Текст книги "Слава. Звёздный посланник"

«Представляю, каков сейчас мандраж у наших на «Соргаме» и «Урале»! Такого месива тут, у планеты, видать, давно не было. Хорошо, что я успел сделать так, что все деньги пойдут на карту Наташи, мою они точно заблокируют… если я останусь жив. Итак, бежать, не грохнув Борана, нельзя. Значит… Значит, надо драться и убить Борана! Выбор-то невелик… по крайней мере, теперь я знаю, где эта скотина сидит – он в «Храссе». – Слава усмехнулся и сверился с часами – до конца отпущенного ему времени осталось пять минут. «Итак, если я даже и погибну, Боран будет убит. А значит, девчонки сделают то, что нужно для дела. Земля окажется прикрыта. Леру зря оставил на корабле…» У Славы заныло сердце – если погибнет он, значит, погибнет и Лера. И поделать нельзя было ничего…

Он еще раз определился в пространстве – «Храсс» висел за густой цепью мин. Три остальных линкора тихонько двигались с разных сторон, как будто загоняя живой корабль на минное поле. А может, и действительно загоняли…

«Бить корабли Алусии мне нельзя! – рассуждал Слава. – А может, как раз на то и расчет? После того как я уничтожу сколько-нибудь кораблей Федерации, обратного пути не будет – стану врагом на всю жизнь. Одно дело убить частное лицо, пусть даже и такое высокопоставленное, а другое – открыть боевые действия против государственного флота. Первое можно списать на личные неприязненные отношения, на дела бизнеса, но вот второе… Итак, цель – «Храсс». Не стоит обращать внимания на выстрелы с государственных кораблей».

Слава тихонько двинул корабль вперед, подводя к границе минного поля.

Шары диаметром с хороший флаер висели в космосе как елочные игрушки, блестя в лучах звезды серебряными боками. Из корабля они не казались опасными, однако каждый из них был мощнее, чем несколько ядерных бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки, – это Слава знал точно. Орудийные порты Шаргиона скрывали толстые мембраны, так что снаружи не было видно и следа от тоннелей, в которых ждали своего момента три чудовищных мегабластера последнего поколения.

Слава уже определил для себя тактику боя и выполнял намеченное. Пока все шло, как задумано.

Подведя Шаргион к краю минного поля, Вячеслав словно задумался, что ему делать, – и вдруг резко стартанул в сторону «Храсса». Первые мины, которых коснулся корабль, взорвались с ярчайшей белой вспышкой, высвободив чудовищную энергию, частично поглощенную, а частично отраженную покрытием корабля. Тут же открыли огонь те линкоры и крейсеры, которые стояли настороже у него за кормой, и в Шаргион плеснула целая река белого огня.

Мгновенно температура корабля превысила критические значения, отчего в некоторых местах его обшивки начался процесс разрушения. Если сравнивать с человеком – кожа стала слегка облезать, как у человека, обожженного солнцем на пляже. Это было еще не опасно, если бы только вовремя уйти из-под тяжелейшего удара бластеров! Но корабли цепко держали своего живого собрата в перекрестии прицелов, и Слава понял, что еще несколько минут такого обстрела, и Шаргиону придет конец. Это можно было сравнить с перееданием, как если бы кто-то заталкивал в глотку и утрамбовывал рукой кучи сытнейших бифштексов. «Желудок» когда-нибудь все равно не выдержал бы и лопнул.

Шаргион сделал несколько «плевков», но это не помогло – нагрузка от взрывов мин и ударов бластеров оказалась слишком велика.

Когда корабль выбрался из минного поля, проутюжив его своим перламутровым телом, вид его был плачевным – обшивка почернела и висела лохмотьями, от перламутра не осталось и следа, местами зияли глубокие раны, открывающие багровую плоть корабля.

Корабль испытывал сильнейшую боль, такую, что ее с трудом переносил даже Слава. Но землянин упорно двигал звездолет в сторону «Храсса», так и не открыв мембраны орудийных портов. В тот момент, когда взорвалась последняя мина с антиматерией, невольно освободив дорогу пушкам «Храсса», тот ударил по Шаргиону сразу из трех орудий, добавив повреждений подбитому кораблю.

