Текст книги "Плавания вокруг света и по Северному Ледовитому океану"

До сих пор достоверно неизвестно, где они проводят зиму. Животные той же породы встречаются во многих местах Великого океана, начиная от Южной Шотландии до Калифорнии; но шкуры их, по замечанию Хлебникова, сильно отличаются от северных. Они меньше и шерсть имеют короче и чернее; у северных шерсть пушистая, серая, с серебристым отливом. Эта разница, с одной стороны, с другой – большое расстояние, которого земноводным невозможно было бы переплыть без привала (к берегам Америки они никогда не пристают), и слишком большое различие в климате не позволяют думать, чтобы котики Берингова моря были те же, какие встречаются близ берегов Калифорнии и по разным островам в тропической части Великого океана, и следует полагать, что между широтами 40 и 45°, около меридиана Уналашки, есть не открытые доселе островки или камни, где они зимуют.[367]367
  По новейшим известиям, послано было в прошлом году (1833) из Ситки судно для поисков островов между широтой 40 и 46 и долготой 144 и 155, однако без успеха.
  Догадка Литке о существовании островов к югу от Уналашки позднейшими исследованиями не подтвердилась.


[Закрыть] Польза компании требовала бы употребить все средства к отысканию зимовья котиков; ибо, если бы оно по случаю попалось какому-нибудь английскому или англо-американскому судну, то котиковому промыслу положен бы был конец.

Все сказанное об образе жизни и о промысле котиков, исключая количество, относится также и к сивучам: они также приходят с юга в апреле и мае, ложатся табунами от 200 до 300 маток на одного секача, мечут детенышей и, дав им подрасти, отходят к югу, но не так далеко, как котики. Будучи менее их нежны, многие из них зимуют на южных Алеутских и на Ближних островах. Когда секачи обходят всех маток своего стада, то уже все ложатся без разбора, но до того бывают они столь же ревнивы и сердиты, как котики. От сивучьих холостяков и самок котика происходят иногда ублюдки, имеющие сложение тела и ласты сивучьи, а шерсть, как у котика.

В желудках сивучей находят иногда круглые камни, которые, по уверению промышленников, глотаются сивучами вместо балласта, чтоб быть устойчивее. Алеуты считают эти камни талисманом и, найдя, тщательно хранят.

Промысел сивучей производится в июле и августе, тем же порядком, что и котиковый. Пригнав к селению, молодых бьют палками, а больших из ружей. Холостяки иногда, сопротивляясь, бросаются на людей. На острове Св. Георгия убивают до тысячи зверей, на Павле – от 300 до 400, не считая молодых сивучат, убиваемых в пищу ежедневно. Промышленники наблюдают тщательно, чтобы на месте, где лежат сивучи, никаких следов убиения не оставалось, так как замечено, что в таком случае никогда сивучи на том месте опять ложиться не будут.

Сивучьи шкуры сначала складывают в груды, на месяц, чтобы опрела шерсть, которую после соскабливают, и кожи растягивают по земле на колья для просушки и потом отправляют вместе с другими в Ситку под именем лахтаков. Горла и кишки этих животных также употребляются в пользу: те и другие выделывают на камлеи. Жир вытапливается и употребляется на месте для освещения, а в случае нужды и вместо дров, по недостатку которых жгут кости сивучьи, поливая их жиром.

Некоторое количество мяса сушат на зиму и солят для отправления в Ситку. Нужно время, чтобы привыкнуть к этой пище и находить ее приятной, но мясо молодых сивучат хвалят, как нежное и вкусное. Ласты дают хороший студень.

Это два главных промысла на островах Прибылова. Кроме того, ловят на них песцов – на Георгии от 1000 до 1200 голубых и от 200 до 300 белых, на Павле обоих родов до 300. Кроме кляпцов, употребляют для ловли их и еще один замысловатый способ: на длинном и тонком китовом усе нарезывается винт, который запускается в нору песца, ввинчивается ему в шерсть, и на нем зверек вытаскивается.

С апреля месяца прилетают к островкам перелетные птицы, общие всему тому краю; промыслом их в пищу и для парок занимаются май и июнь месяцы. Птиц ловят больше сетками разного рода и силками; добывают их на Георгии до 2000, на Павле – до 7000. Яйца собирают по утесам, спускаясь сверху на ремнях; промысел весьма опасный, ибо когда ремень, на котором человек висит над бездной, перетрется об острые камни, что иногда бывает, то человек пропал.

