Текст книги "Социализм и судьба России"

Итак, мы рассмотрели взгляды пяти представителей «демократического социализма». Их объединяют общие черты, оправдывающие их отнесение к названному политическому виду: а) уверенность, что народовластие достигается через многопартийную систему буржуазной демократии; б) а экономической основой народовластия должна быть передача (всех или основной массы) предприятий в полномочное владение трудовым коллективам (что примерно соответствует предложениям рабочей оппозиции в 1920, названным Лениным анархо-синдикализмом).

Отличия связаны в основном с характером экономики. По Курашвили она должна быть чисто социалистической, но рыночной. По Р.Медведеву она должна быть всегда многоукладной. Клоцвог считает, что она должна быть в основном плановой, но предлагаемая им схема организации производства естественно ведет в основном к рыночной экономике. Ластовецкий предполагает смешанный вариант.

Однако эти отличия малосущественны. Главный вред всех вариантов демократического социализма в том, что они пропагандируют утопическую идею, что социализм достижим через многопартийную систему буржуазной демократии.

Глава 9
Г.А.Зюганов

Наиболее крупной партией левых сил является КПРФ. Председатель ЦК КПРФ Геннадий Андреевич Зюганов является ведущим теоретиком партии и оказывает существенное влияние на формирование политики КПРФ. Поэтому анализ его взглядов весьма важен. Остановимся на наиболее важных для их характеристики вопросах. В эволюции взглядов Зюганова можно выделить два этапа: этап попыток создания широкой оппозиции и этап борьбы с режимом после провала этих попыток.

До 1991 г. Зюганов работал в аппарате ЦК. После запрета КПСС в 1991 г. Зюганов стал одним из организаторов патриотического движения, направленного против ельцинской политики подчинения России интересам Запада. Зюганов – один из инициаторов создания Компартии Российской Федерации. На I Учредительном съезде Коммунистической партии РСФСР в июне 1990 г. избран секретарём и членом Политбюро ЦК. После запрета КПСС и КП РСФСР Ельциным активно боролся в Конституционном суде за отмену этого запрета. На II Чрезвычайном съезде КПРФ в феврале 1993 г. он был избран Председателем ЦИК.

Взгляды раннего Зюганова в основном сформировались к моменту выхода его книги «Держава». Основой позиции Зюганова является следующая оценка процессов в России после августа 1991 г. По планам мировой империалистической закулисы осуществляется последовательный развал Советского Союза (а затем и РФ), превращение образовавшихся на его месте государств в сырьевые полуколониальные придатки Запада. Необходимым условием для организации противодействия колонизации Зюганов считает возрождение русского национального самосознания: «Нынешнее смутное время со всей очевидностью выявило факт кризиса русского национального самосознания. Развал Советского Союза убедительно и отчетливо показал, что денационализизированная идеология «застойных» времен не способна противостоять разрушительным антигосударственным воздействиям враждебных России сил» [35,28].

Первоочередной задачей оппозиции является организация национально освободительной борьбы против колонизации. Для решения этой задачи должны объединиться, по Зюганову, три компонента патриотических сил: 1) левые силы социалистической ориентации – «коммунисты – державники»; 2) группа партий, общественных организаций, объединенных идеей «государственного патриотизма»; 3) третья часть «состоит из представителей русского религиозного мировоззрения – т. е. наиболее активной и деятельной части православной общественности страны, других религиозных конфессий, в частности ислама и буддизма».

Коммунисты-державники – «новые коммунисты» – «в целях восстановления соборного единства общества они отвергли экстремистские тезисы о классовой борьбе, грозившие народному телу расколами и внутренними конфликтами… Другим шагом стал возврат к исконным национальным ценностям, признание необходимости восстановления преемственности исторического развития страны, отказ от воинствующего атеизма и маскировавшегося под лозунгом «пролетарского интернационализма» безразличия к судьбам собственно народов России, готовности принести их вековые особенности и национальные интересы в жертву Молоху «мировой революции».

