Текст книги "Психология творчества, креативности, одаренности"

О том, что высокая способность к творчеству (гениальность) соседствует с патологией («помешательством»), писали еще Платон, Гораций, Цицерон. Поэтому неслучайно, как отмечает С. В. Максимова (2006), «в истории психиатрии высокая способность к творчеству всегда связывалась с теми или иными формами психических отклонений – эпилепсией (Ломброзо), функциональными неврозами (Н. Н. Баженов), психотизмом (Г. В. Сегалин), неврозами (З. Фрейд)» (с. 119). Поэтому есть основания полагать, что творческие люди могут быть более предрасположенными к психическим расстройствам (Jamison, 1994).

Изучение вопроса о связи гениальности с умопомешательством началось в конце XIX в. Так, одновременно в 1885 г. в России появились переводы работ Дж. Селли, В. Гирша, Ч. Ломброзо.

Одной из самых известных работ является книга Чезаре Ломброзо «Гениальность и помешательство». Он считал, что одаренность – это симптом наследственной дегенерации эпилептоидного типа.

Эпилепсией болели Александр Македонский, Юлий Цезарь, Петрарка, Мольер, Наполеон, Флобер, Достоевский. Меланхолией болели Руссо, Шатобриан. Психопатами (по Кречмеру) были Жорж Санд, Микеланджело, Байрон, Гёте, а шизофренией страдали Декарт, Платон, Паскаль, Ньютон, Фарадей, Дарвин, Кант, Эмерсон, Ницше, Джемс. Галлюцинации были у Байрона, Гончарова. Страдали алкоголизмом и были наркоманами Сократ, Сенека, Гендель, По, Мюссе, Клейст, Есенин, Фолкнер, Хендриксон и Моррисон.

Сближению взглядов на гениальность и умопомешательство способствовал тот факт, что мышлению тех и других присущи одинаковые особенности. Так, способность продуцировать отдаленные ассоциации, выделять функцию объекта и предлагать новое его использование присуща мышлению как больных шизофренией, так и креативным людям.

В то же время Ломброзо писал: «Теперь спросим себя, возможно ли на основании вышеизложенных фактов прийти к заключению, что гениальность вообще есть не что иное, как невроз, умопомешательство? Нет, такое заключение было бы ошибочным. Правда, в бурной и тревожной жизни гениальных людей бывают моменты, когда эти люди проявляют большое сходство с помешанными, и в психической деятельности тех и других есть немало общих черт – например, усиленная чувствительность, экзальтация, сменяющаяся апатией, оригинальность эстетических произведений и способность к открытиям, бессознательность творчества и употребление особых выражений, сильная рассеянность и склонность к самоубийству, а также нередко злоупотребление спиртными напитками и, наконец, громадное тщеславие. Правда, среди гениальных людей были и есть помешанные, точно так же, как у некоторых помешанных болезнь вызывала проблески гения; но вывести из этого заключение, что все гениальные личности непременно должны быть помешанными, – значило бы впасть в громадное заблуждение и повторить, только в ином смысле, ошибочный вывод дикарей, считающих всех сумасшедших боговдохновленными людьми. Если бы гениальность всегда сопровождалась сумасшествием, то как объяснить себе, что Галилей, Кеплер, Колумб, Вольтер, Наполеон, Микеланджело, Кавур, люди несомненно гениальные и притом подвергавшиеся в течение своей жизни самым тяжелым испытаниям, ни разу не обнаруживали признаков умопомешательства? Кроме того, гениальность проявляется обыкновенно гораздо раньше сумасшествия, которое по большей части достигает максимального развития лишь после 35-летнего возраста, тогда как гениальность обнаруживается еще с детства, а в молодые годы проявляется уже с полной силой: Александр Македонский был на вершине своей славы в 20 лет, Карл Великий – в 30 лет, Карл XII – в 18, Даламбер и Бонапарт – в 26» (2006, с. 299–231).

Среди многочисленных заблуждений, увы, разделяемых даже образованными людьми, есть и такое: едва ли не всякая психическая болезнь, а уж тем более шизофрения, способствует появлению таланта. Иными словами, практически все гении литературы и искусства были в той или иной мере душевнобольными людьми. И это при том, что перед глазами любознательной публики имеются ярчайшие примеры трагических судеб К. Батюшкова, М. Чюрлениса и М. Врубеля, талант которых действительно захлебнулся в пучине психоза!

