Текст книги "Жунькины байки. Сетевые записки"

Гречка

Никогда бы не подумала, что гречневая каша, вернее еще не сама каша, а крупа, для приготовления каши, может быть оружием, или кирпичом… В общем тем, чем бьют по морде. Не, слава богу, в меня только йогуртом кидали, а кашей еще никто не бил.

Но вот два моих босса, почувствовали на собственной шкуре неповторимый вкус гречихи. Недаром я так боюсь сумасшедших…

Гречневая крупа, из России, стоит, расфасованная в кулечки по килограмму, прямо возле кассы. И возле кассы и происходят бои местного значения. Гранат-то под рукой нет…

Пожилой сумасшедший господин, пару дней назад, весь в слезах и соплях, принес мне 50 шекелей одной монетой. То есть почти два килограмма монеток по пять агорот. Кинул их на весы и потребовал дать ему одну бумажку.

При всей моей любви к бездомным и нищим, собирающим денежки с потянутой рукой, я отказалась выполнить поставленную передо мной задачу…

Позвала хозяина по имени Авраам, чтоб тот повлиял на ситуацию. Авраам вкрадчивым голосом начал уговаривать сумасшедшего покинуть помещение больницы, то есть магазина, и не мешать кассиру работать.

Потому что такие монетки уже вышли из обращения. Сумасшедший расстроился и кинул в Авраама гречкой. Гречка стукнулась об лоб, и рассыпалась по плечам. Пару крупинок попали на хозяйские губы, и он их машинально проглотил. Сырая гречка Аврааму не понравилась.

Гречка часть вторая

Смена началась в два часа дня, диким криком Гершона (хозяин номер два). Опрятного вида бабулька, кавказкой национальности иудейского вероисповедания, пыталась засунуть гречку в сумку.

Гречка не засовывалась. Гершон волновался, он не мог ждать, пока старушка засунет гречку туда, куда надо, чтоб словить ее за руку, он решил словить ее без рук…

Поправив на себе галстук и отдернув фрак, то есть, почесав себе яйца и подтянув штаны, Гершон приказал бабке положить гречку на место, то есть в тележку, а не в сумку. Приказал на иврите.

На что бабка, на чисто русском языке, послала Гершона нах… Тогда Гершон стал вырывать гречку из рук бабули.

И говорить, опять же на чистом иврите, что она воровка… Бабуля, на чистом русском, говорила, что он мерзавец. Потом подошла к кассе, и припеваючи, сказала, что мерзавка и я тоже. Я немного обалдела, от такого объяснения в любви, смахнула пылинку с плеча, и молча продолжала обслуживать людей.

Бабка на чисто русском языке, повторила Гершону, что он сам вор и мерзавец, и что он ей не указ, так как магазин государственный.

Гершон попросил перевести на иврит. Перевела…

Гершон на чистом иврите объяснил бабке, что магазин у нас частный, и что он хозяин, и не хочет, чтоб она воровала у него продукты, и что если она так нуждается, то пусть попросит, он ей с дорогой душой подарит гречку (и это так на самом деле). Бабушка, схватив мешочек с килограммом гречки, кинула его в Гершона. Тот увернулся. Гречка, лопнув, рассыпалась по полу. Бабулька, продолжая кричать, что все мерзавцы, юркнула в середину магазина.

Гершон погнался за ней. Я за Гершоном, чисто из добрых побуждений, потому что переводить некому было…

Бабулька, схватив баночку сгущенки пытается засунуть ее в сумку. Гершон хватает бабульку за шкирку вместе с банкой, пытается ее выволочь на улицу. Бабка орет бешеным голосом, что все воры, и в кнессете тоже, что все мерзавцы, и я первая…

Гершон орет, чтоб она убиралась вон. Я, по старой секретарской привычке все перевожу с иврита на русский и обратно. Вытолкнув бабку на улицу, мы вернулись к нормальной работе… Прошло два часа. В магазин с криком: «Все мерзавцы!», влетает кавказская бабушка и дочь ее. Дочь с претензиями к Гершону, типа, зачем маму обидел, и воровкой назвал. Извиняйся, или я на тебя сейчас миштару (полицию) вызову…

Гершон извиняться не захотел. Приехала полиция.