Накопители Шаргиона не справлялись с таким потоком энергии, не успевали сбросить лишнее в космос – кроме четырех линкоров в битве участвовали еще и тяжелые крейсеры, каждый из которых по мощности был равен по крайней мере половине линкора.

«Желудок» Шаргиона «раздулся» от такого количества пищи. Слава отчетливо ощущал боль и то, что переполненные накопители в любую секунду могут взорваться и убить корабль. Но он уже был рядом с вражеским линкором и, собрав все силы, все резервы, так «плюнул» в «Храсс», что тот замер в космосе, как бесполезный кусок металла, мертвый метеорит или планетоид. У него выключились все приборы, отрубились генераторы защитных полей и питание мегабластеров.

И тут пришло время пустить в ход мегабластеры Шаргиона.

Мембраны раскрылись, сдирая с себя куски обгоревшей плоти, засветились, разгораясь, огромные «глаза», направленные прямо на врага.

Удар по не защищенному полями линкору обладал такой силой, что потоки энергии, выпущенные из бластеров, пробили «Храсс» навылет, проделали в нем тоннели, сквозь которые стали видны звезды Млечного Пути. Слава, скрюченный от боли Шаргиона, слегка сдвинул угол удара бластеров, переместив их чаши за убитым линкором, и длинные белые «мечи» рассекли линкор на части, засветившиеся красным расплавом. Впечатление было такое, будто кто-то взял огромный резак и располосовал металлический шар на несколько частей.

Эти части медленно разошлись в пространстве, и потом в космосе произошел такой взрыв, который затмил все, что Слава видел до сих пор, – казалось, что взорвалась небольшая звезда. Видимо, каким-то образом сдетонировали боеприпасы линкора, а может, взорвались двигатели. В любом случае волна энергии имела такую силу, что Шаргион уже не смог справиться, и один из накопителей рванул, проделав в корабле громадную рану, как будто кто-то откусил от него двадцать процентов тела. Уже теряя сознание, Слава скомандовал кораблю прыгнуть в подпространство – куда угодно, лишь бы уйти из-под ударов оставшихся кораблей.

Включились маршевые двигатели – они находились глубоко в корабле и не пострадали при ударе, а энергии второго накопителя с лихвой хватало для активирования всех механизмов и приборов. Корабль, вздрагивая от боли, корчась в судорогах, нырнул в черную тьму и через секунду вынырнул в непонятном месте, где не было видно ни одной звезды. Еще нырок – снова выход из подпространства, какие-то звездные скопления, звезды… Слава, почти теряющий сознание от страшной боли, приказал выбрать звезду с желтым светом – наиболее приближенную по спектру к Солнцу, и двигаться туда. Еще два нырка, и корабль, обожженный, полуразрушенный, завис над большой планетой, превосходящей Землю раза в полтора.

Теперь Вячеслав позволил себе потерять сознание.

Очнулся он от рывков, толчков, тряски. Посмотрел вокруг – стены тоннеля почему-то качались, а прямо перед глазами маячила чья-то голая спина. Он не сразу сообразил, что его куда-то тащат на плече, а когда сообразил, понял, что это Лера несет мужа прочь из рубки Шаргиона. Слава пошевелился и попросил:

– Все, все… опусти меня на пол!

Лера молча повиновалась, и Вячеслав встал, опираясь на одну из стенок галереи. Его тут же вырвало, и несколько минут он не мог успокоиться. Потом утерся и спросил:

– С тобой все в порядке?

– Со мной-то все, – грустно ответила Лера, – я уже думала, тебе кранты. Не могла тебя поднять. Ты весь в желто-зеленых кровоподтеках, от шорт одни лохмотья висят. Считай, голышом стоишь. Похоже, досталось тебе крепко. Система обеспечения отключилась, мозг Базы молчит, и, чувствуешь, воздух стал нехорошим? Затхлым каким-то. Пахнет падалью или как в комнате у больного человека. Что там случилось снаружи? Можешь мне вкратце сказать?