Между творчеством гениев и продукцией психически больных людей нет и не может быть ничего общего. Поистине, это два противоположных друг другу полюса! Так почему же развенчиваемый нами миф обладает столь удивительной живучестью? Видимо, здесь следует вспомнить мысль замечательного русского философа В. Н. Ильина: все дело в том, что часто у нас «нет подходящего мерила и подходящего языка, чтобы выразить сверхразумное и безумное» (1997, с. 281). Однако же, резонно заключал он, «из этого не следует выводить, что сверхразумное и безумное надо смешивать» (там же).

Богданов Н. Н., 2006, с. 115, 121.

Дж. Селли (1895) показал, что у гения и помешанного есть одна общая черта – неадаптивность. «Великие изобретения и бред сумасшедшего имеют одну общую черту: и то и другое стоит вне нашего обычного понимания», – писал Селли (с. 12), а потому вызывает насмешки и осуждение общества. Различие же в том, что гений плодовит, а умалишенный бесплоден.

В. Гирш (1895) отмечал, что люди склонны относить к болезненному все, что носит на себе отпечаток необычного и уклоняется от будничных явлений. Общим между гениальностью и помешательством была «сравнительная редкость и отличие от огромного большинства людей» (с. 62). Отсталый человек отождествляет необычное с безумным. Гирш писал, что некорректно выносить клинический диагноз на основании нелепого и странного поведения гениев. Иногда самые нелепые на вид поступки могут найти простое психологическое объяснение. «Гениальный человек слишком занят своими внутренними процессами, своей фантазией, своей работой, чтобы обращать внимание на внешние мелочи. Он предстает перед нами таким, каков он в действительности есть, что средний человек обычно не делает, а потому возможные странности и особенные склонности у того скорее и более замечаются, чем у последнего» (с. 95). Гирш критически относился к выводам Ч. Ломброзо и критиковал «психиатрический дилетантизм» М. Нордау (1896).

Ш. Рише (1894) после кропотливого изучения фактов сходства гения и помешанного пришел к выводу, что гениальность не является помешательством.

Н. Н. Баженов (1899), анализируя творчество Ш. Бодлера и П. Верлена, пришел к заключению, что они душевнобольные. А их последователи, называющие себя символистами и декадентами, демонстрируют «скудность фантазии и убожество мысли, поверхностность, капризность и причудливость настроения, извращенность вкусов и вообще ненормальность психологических реакций, нравственную тупость, уродливость и болезненность ассоциативных и высших логических процессов, равную той, которую можно наблюдать в тяжелых и большей частью неизлечимых формах психозов, и рядом с этим ничем не мотивированную переоценку собственной личности» (с. 28). В то же время Н. Н. Баженов не согласился с Ломброзо, утверждавшим, что гений – это невроз, и с В. Маньяни, относившего творческих людей к «высшим вырождающимся».

Интересны рассуждения Баженова о причинах частых отклонений в психическом здоровье гениев. Он пишет, что как первые образцы нарождающегося типа, современные гении не могут быть совершенны; в этом они подобны тонкому, сложно устроенному музыкальному инструменту, при изготовлении которого вероятность брака особенно велика. Равно как для создания скрипки Страдивари требуется испортить немало скрипок, так и современные гении обладают дефектами, от которых человек может избавиться только в будущем (1903, с. 32). Сходные мысли высказывал и М. Нордау (1908): гений «есть первое появление в индивиде новых функций и, без сомнения, также новых или измененных тканей мозга, предназначенных, может быть, для того, чтобы сделаться потом типичными для целого вида» (с. 37). Болезнь гения «доказывает только то, что новая эволюционная формация… является в первый раз, как личное приобретение, более нежного свойства, обладает меньшей способностью сопротивления, нежели грубо и крепко сколоченный орган, упроченный наследственностью и долгим подбором» (с. 37).

В. В. Воробьев (1902) утверждал, что хотя талантливые люди часто бывают здоровыми, уравновешенными людьми, в последнее время наблюдается большое скопление «дегенеративных талантов», что способствует «аномальному художественному творчеству, вроде декадентства, ультраимпрессионизма, ультрасимволизма и т. д.» (с. 10).