На островки заходят изредка моржи, которых, из-за одних клыков, бьют из ружей или колют копьями.

От острова Св. Георгия хотелось мне перейти к острову Св. Павла; но крепкий северо-восточный совершенно противный ветер не допустил этого. В следующие затем три дня имели мы много бурного и ненастного времени; а 25 августа могли, наконец, подойти к оконечности острова Св. Матвея, которую Кук весьма справедливо назвал Отвесной, и начать опись острова.

Подробности этой работы не могут быть занимательны для читателя, и потому довольно будет сказать, что она продолжалась целую неделю, в продолжение которой обозрели мы остров подробно со всех сторон и определили его весьма надежно астрономически.

* * *

Остров Св. Матвея назван так лейтенантом русского флота Синдтом, открывшим его в 1766 году на пути от берегов Камчатки к Берингову проливу. Географическое положение его оставалось не определенным до времен Кука, который проходил мимо в 1778 году и, не зная об открытии Синдта, назвал его островом Гора. С того времени многие из наших мореплавателей видели остров и даже приставали к нему, но никто не занялся обстоятельной его описью, исполнение которой пало на нас.

Остров Св. Матвея имеет в длину 28 миль по направлению WNW и SOtO. Южная его оконечность, мыс Отвесный, лежит в широте 60°18′, долготе 172°4′ W от Гринвича. Остров состоит из холмов умеренной высоты, разделенных низменностями, придающими ему издали вид нескольких отдельных островов. Эти низменности окружают открытые заливы, в которых гребные суда в тихое время могут приставать, но гаваней на всем острове нет ни одной. От мыса Отвесный на WSW в 16¹/₂ милях лежит островок, названный Куком островом Шпицов или Башен. Мы обошли его вокруг довольно близко, чтобы с удивлением рассмотреть его странное образование. Два почти отвесных бока соединяются на высоте с лишком 900 футов в гребень, столь острый, что, по-видимому, одна только птица могла бы на нем удержаться. Весь гребень уставлен множеством остроконечных камней, которые целыми рядами продолжаются также от обеих оконечностей острова. Берега его кажутся совершенно неприступными.

Если гидрографическое описание острова Св. Матвея совершено нами было с успехом, то в познании естественных его произведений имели мы менее удачи: натуралисты наши не могли нигде пристать к нему по причине сильного прибоя у берегов. Некоторое сведение об этих предметах имеем мы от живших там промышленников.

В 1809 году по приказанию Баранова с Уналашки на остров Св. Матвея было отправлено 20 человек русских, чтобы узнать, какой промысел можно на нем иметь. От непредусмотрительности байдарщика, не принявшего никаких мер к сохранению людей зимой, вся артель занемогла цингой, и больше половины их стали ее жертвой, остальные перевезены обратно на Уналашку в 1810 году; после того на нем не возобновляли уже поселений.

Эти промышленники находили на острове слюдяной сланец,[368]368
  Обвал мыса Отвесный ясно показывает пластовое образование острова.


[Закрыть] железную охру, серный колчедан, камни кремнистых пород и много по всему острову разбросанных огарков – так называют промышленники камни, носящие на себе следы вулканического огня.

Леса на острове совсем нет, но в некоторых местах растет мелкий тальник. Выкидного леса по берегам много. Остров покрыт тундрой. Найдено несколько родов питательных кореньев, как то: кутагорный, весьма горького вкуса; в большом изобилии весьма вкусная макарша; корень, ботва которого походит на морковную, сладкий и вкусный; и на низменных тундристых местах под мохом корень, подобный картофелю, также на вкус приятный.

Белые и голубые песцы водятся на острове в изобилии. Владычество над островом разделяют с ними белые медведи, которых, проходя мимо, видели мы целые стада. По берегам, в наиболее неприступных местах, ложится много моржей.

Ары, урилы, ипатки, топорки, чайки здесь, как и по всем островам этого моря, гнездятся во множестве по утесам. Кроме них, водятся вороны и несколько родов мелких птичек, появляющихся летом.

Треска ловится у берегов в изобилии все лето, а с августа появляется палтус.