Посмеялась и уехала. Гречневую кашу от кассы убрали, от греха подальше.

Еще раз о воровстве

Воруют много, смачно и мастерски. Тех, кто ворует мастерски словить не удается.

Воруют по-дилетантски, воруют бабушки, воруют дедушки, воруют интеллигентного покроя дамы, воруют монашки, арабы и мамаши с колясками.

Самый удачный день для воровства – пятница. Утро пятницы напоминает 1 мая. Вначале колонна трудящихся бодрым шагом направляется ко входу в магазин, маршируя и размахивая руками, в магазине толпа разделяется на кучки, кучка у мясного отдела, кучка у колбасного, и третья кучка у отдела салатов и сыров. Остальные бродят на моей территории, то есть у кассы.

Потом колонна демонстрантов вновь сливается в очередь, и с восьми до четырех, без перерыва у меня начинается конвейер…

– Дама, дама! Куда это Вы с колбасой на выход пошли? Вы же ее еще не оплатили?

– Ой, деточка, та я ж там сумочку оставила, посмотреть хочу, не стащили ли сумочку мою, воры проклятые…

– Девушка! (это мне) – почем у вас сухарики?

Называю цену. Тетка подходит к кассе, оплатить сухарики, ставит на столешницу сумку, вытаскивает кошелек, а из сумки торчит кусок колбасы.

– Женщина, это что у вас в сумке?

– А это не ваше, это я в другом магазине купила!

– Вот как? А проверить можно?

– Нет! Это не ваше!

– Колбасу давай сюда, – я уже зверею.

И зову начальство. Колбаса, конечно же – наша…

Интеллигентного вида женщина, с двумя взрослыми детьми, делает покупку на сумму 500 шекелей, не меньше. Провожу через кассу мешок с куриными горлышками, килограммов на пять мешочек завесил.

Горлышки-то копейки стоят, вот и покупают много и охотно.

Уже провела, пробила лазерным лучиком, да что-то смутило меня. Продолжаю считать дальше, держа левую руку на кульке.

Досчитав до конца все покупки, нащупываю в кульке что-то мягкое. Оказалось, что это фарш куриный, 3 кг, который дама умудрилась рассыпать между горлышками.

– Что это? – спрашиваю. – Ой, я ж забыла совсем, это фарш.

Забывчивых много. Мамаши складывают продукты в детские коляски, забывая потом оттуда их достать.

Монашки забывают вытащить макароны, из-под монашеской рясы. Алкаши, это особый разговор. Ходят всегда по двое. Один меня должен отвлекать, второй в это время засовывать в штаны бутылку.

– Девушка! У вас водка литовская есть? А лапша Доширак? Вальяжный пожилой господин, постоянный покупатель…

– Есть водка. Есть и Доширак. Проходит минут 15. Господин оплачивает 3 пачки лапши. Пять бутылок неоплаченной литовской водки спокойно уложил в тележку и оставил на сохранность своей супруге, ожидавшей его в холле.

Пятница. В магазине мобилизованы все силы быстрого реагирования и служба внешней и внутренней разведки.

Один шеф неустанно смотрит оком в видеокамеру, в которой ни черта не видно. Второй набрасывает круги по магазину, продираясь сквозь толпу покупателей, третий вступает в разговор с подозрительными покупателями, тем временем заглядывая к ним в сумку. У подозрительных не находят ничего.

Воруют те, кто вне подозрений.

Шпиёнка

Вчера днем, никого абсолютно не трогая, молча жевала пирожок с вишенкой. Вдруг на все торговые залы, а их у нас три, раздался шепот босса Гершона:

– Зена, Зена! (букву Ж и букву Я, он упорно не желает выговаривать)

Обрадовавшись, что коршуна наконец схватил Кондратий, и ему срочно перед исповедью, требуется от меня стакан воды, я предварительно поперхнувшись вишенкой, пошла на его дикий шепот.