Н. Н. Баженов считал, что писателей делает не только литературными, но и психологическими гениями их собственная болезнь, собственный опыт перенесенных страданий. Он полагал, что некоторые описания (описание наслаждения от убийства у Г. Де Мопассана) и образы (Ставрогин у Ф. М. Достоевского) «могли быть воспроизведены только благодаря сочетанию в авторе большого таланта с большим душевным страданием» (1903, с. 40).

Формула гения по Н. Н. Баженову: сочетание большого таланта с большим душевным страданием.

Споры по данному вопросу продолжаются и в наше время. Д. Карлсон (Carlson, 1978), например, считает, что гений – носитель рецессивного гена шизофрении. Однако Д. Саймонтон (Simonton, 1984) выявил, что среди гениев душевнобольных не больше, чем среди основной массы населения (около 10 %). Просто гении больше привлекают внимание общества.

Существует точка зрения, согласно которой творческие достижения связаны с неврозами. Так, Л. Кронбах склонен причину креативности видеть в плохой регуляции мыслительного процесса, в неумении владеть качественным «просеиванием» идей, а Г. Домино показал, что креативные дети имеют матерей с патологическими личностными особенностями (Психологическая диагностика., 1995, с. 100).

Ф. Пост (Post, 1994) изучил биографии 350 всемирно известных креативных личностей, чтобы определить, насколько у них были выражены психические отклонения. Были получены данные по 291 биографии… В биографиях мужчин были отмечены пять суицидов (Э. Хемингуэй, В. Ван Гог, А. Гитлер, Л. Больцман, П. И. Чайковский). 22 человека предпринимали попытки к совершению суицида. В отличие от ученых, в группе которых психические отклонения были выражены в наименьшей степени, романисты и драматурги имели семейные истории, связанные с психическими болезнями. Писатели, артисты и интеллектуалы имели психосексуальные проблемы. Депрессивные состояния особенно превалировали у писателей. Алкоголизм был проблемой для писателей, артистов и композиторов и вообще отсутствовал в группе ученых.

А. Людвиг (Ludwig, 1995) изучал связи между психическими болезнями и исключительно высокими креативными достижениями на материале анализа биографической информации о мужчинах и женщинах, которые жили в XX в. и достигли исключительно высоких результатов в искусствах, науке, военном деле, бизнесе, общественной деятельности. Главный результат работы состоял в том, что по определенным личностным характеристикам и состоянию ментального здоровья можно было предсказывать с высокой надежностью креативные достижения на протяжении жизненного пути. Представители высшей элиты страдали хроническими болезнями и психическими расстройствами, особенно депрессией, алкоголизмом, трудностями адаптации, соматическими проблемами.

Дорфман Л. Я., Ковалева Г. В., 1999, с. 104–105.

Аналогичные выводы о высокой тревожности и плохой адаптированности творческих людей к социальной среде приводятся в ряде других исследований. Например, Ф. Баррон (Barron, 1963) утверждает: для того чтобы быть творческим, надо быть немного невротиком; отсюда: имеющиеся эмоциональные нарушения искажают «нормальное» видение мира и создают предпосылки для нового подхода к действительности.

В решении вопроса о связи одаренности, гениальности с патологией психики не хватает серьезных статистических доказательств, каковыми могли бы быть не описание отдельных случаев, а данные о сравнении двух выборок – выдающихся и обычных людей – с выявлением процента среди тех и других людей с психическими отклонениями. Иначе мы придем к такому же ложному заключению в отношении левшей, что среди них чаще встречаются гении, чем среди правшей (вывод, делаемый на основании отдельных случаев – И. П. Павлов, Наполеон, Леонардо да Винчи и др.). Приводимые данные свидетельствуют лишь о том, что и левши могут быть талантливыми.

Единственным пока статистическим свидетельством в пользу того, что одаренность – это одна из форм умопомешательства, является исследование американских психологов (Goertzel et al., 1978), которые нашли, что в обследованной ими группе творческих личностей по сравнению с контрольной выборкой на 10 % больше психических заболеваний. Но даже если это и так, то десятипроцентное превалирование случаев с психическими отклонениями не дает основание говорить о выраженной тенденции связи талантливости и гениальности с психической патологией. Поэтому справедливо заключение, что творческое развитие по своей природе базируется на здоровой психике (Rothenberg, 1979).

