность. Там всем было трудно, и по людям было видно, как им трудно, потому что война. Но непременно в кадре появлялся украинец, который воевал вместе со своими товарищами, и которому было так же трудно, как и остальным. Но он не выглядел как человек, который страдает. Он говорил на смеси русского и украинского, это было смешно, и казалось, что он сам над собой смеется. Он был той отрезвляющей опорой, без которой солдат в мокром окопе под пулями сходит с ума. И когда украинец погибал, зритель удивлялся, потому что этот украинец казался как бы бессмертным.

Вот таким был и Вовка Стреляный, человек, от которого распространялись юмор и уверенность в том, что все будет хорошо.

– Ты что тут делаешь?

– Да так, пришел.

– С Колосовым что ли?

– Ну да.

– Он и меня пригласил. Тоска, конечно. Девки есть ничего, да не про нашу честь. Мураками и Фукуяма. Нерабочее у них настроение. Хочешь, свалим отсюда в кабак, сто лет не виделись?

Паша, накачанный уже шампанским, был готов поддержать любую движуху, кроме вытрезвителя, и они в самом деле свалили, сели в машину к Вовке, а его теперь возил водитель, пожилой мужчина с твердыми взглядами на жизнь. Водитель по дороге рассказал, что на выставке видел женский половой орган из цельного куска дерева, и это, конечно, срамота, хотя высечь ее из цельного куска было, конечно, непросто. И что бабы как проститутки, да они проститутки и есть. И что он свою жену за всю жизнь в извращенном виде, как Клинтон Монику, не пробовал, и даже не представляет, зачем так делают, а тут композиция «Анальное», а он не так прост, чтобы не понимать, что такое «анальное». Вовка на все это смеялся, так смеются в советских фильмах господа, гордясь смышлеными крепостными.

– Вы откуда? – спросил Паша.

– С НПО Хруничева, – пояснил важно водитель.

– Он и там был водителем. Водил страшные грузовики с ракетами. Элита рабочего класса, – пояснил Вовка, а водитель так гордо напрягся, что потерял способность дальше формулировать свои максимы.

В кабаке все как всегда, водки с пивком для разогрева, потом виски, потом танцы на пустом танцполе, потом какие-то женщины, но между танцами и женщинами состоялся все-таки разговор, который Паша с утра вспоминал фрагментарно, и оттого было мучительно, ведь разговор был важным.

– Вовка, – говорил Паша, – Я говно. Я роюсь в говне. Я не понимаю, зачем я в этой Группе. Зачем мне эти попкорны и фермеры. Эти говорящие креветки. У меня не так чтобы много денег. Я служу России, но это не то, чего бы я хотел. Я бы хотел за нее воевать, я бы хотел за нее рвать очко пиндосам, но я не герой, и время не для героев, и я не понимаю…

– Ты просто перерос госслужбу, – отчеканил Вовка, который вовсе не выглядел пьяным.

– Да я ее только попробовал!

– Ты слышал притчу о космонавтах? Два космонавта, а, они еще близнецы, вот.

– Космонавты-близнецы?

– Ну допустим! Один остается на земле, другой летит со скоростью света. Пока для одного прошел год, для другого десять лет. Вот так и ты, влетел в госслужбу, быстро вычерпал то, что другие могут вычерпывать всю жизнь, и тебе надо что-то делать дальше.

– Что?

– Будем реалистами. Или тебя повышают вскорости, и ты спиваешься как Мстиславский, красиво и за большие бабки, на глазах президента практически спиваешься. Или ты спиваешься просто так, как лох и чмо.

– Пока я не вижу…

– Диму выперли. Твоего пушера. Того, кто тебя толкал. Ты сопьешься, как чмо. Но есть выход не вверх, не вниз, а вбок.

– Бизнес?

– Вот умничка, кто тебя научил? Девушка, это вы научили этого дурика таким полезным вещам, – троллил Вовка зардевшуюся официантку, судя по рыжим волосам и прозрачным глазам, откуда-то с берегов Северного моря.

– Я не представляю, как…

– Значит, слушай. Первый шаг: прикидываешь, какие связи ты успел надыбать. Шаг второй – встречаемся, рассказываешь мне, мы думаем, как это применить. Шаг третий – увольняешься без скандала. Жена рожает. Отпустите коника на полюшке попастись. Уходишь так, чтобы всегда можно было вернуться.

– Понятно.

– Ну а раз понятно, поехали к девкам.

И они поехали наконец к девкам, потому что Паша наплевал на все, на Люду, на семью, на госслужбу, на условности, потому что для него началась новая жизнь. Он будет приносить деньги. Он будет приходить ужратый и утраханный, бросать толстую пачку купюр на стол, а Люда будет целовать его лодыжки. Он самец. Он мужик. Он биз-нес-мен.

