Текст книги "Из жизни археолога. Байки, заметки, размышления"

Опасный автопилот

За прошедшие годы я проехал за рулем автомобиля и в кабине экспедиционного грузовика рядом с водителем десятки тысяч километров. Неудивительно, что за это время несколько раз попадал в различные ДТП, от легких столкновений до переворота машины. Но после лобового удара маршрутки с «Газелью» в Подмосковье с массой крови и погибшими, когда я попал в больницу со всевозможными травмами, появились осторожность и водительское благоразумие. Поэтому сегодня с некоторым недоумением вспоминаю свое юношеское безрассудство.

Например, показательный случай произошел в период организации Суворовской экспедиции, когда я выехал на юг Молдавии в поисках места для полевого лагеря. Хотелось найти удобную лесную поляну на берегу Днестра, чтобы без проблем купаться и ловить рыбу. Этот район был покрыт лесом и с высокого плато, где проходило шоссе и находились курганы, выглядел очень привлекательно.

Водителем экспедиционного ГАЗ-66 оказался разбитной парень с кишиневской окраины, известной своими полукриминальными традициями. Он был типичным представителем своей среды и сразу же дал понять, что с ним лучше не ссориться. Впрочем, мы быстро нашли общий язык, когда выяснили, что имеем общих знакомых в городе. Видимо, поэтому, когда свернули с шоссе и подъехали к лесу, он вытащил из-за сидения крупную канистру с домашним вином и предложил его попробовать. Я не стал отказываться, тем более что мы собирались заночевать в лесу. Вино оказалось очень хорошим, и, спускаясь по полевой дороге к реке, мы неоднократно останавливались и прикладывались к заветной емкости.

Увы, но найти место для лагеря у реки не удалось. Машина с трудом проезжала по едва видной дороге, петлявшей в довольно мрачных лесных зарослях. Здесь не было ни одной удобной для лагеря поляны. Местами в лесу стояли лужи, свидетельствующие о постоянном подтоплении. Кроме того, к вечеру появилось множество комаров и стало понятно, что они не дадут нам спокойно жить вблизи реки. Но самое главное заключалось в том, что разбитая дорога шла почти у кромки речного обрыва, внизу которого виднелись мрачные водовороты. Выглядывая из высокой кабины, я сообразил, что каждый день ездить сюда с людьми в кузове будет совсем не безопасно. Но когда уже прилично нетрезвый водитель с трудом разворачивал громоздкий ГАЗ, рискуя сорваться с обрыва в Днестр, я совершенно не испытывал беспокойства.

Утро в лесу: «Как мы сюда попали?»

Обратно мы выезжали по неизвестной дороге, ведущей круто вверх. Неожиданно она стала петлять у края огромного оврага. В этот раз из кабины я видел не быстро текущую внизу воду, а небо и лес на противоположной стороне. У осыпающегося края мы остановились еще раз, допили остатки вина, и вновь я невольно отметил, что навернуться в такой глубокий овраг очень даже реально, но опять не испытал даже тени волнения. Покончив с домашними запасами, мы решили выбраться к опушке леса и там заночевать. Не без труда уже в сумерках нашли подходящее место и въехали прямо в центр поросшей травой поляны. Я выскочил из машины и вытащил спальники из кузова. Развернув их, обратил внимание, что водитель сидит в кабине, положив руки на руль, и чересчур внимательно рассматривает лобовое стекло. Я его позвал. Безрезультатно. Когда открыл дверцу, с довольно приличной высоты мне под ноги рухнуло бесчувственное тело. Только тогда я сообразил, что последние километры водитель ехал на автопилоте, не очень ориентируясь во времени и пространстве. В таком состоянии лишь чудо и профессиональный автоматизм уберегли нас от кульбита в Днестр или сальто в овраг.

Утром, выбравшись из спальника, разбитной «мастер баранки» с удивлением осмотрел поляну и спросил: «Мы где?» Оказалось, что он совершенно не помнит, каким образом мы сюда попали!

От судьбы не уйдешь!

Приводя в порядок полевую документацию на базе Суворовской экспедиции в селе Оланешты, я обратил внимание, что почти все чертежи в различной степени залиты вином. Когда же художники принесли мне общий план «Единички» (кургана № 1), я не выдержал: следы порока – бурые винные пятна – буквально покрывали этот шедевр чертежного творчества! Я заявил Володе, художнику (выпускнику Кишиневской художественной школы), что оставляю его на базе до тех пор, пока он не переделает работу начисто и не избавит важный научный источник от следов своего безобразного поведения. До окончания этой работы ему было строго-настрого запрещено даже думать о вине, не то что его употреблять.