Обнаруживаемая многими исследователями общая генетическая база, являющаяся одновременно потенциалом креативности и возможных психопатологических девиаций (Jarvik, Chadwick, 1973), остается лишь предпосылкой (как и наличие, например, одаренности есть лишь потенциальная предпосылка для развития таланта) вне контекста активности самого субъекта. Какая именно тенденция будет реализована – деструктивная, в случае развития, например, психоцитизма как формы психоза, – или же конструктивная, связанная с креативностью как формой самоактуализации, вновь зависит от «третьей переменной» – особенностей формирующегося Я как важнейшей составляющей структуры жизненного опыта субъекта.

Либин А. В., 200, с. 355.

Нередки случаи, когда… вследствие болезней и повреждений головы, самые обыкновенные люди превращаются в гениальных. Гратри, вначале плохой певец, сделался знаменитым артистом после сильного ушиба головы бревном. Мабильон, смолоду совершенно слабоумный, достиг известности своими талантами, которые развились в нем вследствие полученной им раны головы. Галль, сообщивший этот факт, знал одного датчанина, полуидиота, умственные способности которого сделались блестящими после того, как он в возрасте 13 лет свалился с лестницы головой вниз.

Ломброзо Ч., 2006, с. 23–24.

Глава 9
Генезис способностей и одаренности (таланта)

По поводу происхождения таланта с давних пор и по сей день существуют три точки зрения:

1) талантами и гениями рождаются: немецкий психолог и педагог Эрнст Мейман (1917) считал, что внешние условия лишь усиливают или ослабляют развитие наследственных задатков;

2) талантами не рождаются (Мелхорн Г., Мелхорн Х., 1989); многие исследователи предполагают, что поскольку творческий стиль мыслительной деятельности – это первичная и естественная форма работы мозга, то творческие способности присущи всем без исключения людям, но проявляются они по-разному в зависимости от выраженности специальных способностей к различным видам деятельности. Шаблоны же и штампы, скрывающие творческость, появляются под влиянием социальных воздействий и главным образом как продукт существующей системы воспитания и обучения (Cropley, 1971; Foster, 1971; Getzels, Jackson, 1968; Lytton, 1971; Torrance, 1962);

3) талант – это конвергенция врожденных задатков и результата обучения и влияния среды. В. Штерн (1926) задатки понимал как «еще точно не очерченную возможность» деятельности, с широким простором для развертывания. Под влиянием возрастного развития и внешних условий они превращаются в свойства, которые являются результатом взаимодействия внешних и внутренних условий. Русский исследователь П. П. Соколов писал, что под умственным уровнем ребенка «разумеются, с одной стороны, врожденные дарования детей, а с другой – их умственное развитие, изменяющееся в зависимости от их возраста и от условий их воспитания. Ребенок тем выше стоит в умственном отношении, чем он способнее, чем культурнее та общественная среда, в которой он развивается. Поэтому, если мы хотим измерить умственный уровень ребенка, мы должны: 1) исследовать степень его одаренности; 2) определить развитие его врожденных способностей в зависимости от его возраста и 3) учесть то влияние, какое могут оказывать на умственную жизнь ребенка особенности окружающей его среды – семейной, школьной и общественной» (цит. по: Доровская А. И., 1997, с. 159). П. П. Соколов отмечал, что необходимо определять одаренность в смысле «упражняемости», включить в понятие одаренности признак «способности к совершенствованию».

Подобной позиции в дальнейшем придерживались многие отечественные психологи. Например, А. Н. Леонтьев утверждал, что у человека имеется только одна способность – способность к развитию, и что способности формируются в процессе усвоения каждым поколением людей того, что создано предшествующими поколениями.

Развивая взгляды Л. С. Выготского и акцентируя формируемость способностей в индивидуальной жизни личности, А. Н. Леонтьев вводит понятие «историческое наследование способностей», выдвигая идею, что орудия производства, как и продукты труда, являются воплощением способностей человека. Последующие поколения, осваивая их, тем самым исторически наследуют способности предшествующих поколений. Этот процесс в каждом поколении открывает новые возможности развития способностей по сравнению с предыдущими поколениями.

В своем докладе на I съезде общества психологов А. Н. Леонтьев определил проблему формирования способностей как «создание психологических основ активной педагогики способностей»… В общем выражении проблемы А. Н. Леонтьев исходит из взгляда «на способности человека как на прижизненно складывающиеся новообразования». Свою точку зрения А. Н. Леонтьев обосновывает лабораторным исследованием формирования сенсорной способности высокочастотного слуха. Потом, перейдя к интеллектуальным способностям, он пришел к выводу, что «процесс формирования и этих способностей происходит путем преобразования первоначально строящихся извне процессов во внутренние функции – способности» (Леонтьев А. Н., 1959, с. 144).