– Зена, Зена, – прошептал босс, – снимай халат, мотек…

«Ой, вай, вой», – подумала я, – «Чего он из – под меня в этот раз хочет? Зачем ему мой халат двухдневней свежести? И почему шепотом? Неужто интимничает, это после кондрашки-то? Вроде бы, не замечала за ним таких шалостей.»

Молча сняла халат, протянула ему… Он посмотрел на меня с сочувствием. Потом подумал и на всякий случай отодвинулся в сторону. И начал шептать со стороны:

– Мотек, ты сейчас пойдешь в другие суперы, смотреть цены на мясо, все запишешь, а потом мне скажешь. Беседер, мотек? Ат маргиша тов, мотек? (Ты себя хорошо чувствуешь, сладкая?)

Поняв, по его роже, что он в очередной раз принял меня за сумаcшедшую, я кивнула, отдала честь, то есть повесила халатик на стульчик, и в чем была, в том и пошла.

Пришла в конкурирующие фирмы, поздоровалась с девчонками– кассиршами, (которые одновременно и мои покупательницы) пошла и записала цены. В одной конкурирующей фирме мясник, было, кинулся оказывать мне всяческие услуги, описывая яркими красками индюшиную попку и свинячий хвостик.

Потом подозрительно глянул на мой шпионский блокнотик, и пошел обгладывать косточки у курочки.

Я прикинулась шлангом. Позвонила по выключенному телефону какому-то Сене (Васе, Пете, Коле) и с умным видом начала выяснять, какого вида и сколько кг мяса, надо ему на пикник.

Во второй конкурирующей фирме, этого делать не надо было, так как мясной раздел был свободен от покупателей, а равно и от продавцов.

Молча записала, молча вышла.

Зато у нас сегодня цены снизились, аж на целый шекель!

Конфетки-минетки

К нам завезли партию импортных конфеток-резинок резинок. Импорт был сделан нашими братьями-евреями, из славного города Бруклина.

Видимо, местные профи поднаторели в производстве резины, на шинном заводе, ибо конфетки внешне напоминали именно шины, а по вкусу, изделие номер два.

Хозяин лавки, приказал мне продать в срочном порядке всю поступившую к нам партию конфет, весом в одну тонну, в противном случае, я буду вознаграждена за труд, в день выдачи зарплаты, именно этими конфетками, а не обычным чеком. Делать нечего, притащив гору ящиков из подсобки, я забаррикадировалв доступ к кассе, замуровала саму себя посередине, и начала театральное представление. Решив, что для пользы дела, хорошо бы показать товар лицом, я вскрыла коробки с различными резиновыми фигурками и насильно предлагала их попробовать. На лице покупателей отражались два резко противоположных чувства. Первое из чувств: халява, сэр, побеждало второе чувство, чувство ужаса, при виде фиолетового цвета зверушек…

Люди подходили, пробовали, вступали в контакт с администрацией, то есть со мной…

– Девушка, – обратилась ко мне покупательница, – я сейчас зуб сломаю, об эти конфетки.

– Женщина, у меня договоренность с зубным протезистом он вам недорого вставную челюсть сделает, – отбрехивалась я.

– Девушка, я не могу это разжевать, – очередная клиентка пыталась вызвать у меня сострадание.

– А кто Вам сказал, что это нужно жевать? Вы сосите, гражданка, сосите!

– Я не умею сосать, – гражданка оторопела.

– До такого возраста дожила, а сосать так и не научилась? Я тебя на курсы минета бесплатно запишу, – потупив глазки, скромно сказала я…

– Но эта дрянь между зубами ж застряет!

– Ну так тем более, на курсы надо. По магазину тут же разнеслась весть, что у кассы записывают на халявные курсы минета, а в качестве наглядного пособия раздают конфетки-минетки.

Диалоги у кассы номер два

Ж. и как, всегда М.