«Новым коммунистам» также свойственна «твердая приверженность идеалам социальной справедливости и общественного равенства, глубоко созвучия традиционным ценностям строя народной жизни» [35, 127]. «В принципе логично предположить, что дальнейшая эволюция российского коммунистического движения будет происходить в сторону формирования широкого народно-патриотического фронта, для которого характерна прежде всего идеология «современного народничества», основанная на защите интересов трудящихся масс… «народность» – самый краткий рабочий лозунг «левого» российского патриотизма…» [35, 128].

Патриотами-государственниками Зюганов считает тех, которые смогли добиться «преодоления «красно-белого» противостояния («красный» идеал социальной справедливости…. «белый» идеал национально осмысленной государственности» [35, 33]), «деидеологизации патриотической идеи, возврата к ее соборному, всенародному, надклассовому характеру» [35, 128–129].

«Другой несомненной заслугой государственников является ясная, смелая и недвусмысленная постановка «русского вопроса»… возрождение русского самосознания… Очевидное своеобразие придает российскому державному движению его отчетливые «государственно-капиталистические» симпатии, ставка на элитарные слои национальных предпринимателей, патриотически настроенных чиновников и управленцев, тяготение к исходным формам русской православной духовности» [35, 129].

Весьма характерным во взглядах Зюганова является его отношение к религии: «Я сделал для себя величайшее открытие: основные нравственные заповеди, которые были записаны в моральном кодексе, полностью совпадали с православной этикой, с библейской этикой. Поэтому я не вижу необходимости вновь повторять старые ошибки и считаю, что у нас в программном заявлении и в последних документах совершенно правильно записано: мы за свободу совести в той мере, что человек верующий имеет право вступать в нашу партию без всяких ограничений» [35, 8].

Характеризуя роль религиозной части патриотического движения, Зюганов пишет: «…именно религиозная часть патриотического движения является одним из главных хранителей идеалов одухотворенной, нравственно-осознанной государственности – сострадательной и милосердной, не насилующей народ, исключающей возможность возрождения жестокого богоборчества. Такая модель российского будущего предлагает гармоничное соединение народных святынь и государственной формы, «подобно тому, как в естестве человеческом соединены душа с телом». Эта форма державного устройства общества знакома истории под названием «симфонии властей» – духовной и светской» [35, 130].

«Возможно, для многих это покажется неожиданным, но даже первый поверхностный анализ современного патриотического движения в России показывает, что в соборной полноте оно продолжает быть носителем многовековых носителей русского державного бытия, которые еще сто пятьдесят лет назад были гениально сформулированы графом Уваровым в лозунге «Самодержавие. Православие. Народность». Зюганов обосновывает универсальность этих лозунгов. Например, в советское время: «самодержавие» – «союзное многонациональное государство» с единой «руководящей и направляющей» силой во главе; «православие» – «морально-политическое единство советского общества»; «народность» – «советский народ как новая историческая общность» [35, 15–16].

Зюганов говорит о жизненной необходимости единства патриотических сил, для чего следует смягчить классовые противоречия: «…что касается классового подхода. Он должен быть дополнен культурно-историческим и социально-психологическим. Нельзя отрицать наличие в обществе классов, социальных слоев… Конечно, классовые интересы не могут совпадать всегда и во всем. Но эти различия… должны вновь стать источником конструктивного общественного диалога, двигателем рациональных государственных реформ, а не смут, мятежей и войн. Мятежи и бунты происходили как раз тогда, когда пытались установить «классовую диктатуру», безразлично какую – боярскую, дворянскую или пролетарскую» [35, 39].

Зюганов постоянно подчеркивает опасность гражданской войны в ядерной стране, воспроизводя во многих работах тезис: «Россия исчерпала свой лимит на революционные восстания» [36, 95].

О роли коммунистической партии: «Возврата к монопольному положению не может быть. Партия обязана найти свое место в широком блоке народно-патриотических сил, главная задача которого сегодня – борьба за возрождение отечественной государственности, ибо, не решив ее, смешно и думать о реализации наших основных программных целей» [35, 67].

