Текст книги "Футуризм и безумие (сборник)"

Глава первая
Безумцы перед судом истории и науки

Взгляды на безумие древних и некультурных народов и отношение к безумцам. – Борьба с безумием на религиозной почве в Средние века. – Отношение к безумцам философов, ученых и писателей различных эпох.

С древнейших времен и до наших дней люди, слывущие под именем безумцев у одних нецивилизованных народов пользуются глубоким почтением и вниманием, признаются святыми, а у других – вызывают чувство страха и принужденного почитания.

В библейские времена на безумие смотрели иногда как на наказание за грех («одержимый», «бесноватый»), чаще же – как на сверхъестественное состояние, свойственное только пророкам и прорицателям. Само слово «безумие» нередко считалось бранным, о чем свидетельствуют слова Иисуса: «кто скажет брату своему “рака”, подлежит синедриону, а кто скажет “безумный”, подлежит геенне огненной»[111]111
  Еванг. от Матф. 5, 22. – Примеч. автора


[Закрыть]).

Жители таких островов, как Мадагаскар, Ява, Суматра, Товарищества и св. Георга, считают безумцев людьми, которых посетил Бог; берберы, турки и мусульмане Средней Азии, абиссинцы, негры, североамериканские индейцы, патагонцы, перуанцы и мн. др. народы и племена видят в безумии проявление божества. Другие же, как напр., камбоджийцы, батаки, калмыки, некоторые из черных рас и китайских сект, относятся к безумцам с мистическим страхом, считают их одержимыми злыми духами, демонами и т. п. В Индии и на островах Явы и Суматры существует подразделение на одержимых злым духом и добрым. Последний часто носит имя какого-нибудь божества. Русский народ тоже подразделяет безумцев на добрых и злых. Первых он зовет «блаженными», а вторых «кликушами», которых, по народному поверью, «бес» заставляет кричать, «выкликать».

Европеец Средних веков был одним из первых, проявивших критическое отношение к безумцам. Это критическое отношение явилось не потому, что был понят мир безумцев, и не как следствие каких-либо научных, психологических изысканий, а просто в силу религиозных и политических соображений. Господствующая христианская церковь, с определившимся уже миросозерцанием, была нетерпима по отношению к новым сектантам, пророкам и реформаторам, число которых увеличивалось вместе с увеличением числа безумцев вообще. Быстрый рост числа таких безумцев вспугнул европейца, который видел в них, прежде всего, элемент неудобный в общежитии и вредный в политическом отношении. Невежественный и грубый европеец средних веков видел в каждом, кто только не разделял его религиозных мировоззрений, или еретика или дьявола, достойного того, чтобы сгореть на костре. Не только болезненные, но и идейные проявления Духа того времени, рассматривались как исходящая от воли дьявола. И потому безумие видели там, где в силу различных причин люди приобретали новые свойства человеческого духа, не родственного большинству, и таили в себе закон, не схожий с законом тех, среди которых они родились; безумие было и там, где происходила перемена этическая, религиозная и политическая сознаний и где было стремление к новой жизни.

Борьба с безумием началась на религиозной почве. С XIII века запылали костры, на которых сжигали безумцев. С XV в. этот способ борьбы принял колоссальные размеры, и смрад горящих тел «еретиков», «колдунов», «ведьм» и «чародеев» уже носился над Германией, Францией, Испанией, Италией, Англией и Швейцарией. Ум европейца изощрялся на изобретении орудий пыток, жестокость которых превышает всякую меру.