М. – Девушка, где у вас пиво с холодильника?

Ж. – В холодильнике

М. – А где холодильник?

Ж. – На улице…

Надо сказать, что наш магазин занимает помещение внутри каньона, а часть товаров стоит снаружи магазина, в самом каньоне, там и расположен холодильник.

Но выговорить слово «снаружи» труднее чем «на улице», хотя количество букв, абсолютно одинаковое.

Да и на иврите все время говорим, направляя сограждан за тем или иным товаром, «ба хуц, ба хуц».

На улице, типа. М. понял мои слова буквально, и пошел на улицу искать холодильник с пивом. Возвращается злой, как евнух, при виде брачных игр.

М. – Девушка, я там холодильник не нашел…

Ж. – Да вот же холодильник.

Подвела, ткнула носом.

М. – А пиво где?

Ж. – В холодильнике.

М. – Где именно?

Ж. – Вот, внизу.

М. достает снизу банку «Туборга» и спрашивает меня:

– Это пиво?

Ж, ехидно: – Нет, это квас.

М. ставит пиво на место и спрашивает:

– А пиво, с холодильника где…?

Ж. – В холодильнике…

У попа была собака, он ее любил, она съела кусок мяса, он ее убил, убил, и закопал, и надпись написал, что… далее по тексту.

Пару месяцев назад, подходит к прилавку пьяненький мужичок и спрашивает у меня:

– Девушка, а девушка… а у вас стоит….

Девушка (то есть я) реагирует мгновенно:

– А у вас?

Мужик немного обалдел от такого ответа, и повторяет свой вопрос медленно и печально…

– А где у вас стоит водка?

Очередь на полмагазина у кассы, завалили продуктами все пространство, чтоб не перепутать, где чей товар, спрашиваю, абсолютно без задней мысли у мужика, которого обслуживаю:

– Это еще Ваш язык?

Он так же, без задней мысли отвечает:

– Нет, мои только яйца.

Я скоро анекдоты начну сочинять. Из жизни взятые.

Итак, зарисовка, с натуры. Женщина, лет 70, пришла в магазин в поисках печенья. Я ей показала контейнер, где лежат 6—7 видов различного печенья. Она роется в контейнере, и восклицает:

– И это кофе. И это кофе. Нет, не годится.

И через каждые три секунды спрашивает меня, сколько стоит, та или иная пачка. Все пачки стоят абсолютно одинаково, и каждые три секунды я ей называла стоимость. В конце концов, она сказала, что у нас нет того, что она ищет.

– Что же вы ищите? – спрашиваю я.

– Да к чаю, что нибудь.

На пачке с печеньями было написано «Печенье к кофе», и поэтому дама не решалась его брать. С большим трудом удалось уговорить купить пачку печенья, выложить за него огромную сумму денег, в размере 2 шекелей, и объяснить, что это печенье. можно пить и с чаем, и с молоком, и даже с томатным соком.

Титьки

Бедный Ильич страдал косноязычием, которое стало притчей во языцях… Проглатывание букв, и шепелявость вождя всех народов, вспомнилось мне сегодня вовремя.

Пожилой покупатель, назову его ПП, с грустными глазами и шаткой походкой, подошел к кассе и грустно мне сообщил печальную новость:

– У тебя когда-то были толстые титьки…

Я расстроилась не на шутку, и так же грустно ему ответила:

– Да, были времена…

ПП. спросил:

– А сейчас их нет?

– Кого?

– Титек….

Я решила повнимательнее осмотреть окружающую действительность. Можно даже сказать проверить на ощупь, на наличие присутствия в этой действительности, того о чем спрашивал покупатель.

Титьки были на месте. Спрятанные под белым халатом, но на месте. Может быть не такие толстые, как хотелось бы старичку-боровичку, но они были. Честное слово. Обе.

Я так прямо об этом и сказала ПП:

– Есть титьки.

– Покажи, какие они…

– Это Вам будет дорого стоить! Может не нужно?