* * *

Любой, знакомый с марксизмом, сделает вывод, что взгляды раннего Зюганова по рассмотренным вопросам – это взгляды не коммуниста и даже не социал-демократа, – это, скорее, взгляды тех идеальных патриотов-государственников, которых Зюганов помещает в центре оппозиции, с примесью социал-демократических взглядов.

Поэтому эти взгляды подверглись ожесточённой и в общем справедливой критике со стороны многих коммунистов.

Однако так ли справедлива эта критика? Жизнь показала, что бескомпромиссное отстаивание своей идеологической чистоты с принесением в жертву необходимых практических шагов приводит в итоге к поражению обеих сторон спорщиков. Классическим общеизвестным примером является противостояние коммунистов и социал-демократов в Германии перед приходом Гитлера к власти. Борьба между ними способствовала победе Гитлера. И объединяться им пришлось в концлагерях.

Взгляды раннего Зюганова и его явный отход от марксизма объясняются происшедшей катастрофой и стремлением найти выход.

Упор на национализм ошибочен? Да. Но ведь действительно партия, созданная на основе интернационализма спокойно распустилась. Т. е. попытка использовать национализм объяснима тем, что интернационализм обанкротился.

Попытка объединить все силы для сопротивления разрушению страны ошибочна? Вовсе нет. В Европе неоднократно создавались такие объединения (Народные фронты) и достигали успеха. А сил коммунистов, как считал Зюганов, было явно недостаточно. И действительно, из 20-миллионной КПСС в КПРФ вступило около 500 тысяч. Поэтому, естественно, Зюганов искал союзников. И он рассмотрел всё, что мало-мальски было можно привлечь в эту коалицию.

А отступление от некоторых положений марксизма, в особенности, от классовой борьбы – это допустимо? А как же ещё собрать воедино вышеописанную разношёрстную компанию? Чтобы они не дрались между собой, а совместно действовали против антинародного режима. Так что взгляды раннего Зюганова естественны для человека, стремящегося на практике бороться с контрреволюцией. В ситуации, когда на кону судьба России, как независимого государства, отстаивание идеологической чистоты не имеет особого смысла. Если Россию развалят на множество «независимых» государств, то о всяком переходе к социализму можно забыть.

«…главная задача сегодня – борьба за возрождение отечественной государственности..». И она до сих актуальна, поскольку отечественной государственности у нас нет: страна находится, в значительной мере, под внешним управлением.

Понятен и резко осуждаемый «исчерпанный лимит на революции».

Приведём соответствующую цитату полностью: «Россия исчерпала свой лимит на революционные восстания. Но это не значит, что россияне согласны на роль жертвы, которую ведут на заклание ради благополучия соседей. Безумству прогнозируемой бойни большинство граждан страны отдает предпочтение сугубо мирным формам возврата России на путь стабильного устойчивого развития, где мерой благополучия станет… сам человек, его коренные жизненные потребности, вписывающиеся в бессмертную формулу прогресса всего человечества: свободное развитие каждого есть условие для свободного развития всех» [36, 95].

Т.е. здесь мы видим справедливое опасение, что вооруженное восстание в современную эпоху, скорее всего, окончится неудачей благодаря помощи реакционному режиму России со стороны империалистического Запада. Сейчас не 1917 год, когда империалистические страны были заняты войной и не смогли своевременно задушить революцию. Сейчас они свободны и уже знают, насколько опасно для капитализма будет возрождение социализма в России. Т. е. и здесь Зюганов прав: шансов на победу вооружённого восстания, практически, нет.

Отказ от монополии коммунистов на власть также естественен: как же можно создать союз, если ты сразу заявляешь, что будешь главным. О том, что это именно стремление к компромиссу, а не изменение мировоззрения Зюганова, говорит выдержка из его интервью радио «Свобода» в июле 1993 г. (т. е. примерно в то же время, что и приведённые выше высказывания о недопустимости монопольного положения партии): «А с другой стороны, людей задурили настолько, что они до конца не сознают, что КПСС не была, собственно, в прямом смысле просто партией. Это был государственно образующий стержень. И сломав его, потеряли Союз» [35, 11]. Т. е. Зюганов прекрасно понимает, что КПСС была не партией, а руководящей силой общества (государственно-образующим стержнем в его формулировке).