– Лер, сейчас не до того, но вкратце – я уничтожил «Храсс» вместе с Бораном. По крайней мере, надеюсь на это. Но они нас крепко приняли – четыре линкора, десять тяжелых крейсеров по типу «Хеонга», с сотню легких и средних. Я не верю даже, что Шаргион выдюжил. Такое и для него слишком. Пошли на Базу, только помолчи пока – мне надо пообщаться с кораблем.

Слава, пошатываясь, побрел к рубке Базы, до которой идти было не менее двух километров. Он попробовал вызвать гравиплатформу, но никто не появился – механизмы, похоже, не работали. Под ногами вяло копошились граны, и, как он заметил, многие были неподвижны или вообще лежали вверх брюхом. Его охватило отчаяние – неужели все? Неужели этот великолепный корабль погиб – по воле людей, по его воле? Землянин не хотел в это верить. Такого просто не могло быть. Вставала и другая проблема – если корабль погиб, то он не сможет очищать воздух, не сможет поддерживать целостность мембран – так что скоро космический холод ворвется внутрь, и они погибнут. Или же задохнутся среди продуктов разложения тела корабля.

Вячеслав уже в который раз попытался связаться со звездолетом – и в очередной раз не получил отклика: корабль или умер, или находился в таком глубоком болевом шоке, что не мог нормально функционировать.

Слава выдохнул воздух, который держал в груди во время попытки наладить связь, и снова задумался. У них было одно спасение – флаер в порту и десантный корабль Борана.

– Лер, нам надо в порт, боюсь, что Шаргион умер. Там ведь два корабля стоят – в крайнем случае, в них отдышимся. Можно будет спуститься на планету и попробовать там выжить. Здесь точно гибель.

– Нет порта. Вернее, есть – но кораблей нет. Груды металла. Когда рвануло, видно, достало и до порта – часть обшивки, часть Базы, все пошло прахом. Погибла и часть керкаров – осталась примерно половина, около семидесяти. Граны успели заблокировать дыры, прежде чем весь воздух вылетел в пространство, но ни мозг Базы не работает, ни система обеспечения. Я тебе уже говорила. Не знаю, что делать.

– Плохие новости, – Слава кашлянул и сплюнул сгусток крови из разбитого рта, – корабль не отвечает, флаеров нет. Похоже, наступает последний парад, а, подруга моя боевая?

Он усмехнулся и подмигнул Лере, у которой из глаз покатились слезы.

Девушка обняла Славу и, всхлипывая, сказала:

– Зато мы вместе. Все равно вместе. Только страшно как-то… ни детей не нажила, ни дома. Как там девчонки без нас, как мама, папа, Коля… жалко, что не увидим племянника, Славку!

Она еще сильнее заплакала, а Слава обнял жену за плечи и снова попытался связаться с кораблем. На этот раз ему показалось, что Шаргион шевельнулся в ментальном пространстве, как будто выходил из тяжелого сна или обморока.

– Тихо! – неожиданно резко приказал он, и Лера вздрогнула, остановившись на полувсхлипе. – Вроде как корабль жив! Он откликается, только очень слабо. Ему больно, ему плохо, ему требуется материал для постройки! Вода, вода для генераторов! И химические элементы для восстановления корпуса! Я попробую посадить его на планету. Гравигенераторы пока работают, это точно. Иначе мы сейчас летали бы по всему коридору, как мыльные пузыри. Сядь на пол – сейчас начнем спуск! Боюсь, что приземление окажется жестким.

Приземление было не просто жестким – Шаргион, как громадный болид, пронесся через небо чужой планеты и, пробороздив джунгли, свалив несколько сотен гигантских деревьев, похожих на секвойи, плюхнулся краем диска в большое озеро, подняв волну и перемешав чистые голубые воды с грязью. Последним усилием своих разряженных, пробитых батарей он открыл выход для Посланника и затих, впав в кому.