– Сколько?

Я начала лихорадочно подсчитывать в уме, прибыль, которую поимеет магазин, если я прилюдно начну раздеваться, прямо у кассы. Картинка вырисовывалась радужная.

Я уже видела толпы покупателей, зашедших в лавку по нужде, то есть за хлебом, и которые забыв о хлебе покупают все подряд, чтоб краем глаза посмотреть на стриптиз. Наши же люди интеллигентные, открыто пялиться никто на голые титьки не будет…

Прикинув, что магазин заработает миллион, я сказала старичку:

– Полмиллиона хочу.

– За что?

– За толстые титьки.

– За какие-то сосиски полмиллиона? Вообще, обнаглели тут?

Верните мне мои деньги

Деньги, в этом заключается вся сладость бытия… Деньги – это основная забота, цель и средство жизненно важных функций. А для меня деньги, как ни странно, всего лишь орудие производства. Я работаю с деньгами. Другие работают с железом, или с тряпкой, или с машинами, а я с деньгами…

Но я отвлеклась от сути рассказа. Товар, предлагаемый в магазине покупателю, бывает разный. Бывает вкусный, бывает не вкусный. Кто же о вкусах-то спорит? Правильно, дураков нет. То, что немцу хорошо, для русского смерть.

То, что для немца смерть, для русского – расстройство желудка. Товар можно купить, обменять, выбросить в помойное ведро, или спустить в унитаз. Каждый обращается со своей покупкой так, как сам желает…

Но жулики неистребимы! Разговор у кассы.

Покупательниц по старой традиции буду называть нескромно П, себя, как всегда – Ж.

П.: – Девушка, верните мне мои деньги!

Ж.: – Милая, мы деньги из кассы не возвращаем! Что у вас случилось? Чем могу помочь?

П. достает из сумки пакетик с бывшей курицей. То есть вместо курицы, одни обгрызенные косточки и говорит:

– Понимаете, Вы продали мне несвежую курицу-гриль. Я ее съела, и у меня начался жидкий стул. Я Вам косточки, в доказательство принесла, и чек, на курицу, верните мне мои деньги…

Внутри у меня все закипает, но я сдерживаюсь и отвечаю:

– Милая, этого не достаточно, Вы должны еще принести анализ Вашего стула, чтоб мы отправили на экспертизу. Если экспертиза подтвердит, что стул Ваш, именно от нашей курицы, то я Вам с удовольствием обменяю Ваш товар, на что-нибудь другое.

Случай номер два.

П.: – Девушка, я вчера у Вас купила конфеты. Пошла с ними в гости, подарила эти конфеты, а они оказались не вкусные, верните деньги!

Ж.: – Понимаете, мы деньги из кассы не можем возвратить, хотите, я вам сделаю зикуй (талончик на обмен)? Где Ваши конфеты?

П.: – Конфеты, в гостях! Их съели, но они были не вкусные!

Ж.: – Съели? Так что Вы от меня хотите?

П.: – Верните мне мои деньги! Ж.: – За что?

П.: – За конфеты! Ж.: – Ну, так где они?

П:.: – Их съели, но деньги верните…

Ж.: – Я не могу этого сделать.

П.: – Ты сволочь!

Ж.: – Доброго дня!

П.: – Ты издеваешься?

Ж.: – А ты?

Верните мне мои деньги, а я верну Вам содержимое желудка

Памперс в гриле

Рабочая смена подходила к концу, как неожиданно предсказуемо у кассы оказался босс Шмая, и начал усиленно вращать белками глаз, в сторону, в угол, вниз.

Я машинально посмотрела вниз, автоматически проверив состояние молнии на своих джинсах. Молния была на месте, как и джинсы. Но не на мне, а дома, в шкафу. Спортивные штанишки, надетые мной сегодня, расстегнуться, ну никак не могли. Потому что резинка в них… А Шмая продолжал вращать глазами, не говоря ни слова.