Зюганов последовательно боролся за воплощение своих идей, но жизнь расставила всё по своим местам. Все широкие объединения одно за другим разваливались. В том числе и последнее, наиболее широкое – НПСР. Основных причин можно назвать две.

1) Не все хотели объединяться. Церковь за исключением отдельных священников ни в каких объединениях не участвовала. Это и понятно: религия почти всегда за власть: «Всякая власть от бога». Что касается патриотов, то оказалось, что их мало. Они не смогли создать сколько-нибудь значительных политических партий. В объединениях они пытались навязывать свои взгляды, использовать КПРФ как силу для вхождения в выборные органы власти и при любом удобном случае предавали коммунистов.

2) Союзники оставались на своих идеологических позициях и продолжали в основном оголтелую критику коммунистической идеологии и Советской власти.

В итоге КПРФ пришлось действовать самостоятельно вместе с неорганизованными беспартийными сторонниками.

Т.е. Зюганов как будто бы потерпел полное поражение. Не нужно было ни с кем объединяться, как сразу советовали оппоненты? Нет, нужно было. Нужно было это пройти на практике. Во-первых, чтобы не считать, что мы потеряли очень важный шанс. А, во-вторых, неудавшиеся союзники сами себя разоблачили, от них откололась часть рядовых членов, из которых некоторые вступили в КПРФ.

Широкого блока народно-патриотических сил, как мечтал Зюганов, не получилось. В результате КПРФ осталась единственной реальной оппозиционной силой. Но в этом нет вины КПРФ. Хотя, конечно, критики Зюганова и КПРФ, такую вину находят. Эту критику мы рассмотрим ниже.

Взгляды этого периода приведём по книге «Идти вперёд». Ниже для примера изложены три наиболее важных вопроса: оценка причин контрреволюции, классовая структура общества, условия победы мирной революции.

Основной причиной признаётся уже не внешняя, а внутренняя причина:

«… вся история коммунистического движения в России и СССР стала во многом историей борьбы двух партий – партии патриотов и партии национальной измены. Партия национальной измены временно победила в 1991 году… в руководстве страны и партии взяли верх процессы распада, которые переросли в прямое предательство клики Горбачёва и позволили произойти тому, о чём мечтали недруги нашего Отечества от Мамая до Гитлера…» [37, 177–178].

Т.е. признаётся, что контрреволюция была организована предательской Горбачёвской верхушкой партии. Зюганов приводит также способствовавшие победе контрреволюции причины экономического и политического характера.

Во-первых, он считает, что одной причин являлось бюрократическое управление экономикой.

«В конечном итоге все это привело ко все большему блокированию главной материальной и моральной основы социализма – общественной энергии и инициативы трудящихся, свободной самодеятельной организации народа, к нарастанию элементов экономического и политического отчуждения».

Здесь явное преувеличение стремления народа к «свободной самодеятельной организации». Выражение уверенности в этом стремлении свойственно марксистам. Но материальное – первично, поэтому люди хотят прежде всего обустроить свою личную жизнь, опираясь только на свои силы, поскольку возможность сделать это через коллективную организацию является делом гораздо более трудным.

Дело не в том, что управление экономикой было бюрократическое (другим оно просто не может быть), а в том, что оно было неэффективное. И, кстати, признаком эффективного управление является, в том числе, и умение руководства (бюрократии) способствовать пробуждению «общественной энергии и инициативы трудящихся, свободной самодеятельной организации народа».

Во-вторых, он критикует Хрущёвскую программу построения коммунизма.

«В дальнейшем, когда задачи непосредственного выживания страны были успешно разрешены и встала задача развития социализма на его собственной основе, было допущено еще одно грубое упрощение социалистической идеи.