Католичество сыграло самую позорную роль в этой трагедии человеческого духа. В 1484 г. была обнародована знаменитая булла папы Иннокентия VIII, предписывающая самые беспощадные меры в борьбе с безумцами. В Лангедоке в 1527 г., Тулузский Сенат присудил к сожжению более четырехсот «одержимых» и бесноватых. Не лучше поступил и английский парламент, издавший в 1573 г. закон, по которому каждый крестьянин имеет право охотиться за «еретиком» и «оборотнем» и убивать их. В 1616 г. президент Бордоского парламента сжег на кострах огромное число истеричных женщин. В 1610 г. герцог Вюртембергский приказал еженедельно сжигать на кострах до 30-ти женщин колдуний. В общем за три века около 10 миллионов[112]112
  Современные исследователи оценивают общее число казнённых за ведовство в 300-летний период активной охоты на ведьм в 40–50 тысяч человек. В некоторых странах, например Германии, в колдовстве обвиняли преимущественно женщин, в других (Исландия, Эстония, Россия) – мужчин. Вопреки распространенному мнению большинство жертв ведьмовских процессов в Западной Европе были мужчинами. – Примеч. ред.


[Закрыть] было сожжено на кострах в угоду ревнителям христианской церкви. Несмотря на такие меры, число безумцев не уменьшалось. Но меры борьбы с ними под влиянием эпохи возрождения приняли другие формы: с упадком церковной власти на безумцев уже не смотрели как на врагов церкви, но просто считали их вредными и неправоспособными членами общества.

Не так относились к безумию во все времена более утонченные натуры, ученые, философы, писатели и поэты. Аристотель и Демокрит признавали в пророках, прорицателях и поэтах, наличность божественного безумия. Ближе к пониманию безумцев стоит Платон. В «Федре» он говорит, что ни один настоящий поэт не может обойтись без сумасшествия: даже всякий, познающий в преходящих вещах вечные идеи, является сумасшедшим. В мифе о темной пещере, он высказывает такой взгляд на высшее прозрение, которое в глазах толпы рассматривается, как безумие:

«Те, которые вне пещеры видели истинный солнечный свет и истинно существующие вещи (идеи), не могут после того в пещере более видеть, так как глаза их отвыкли от темноты, не в состоянии более хорошо различать в ней образы теней и навлекают на себя своими промахами насмешки других, которые никогда не отлучались из этой пещеры и от этих образов теней».

Взгляд на безумие у мыслящих людей изменился, несмотря на то, что внутренняя сущность безумия по-прежнему ускользала от их взгляда. Внешняя сторона безумцев, а именно проявление их духовной жизни, не могла скрыться от взгляда некоторых наблюдателей, видящих в их духовной жизни не только бред, но и творческую способность. Паскаль, Шопенгауэр, Модсли[113]113
  Генри Модсли (1835–1918) – английский психиатр и философ, работал в психиатрических больницах и созданном им в Лондоне психиатрическом госпитале. Основоположник эволюционного направления в психиатрии; последователь Дарвина, который высоко ценил книгу Модсли. «Физиология и патология души» (1867, рус. пер. 1871). – Примеч. ред.


[Закрыть], a позднее целый ряд писателей, философов и психологов отметили умственную деятельность безумцев и провели даже параллель между гениальностью и помешательством. И, тем не менее, все они ограждали себя от безумца, признавая, что его место в больнице, а не на свободе. Большинство согласилось бы скорее причислить гениев к безумцам, чем последних к гениям. Причём представление о безумце по-прежнему было расплывчато и туманно.

Лица, незнакомые с психиатрической точкой зрения, считали безумием всё, что выходило за пределы их понимания. Для одних продолжали существовать пророки, оригиналы, чудаки и гении, которых они не смешивали с безумцами, для других же – люди с исключительной психикой были только безумцами. Взгляды на безумие, таким образом, окрашивались личной симпатией, а еще чаще эти взгляды создавались под влиянием внушения различных учений.