Взгляды А. Н. Леонтьева на способности находят выражение в работах П. Я. Гальперина, Д. Б. Эльконина и В. В. Давыдова, по существу полностью снимающих в своих психологических и психолого-педагогических исследованиях проблему способностей.

Платонов К. К., 1972, с. 36.

Вступивший с А. Н. Леонтьевым в полемику С. Л. Рубинштейн (1959, 1960) коснулся лишь частностей, а не существа вопроса. Он писал, что «способности людей формируются не только в процессе усвоения продуктов, созданных человеком в процессе исторического развития, но также и в процессе их созидания; способности человека – внутренние условия его развития, которые. формируются под воздействием внешних – в процессе взаимодействия человека с внешним миром; ни одна способность не является актуальной. способностью, пока она органически не вобрала в себя систему соответствующих общественно выработанных операций; но ядро способности – это не усвоенная, не автоматизированная операция, а те психические процессы, посредством которых эти операции, их функционирование регулируются, качество этих процессов» (1960, с. 5, 8).

В 1970-1980-х гг. наблюдалась волна откровенно политических и идеологических спекуляций, когда со страниц партийной (и не только партийной) печати критиковались мнения о том, что способности и одаренность обусловлены врожденными механизмами, а ученые, придерживавшиеся этой точки зрения, объявлялись биологизаторами. Характерна в этом отношении статья Ю. З. Гильбуха с соавторами (1990), в которой написано следующее: «Термин «одаренный ребенок» нельзя признать удовлетворительным, поскольку в нем отчетливо слышится указание на некий дар, полученный при рождении. А сложная проблема детерминации повышенного умственного развития воспринимается в результате этого как заранее решенная в духе абсолютного превалирования биологической детерминации. В связи с этим следовало бы предпочесть другие термины, скажем «дети с высоким уровнем интеллекта» (Лейтес Н. С., 1988) или «дети с повышенными умственными способностями». Преимущество таких терминов в том, что они фиксируют эмпирическую сущность явления, не предрешая вопрос о его детерминации. Приходится, однако, считаться с укоренившейся традицией. И все же, делая терминологическую уступку нейтивизму,[45]45
  От англ. native – природный, естественный.


[Закрыть] необходимо следовать правилу, согласно которому с «понятиями «способности», «одаренность» не должно связываться представление о готовом даре природы» (Лейтес Н. С., 1988, с. 105)».

Ю. З. Гильбух с соавторами, не отрицая роли благоприятных биологических задатков, связывают интеллектуальную одаренность в основном с социальной наследственностью, т. е. с культурно-воспитательной средой, в основном – с наличием сходства детей с родителями по уровню интеллекта и его направленности (склонности к тому или иному виду занятий).

«Возьмем, – пишут авторы, – черты, наиболее часто отмечаемые в литературе (Блонский П. П., 1961, с. 461–462; Лейтес Н. С., 1960, 1977; Branch, Cash, 1966; Carter, 1960; De Haan, Havighurst, 1961; French, 1966; Norton, Domen, 1984): скажем, неуемную любознательность, постоянное стремление загружать себя все новыми и новыми умственными задачами, необычайное пристрастие к чтению. Все это говорит о том, что разнообразная умственная активность самого ребенка выступает как важнейшее условие генезиса его одаренности. Однако это условие может быть реализовано прежде всего в семье, где ребенок постоянно видит читающих, пищущих, обсуждающих прочитанное или написанное взрослых и где его собственные умственные усилия всегда поощряются, находят заинтересованного рецензента, советчика» (с. 150–151).

Влияние примера родителей на генезис, понимаемый как происхождение, возникновение одаренности, весьма сомнительно, если вообще возможно. Хочется задать авторам вопрос: откуда же появлялись талантливые дети у безграмотных родителей? Тот факт, что отмечается совпадение познавательных склонностей одаренных детей с профилем профессиональной деятельности одного из родителей в 58 % случаев, еще не говорит о том, что имеющаяся одаренность ребенка обусловлена сформированной склонностью. Это говорит лишь о том, что родители могут пробудить у ребенка интерес к тому делу, которым сами занимаются. Кроме того, 42 % не вписываются в постулируемую авторами гипотезу. В лучшем случае родители могут лишь способствовать развитию (т. е. генезису, понимаемому как становление) имеющейся у ребенка одаренности.