Принципиально верный лозунг «максимального удовлетворения возрастающих потребностей трудящихся» остался на уровне абстрактного, внеисторического представления о человеческих потребностях, их связи со способом производства. Из поля зрения выпало то обстоятельство, что большинство потребностей не даны человеку «от природы», а носят общественный характер, определяются уровнем развития его способностей и служат ему для реализации их в окружающем мире. Вне такого понимания коммунистический принцип «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям» совпадает с буржуазным идеалом «сверхпотребления» и целиком обессмысливается.

Общественное богатство и прогресс были отождествлены с буржуазной формой «огромного скопления товаров» и их беспредельного умножения. Поэтому на практике весь пафос принятой в 1961 году III Программы КПСС оказался сведенным к задаче, по существу, некритического копирования западного общества потребления на том же самом производственно-технологическом базисе. Это, с одной стороны, обрекало социалистическую экономику на заведомо проигрышную роль ведомого. А с другой – лишило адекватной экономической основы две другие провозглашенные Программой задачи: формирование новых общественных отношений и воспитание нового человека, – превратило их в задачи сугубо «идеологические», а потому нерешаемые» [38, 258–259].

В вышеприведённых отрывках Зюганов останавливается на двух идеях, которые выдвигают многие другие критики советского социализма: 1) идею «реального обобществления», т. е. к участию трудящихся в реальном управлении производством; 2) к отходу от буржуазной «модели потребительского общества», к выработке социалистической системы ценностей. Эти вопросы уже рассматривались выше (глава 6) и будут подробно рассматриваться ниже, а здесь заметим лишь о трудностях внедрения социалистической системы ценностей в условиях мирного сосуществования с капитализмом.

Как и ранее Зюганов выступает против руководящей роли коммунистической партии в социалистическом обществе, с чем, конечно, трудно согласиться.

«Советский Союз не удалось сохранить, прежде всего, потому, что партию развратили монополия на власть, стремление присвоить себе абсолютное право на истину, уверенность в незыблемости одной формы собственности. Мы из этого сделали серьезные выводы. Теперь в программе КПРФ прямо записано, что нельзя какую-либо форму собственности отвергать декретом, пока она не выработала полностью свой ресурс, нельзя навязывать обществу однопартийную систему правления, нельзя превращать свою идеологию в единственную» [38, 58–59].

Единственной, конечно, коммунистическая идеология в социалистическом обществе не должна быть, но она должна быть господствующей, поскольку таковой должна быть идеология правящего класса в любом обществе. Без этого правящий класс рискует потерять власть.

Зюганов даёт подробный и ясный анализ классовой структуры российского общества. Классовая борьба рассматривается с марксистских позиций, как реально существующее явление (а не как «экстремистские тезисы»).

Буржуазия.

«Очевидно, что на сегодняшний день в России более или менее сложился только высший слой буржуазного общества – слой крупных собственников, верхушка нового класса буржуазии. Он вбирает в себя примерно 3–5 процентов населения, однако уже пользуется преимуществами своего классового положения. Причем не только финансовыми и материальными…

В общем, свой участок российские верхи уже успели обустроить. Все это они активнейшим образом используют для защиты своих классовых интересов. Современная российская буржуазия смогла осознать себя самостоятельным классом, понять свои эгоистические цели и задачи. А потому она наступательна и крайне жестка в поведении.

Сотрудничество с этим социальным слоем – как классом – для нас практически невозможно. Естественно, при этом нельзя исключать определенного взаимодействия с теми или иными его представителями. Причем в каждом конкретном случае такое взаимодействие должно определяться и выстраиваться и зависимости от условий общественной борьбы, спектра тактических и стратегических задач, стоящих перед нами. Хотя, в целом, нынешний высший слои российского общества антинационален. Он имеет компрадорский характер и ни политически, ни духовно несовместим с патриотическим движением. Суть борьбы с ним должна выражаться в массовых требованиях национализации олигархической собственности, недопустимости распродажи земли и лесов, расчленения естественных монополий.