Если сравнить взгляды на безумие нецивилизованных народов и некоторых мыслителей, то становится заметным сходство этих взглядов. И те и другие чувствуют какое-то превосходство безумца над собою. У первых это выражается несознательно, a эмоционально; у вторых же скорее сознательно. Первые, видя безумца, который не подчиняется установленным законам, который говорит и действует иначе, чем все, предполагают в нем наличность какой-то особой, сверхъестественной силы, равной божеству или злому духу. Вторые же, путем наблюдений, который заставляют их сравнивать, критиковать, оценивать – приходят к почти аналогичному выводу с небольшой разницей, а именно: опыт всей их жизни мешает им сразу признать безумца существом высшего порядка, и они признают его таковым только в идее, но не в действительности.

В наше время некоторые писатели психологи смутно чувствуют это превосходство безумца над собой. Часто «сумасшедший» является героем их произведений и по преимуществу тогда, когда идея или образ, родившийся у писателя, превышает умственный уровень современного ему общества[114]114
  «Идиот» – Достоевского: Позднышев из «Крейцеровой Сонаты» и «Записки Сумасшедшего» Л. Толстого, Керженцев из «Мысли» Л. Андреева, «Сумасшедший», рассказ М. Арцыбашева. – Примеч. автора


[Закрыть].

В таких случаях писатель, ничем не рискуя, все новое, оригинальное и парадоксальное сваливает на голову «сумасшедшего».

Эта неуверенность, конечно, понятна, и можно только надеяться, что когда люди постигнут сущность безумия, то подобное заигрывание с «сумасшедшим» безусловно исчезнет.

Древнейшая медицина Египта и Индии в применении к безумцам. Способы врачевания безумцев до возникновения науки о душевных болезнях. Филипп Пинель, его деятельность и медико-философское учение о душевных болезнях. Развитие психиатрических идей. Эскироль и Морель. Недостатки психиатрического учения.

Как я уже заметил, религиозные воззрения древних и первобытных народов сказывались в определении душевной природы безумцев. В каждом душевном проявлении безумцев усматривали или присутствие дьявола, или сошествие божественной благодати. При таких воззрениях на «сумасшествие», способов врачевания не могло быть, если не считать случаев «исцеления», производимых обыкновенно пророками или жрецами. Но древний Египет и Индия представляли исключения. Как в Египте, так и в Индии существовало много способов врачевания и едва ли не рациональнее, чем в наше время. Французский медик Филипп Пинель[115]115
  Филипп Пинель (1745–1826) – французский психиатр. Первоначально готовился к профессии священника и лишь на тридцатом году жизни занялся изучением медицины. В 1792 году был назначен врачом парижского заведения для умалишённых Бисетр. В Бисетре Пинель совершил акт гуманности, ставший знаменитым: выхлопотал у революционного Конвента разрешение снять цепи с душевнобольных. Пинель предоставил больным свободу передвижений по больничной территории, заменил мрачные темницы солнечными комнатами с хорошей вентиляцией и предложил моральную поддержку и добрые советы как необходимую часть лечения. – Примеч. ред.


[Закрыть] рассказывает, что

«на обоих концах Древнего Египта, в то время многолюдного и процветающего, находились храмы, посвященные Сатурну, куда во множестве помещаемы были меланхолики и где жрецы, пользуясь полною их Верою, успешно производили мнимое чудесное лечение при помощи обычных гигиенических средств, как то: игры, увеселительные упражнения, приятная живопись, прекрасные виды и развлечения, постоянные празднества, намеренно устроенные вдоль всего пути, надежда, укрепленная верою, умение жрецов вызывать благоприятное отвлечение и удаление грустных и меланхолических мыслей – всё это не могло не прекратить чувства грусти, успокоить тревоги и обусловить благоприятные перемены, которые старались сильно оттенить, чтобы укрепить доверие и удержать веру в покровительство божества»[116]116
  Ф. Пинель: Медикофилософское учение о душевных болезнях. – Примеч. автора


[Закрыть].

Такой способ лечения существует и в настоящее время, под именем психотерапии или нравственного воздействия, способ нашедший немало защитников в последнее время.