Корабль был жив, но для его восстановления требовались многие месяцы, а то и годы. Он медленно всасывал в себя воду озера, а граны, едва шевелящиеся, полумертвые, начали заглатывать землю, камни и волочить их внутрь корабля. «Пауков» осталось тоже немного – для их воспроизводства нужно было восстановить накопители, чтобы туда попала энергия, а для этого в организме Шаргиона должна была оказаться вода, необходимая ему для различных процессов и улетучившаяся при взрыве в космосе. Процесс шел, но медленно, при таких темпах дело могло затянуться на сотню лет.

Корабль глубоко погрузился в планету, ушел в почву на две трети, так что открытая им шлюз-мембрана оказалась над поверхностью планеты, на высоте, достаточной для того, чтобы экипаж мог спрыгнуть вниз.

Вот только спрыгивать пока было некому – при тяжелом приземлении Слава и Лера получили такие ушибы, что потеряли сознание как минимум на пару часов. Керкары как многоножки пострадали от удара меньше, хотя и среди них имелись ушибленные и побитые.

Они взяли своих командиров на руки и вытащили через небольшое отверстие в мембране – то ли у Шаргиона не хватило энергии, чтобы открыть мембрану на полную, то ли он специально не стал открывать его широко, чтобы не подвергать своего Посланника и экипаж излишней опасности – мало ли что там делается на планете. В любом случае в проход могли протиснуться только один человек или керкар, двое сразу уже не пролезли бы.

Во время приземления отключились генераторы гравитационного поля, и разумные многоножки сразу почувствовали затруднения при передвижении – сила тяжести была как минимум на четверть больше, чем земная. К земной они уже привыкли, но сила тяжести на этой планете слегка придавила керкаров, как будто на каждого воина взгромоздили по мешку с землей. Впрочем, это не сильно повлияло на скорость их движения – в телах многоножек таился огромный запас сил, и тела командира и Леры споро вынесли из Шаргиона, а затем уложили под высокое дерево, на сухую площадку. Возле них выставили пост с лучеметами и копьями, похожими на мечи с длинной рукоятью – любимым оружием керкаров, без которого они не появлялись «на людях».

Представить себе воина-керкара без этого копья было невозможно, все равно как мужчину без мужского достоинства. Никакие лучеметы, никакие приспособления цивилизации зеленых не смогли заставить их отказаться от древнего оружия. И теперь они застыли с этими копьями возле людей как изваяния из белого мрамора.

Слава открыл глаза от того, что ему что-то лилось на голову. Он отмахнулся и попал по чему-то ойкнувшему, окончательно очнулся и увидел перед собой лицо Леры с зажатым глазом.

– Вот ты звезданул! Ни фига себе! Теперь фингал будет! Аж искры из глаз посыпались!

– Прости… – Слава хрипло откашлялся и осмотрелся, – он лежал под огромным деревом, крона которого кончалась где-то на высоте девятого этажа, а ствол был таким объемным, что землянин никак не мог определить его толщину. Рядом стояли керкары, они радостно трещали и щелкали жвалами. Один на языке зеленых сказал:

– Ты жив, командир! Мы рады! Это хорошая планета – тут много дичи. Хочешь поесть? – Керкар протянул Славе кусок окровавленного мяса на большом зеленом листе.

Слава начал раздумывать, в какие слова облечь свой отказ грызть кровавое мясо, чтобы не обидеть дарящего, когда неподалеку послышался яростный стрекот, и землянин увидел, как многоножки волокут человека, сдавленно стонущего и вращающего вытаращенными от ужаса глазами.

Слава отстранил лапу керкара с мясом, поблагодарил его и сказал, что пока некогда есть – надо заняться воинским делом. Керкар согласно стрекотнул в ответ – само собой, воинское дело прежде всего, особенно для командира!

Человека подтащили к Славе с криками:

– Двуногий! Убить двуногого! Смерть двуногим!