Сказки же про генетическую (биологическую) основу одаренности, которая якобы имеет связь непременно с сильной, подвижной и уравновешенной нервной системой, уже читать надоело. Этот штамп, идущий от И. П. Павлова, не имеет ничего общего с действительностью (см. работы Голубевой Э. А., 2005; Ильина Е. П., 2001, 2006, и др.).

Неубедительность приводимых авторами доказательств отметил также Н. С. Лейтес (1990). Он пишет, что термин «социальное наследование» не более чем метафора. «Да, существует влияние социально-исторических, в том числе социально-семейных, факторов на преемственность способностей, но это не снимает проблемы индивидуальных различий по одаренности при прочих равных условиях, не отменяет роли генотипического фактора в вариативности природных предпосылок развития интеллекта» (с. 156).

«Можно усомниться, – пишет далее Н. С. Лейтес, – в том, что расположенность к тем или иным видам занятий в возрасте 6–8 лет выражает уже устойчивые свойства, характеризующие своеобразие одаренности. Кроме того, обязательно ли профессиональная принадлежность родителей означает и выраженность у них соответствующих способностей? Другими словами, ничто не убеждает в том, что приводимые факты имеют отношение именно к проблеме одаренности. Но главное, может ли вообще обнаруженная тенденция – даже если бы она была показана не на единицах, а на сотнях и тысячах испытуемых – быть основанием для того категорического суждения о ее причинах, которое дается в статье? Почему при объяснении сходства способностей детей и родителей ни в какой мере не учитывается возможное значение генетического фактора?» (с. 156–157).

Удивительно, но у людей из сферы искусства врожденность одаренности и способностей никем из ученых не подвергалась сомнению, а утверждения музыкальных педагогов, педагогов-художников: «Это божий дар» – не вызывали желания причислить их к биологизаторам. Подобная двойственность проявилась и у генетика Н. П. Дубинина (1977), который считал, что «простые» способности (двигательные, перцептивные и т. п.) являются врожденными, а «сложные» (умственные) – приобретенными.

Однако здесь возникает вопрос: насколько мышление отражает способности, а насколько – умение совершать мыслительные операции, умственную деятельность? Не принимаются ли за способности умения, знания? Генетик Д. К. Беляев (1982) указывает, что признание генетической основы должно касаться всех способностей, если речь идет именно о них.

Впрочем, в своей позиции Дубинин был не одинок. Даже в зарубежной психологии в связи с изучением интеллекта способности рассматривались двояко: и как врожденные, и как приобретенные. Как видим, дело не в «дуализме» понимания природы способностей, а в том, что к способностям относят как истинные способности, так и приобретаемые в течение жизни знания и умения.

Значительная роль в распространении идеи о наследственности интеллекта принадлежит Гальтону, который полагал, что талант и вообще психические свойства человека так же наследуются, как и его физические свойства. Он писал: «Примечательное непонимание оказывается распространенным относительно факта передачи таланта по наследственности. Обычно считается, что дети выдающихся людей глупы; что там, где большая мощь интеллекта кажется унаследованной, она передается с материнской стороны и что один сын обычно похищает талант всей семьи.

Мои собственные исследования привели меня к диаметрально противоположному заключению. Я нашел, что талант передается по наследству в весьма заметной степени, что мать ни в какой мере не обладает монополией передачи и что целые семьи талантливых людей чаще встречаются, чем такие, где только один человек одарен. Я подтверждаю мои заключения статистикой, которую теперь продолжаю применять и которую считаю вполне достаточной для доказательства. Это только часть гораздо большего материала, который я собрал для будущего тома на эту тему, все содержание которого метит в том же направлении» (Galton, 1865, p. 157).

В своей знаменитой книге «Наследственный гений: исследование его законов и следствий» («Hereditary genius: an inquiry into its laws and consequens»), вышедшей в 1869 г., Гальтон сообщает, что он «бегло проследил родство около четырехсот знаменитых людей всех периодов истории, и в результате. этим почти полностью установилась теория, что гений наследуется, с известными ограничениями, которые осталось исследовать».