Те, что были в сауне, были осмотрены Вовкой, и отвергнуты. Владелица сауны принесла каталог. Вовка выбрал себе одну, потом Пашка выбрал другую, и он не верил, что он ткнул на фотку, и она приедет, но ткнул, и она приехала. Девки жались накопказ, не хотели снимать белье, завалились в сауну в купальниках, но потом сняли все, разошлись, Паша разобрался со своей, у него даже что-то вроде нежности зародилось, но Вовка вдруг схватил его, Пашину, пассию, предложил свою, и принялся пашину пользовать, покряхтывая и прихлебывая, не отрываясь от процесса, пиво из мощной кружки. Паша был слегка уязвлен, видеть свою девку в других руках не хотел, вовкиной пассии не хотел, вышел на веранду, покурил, да от алкоголя, курева и от перепада температур тут же и блеванул.

По итогам бурного вечера Вовка выложил 30 тысяч, от участия Паши отказался, Паша поехал на работу, потому что от него несло блевотиной, алкоголем и дешевыми духами, и там сидел, трезвея, и периодически нюхая свою рубашку, пахнет ли еще.

С контактами все просто было. У Паши под рукой были руководители всех региональных отделений Группы. Большинство из них Паша знал лично, с остальными плотно общался по телефону. Он теоретически мог выйти на Чекина. Через Колесова он мог зайти в министерство экономики, а в Берлине познакомился кое с кем из минсельзхоза и из минприроды. Не Бог весть что, но в принципе не так и мало.

С таким багажом он отправился к Стреляному. Стреляный бегло прослушал Пашу, периодически отрываясь на телефон, который днем у Стреляного звонил постоянно, что Пашу, конечно, раздражало. Вынес вердикт:

– Ну что. Ты же с Димой не порвал?

– Да вот недавно встречались.

– Был поганый слух, что это ты его схарчил.

– Я? Нет!

– Да понятно, что нет. Не твой калибр зла. Дима на тебя подулся, а теперь ему пофиг, если честно. Слушай, он занят госзакупками, но ему нужна дочка. Для чистоты процесса.

– Да ну.

– Ну ты с ним договорись.

– Ага.

– Это для тебя совсем неплохо. С одной стороны, независимый бизнес, с другой, если что, тебя всегда есть кому поддержать.

– Мне бы лучше с тобой работать.

– Так ты и будешь со мной. Дима он такой чистенький еврейчик, мальчик со скрипочкой, чистоплюй, а я ему бабки кручу-верчу обмануть хочу. Я, короче, обслуживаю его платежи. И вот: он в головной организации, я за бабки, ты за регионы и за идеи новые. И каждый директор, фу ты ну ты. Идет?

– Идет!

– Славно.

Заявление надо было писать на имя Мстиславского. Паша ждал, что Мстиславский его вызовет и спросит, а что за дела. Вместо Мстиславского пришел Арон Ашотович.

– Это как понимать?

– Да отдохнуть решил.

– Ну взял бы отпуск.

– Для меня лучший отдых – смена работы.

– Зря. Тут пожизненный найм. Ты почти стал незаменим. Если бы ты стал незаменим, ты бы до пенсии не знал бы горя.

– Арон Ашотович, тут такое, что мне просто хочется немного походить по свободному рынку. А потом вернуться, может быть.

– Ну ладно, меня Чекин просил с тобой поговорить, я поговорил.

Кристину интересовало, когда будет отходная. Паша сказал, что отходной не будет, потому что он не собирается прощаться надолго. Тем не менее, вечером Кристина все-таки поставила бутылку вина, и Паша напоследок нарезался – впервые на глазах у подчиненных. В процессе возлияний (а бутылка вина была только для начала) Паша рассказал сон, который на самом деле видел: как Мстиславского прямо на рабочем столе сношал неизвестный мужчина противоестественным способом. По мнению Паши, этот сон был к перемене власти. Паша потом жалел, что рассказал об этом сне, собственно, это была, наверное, его самая большая ошибка в жизни.

В коридорах кто-то ему улыбался издалека, кто-то замыкался, а в целом отряд не заметил потери бойца. Все решили, что для столь серьезного шага у Паши были куда как веские основания. Ведь так просто такие посты не бросают. Значит, что-то такое нашел. Деньги вместо власти? Если и так, то его выбор. Мало ли на свете дураков. Группа, безусловно, лучшее место в мире. И он еще вернется. А мы подумаем, принять или нет. Вот это последнее, «мы подумаем», вертели в голове даже стажеры и уборщицы. Им казалось, что у них теперь перед Пашей какое-то превосходство появилось.

Люда устроила скандал. Это был страшный скандал. Паша заявился после отходной кулем с говном, и Люда брала его, как куль с говном, и била об стенку на кухне. Она считала, что у Паши пьяный бред, и что утром все закончится.

– Какой бизнес? Да ты на себя посмотри, чмо! У тебя и ладони не как у мужика! Ты говно! Ты гнида! Ты со мной что делаешь?

Люда собрала вещи и свинтила с квартиры. Паша обрадовался, был четверг, работать логично начинать с понедельника, поэтому до вечера воскресенья Паша пил, выбираясь только в магазин, где старался в шатании своем не разбить чего-нибудь, ничего не ел, курил, и смотрел на бирюзовое весеннее небо, на квадратики окон напротив, в которых, разрезанная на клеточки, билась чужая жалкая жизнь.