* * *

Осень того края уже настала, когда мы отплыли от острова Св. Матвея; нельзя было и думать о плавании в Берингов пролив; да и южнейших берегов не было надежды описывать с успехом, поскольку для этого нужно больше тихих дней, нежели осенью можно ожидать. Не видя, однако, признаков того, что стоявшая дотоле хорошая погода скоро испортится и так как расстояние до ближайшего берега Азии было незначительно, то, чтобы сколько возможно проложить себе дорогу к работам будущего года, я решился идти к мысу Св. Фаддея и, следуя от него к югу, определять положение примечательнейших пунктов берега.

Не прошли мы еще половины этого расстояния, как восточный ветер стал очень крепчать со всеми признаками наступающего дурного времени, что и побудило меня взять курс прямо к Камчатке.

Этим путем проходили мы близко от того места, где лейтенант Синдт видел берег, названный им островом Преображения. Многие отвергают существование этого острова, после Синдта никем не виденного, полагая, что он принял за землю туман, как часто случается в тех странах; но в журнале его в два разные дня так определенно означены пеленги виденной земли, что нельзя предположить, чтобы это был только оптический обман. Этот остров, если существует, должен лежать около широты 58¹/₂° и долготы 177¹/₂°W от Гринвича. Я имел намерение поискать его около этого места, но мы проходили его (2 сентября) в такую сильную бурю от востока и с таким густым туманом, что более должны были опасаться, нежели желать открытия неизвестного острова, которое при таких обстоятельствах легко могло бы навсегда остаться скрытым от света. С некоторым беспокойством рассматривали мы окружавшие нас стаи птиц, не найдется ли между ними береговых, в другое время столь приятных вестниц, однако видели только таких, которые отлегают от земли на большое расстояние.

Крепкие ветры и ненастье сопровождали нас до 7 сентября. В это время прояснилось, и мы увидели на юго-западе Командорские острова. Нам нужно было подойти к острову Беринга, чтобы узнать точно место селения Российско-Американской компании, где, по условию с главным правителем колоний, должен я был в следующем году оставить взятых с острова Уналашка алеутов. 8 сентября подошли мы к северо-восточной оконечности этого острова. Прекрасное утро несколько оживляло унылость картины, представляемой этой пустынной землей. От обнаженных отвесных к морю утесов простираются внутрь пологие, покрытые тундрой холмы; в некоторых местах берег пересечен оврагами и разлогами. Немного далее к западу открылась обширная губа, в которой мы ожидали найти помянутое поселение и потому, следуя вдоль берега, не сводили с него труб; и действительно, незадолго до полудня увидели на пригорке несколько человек, из которых один махал белым платком. Близ того места по довольно широкому разлогу протекала небольшая речка, на берегу которой видно было несколько землянок и много вытащенного из воды лесу. К этому месту стали мы лавировать под всеми парусами, паля из пушек, и в 3 часа увидели, наконец, идущее к нам под парусом судно: это были три байдарки, связанные вместе; на средней утвержден был вместо мачты кол, поддерживавший два шерстяных одеяла, заменявших парус. На этом странном судне приехал к нам промышленник Сенков. От него узнали мы, что искомое нами главное компанейское селение лежит на западной стороне острова. В той же открытой губе, где мы находились, постоянного жительства нет, а предположено только устроить зимовье для промысла песцов. Сенков хотел мне дать человека для указания гавани, в чем я, однако, не нуждался, не имея намерения на этот раз тут останавливаться, а желая только узнать ее положение.

Снабдив земляка за труд всякого рода съестным, мы его отпустили. Он по-прежнему влез в среднюю из байдарок, растянулся в ней во всю длину, был закупорен севшим в люк алеутом, а мы наполнили парус и продолжали путь к западу.

Камчадалы

Рисунок В. Т. Тилезиуса

Алеуты, привозившие Сенкова, были ближневские, то есть с острова Атту; наши лисьевские тотчас вступили с ними в разговор и объявили, что они «слышут по-нашему, но говорят плохо». Ближневские алеуты имеют особенный язык, а учатся лисьевскому от андреяновских, которые с лисьевскими говорят на одном языке. В чертах этих алеутов заметно было также различие с нашими. Байдарки их отличаются от лисьевских, будучи с носу гораздо полнее, но, невзирая на то, менее надежны. Возможно, сами алеуты плохие ездоки, если не могли выехать к нам иначе, как сплотив три байдарки, хотя море было и тихо. Это крепко не понравилось нашим алеутам.