В Индии безумие было нередким явлением, о чём свидетельствует древнейшая индийская медицина от Веды до Сузраты. Ломброзо[117]117
  Ломброзо: Безумие прежде и теперь. – Примеч. автора


[Закрыть] нашёл в этой медицине описание шестнадцати форм безумия, между которыми встречались формы безумия существующие и поныне, как напр. бред величия, мания убийства, прогрессивный паралич и демономания. Уже в то время употреблялось нравственное и физическое лечение, и по уверению Ломброзо, древние индийские врачи, обладали едва ли не лучшей способностью наблюдения над больными, чем в наше время.

Но несмотря на это, психиатрия как наука еще не существовала. Но существовала она и в средние века, когда единственным «врачебным» средством для безумцев были костры, a позднее и тюрьмы.

В обществе существовал взгляд на безумие, как на что то позорное для человека, неизлечимое к тому же. Цель общества сводилась к тому, чтобы лишить безумца свободы, правоспособности, но главным образом лишить его дееспособности: больных заковывали в цепи, надевали наручники, пояса, железные муфты, кандалы и смирительные рубашки; если прибавить к этому мучительные заволоки и обливание холодной водой, то вся психиатрическая «терапевтика» того времени только в этом и состояла.

В конце XVIII века возникает наука о душевных болезнях и проникает в общественные слои, конечно не как «психиатрия», а как медицина (само слово «психиатрия» в то время еще не существовало). Предтечами психиатров были вначале врач Герман Бургав (1668–1738 г.), затем Вильям Коллен (1712–1790 гг.), положившие начало учению о нервной системе, как о причине душевных болезней. Но подобные учения того времени не улучшили способов врачевания, и безумцы находились по-прежнему в тяжелых условиях. И только в 1792 году французский медик Филипп Пинель с большими усилиями получил разрешение снять цепи с душевнобольных, находящихся в Бисетре. Это был один из первых врачей того времени, положивших начало не только теоретической психиатрии, но и практической; благодаря ему, победившему общественный предрассудок и доказавшему, что «безумец» такой же человек, как и все, – безумцы были освобождены от цепей.

Освободив своих пациентов от цепей, Пинель занялся преобразованием тюрем для душевнобольных в больницы и клиники. Первые психиатрические больницы находились в Бисетре и Сальпетриере.

После 4-х летнего пребывания в Сальпетриере, Пинелем была составлена общая таблица о душевных болезнях, представленная им в 1807 г. на обсуждение отдела математических и физических наук французского национального института. В этой таблице были приведены первые сведения о классификациях душевных болезней, о числе больных, умерших и излеченных.

Насколько была продуктивна деятельность Пинеля, как врача, можно судить хотя бы по тем цифрам, которые он приводит в своей таблице. Так напр. число больных маньяков и меланхоликов за 3 года и 9 месяцев было 814, a излеченных – 444. Такому проценту излечения могли бы позавидовать многие из наших психиатрических заведений.

Заслуги Пинеля состояли, помимо его человеколюбия, в его тонкой наблюдательности над душевнобольными, в его умении проникнуть в их внутренний мир, результатом чего явилось его «Медико-философское учение о душевных болезнях». Этот труд состоял почти из одной обширной клинической «казуистики», распределенной Пинелем по категориям, которых он признавал только пять: мания или общий бред, меланхолия или ограниченный бред, слабоумие или уничтожение мышления и идиотизм. Попытка Пинеля создать медико-философское учение была не из удачных, но сама по себе мысль – связать психиатрию с философскими проблемами души – очень глубока, и остается только пожалеть, что психиатрия не пошла по этому пути.