Слава вскочил, если можно так сказать, вернее, с трудом поднялся, пошатываясь и опираясь на ствол дерева, и приказал на языке керкаров:

– Оставьте его! Не трогайте! Никого из разумных не убивать без моего приказа – ни двуногих, ни многоногих! Повторите приказ!

Керкар-сотник повторил приказ и отсалютовал копьем. Затем многоножки отошли в сторону и занялись трапезой – переключались они с дела на дело мгновенно, как будто забывали о происшедшем минуту назад. Эта способность всегда была им присуща, и Слава иногда ей поражался – вот только что какой-нибудь керкар в ярости махал копьем, а через несколько секунд он уже был тих и спокоен, как камень.

Слава посмотрел на того, кого они приволокли, и присвистнул – это оказался мужчина лет двадцати – двадцати пяти, практически обнаженный, не имеющий на теле ничего, кроме яркого цветного пояса. Он был холеным, ухоженным, ногти на руках и ногах обработаны. На теле практически не имелось волос – такое впечатление, что их выщипали специально, а может быть, их не было от природы. Глаза оказались подведены, как у представителя сексуальных меньшинств – тени, румянец на щеках, местами стертый. Пленник с ужасом смотрел на захватчиков и молчал. Молчали и Слава с Лерой, не знали, как с ним говорить. Местного языка они, само собой, не знали.

Слава задумался, потом подозвал сотника:

– Мне нужны мкар и медицинский робот. Сможешь попасть в корабль и принести? В рубке Базы, рядом с креслом командира. Там, в нише.

Керкар окинул взглядом вход в корабль, расположенный на высоте в полтора человеческих роста, и коротко прострекотал команду. Два воина метнулись к невысоким деревьям и начали вырубать что-то вроде длинных шестов.

Слава присел к дереву, оперся на ствол и стал дожидаться, когда многоножки выполнят команду. Голова кружилась, но он не позволял себе расслабиться. Скоро медицинский слизняк его подлечит, через мкара они выучат язык аборигена и узнают наконец, куда попали…

Глава 8

Голова кружилась, из чего Слава сделал вывод, что досталось ему крепко – вначале схватка с охранниками лже-Борана, потом он принял на себя все муки Шаргиона, сжигаемого заживо боевыми кораблями, а потом врезался головой в стену при посадке звездолета на планету. Так что без медицинского слизняка было не обойтись, конечно, если он хотел быстрее восстановиться. Лера выглядела получше, если не считать здоровенного фингала, расплывающегося под левым глазом, – его рук дело!

Слава поморщился, посмотрел на жену и негромко сказал:

– Лер, прости, что я тебя стукнул. Я же ничего не понимал, был все еще в бою – чего-то мерещилось, от кого-то отбивался. Простишь?

– Нет тебе прощения, – улыбнулась она, – мстя моя будет страшна. Вот поздоровеешь и станешь отрабатывать в постели по полной! И не отлынивать!

– Да я в общем-то не возражаю… только вот поздороветь надо. У меня такая гематома слева – дотронуться больно. Как бы трещины в черепе не было.

– Ты не пугай! – нахмурилась девушка. – Мне не хотелось бы остаться тут или где-либо еще одной – без тебя! Будешь отлеживаться, пока не выздоровеешь! Ни шагу отсюда! Я сейчас скажу, чтобы керкары сделали какой-нибудь шалаш, навес. Не дай боже, дождь пойдет – где будем прятаться? Лежи, я сейчас! – Лера наклонилась к Славе и поцеловала его в губы, погладила по плечу. Он похлопал ее по голому бедру и перевел взгляд на пленника, так и сидевшего на пригорке в пяти шагах от них.

Пленник внимательно смотрел на Леру и Славу, переводил взгляд с одного объекта на другой, и на его лице проступало явное удивление. Слава тоже начал рассматривать аборигена. Он отметил, что парень неплохо сложен – довольно пропорциональный, стройный, крепкий, хоть и невысокий. Строение тела ничем не отличается от человеческого – руки, ноги, глаза. Волосы завязаны сзади в хвостик средней длины – сантиметров двадцать, а накрашенные глаза слегка потекли, видимо, краска была не очень стойкой.