Наконец, он снизошел до интимного шепота, и заговорщицки прошептал мне в ухо:

– накник, гриль, тинок (колбаса, гриль, младенец)

Сообразив, что со штанами у меня все в порядке, я стала ожидать хоть какого-то признака младенца с колбасой. Ждать пришлось минут 10.

Шмая уже отошел по делам своим боссовским, когда к кассе подошел немолодой мужчина, жгучей кавказкой внешности, и в коляске у него сидела прелестная белокурая девочка, лет трех.

– Тинок, не тинок? – промелькнуло в голове – а где же колбаса?

В руках у девочки был только пирожок, которым девчушку угостили сердобольные продавцы, прекрасно зная, что у ребенка нет мамы, и ее папа всегда приходит в магазин с дочуркой. Не первый раз он у нас и всегда вызывал сочувствие. Папа – кавказец, начал выкладывать продукты на кассовый прилавок. Колбасы среди, приготовленных к оплате продуктов не было.

Проведя все через кассу, я хлопнув глазами учтиво спросила:

– Это все, мой господин?

Мой господин ответил, что это все. Тогда я попросила его показать сумочку, которую держал ребенок на коленках. Мужчина отказался показывать сумочку, мотивируя это тем, что девочка начнет плакать.

Я повторно попросила открыть сумку и показать мне, все, что в ней находится. Попутно, отыскав глазами босса, начала делать уже в его сторону, вращательные движения зрачками, в угол, в сторону, вниз. Босс машинально застегнул штаны…

Мужчина хотел в суматохе расплатиться и уйти, но я в третий раз попросила показать сумочку. Уходить ему уже было некуда, в дверях выхода стоял босс с застегнутыми штанами.

Немолодой человек жгучей кавказской наружности, нехотя открыл детский рюкзачок, и вытащил оттуда использованный детский памперс, потом с честным и открытым взглядом, вложил мне памперс в руку.

Сумочка осталась у ребенка. Машинально взяв памперс, я его внимательно оглядела…

– Нет, это не колбаса, – промелькнула мысль.

Все еще сомневаясь, я решила уточнить у отца ребенка, что это…

– Это что?, – прямо спросила я, – колбаса?

– Какая колбаса, Вы что издеваетесь надо мной?

И тут меня озарило. Я вспомнила три ключевых слова, которые шептал мне Шмая перед началом спектакля: «накник, гриль, тинок».

«Ну, конечно, это не колбаса, это же гриль. И по цвету похож, и по запаху.»

Своими соображениями я тут же радостно поделилась с покупателем:

– Простите меня, великодушно, это же гриль.

– Какой гриль? – возмутился папаша. – Это памперс. Обслужите меня быстрее, я тороплюсь кормить ребенка.

– Одну секундочку, если это памперс, то где тогда колбаса и гриль?

– Какая колбаса, какой гриль, Вы меня с ума сведете!

Колбаса и гриль оказались в сумке у ребенка, любовно завернутые в еще один памперс.

Чистый.

Награду за разыгранный спектакль и поимку воришки, я получу, наверное, тоже в виде памперсов.

Прощание с Марселем

Он предпочел ей другую. Об этом она узнала внезапно. Впрочем, о том, у него уже есть другая, всегда узнают внезапно.

Она наслаждалась теплым морем, теплым Егейским Морем, когда раздался телефонный звонок. Звонок от него.

Мобильный телефон остался на берегу и ей было лень выходить из моря и поднимать трубку. Она не хотела, чтоб что-то омрачало ее отпуск, даже, если это был звонок от него…

Вернувшись в Страну, она ему перезвонила. Отпуск закончился, и завтра она должна была встретиться с ним…

Он ответил сразу, несмотря на то, что в Стране было шесть часов утра.

– Привет, – сказала она.

– Привет, – ответил он.

– Я завтра приду к тебе? – вопрошающе спросила она..

– Нет, не нужно, – заколебался он, – приходи в воскресенье, нам есть о чем поговорить.

Голос его был такой же, как всегда, радостный, и невозмутимый.