После Пинеля психиатрия развивалась скорее в теоретическом направлении, чем в практическом. Психиатрическая наука в начале XIX столетия сводилась исключительно к группировке различных элементов, составляющие ту или иную душевную болезнь, и к бесконечным и бесцельным спорам между психиатрами о происхождении какого-нибудь вида безумия. Причиной подобных споров служили иногда такие явления, которые по своей сущности не имели никакого отношения ни к психиатрии вообще, ни к душевнобольным в особенности. Нельзя отрицать того, что психологические воззрения того времени на душевную деятельность человека, отразились и в психиатрических учениях. Принимая в основу установленные психологией три элемента душевной жизни человека, психиатрия, рассматривая различные поражения в сферах чувства, мысли и воли, создала новый ряд классификаций душевных болезней. Так например расстройства в сфере чувств образуют группу психоневрозов; расстройства в сфере мысли или познавательной деятельности получили наименование церебро-психозов и, наконец, расстройства в сфере воли образовали группу «импульсивных помешательств».

Долгое время в психиатрии преобладали идеи Эскироля[118]118
  Жан-Этьен Доминик Эскироль (1772–1840), – французский психиатр, автор первого научного руководства по психиатрии, открыл первое официальное преподавание психиатрии во Франции, реформатор психиатрии. – Примеч. ред.


[Закрыть], который хотя и был учеником Пинеля, но взгляды которого на происхождение душевных болезней расходились со взглядами его учителя. Эскироль пользовался исключительно симптоматическим методом, с помощью которого и создавал классификации для своих мономаний. Благодаря своим мономаниям, Эскироль бесконечно размножал виды душевных болезней, в результате чего нередки были случаи, когда с его точки зрения приходилось признавать существование нескольких мономаний, последовательно развивающихся у одного и того же лица. Надо отдать справедливость, что во взглядах Эскироля было немало фантастического элемента. Но несмотря на это, эскиролевские «мономании» оставили настолько глубокий след в психиатрии, что его не трудно найти и у современных психиатров.

Насколько психиатрия была схематична, неглубока и беспочвенна, как наука, можно судить по её отношению к идеям, хотя бы Эскироля и Мореля.

Ничего незначащие психиатрические идеи Эскироля, ни на одну йоту не продвинувшие психиатрию вперед, даже не коснувшиеся происхождения ни одного душевного движения – в психиатрии создали направление, идеи же его усиленно комментировали, а из подобных комментариев создавалась «литература», лишенная всякого практического применения, но которую каждый врач считал своим долгом изучить.

И не удивительно, что одно время психиатрия, находясь под обаянием идей Эскироля, в каждой живой душе, в каждом слове, мышлении и чувствовании испытуемых способна была видеть бесконечные «мономании», чем только увеличивала кадры безумцев-мономанов. Неудивительно и появление Мореля[119]119
  Бенедикт Огюстен Морель (1809–1873) – французский психиатр, оказавший большое влияние на психиатрические теории в XIX веке. Разработал вопросы о причинах помешательства, а также о значении наследственности для психических заболеваний. – Примеч. ред.


[Закрыть], изменившего русло психиатрии своим учением о влиянии наследственности на помешательство, о преобразовании видов вырождающихся путем наследственности и воссозданием тех же эскиролевских «мономаний», только под другим соусом.

Но, если эскиролевские мономании были непонятны и бессильны пролить свет на загадочные душевные проявления, то также были непонятны и странны выводы Мореля, утверждающего, что преобразованные, путем наследственности, виды суть ни что иное, как только дегенераты. Таким утверждением Морель лишь угрожал человеческому роду всеобщим вырождением, и тем свел насмарку эволюцию психофизического организма человека.

Дальнейшее же развитие психиатрии, целиком исходившее из принципов Мореля, сводилось к увеличению классификаций душевных болезней, этого излишнего балласта, мешающего психиатрии иметь установленное мнение об одном и том же душевном явлении.

Что же касается тех методов, которые вошли в психиатрию, как напр., клинический и этиологический, введенные Морелем взамен симптоматического, то они не дали благоприятных результатов по той причине, что первый исключает личность испытуемого или находящегося на излечении, второй же слишком несовершенен в смысле применения его к больному.