Вулкан Авача вблизи Петропавловска

На острове Беринга живет до 110 человек русских, креолов и алеутов, занимающихся промыслом котиков и песцов. Промыслы производятся здесь в то же время и тем же порядком, как и в других местах. На острове Медный постоянного поселения нет, а для промысла ездят туда на байдарах с Берингова.

Как и везде, уменьшились и здесь промыслы в значительной степени. В последние годы добывалось на обоих островах не более 5000 котиков, почему положено было несколько лет совсем их не трогать.

От острова Беринга легли мы к мысу Шипунский, который увидели 11 сентября, а в следующий день со свежим SO ветром плыли к Авачинской губе, с некоторым беспокойством ожидая, что предвещает нам с необычайной стремительностью падавший барометр. Берега скрывались в тумане; одна Вилючинская сопка несколько раз в продолжение утра являлась и опять исчезала, подобно призраку: лучи солнца, отражаясь от снежной вершины, рисовали в тумане коническую ее форму, по сторонам являлись иногда фигуры радужных цветов.

Вид Петропавловской гавани

Рисунок В. Т. Тилезиуса

Подойдя к берегу миль на 10, рассмотрели мы все его пункты и спустились к Маячному мысу. Между тем ветер перешел к N и заставил нас лавировать к устью губы Авачинской, где мы в сумерки положили якорь.

Едва только совершенно смерклось, засветились огни на мысе Маячный и на другом, внутри губы, так что мы и ночью могли бы весьма спокойно в нее войти, если бы позволил ветер. Плавая с самого отправления из Европы в таких местах, где мореплаватель в собственной только осторожности находит свою безопасность, приятно было встретить учреждение, доказывающее заботу о его успокоении. Мы, однако, не имели случая им воспользоваться, ибо всю ночь должны были пролежать на якоре. Поутру 13 числа снялись, стали лавировать и не ранее, как сделав 22 поворота, могли войти в Петропавловскую гавань.

Мы пробыли здесь до половины октября. Выгрузка и сдача вещей, привезенных для Петропавловского и Охотского портов, и изготовление судна к зимней кампании взяли более трех недель времени.

Когда мы уже были совсем готовы, получили известие, что охотский транспорт «Александр», на котором была русская почта, разбился вблизи Большерецка и что почта будет доставлена сюда через несколько дней сухим путем. Мы уже более года находились без всяких известий о России; зная, что почта так близко, слишком жестоко было бы уйти и остаться еще почти на столько же в беспокойном ее ожидании; и я решился пожертвовать несколькими днями, чтобы дождаться почты, к радости и утешению всех моих спутников. 17 октября нетерпеливое ожидание каждого из нас окончилось. Успокоенные, утешенные и ободренные к перенесению новых трудов, ожидали мы только благоприятного ветра и 19 октября оставили, наконец, покрытые уже снегом берега Камчатки.

Глава седьмая

Плавание от Камчатки до острова Юалан. – Пребывание на этом острове. – Замечания о нем.

Для зимних занятий наших постановлено мне было в план, как читатель припомнит, исследование Каролинских островов. Не имея до сих пор ни одной тропической станции в маятниковых наблюдениях, положил я остановиться, во-первых, у острова Юалан, самого восточного в этом архипелаге, сделавшегося недавно известным благодаря французскому капитану Дюперре, где безопасная гавань представляла удобства для производства наблюдений. К этому острову направили мы наш путь, предполагая, однако, коснуться мест, в которых означались на картах острова, будто бы в последние времена открытые или отысканные.

Свежий северо-восточный ветер скоро вынес нас из холодной туманной атмосферы, облекавшей страну, нами покинутую. Случайно могли мы сравнить климат этих мест с соответствующими им по широте местами в Атлантическом океане, ибо за год до этого в те же самые числа находились на тех же параллелях, следуя, как и ныне, с благоприятным ветром к югу. Тогда на широте 50° термометр показывал +8 °C, теперь только +3–4 °C, в широте 45° там 11 °C, здесь 6–5 °C, в обоих случаях разности 4–5 °C.