– Должен же в экспедиции быть хоть один чертеж без следов вашего пьянства! – не без пафоса сформулировал я основную идею.

Запуганный Володя малодушно согласился с поставленной задачей и с напускным энтузиазмом сразу же приступил к ее исполнению. Когда вечером я вернулся на базу, он торжественно пока зал мне сделанный чертеж. На совершенно чистом, новом листе миллиметровки были тщательно вычерчены все каменные конструкции и многочисленные захоронения самого большого в группе кургана. Проделанная работа впечатляла качеством и вызывала удовлетворение. Поймав мое настроение, художник слегка заискивающе поинтересовался:

– Ну а теперь я имею право выпить стакан вина?

– Теперь да! Заслужил!

Он тут же вытащил спрятанную под раскладушкой канистру, из которой честно не пил целый день, и с чувством выполненного долга наполнил до краев грязный граненый стакан. Медленно, смакуя, он с удовольствием выпил вино и, смачно поцеловав стеклянное донце, поставил свое второе по значимости «орудие производства» на стол, а точнее на… развернутый на нем чертеж! Я глазам не поверил, когда увидел, как вокруг дна расплывается характерное пятно. Сняв пустой стакан с чертежа, увидел на девственно розовом листе миллиметровки отчетливый винный отпечаток! Правильной круглой формы фиолетовый след даже напоминал печать, и я понял: от судьбы не уйдешь!

Розовые бюллетени

Во второй раз винные следы сыграли со мной уже рискованную шутку, которая могла повлечь за собой непредвиденные последствия. Отправляясь в Москву на защиту кандидатской диссертации, решил устроить в Отделе «отвальную». Вечером в ближайшем подвальчике на улице Искры (ныне Букурешть) затарились партией бутылок с сухим вином «Роз де масе» (дешевое «Розовое столовое», которое стоило в те годы менее рубля и разливалось в противотанковые бутылки по 0,8 литра).

Днем я проделал важную работу: без спешки, спокойно проверил и собрал все подготовленные для защиты документы. Разложил на письменном столе характеристики, различные отзывы, выписки из протоколов заседаний и другие необходимые бумаги. Отдельной стопкой сложил бюллетени для голосования, бланки которых мне выдали на руки еще в Москве (в Диссертационном совете считали, что все бумаги должны готовить сами соискатели, вплоть до заполнения бюллетеней для голосования). Документы я рассортировал и аккуратно сложил в папку, которую спрятал в предварительно принесенный портфель. Дело сделано, и можно было с чистой совестью отмечать отъезд!

Тут как раз подоспели вино и нехитрая закуска. С удовольствием посидели, но сухое быстро закончилось, и стало понятно, что взяли мало. Сразу же снарядили гонца. Им оказался молодой сотрудник, который вызвался сбегать за добавкой. Я дал ему деньги, и он помчался в магазин, чтобы успеть до его закрытия. Спустя какое-то время услышали его крики с улицы Гоголя (ныне Бэнулеску-Бодони), куда выходили окна кабинета. Оказалось, что наша престарелая охрана в связи с окончанием рабочего дня закрыла ворота и куда-то исчезла по своим неотложным делам. Прояснив ситуацию, мы посоветовали гонцу лезть через ворота. Но спортивный юноша решил пробираться во двор через забор. Появившись над железной решеткой, он неуклюже перевалился через нее и с более чем двухметровой высоты уронил портфель с бутылками. Послышался звук разбитого стекла. Я похолодел, когда увидел свой портфель с подготовленными документами. Из него текла красноватая жидкость! Я тут же открыл портфель и увидел, что он наполовину заполнен вином, в котором плавает заветная папка. У меня все оборвалось внутри. Быстро вылив содержимое, схватил папку и забежал в кабинет. Когда ее открыл, понял, что ситуация тяжелая, но не критическая!