– Как отдохнула?

– Отлично, приду и все расскажу.

– Договорились, значит в воскресенье, в 10 утра, ладно?

– Ладно, – ответила она.

Выходные пролетели мгновенно. Вся еще в воспоминаниях о корабле, на котором она каталась последние четыре дня, она летала по квартире, приводя все в порядок, после путешествия, разбирая подарки, и вытирая пыль. Но она знала, что в воскресенье, она вернется к нему…

И будущее рисовалось радужными красками. Теми красками, в которых она жила последние два года их связи…

Она вспомнила самое начало. Целый год он ходил за ней по пятам, уговаривая ее, связать с ним свою жизнь. Но у нее в это время был другой мужчина.

Они неплохо ладили, несмотря на ее неопытность в некоторых вопросах. И уходить от устраивавшего ее мужчины у нее не было никакого желания. Но ОН был настойчив. Каждый день, встречая ее, он расписывал ей прелести совместной будущей связи, обещал сделать ее королевой, и осыпать уважением. Ее убедило его красноречие.

Она согласилась, ушла от предыдущего мужчины и пришла к нему. Надо сказать, что от всех предыдущих мужчин и женщин, она уходила сама. Их было не много, потому что по натуре она была консерватором и не любила что-либо менять в своей жизни.

Но! Но, если приходила пора уходить, она уходила сама, первая, не ожидая от них, противного и гадкого слова: «Уходи. Ты мне больше не нужна.»

В десять часов утра, непринужденной походкой, она зашла к нему в комнату. И первое, что бросилось в глаза была их фотография, та фотография, где она обнимала его за плечи… На протяжении двух лет, она каждый день приходила к нему в комнату, но ни разу не видела этой фотографии. Она вообще забыла о ее существовании, а вот сегодня он прикрепил ее так, что входя в комнату, взгляд сразу упирался в фотографию…

И это было странно. Их связь была такой естественной и не обременяющей, и никто не думал о внешних атрибутах. Ее фотография вместе с ним, ее поразила. Она ведь еще не знала, что он предпочел ей другую.

– Привет, садись, поговорим. Он налил ей кофе.

Она закурила сигарету, понимая, что разговор не обычный, потому что за два года их тесного общения, он не говорил с ней вот так, как сегодня.

– Понимаешь, – заикаясь и волнуясь, произнес он, – я нашел вместо тебя другую женщину. Просто ты уехала, а я ни дня ни мог оставаться без Женщины.

Все встало на свои места. И его не желание отпускать ее в Грецию. И его поведение в последние дни. И отвод глаз, и смущение, и недоговаривание чего-то, хотя всегда они обговаривали любую деталь до конца. Все стало ясно. Он нашел другую….

– Ну, что же, тогда я ухожу от тебя, – не спрашивая и не выясняя отношений, сказала она.

– Почему? – искренне удивился он, – я тебя не отпускаю, я нигде не найду такую как ты, оставайся с со мной, но в другом качестве, прошу тебя!

– Что это значит? Она и я вместе?

– Да, – покраснев ответил он.

– Нет. Это не по мне. Я ухожу.

– Но я не хочу, чтоб ты вот так ушла. Ты – красавица, умница, преданная, добрая, обаятельная. Не уходи от меня. Я создам тебе все условия, быть может не те, к которым привыкла, но не хуже, поверь…

– Нет, ты предпочел другую, – ответила она – и этим все сказано.

– Скажи, твое решение окончательное?

– Да, ничуть не сомневаясь, – ответила она…

– А если, я расстанусь с тобой, можно я тебе потом позвоню, чтоб ты вернулась?

– Ну позвони, а я подумаю, потому что привыкла к тебе, и уходить от тебя, не входило в мои планы.

– Но ты все-таки уходишь?

– Да, ухожу! Сама. И мне от тебя не нужно ничего. Ты меня обидел. Предал ты меня…

Вздохнув, он наконец решился, взял ручку, лежавшую на столе и подписал ее заявление об уходе с работы.