Конечно, здесь не может не возникать вопрос о появлении и принципиально другого вида предпринимателей. А именно – людей, занятых производством материальных и духовных благ, заработавших свои средства не разграблением общественной собственности, а личным трудом, готовых работать на благо страны. И не словами, а делом поддерживающих принципы социальной справедливости. Проблема эта вполне может возникнуть после прихода коммунистов к власти, как она, например, уже стоит в социалистическом Китае. Думаю, что такого рода задачу нам необходимо ставить перед собой и тщательным образом ее исследовать». [38,318–319].

Маргиналитет

«На другом полюсе в значительной мере успел сложиться самый низший социальный слой российского общества – маргинальная и даже люмпенская прослойка. Эти люди не просто выброшены из полной жизни. Они морально свыклись со своим ущербным положением, освоили его и уже не желают подчас ничего другого. Они даже готовы отстаивать это свое положение, страшась любых перемен. Специалисты оценивают этот общественный слой примерно в 10–15 процентов населения.

В нынешнем его состоянии он, как правило, неохотно идет на контакт с нами. И одновременно весьма активно поддерживает – особенно в ходе избирательных кампаний – власть и ее кандидатов. Аналитиками еще в ельцинскую пору было замечено, что наибольших успехов Ельцин и патронировавшиеся им партийные образования добивались в двух категориях регионов – самых богатых и самых нищих, от людей с наибольшим – и с наименьшим уровнем доходов.

История давно доказала, что люмпенизированные слои населения охотнее всего поддерживают не тех, кто стремится их защищать, взывая к идеалам справедливости, а тех, кто наиболее преуспел в жизни, разбогател. Именно на них эти социальные слои стремятся ориентироваться.

Чтобы повести за собой эти массы социально обездоленного населения, необходима демонстрация мощи, воли, духовного превосходства. Они всегда следуют за сильным. Поэтому политическое взаимодействие с такими группами населения должно быть выстроено особым образом, с учетом специфики их психологии. Для нас, коммунистов, это во многом непривычная работа, требующая пересмотра ряда стереотипов действия. И тем не менее работать в этом направлении необходимо. И работать надо настойчиво и постоянно» [38, 319–320].

Социальный расплав

«Между этими двумя социально-классовыми группами располагается сегодня вся остальная часть общества, пребывающая в состоянии своеобразного расплава. Эта социальная «магма» потихоньку остывает. Она очагами кристаллизуется в те или иные прослойки и группы. Однако процесс классообразования идет медленно. Он постоянно прерывается новыми «извержениями» экономических и политических потрясений. В итоге значительная часть населения оказывается вынужденной одновременно выполнять как бы несколько социальных ролей…

Итак, социально-классовая почва в стране очень подвижна и неустойчива. Выстраивать свою политическую работу, опираясь на этот расплав, трудно. Все слишком зыбко. Партия уже не раз ощущала это на себе. Не раз наши призывы, казалось бы, полностью учитывающие интересы тех или других больших групп избирателей, вдруг зависали в воздухе, не находили адресата, проваливались будто в пустоту» [38, 321–322].

«Естественно, что на такой почве классовых структур, а тем более, классового сознания и действия образоваться не может. Не говоря уж о том, что постоянные жизненные метания до такой степени подчас «взбалтывают мозги», что никакие общественные дела не лезут в голову. Все, что не касается личных и семейных проблем, ощущается исключительно как посторонний фон, нередко раздражающий и надоедливый.

Перипетии политической борьбы воспринимаются при этом не столько умом, сколько рефлекторно, подсознанием. «Коллективное бессознательное» в таких условиях начинает играть решающую роль в поведении личности. Ничего стабильного – все в движении.

В итоге даже тредюнионистское сознание, то есть способность коллективно бороться за свои экономические права, за лучшие условия продажи своей рабочей силы, недоступно подавляющему большинству российских трудящихся. Его, а тем более классовое сознание еще только предстоит вносить в их мировосприятие». [38, 328].

Зюганов анализирует составляющие этого «социального расплава».

Приведём его анализ только для рабочего класса.