К счастью, некоторые бумаги находились в файлах и не очень пострадали. Спасло и то, что все они были плотно сложены и сразу же извлечены из вина. Но отпечатанные бюллетени совершенно вымокли, а на большинстве других документов «следы порока» обильно окрасили края, взяв в своеобразную рамку выводы о высоком уровне диссертации и моральной устойчивости автора. Оперативно на всех столах кабинета мы разложили бумаги, которые промокались газетами и прессовались затем стопками книг.

Когда мы закончили, я понял преимущество «Роз де масе» перед красным или черным вином: на краях бумаг осталась лишь бледная розовая кайма, которая, к счастью, не зацепила текст. По возможности ее аккуратно обрезали. Однако все отпечатанные бюллетени стали розовыми, и заменить их было нельзя.

Уже в Москве, когда их раздали членам Совета для голосования, я был готов услышать вопрос по этому поводу. Однако на цвет бланков никто не обратил внимания. Розовые бюллетени собрали и без каких-либо замечаний отправили в ВАК (Высшую аттестационную комиссию), где они, возможно, хранятся до настоящего времени!

Тяжелое пробуждение

В 1980 году в маленьком дунайском городке Рени в Одесской области состоялись чтения памяти профессора-историка Аристида Ивановича Доватура, родившегося здесь в 1897 году. Несмотря на, казалось бы, локальный характер этого научного события, в Рени приехало немало археологов и историков из Украины и Молдавии. Организаторы радушно встречали гостей, и каждый вечер заканчивался обильными официальными и неофициальными возлияниями. В последний день работы устроили банкет, на котором было выпито особенно много вина и водки. Сразу же после него гости разъехались по домам. В те годы из Рени в Кишинев еще ходил ночной поезд с несколькими вагонами, куда мы и загрузились в очень хорошем настроении. Появление таможни в то время невозможно было ожидать, поэтому ночью нас никто не потревожил.

Утро, однако, оказалось суровым. Когда я проснулся, поезд уже подъезжал к столице Молдавии. Поскольку он ходил только ночью, вагона-ресторана в нем не было. Обслуживание тоже оставляло желать лучшего – питьевой воды в вагоне также не оказалось. Я очнулся в одном купе с Сашей – археологом из Киева, участвовавшим в работе конференции, и какой-то девицей из Рени. Состояние удручало: голова гудела, организм был явно обезвожен, а оперативное восстановление кислотно-щелочного баланса в поезде не предвиделось. Я обреченно уставился в окно, с нетерпением ожидая появление вокзала, где можно будет купить пиво или, на худой конец, минеральной воды. Невольная спутница с подозрением смотрела на наше пробуждение: видимо, основательно помятые физиономии служителей науки вызывали у нее определенные опасения. Саша проснулся чуть позже, и я понял, что он находится в аналогичном моему состоянии. Придя в себя, он причесался, а затем внимательно огляделся. Обратив внимание на столик, он машинально схватил вазу с цветущей и уже зеленоватой жидкостью с дурным запахом и, вынув из нее цветы, жадно выпил всю воду. Постепенно его взгляд стал приобретать осмысленность, но в купе нестерпимо запахло тухлятиной. Наконец он обратил внимание на вжавшуюся от ужаса в угол купе соседку.

– Что, страшненький? – галантно поинтересовался Саша. И этим вопросом снял напряжение, поскольку спутница пришла в себя и не менее любезно ответила, что он «еще ничего». Правда, когда поезд подошел к перрону кишиневского вокзала, она буквально рванула из купе, даже не попрощавшись со своими временными попутчиками.

Одессит как первый киевлянин

В Одессе неоднократно слышал историю о знаменитом путешествии одесских археологов на конференцию в Киев. В те годы между этими городами ходил теплоход, и до столицы Украины можно было добраться морским транспортом. Довольно солидную группу одесситов возглавлял профессор Петр Осипович Карышковский, известный как ПэО. Он пользовался безусловным авторитетом и любовью студентов, и практически вся делегация состояла из его бывших учеников. Будучи человеком демократичным, он принял участие в сразу же после отплытия развернувшемся застолье. Обильные возлияния продолжались до утра, но когда в предрассветной дымке показались пригороды Киева, ПэО решил прекратить попойку и вывел молодых коллег освежиться на палубу.

В утреннем тумане виднелись здание Речного вокзала и пустынный причал. Лишь одинокая фигура вдрызг пьяного невысокого мужичка оживляла городской пейзаж. Слегка покачиваясь и опираясь на бетонную стенку, он упорно двигался в неизвестном направлении.