Более поздние исследования английского психолога Барта (Burt, 1940, 1966) еще более упрочили эту теорию. В данных Барта. практически невозможно увидеть влияния среды на интеллект. И конечно, во все времена довольно сильным союзником концепции наследственности интеллекта был здравый смысл, ибо обыденные житейские наблюдения учили, что «яблоко от яблони недалеко падает».

Бурлачук Л. Ф., 2002, с. 198.

Нормальные дети обладают неограниченными возможностями, заявлял Дубинин.

«Одаренность – это эффективное развитие человеческих сущностных качеств при сочетании нормального генотипа с благоприятными условиями его развития (т. е. главным образом «приобретенность»)», – писал Дубинин (1980, с. 44–45).

По поводу выступлений в печати в 70-х гг. XX в. некоторых генетиков о природе способностей В. А. Крутецкий (1972) писал: «В связи с развитием генетики и успехами микробиологии в области раскрытия генного механизма наследственности, в нашей стране в последнее время начали усиленно распространяться взгляды, связанные с представлением о способностях как результате реализации (в благоприятных условиях среды) генетической программы человека, с представлением о том, что способности «запрограммированы» в генах, определяются генетическими особенностями человека, что талант – «счастливая комбинация генов» и т. д. Щедрые указания на роль среды, воспитания и обучения по сути дела мало что меняют, так как остается в силе положение о том, что специфика и уровень способностей каждого человека по сути дела предопределены его генным потенциалом… Весьма показательными с этой точки зрения являются опубликованные недавно статьи известных биологов-генетиков В. Эфроимсона «Родословная альтруизма (этика с позиций эволюционной генетики человека)» (1971) и Б. Астаурова «Человек с большой буквы и эволюционная генетика человечности» (1971). В этих статьях содержатся отдельные очень правильные и ценные мысли и рассуждения. Думается, например, что совершенно прав акад. Астауров, когда возражает против альтернативной постановки вопроса «природа или воспитание?» при анализе происхождения многих психологических свойств человека – нельзя абсолютизировать или то или другое (1971, с. 215–217). По-видимому, верно, что в отношении ряда психологических свойств и качеств человека можно говорить о «кооперативном» участии в их формировании наследственности (природы) и среды (воспитания). Если бы речь шла только о таких качествах, зависящих в известной мере от характеристики типологических свойств нервной системы, как, скажем, темперамент, особенности памяти, даже некоторые особенности характера (импульсивность, выдержка и хладнокровие, смелость), то возражать бы особенно не пришлось. Но ведь речь идет о том, что «все без исключения, любые мыслимые признаки и свойства человека» якобы несут, с одной стороны, печать наследственного генетического материала и, с другой стороны, отпечаток влияния среды, условий, «в которых осуществлялась реализация полученной наследственной информации»» (с. 214).

Исследования в одном из московских вузов выявили, что у творчески одаренных студентов родители зачастую играли на музыкальных инструментах и регулярно читали научно-популярную литературу. Сами эти студенты (физики и биологи) в детстве предпочитали дружить с детьми либо моложе себя, либо старше и плохо ладили со сверстниками.

Атмосфера музицирования и чтения научно-популярной литературы, дружба с детьми, отличающимися по возрасту, – что это, внешние условия, способствующие формированию способностей? Вроде бы так. Но одновременно их можно рассматривать не как условие, а как следствие, как производное одаренности.

Чурбанов В., 1980, с. 68–69.

И это – непреложный закон, не знающий никаких исключений, – подчеркивает академик Астауров (1971, с. 214–215). Чтобы у читателя не осталось никаких сомнений, перечисляются такие свойства и качества, как доброта и сострадание, эгоизм и альтруизм, этические нормы поведения, «самые высшие этажи психики» (с. 215), к которым, видимо, (исключений-то нет!) относятся мировоззрение, убеждение, идеалы. Подумать только – мировоззрение определяется кооперативно-генетической программой человека и влиянием среды, воспитания, в которых осуществляется «реализация полученной наследственной информации»! (с. 214). В. Эфроимсон говорит о наличии специальных «генов альтруизма» (1971, с. 200), о том, что такие качества, как совесть, уважение к старости, рыцарское отношение к женщинам, чувство долга – «входят в фонд наследственных признаков человека» (с. 205), «имеют генетическую основу» (с. 206). Не спасает и указание на то, что в данном случае имеет место «сильнейшая печать влияния социальной среды» (с. 218).