Он почему-то напомнил Славе героя из фильма «Пираты Карибского моря» – капитана Джека Воробья. Вначале Вячеслав не мог понять, почему вспомнил этого персонажа, потом догадался: глаза накрашены, как у Джека. Вячеслав хохотнул про себя, тут же скривился от головной боли, и его снова чуть не вытошнило. Успокоившись, продолжил осмотр «языка».

Руки парня были довольно нежные – как женские, хотя и мускулистые. Если руки Славы напоминали больше лопаты – здоровенные ладони, запястья, перевитые венами, предплечья как из перевитых канатов, то этот парнишка больше походил на офисного работника, регулярно посещающего спортзал и поддерживающего себя в хорошей форме. Пояс на его талии был сделан из витых нитей – часть из них оказалась золотыми, часть красными. Возможно, это что-то обозначало.

Больше на парне ничего не имелось – никакой одежды. Самое интересное, что пленник не чувствовал себя от этого ущемленным – казалось, он привык к «обнаженке» и не испытывает ни малейшего неудобства от того, что его разглядывают посторонние. Слава знал некоторые народности на Земле, по понятиям которых, если с мужчины прилюдно содрали штаны и все увидели его зад – он должен был повеситься от стыда. А этот спокойно сидел, время от времени почесывался.

Слава опять осторожненько хмыкнул, улыбнулся. Пленник заметил его улыбку и тоже несмело улыбнулся – похоже, уже освоился в плену, только с опаской поглядывал на керкаров, молчаливыми статуями стоявших рядом, да, как ни странно, на Леру, которая показывала многоножкам, как надо сооружать пионерский шалаш.

Слава удовлетворился осмотром, но не пришел ни к какому выводу. Больше всего этот парень напоминал ему дорогостоящего раба, сбежавшего от хозяев, и притом – совсем недавно. Недавно, потому что с него еще не сошел лоск, приобретенный в богатом доме, даже краска вокруг глаз осталась прежней, только слегка размылась.

Керкар с мкаром и медицинским слизняком появился минут через сорок – попасть в высоко расположенную дырку мембраны было не так просто. Он положил мкара и робота рядом со Славой, и тот, нажав красную кнопочку слизняка, активировал его и посадил себе на голову – на гематому. Слизняк тут же начал ползать, запустил в больное место пучок нитей.

Пленник с ужасом следил за манипуляциями землянина, а когда тот поманил его к себе, замахал руками и попятился. Тогда Слава кивнул керкарам на пленника и приказал тащить его пред свои светлые очи. Потом сел, взял мкара, и когда парня подтащили, посадил «паучка» к нему на затылок. Парень вздрогнул и, подвывая, завис в лапах керкаров, как сломанная кукла.

Через минут десять мкар отпал, сложив лапки, как дохлый жук, и Слава обратился к пленнику на языке зеленых:

– Хватит верещать! Никто тебя не тронет – нам нужна информация, а не твои драгоценные гениталии! Заткнись, тебе говорю! Ну что ты как баба воешь!

– Бабы не воют! – удивленно сказал пленник, как-то сразу перестав ныть. – Им вообще воинским каноном запрещено выражать свои чувства – это считается неприличным. Если только в постели не сдерживаются, но тут другое дело. А так – совсем даже не воют! Вы кто такие, откуда? Что это за чудовища? И вообще – на каком языке я говорю? Как вы меня ему научили?

– Сам ты чудовище, придурок! – граммофонным голосом сказал керкар, стоящий рядом. – Я тебе ползадницы сейчас отхвачу, тогда узнаешь, как воина называть чудовищем! Двуногая дрянь!

– Тише, ты! – на языке керкаров остановил его второй охранник. – Командир-то тоже двуногий, ты оскорбляешь его честь! Он вообще может приказать тебе совершить самоубийство за такие слова! Проси прощения у командира!