При таком состоянии психиатрии, психиатрам могла быть известна только внешняя сторона душевной жизни испытуемых или находящихся на излечении; могли быть известны частичные состояния их души, как напр., состояния бреда, аффектов, тоски и ужаса, мнимоощущений, мимовольных и навязчивых состояний; известны были пожалуй условия, в которых протекают все эти явления, но внутренняя причинность этих состояний укрылась от взгляда психиатров. Но зато психиатры с достаточным вниманием констатировали проявления недугов своих пациентов, обобщали их, классифицировали и, присочинив им признаки, выдавали их за типичные, хотя на самом деле, эти «типичные» признаки служили яблоком раздора, как для классификаторов, так и для терапевтов. Благодаря бесчисленным классификациям, мы узнали о существовании так называемых органических, невропатических, токсических и других психозов, но вопросы – почему один человек мрачен, а другой веселый, один аскет, а другой эротоман, один скряга, а другой расточитель, один кончает жизнь самоубийством, а другой без шарфа и калош не выйдет даже и в сухую погоду – эти вопросы оставались в психиатрии без ответа.

Причины этих неудач, помимо перечисленных, укрывались в схоластичности самой психиатрии, а также и в том, что психиатрия создавалась по преимуществу людьми особой психической структуры, склонными к материалистическому воззрению на природу человека. С первых же дней своего существования, психиатрия ставила форму выше содержания, личности противопоставляла физический организм, и в результате выходило: не психиатрия для человека, a человек для психиатрии.

Понятие «нормы» и оценка личности безумца с психиатрической точки зрения. Общественное значение учения Мореля о вырождении. Ломброзо и его учение о преступности и вырождении. Результаты этого учения.

С течением времени задачи психиатрии расширились. Психиатрия делает попытку стать не только отраслью медицины, но и чем-то другим; она уже не ограничивается врачеванием «сумасшедших», но в большей степени занята вообще оздоровлением нашего общества, психофизический организм которого, по её мнению, грозил вырождением человечеству. Её влияние сказалось в публицистике, криминологии и педагогике, но сама психиатрия продолжала идти своим узким путем, не изменяя своего взгляда на природу человека. По прежнему мир в её глазах состоял из больных и здоровых, причем больными считались все уклонившиеся от «нормы».

Но что такое норма? – вопрос и по наше время очень туманный.

В факте существования тех норм отысканием и установлением которых занялась психиатрия можно усомниться. В вопросе о норме интересно мнение проф. Петражицкого[120]120
  Петражицкий, Лев Иосифович (1867–1931) – российский и польский учёный, правовед, социолог, философ, депутат первой Государственной думы. Петражицкий отрицал объективный, естественно-исторический характер общественных отношений. Содержание любого социального явления состоит не в объективном отношении, «оно существует реально в психике того, кто изучает его, переживает в данную минуту». Данный взгляд он применял при анализе самых разнообразных явлений – права, власти, идеала, наказания и т. п. Л. И. Петражицкий создал «эмоциональную» психологию и на этой основе отразил своё понимание социального мира. Показал ущербность натуралистического редукционизма. Особое значение он придавал роли эмоций как автономному, нормативному, доминирующему фактору социального поведения.


[Закрыть], утверждающего, что не только правовые нормы, но и все прочие, как-то нравственные, этические и эстетические и т. п. нормы представляют ни что иное, как эмоциональные фантазмы или эмоциональные проекции, существование которых обусловлено эмоционально-интеллектуальными процессами. Это, пожалуй, единственное не условное объяснение всех действий и поступков людей. Попытки же провести какую то пограничную черту, которая отделяла бы: «нормального» человека от «ненормального» не могут претендовать на научное решение вопроса.

Явления физического или психического «недомогания» представляют собой то, что характеризует, по терминологии проф. Петражицкого, так называемые, «нормативные факты» которые суть ни что иное, как явления преходящие, исчезающие и не оставляющие часто и следа после своего исчезновения. Такие «нормативные факты» не создают, а уничтожают «нормы», по мнению проф. Петражицкого. Смешение «нормативных фактов» с «нормами» замечается в разных науках, и подобное определение понятия «нормы» в понимании многих авторов проф. Петражицкий называет очень мягко плеоназмом, хотя это попросту – болтовня.