«…оценить состояние современного пролетариата чрезвычайно трудно. Здесь возможны лишь укрупненные оценки. Думается, что сейчас промышленное ядро пролетариата уменьшилось, по крайней мере, вдвое. Причем в его составе достаточно четко выделяются три слоя.

Во-первых, своего рода «рабочая аристократия», сконцентрированная, прежде всего, в нефтегазовой и других отраслях, работающих на экспорт. Эти люди во многом являются заложниками своего относительно благополучного положения. Они более всего страшатся его потерять, и поэтому общественно пассивны и политически управляемы со стороны власть имущих. Найти пути и методы работы с ними – наша первостепенная задача.

Во-вторых, это работники тех предприятий, которые смогли уцелеть в хаосе экономической ломки последних пятнадцати лет и постоянно балансируют на грани минимальной стабильности. С ними у партии выстраивается гораздо лучшее взаимодействие.

В-третьих, речь идет о трудящихся заводов и фабрик, что называется, лежащих на боку. То есть втянутых в процесс искусственного разорения и приватизации либо полного уничтожения. Здесь концентрируется громадный потенциал протеста. Объективно эта «треть» промышленного пролетариата ближе всего коммунистам по настроениям и интересам. Но, к сожалению, мы не всегда находим общий язык с этой возбужденной и радикализованной массой. Опаздываем подключаться к ее выступлениям. Не можем убедительно говорить на ее языке. А то и, прямо скажем, слишком пассивны для неё.

Здесь нам тоже предстоит многому учиться и работать, как говорится, не покладая рук.

Вместе с тем резко расширился слой окружающих это ядро других групп, в частности, тех, которых В.И.Ленин называл «чиновническим пролетариатом» или «пролетариатом инженерным». Сегодня особо важна следующая мысль Ленина: «Капитализм не был бы капитализмом, если бы «чистый» пролетариат не был окружен массой чрезвычайно пестрых переходных типов от пролетария к полупролетарию…»

«Конечно, было бы большим комплиментом в адрес «реформаторов» и нынешнего политического режима утверждать, будто они совершенно осознанно гробят российскую экономику именно для того, чтобы не дать сложиться той социально-классовой почве, на базе которой коммунисты смогли бы быстро прийти к власти. Однако объективно хаос последних полутора десятилетий, учиненный ими в стране, играет именно такую роль.

Поэтому проблема формирования классовой опоры для КПРФ неотделима от задачи борьбы с режимом, кардинального изменения ситуации в стране, поскольку именно эти процессы начинают определять многие сферы жизни общества, все грани конфликтов в нем. Ведь совершенно очевидно, например, что сражение вокруг проблемы так называемой монетизации льгот стремительно приобрело классовый характер. Льготы отняты именно у трудящихся, ликвидированы достижения именно советской поры. Тогда как гораздо большие льготы буржуазной бюрократии даже не упоминаются. Они упорно наращиваются и закрепляются всей политикой режима.

В целом мы обязаны уже сегодня определить тот класс или слой общества, которому будем адресовать наши призывы и действия. Я бы определил его так: это производящий слой современного российского общества. Это люди, которые своим непосредственным трудом производят материальные и духовные ценности, доносят их до потребителя либо оказывают населению, опять же, материальные или духовные услуги. Мы оцениваем размеры данного социального ядра в 45–55 процентов населения. Причем он весьма неоднороден» [38, 324–326].

Также подробно Зюганов характеризует и другие слои «расплава»: крестьянство, бюрократию, бюджеников («слой мелких служащих, лишенных управленческих функций»), экономически неактивных граждан (пенсионеры и неработающая молодёжь, мелкую буржуазию («предприниматели, «челноки», ремесленники, посредники, люди самых странных занятий»), трудящихся XXI века («компьютерный пролетариат», ученые, конструкторы, технологи, управляющие, квалифицированные рабочие, в деятельности которых гармонично сочетается физический и умственный труд.

Это производители невещественного, программного продукта, обеспечивающего функционирование производственных систем и социальной инфраструктуры»).