– Извини, командир Слава, – виновато сказал первый керкар, – я не хотел обижать всех двуногих. Ты же знаешь, какими бывают двуногие зеленые, вот я и сорвался.

– Прощаю. Служи дальше, – усмехнулся Слава, – прошу вас обоих не вмешиваться в разговор. Я буду вести допрос пленника, так что не прерывайте нас.

– Конечно, командир! – Оба керкара отдали воинский салют, взмахнув своими копьями так, что те просвистели над головой, как лопасти вертолета. Пленник вжал голову в плечи, поглядел на конвоиров и снова уставился на Славу, ожидая ответа на свои вопросы.

Слава начал думать, как лучше сформулировать вопросы, пока думал, подошла Лера и уселась рядом с мужем. Пленник тут же опустился на колени, уперся головой в землю, так, что его голая задница поднялась к небесам, как ствол экзотического орудия, и скороговоркой сказал:

– Простите, госпожа, что я без вашего ведома обратился к вашему мужчине! Надеюсь, вы меня не будете сильно наказывать!

– Хм… а чего я должна тебя наказывать? – удивилась Лера. – Ну обратился и обратился. Он тут главный, так что правильно обратился. А я его жена. Его женщина.

– Он – главный?! Как такое может быть? Как это вы – его женщина?! Он – ваш мужчина! Вы надо мной шутите? – Пленник был растерян и потрясен до глубины души, он реагировал совершенно неподдельно, и Слава с Лерой недоуменно переглянулись – что-то было не так…

– Начнем заново, – пожал плечами Слава. – Лер, может, ты допросишь? Что-то он странно на меня реагирует. Кстати, и на тебя тоже. Но тебя он боится, а меня ни во что не ставит. Даже досадно! – Слава хохотнул и лег на травку, наслаждаясь покоем и отсутствием боли – слизняк купировал болевые ощущения и подстегнул регенерацию. Теперь выздоровление было делом немногих часов, а не дней.

– Как тебя звать? Кто ты такой и откуда взялся в лесу? – строго спросила Лера, входя в образ следователя.

– Мое имя Орланд, я принадлежу клану Зерехт. В лесу я уже двое суток, после того как сбежал от порки. Моя госпожа погибла в ритуальном поединке, ее вызвала Повелительница клана. Госпожа любила меня и отдавала мне предпочтение, не желала, чтобы другие женщины мной пользовались. Глава узнала об этом, и у них произошел крупный разговор, после которого та вызвала мою госпожу на поединок. Формально это был поединок за главенство в клане, и госпожа не могла отказаться. Та ее убила в бою на мечах. Я же должен был понести наказание – скорее всего, мне грозила порка, а я боюсь боли, потому и сбежал в лес. Теперь страшно возвращаться, так как меня накажут еще сильнее. А я так любил свою госпожу… она всегда говорила, что мы с ней убежим далеко-далеко, туда, где женщины могут брать в пару мужчину и не делиться им с другими женщинами. Вроде есть такая страна где-то на севере. Только мне кажется, она заблуждалась. Хотя… если судить по вашему поведению… может, вы как раз оттуда?

– Может быть, – сухо усмехнулась Лера, – сейчас мы представим, что я ничего не знаю об этом мире. Типа – игра такая. А ты расскажешь все, что знаешь об этой планете. Хорошо?

– Хорошо… – нерешительно согласился парень, – только скажите мне, госпожа, а что такое планета?

Лера коротко глянула на Славу и подняла глаза к небесам – рухнуть из сверхразвитой цивилизации прямо в раннее Средневековье, да без денег, да с голыми задницами, не зная ни обычаев, ни языка, – что может быть гаже? Только задохнуться в мертвом корабле…

Допрос «языка» затянулся на долгих два часа. Впрочем, они пролетели совершенно незаметно.

Итак, в наличии имелся мир под названием… мир! Но если произносить на местном языке, звучало так: Геранг. Как и все подобные Земле планеты, эта имела различные природные пояса. Отличие от Земли заключалось в том, что здесь не существовало ледяных областей – видимо, планета еще находилась в том периоде развития, когда она не успела остыть, как Земля.