Психиатрия же ограничилась решением этого вопроса о норме в духе юристов старой школы, и монополизируя право устранять из общества всех уклонившихся от «нормы», совершенно забыла, что она работает не в интересах науки, а в интересах церкви, государства и ближайших родственников «ненормального человека» у которого «правила поведения» и «императивы» не соответствовали «правилам поведения» и «императивам» окружающих его лиц.

Было время, когда нарушители установленных норм и «враги» церкви и государства предавались всевозможным казням, затем наступило время, когда казни заменила тюрьма, а теперь мы приближаемся к тому времени, когда психиатрическая больница заменяет тюрьму. Надо надеяться, что со временем не будет ни того, ни другого, ни третьего. Но существование трагедии человеческого духа всё же останется. И нельзя отрицать того, что ближе всех к этой трагедии человеческого духа стоит психиатрия. Выше я уже указал на отношение ее в истории к этой трагедии. Каково же её отношение в настоящее время?

Рассмотрим прежде всего отношение к этим неправоспособным членам общества со стороны психиатрии, как науки.

Всем известно, какую огромную роль сыграло учение Мореля «О вырождении»[121]121
  Вырождение, по Морелю – «болезненное уклонение от первоначального типа», которое передаётся по наследству и склонно прогрессировать. При этом дегенерат становится не способен выполнять свои социальные функции в связи с всё более глубоким нарушением интеллекта. Дегенераты очень часто имеют характерные физические признаки – «стигматы»: асимметрию лица и черепа, неправильную форму ушей, страбизм, расщепление нёба, деформации зубов, «готическое» или плоское нёбо и синдактилию.
  Морель в процессе дегенерации выделял 4 поколения, для которых характерны:
  1-е поколение: «нервный» темперамент, нравственные пороки, склонность к нарушению мозгового кровообращения («мозговым приливам»);
  2-е: апоплексия, алкоголизм, неврозы (в понимании Б. О. Мореля, к ним причислены эпилепсия, истерия и ипохондрия);
  3-е: собственно душевные болезни, суицид, социальная несостоятельность;
  4-е: интеллектуальные, моральные и физические нарушения: в том числе умственная отсталость, лат. dementia praecox и кретинизм. – Примеч. ред.


[Закрыть] не только в психиатрии, но и в публицистике.

Причины такого незаслуженного успеха имели свои исторические и психологические основания. Морель сыграл роль примирителя между обществом так называемых «нормальных людей» и нарождающимися новыми психическими организациями, число которых росло вместе с ростом культуры и цивилизации.

Общество нормальных людей было напугано шествием всё увеличивающихся армий тех людей, образ и подобие которых не соответствует образу и подобию нормальных людей. С одной стороны, наполняя душу нормального человека смятением и ужасом росло число так называемых неврастеников, истериков, самоубийц и тех, кого боль жизни невольно превратила в алкоголиков, морфинистов, эротоманов, курильщиков и т. п.; с другой стороны, прокладывая дорогу в царство грядущего – шествовали революционеры, реформаторы, мистики, фанатики, энтузиасты и «безумные» мечтатели – все неуравновешенные в психическом отношении.

Внутренний мир этих людей никогда не исследовался, но это вина уже не одной психиатрии.

Никто не виноват в том, что у нас есть много всевозможных историй как «наук», но нет истории человеческой совести, с помощью которой мы могли бы, оставляя в стороне патологию, дать более верное объяснение всем явлениям человеческого Духа.

Общество, конечно, не могло примириться с теми противоречиями и загадками, какие существовали в природе человека. Когда же появился Морель, он сразу завоевал симпатии нормальных людей, а его учение «О вырождении» послужило удобной лазейкой, через которую эти люди вышли с сияющими лицами, уверенные, что проблема зла решена и решена к тому же очень просто.