– Так, ребята! – назидательно провозгласил профессор. – Прекращаем пьянку и приводим себя в порядок!

И, показав рукой на одинокого выпивоху, продолжавшего ползти по стенке набережной, театрально закончил:

– Иначе вы будете выглядеть как этот первый встреченный нами абориген! Не уподобляйтесь этим алкашам-киевлянам!

Когда же теплоход пришвартовался у Речного вокзала, одесситы с изумлением увидели, что «первый киевлянин» хорошо им знаком. Мало того, он их коллега – сотрудник Одесского археологического музея Толик Островерхов. Оказывается, он уже месяц находился на стажировке в Киеве, а в то раннее утро возвращался после бурного застолья из гостей, с трудом ориентируясь в чужой для него топографии украинской столицы.

Наглядный пример, или Засохшее дерево

В 1990 году мы заехали в соседнюю украинскую экспедицию на юг Одесской области. Одесситы жили в деревянных домиках бывшего пионерского лагеря на берегу озера Ялпуг. Прибыли мы к вечеру, и после ужина здесь царило веселье – видимо, отмечалось окончание очередного рабочего дня. По территории базы бродили возбужденные и очень радостные сотрудники. Начальство уже «отдыхало» и не принимало участия в коллективном веселье. Подумалось даже, что в лагере царит настоящая махновщина без намека на какую-либо дисциплину. Но это впечатление оказалось обманчивым. Неожиданно появился начальник отряда и стал наводить порядок. С руганью и криком он тащил, сильно покачиваясь, почти полную десятилитровую канистру с вином, которую отобрал у случайно подвернувшегося пацана из экспедиции.

– У нас сухой закон! Я запретил пить после работы. Отбой! Увижу кого-нибудь со стаканом – отправлю в Одессу!

После этой гневной тирады он демонстративно вылил мутное содержимое канистры под растущее рядом молодое деревце. Показательно, что при этом его состояние мало отличалось от состояния окружающих. Однако должность требовала бескомпромиссной борьбы с пьянством, что и было публично продемонстрировано. После этого, слегка шатаясь, он гордо удалился в свой домик и пропал до утра. Но праведный начальственный гнев ушел в пустоту, так как народ тут же притащил другие емкости с вином и веселье продолжилось до глубокой ночи…

Солнечным свежим утром, с трудом проснувшись, одесситы понуро шли на завтрак. Поэтому не сразу обратили внимание, что еще вчера зеленое деревце, удобренное накануне вином, почернело и превратилось в засохшую палочку со скрюченными листиками. Даже смотреть на него было больно!

Возле деревца в позе Наполеона стоял начальник отряда. Торжественным жестом он указывал на несчастное растение:

– Видите, что пьете? Вот что вы делаете с собой! Лакаете всякую дрянь и травите себя! Сколько можно жрать деревенский шмурдяк с резиной?

Вокруг деревца собралась толпа, которая с печалью смотрела на результат циничного полива, неискренне выражая скорбь по собственному здоровью. При этом все хорошо видели, что начальник с утра уже навеселе. Поэтому внезапно почерневшее деревце, как и очередное напоминание о сухом законе, мало кого испугало!

Точный диагноз

Мой коллега Илья Борзияк обладал своеобразным чувством юмора и часто высказывался очень метко. Запомнилась его фраза об одной нашей коллеге, любившей пропустить стаканчик-другой: «Наташе пить нельзя! Ей стоит чуть хлебнуть, как становится плохо и… хочется еще!»

Визит «космонавта»

В один из осенних дней в Отделе археологии раздался звонок из дирекции. Звонила секретарь директора Лариса Богатая:

– Женя, разберись у себя, тут какой-то пьяный придурок звонит и требует Агульникова к телефону. При этом заявляет, что он из космоса. Надо же так нажраться! Каждые пять минут звонит телефон, и я слышу: «Я из космоса! Позовите Сергея Михайловича!» Если он дозвонится до директора, будет жуткий скандал! Тоже мне, космонавт!