Большую ее часть покрывали леса, еще часть – прерии, часть была под океаном – какого он размера, земляне не смогли понять. Как не смогли понять, каково население планеты.

О переписи населения тут, ясное дело, никто не слышал, и точных карт городов и весей тоже не имелось. Вся территория, пригодная и не очень пригодная для проживания, была поделена на владения кланов, имевших социальное устройство, среднее между японскими самурайскими кланами и средневековыми европейскими родами.

Но самое главное, что поразило Славу с Лерой, – тут царил жесткий, непререкаемый, абсолютный матриархат. Без вариантов – женщины являлись главными в этой цивилизации, а мужчины находились на ролях неких производителей.

Более того, мальчики рождались редко, примерно один на сотню-две женщин, а то и реже – никто не мог сказать точно. Это был или какой-то генетический сбой, или же… специально культивировавшаяся особенность здешней расы. Как только рождался мальчик, его уносили в лагерь для мужчин, где опытные наставники из числа стариков начинали выкармливать и воспитывать ребенка, растить будущего производителя клана.

В каждом клане насчитывалось несколько десятков тысяч женщин – примерно тысяч пятьдесят, а может, сто. А может, и больше – для темного парня, такого, как Орланд, все было едино – пятьдесят, сто тысяч или триста. Он особо не интересовался тем, что творится в мире. Его задачей являлось как следует ублажить женщину, к которой его привели в гостевой домик, а что получалось из встречи, был ли ребенок и кто родился – оставалось неведомым.

Такой поступок, как бегство в лес, был для Орланда чем-то потрясающим, невероятным – это все равно как институтке дореволюционного Смольного убежать в тайгу, а может, даже более странно. Самостоятельно прожить здесь он не мог, это точно – оказался совершенно не приспособлен к жизни в лесу.

В общем, мужчины в этом мире существовали на положении рабов. Бесправные осеменители, не годные ни на что, кроме удовлетворения своих женщин и производства детей. Тех мужчин, которые не могли сделать ребенка, отделяли от остальных и использовали для утех. Но они ценились гораздо меньше, как поняли земляне, социальный статус этих мужчин был не выше статуса проститутки. Конечно, их не убивали – мужчина слишком редкостная животина, чтобы ее так просто убить, но отношение оставалось препоганым.

Мужчин могли продать на рынке во время встречи между кланами – покупать их имел право только клан, частному лицу держать мужчину в собственности воспрещалось. Мужчин могли обменять – чтобы не было близкородственных скрещиваний в одном клане. В конце концов, мужчин могли отнять, когда один клан шел войной на другой клан. За гибель мужчины от руки неосторожной женщины полагались очень крупный штраф или смерть.

Жизнь мужчины была неприкосновенна. Однако его могли в любой момент подвергнуть телесным наказаниям, что практиковалось очень часто, даже без причины – для профилактики, «чтобы мужчины знали свое место».

Устройство самого клана являлось строго иерархическим, примерно как в Спарте – почти с младенческих лет, как только девочка начинала держать в руке палку, ее учили воинским искусствам. К пятнадцати годам, когда женщина входила в зрелый возраст и ей позволялось иметь детей, из этих девочек вырастали безжалостные, сильные, жесткие вояки, по сравнению с которыми Сильмара, бывший капрал звездной пехоты, казалась розовым и нежным цветком. У женщин считалось постыдным проявление любых чувств – слез, плача, смеха, крика боли, – женщина должна была сносить все тяготы жизни молча, презрительно улыбаться и изводить свою будущую смерть ядовитыми шутками. Вот как выглядел образ идеальной женщины-воителя.

Фактически это был мир амазонок, и Слава припомнил, что нечто подобное в древние времена существовало на Земле, где-то в бронзовом веке. Впрочем, достоверных сведений не имелось, поэтому сказать точнее, как там у них, этих амазонок, все происходило, не мог никто.