Чего же проще, как не записать всех угрожающих общественному порядку и личному спокойствию в списки дегенератов, предварительно справившись с их родословной, как это сделал Морель, а позднее и его ученики, склонные всё исключительное относить за счет дегенеративной наследственности.

Но подобный взгляд был не нов, ещё Моисей в книге «Исход» пророчествовал: «Наказывающий вину отцов в детях и в детях детей до третьего и четвертого рода». Пророк Иезекииль тоже не отрицал наследственности говоря: «Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина». Иисус же, сын Сирахов говорил в «Книге премудрости» «Дети грешников бывают дети отвратительные и общаются с нечестивыми. Наследие детей грешников погибнет, и вместе с племенем их будет распространяться бесславие».

Надо ли говорить, что вырождение человеческого рода и не шло никогда по тому пути, который наметил Морель со своими учениками. Произошло это совсем не потому, что вырождения не существует, а просто потому, что в основу своего учения им был взял ложный принцип (о преобразовании видов[122]122
  По-видимому, учение Мореля «О вырождении» создалось под влиянием плохо усвоенной теории Дарвина «о происхождении видов». – Примеч. автора.


[Закрыть] путём наследственного помешательства), принцип не исправленный ещё и позднейшими исследователями в этой области.

Но, если Морель и его ученики впали в крайность, относя к дегенерации, a нередко и к сумасшествию (напр., паранойя) культурные, но неуравновешенные во психофизическом отношении группы людей, то Ломброзо впал в другую крайность, отнесся к явлениям той же самой дегенерации совершенно противоположный видовой тип преступника.

Последователь Галля, впоследствии криминолог и создатель антропологической школы уголовного права, Ломброзо пользовался вниманием помимо психиатров и со стороны некоторых юристов, отдавших предпочтение его школе перед классической школой уголовного права, школе, которая, несмотря на это признание, не подходила к условиям нашей государственности.

Произведя свои антропологические исследования над преступниками, Ломброзо пришёл к мысли, что вырождение и преступление – явления одной общей природы человека. Свои антропологические типы Ломброзо стремился отыскать в соотношениях преступления с физическими признаками преступника. Для этого им была использована статистика, которая еще более укрепила его во мнении, что преступность есть явление не приобретенное, но врождённое, следовательно, преступник представляет собой явление ненормальное, болезненное. Здесь влияние Галля и Мореля довершили его работу, и таким образом, основываясь на каких-то гиппократовых чертах лица, и сдабривая свои наблюдения статистикой, этой палкой о двух концах, способной сделать чёрное белым, – антропологическая школа уголовного права, хотя и не приобрела патента на право существования, но, тем не менее, ее влияние отражается на психиатрических экспертизах в нашем судопроизводстве.

С точки зрения такой науки, представителями которой являлись Морель и Ломброзо, все исключительные явления человеческого духа считались, как я уже говорил, равноценными дегенеративными явлениями, а различные идейные течения, индивидуальные и общественные настроения, не гармонирующие с установленным укладом жизни нормальных людей, рассматривались, как патологические случаи или умственные эпидемии.

Становясь предметом врачевания, человеческая личность обезличивалась, но украшалась каким-нибудь психиатрическим ярлычком. В глазах психиатра уже не существовало ни страдальцев за мировую скорбь, ни пророков, ни революционеров, ни идеалистов, ни мистиков, ни мудрых, ни глупых. Всё, что было по своей природе исключительным подвергалось исследованию не с психологической точки зрения, а с психопатологической. Вопрос же о ценности человеческой личности, о ценности всех душевных переживаний не поднимался в психиатрии, да и не входил в её программу, так как подобный вопрос был бы для всех психопатологов ничем иным, как жупелом или, в лучшем случае, парадоксом.