Я сразу нашел Сергея и отправил его разбираться. Спустя какое-то время выяснилось, что в Кишинев приехал бульдозерист, работавший летом у него в экспедиции. После окончания работ Сергей, не глядя, подписал «процентовку» на выполненные работы. В ней была указана столь значительная «кубатура» передвинутого грунта, что хозяин «железного коня» получил огромную по тем временам премию. Довольный, он приехал в Кишинев с канистрой домашнего вина и поселился в дорогой и престижной в то время гостинице «Космос». Оттуда и звонил, чтобы встретить и отметить неожиданную премию с «благодетелем»! Правда, звонил он прямо директору Отдела этнографии и искусствоведения АН МССР, телефон которого почему-то вместо своего оставил ему любимый начальник.

«Спирт мобилизует!»

Сегодня с ностальгией вспоминаются времена, когда работа в Академии наук считалась престижной, а экспедиции каждый год получали разнообразный инвентарь и оборудование. Для этого требовалось лишь составить заявку, которая всегда почти полностью выполнялась. Но среди палаток, раскладушек, ацетона и гипса был объект строгого учета – спирт! Почему-то его выдавали двух видов: ректификатный и гидролизный, хотя он предназначался для одной цели – обработки керамики после реставрации. Его привозили и хранили на складе в алюминиевых молочных бидонах. Считалось, что спиртом удобно снимать подтеки клея на внешней поверхности реставрированной посуды. Но за всю свою полевую практику я нигде и никогда не видел, чтобы спирт использовался в этих диких для любого археолога целях. Дело в том, что подтеки клея легко снимались и ацетоном, который мы также получали для экспедиции. Говорили, что гидролизный спирт технический и его пить категорически нельзя, а ректификатный можно, хотя тоже не рекомендовалось. Тем не менее его везде пили как в чистом, так и в разведенном виде, а в конце полевого сезона составляли странные акты на списание. В них подсчитывались квадратные сантиметры очищенной керамики и потраченные на них граммы спирта, которые в итоге превращались в литры.

Неизменный выбор в археологических экспедициях

В 1985 году я традиционно отметил свой день рождения в экспедиции. На этот раз произошло это в селе Токиле-Радуканы на Среднем Днестре. Мы выехали на пикник и нашли уютное место в близлежащем заросшем деревьями овраге. Но когда расположились под деревом и разложили закуску, как обычно в этот день, пошел дождь и заметно похолодало. Наш небольшой коллектив состоял из меня, Сергея Агульникова, Андрея Чиркова, водителя и двух московских поклонников археологии, известных в экспедиции как Астрофизик и Учитель. Оба разменяли пятый десяток и приехали в Молдавию просто помахать лопатой, спасаясь от суеты мегаполиса. Именно им принадлежит крылатый тост, провозглашенный под дождиком в овраге: «Ребята! Спирт мобилизует!» В тот год под этим лозунгом прошел весь полевой сезон.

Народная борьба с алкоголизмом

Мой московский водитель Толик Григорьев рассказывает:

«Однажды я попал в Казахстан в геологическую экспедицию. В ней работали исключительно русские, преимущественно из Москвы, но начальником был казах из Алма-Аты. Мужик, в принципе, нормальный, лет сорока, но сильно пьющий и по этой причине совсем придурочный! Самое неприятное, что запойный. Когда же напивался, всегда происходил один и тот же сценарий. Сидя за столом, он медленно набирался в одиночестве. Через какое-то время наступал час икс, когда он хватал топор и начинал гоняться за сотрудниками. В этот момент он реально страшен, и все прячутся или стараются не попадать ему на глаза – кто знает, может, действительно рубанет по мозгам. Потом наступает минута икс, когда он в изнеможении падает и засыпает. Самое противное, что потом он ничего не помнит. Понимает, что ведет себя неадекватно, но как – не знает, поэтому всегда в дурном настроении. Достал всех ужасно!..

Наконец мы не выдержали. Однажды, когда он в очередной раз разогнал сотрудников и упал без чувств посреди лагеря, мы насрали на лопату, а потом засунули говно ему в штаны. Утром с интересом наблюдали за развитием событий. Проснувшись, он сразу же слинял на речку и долго сидел на берегу, стирая одежду. Вернулся мрачный, сел завтракать за общий стол. Помолчав какое-то время, задумчиво заговорил, обращаясь в пространство:

– Да, я пью! Понимаю… – надолго задумался. – В принципе, я мог обосраться! Но кто мне объяснит, как я мог насрать между трусами и штанами?.. Убью!!!

Когда он вскочил из-за стола, все мгновенно разбежались. Но после этого случая, к огромному облегчению окружающих, пить перестал».