29 октября в широте 37,2° ветер нам изменил, отклонясь к югу и обратясь на другой день в жестокую бурю, продолжавшуюся несколько часов. После этого стояли несколько дней тихие противные ветры.

Я имел уже случай упоминать о длинном списке сделанных в Великом океане американскими мореходами открытий, которых никто после них не мог найти. Между открытиями находится и остров Колунас, в широте 28,9° и долготе 128° W. Находясь близ этого пункта 6 ноября, употребили мы целый день на отыскание его, но без успеха. Убедившись на основании исследований и по другим соображениям (которые подробно изложены в морском отделении нашего путешествия, но здесь были бы не у места), что остров этот не новое открытие, но, по всей вероятности, взят со старых испанских карт, на которых обозначался под названием Лас-Колюннас, продолжали мы наш путь к югу. 8 ноября в широте 27,7° после штиля, более суток продолжавшегося, получили северо-восточный пассат, дувший сначала весьма крепко, но после смягчившийся и обеспечивший нам успешное и спокойное плавание.

В этот же день поймали рыбу-луну, конечно, безобразнейшее из созданий, что, однако, не мешало матросам нашим находить ее весьма вкусной и есть с удовольствием, покуда она не испортилась, напротив того, алеуты никак не хотели за нее приняться – разительное доказательство, что разборчивость в еде основана на предрассудках и привычках. Один народ гнушается животными, не отвергающими жвачки, другой – не имеющими раздвоенных копыт. Алеуты, не менее камчадалов заслуживающие эпитета всеядных, данного им Шгеллером, обыкновенная пища которых китовый жир, часто прокисший, которые, почуя запах китовины за несколько верст, сбегаются туда, как на роскошный пир, – алеуты гнушаются луной. И почему? Потому что она без хвоста. Мы над ними смеялись, а они, может быть, над нами за то, что предпочитаем уродливое бесхвостое животное величественному киту с раздвоенным хвостом. Между матросами нашими было несколько татар, которые обыкновенно питались одними сухарями, когда у нас в братском котле варилась свинина, и другие над ними издевались, а они, в свою очередь, подтрунили бы над теми, если бы им где-нибудь попался молодой жеребенок.

10 ноября пересекли мы Северный тропик и в тот же день искали остров Декстер, а 15 ноября остров Св. Варфоломея, принадлежащие к числу таких же открытий, как и остров Колюннас, и с таким же успехом. Во все это время не имели мы ни малейших признаков близости земли, море было весьма пусто, только изредка показывались парящие фаэтоны и большие петрели, отлетающие, как известно, на большое от берега расстояние.

17 ноября подошли мы к коралловой группе Броуна, открытой в 1794 году английским мореходом Батлером, долготу которой мне хотелось проверить. В этот и следующий день осмотрели мы на весьма близком расстоянии северную и западную стороны этой группы, состоящей из 30 островков, соединенных сплошным коралловым рифом, заключающим в себе лагуну. Группа имеет круглую форму окружностью в 75 миль. Островки покрыты густой зеленью, среди которой не видно, однако, ни кокосовых, ни хлебных деревьев, – следовательно, необитаемы. Впоследствии будем мы иметь много случаев говорить об островах этого образования – одном из величайших чудес природы, которые увидевшего их в первый раз наполняют неизъяснимым благоговейным чувством.

Продолжая отсюда путь к югу, увидели мы, наконец, 23 ноября поутру остров Юалан, к западу на расстоянии около 45 миль, но не прежде вечера смогли приблизиться к нему на расстояние 8 или 10 миль, высота острова, невзирая на малые его размеры, нарушала правильность пассата; весь день дул он тихо, а ночью ветер вертелся кругом всего компаса при беспрерывном дожде с отдаленной грозой. В следующий день штилевали мы под северным берегом острова в расстоянии 3 или 4 миль. На берегу видно было несколько домов и во многих местах дым, но к удивлению нашему, все утро не показывалась ни одна лодка; наконец около полудня увидели одну, с восточной стороны острова. В ней было четыре человека, из которых двое пожилых сидели посредине, на некоторого рода платформе, и не гребли. Они пристали к шлюпу, произнося беспрестанно протяжным голосом «уэ!», и по первому приглашению один из старших, а потом один за другим и остальные без обиняков взошли на судно. Начались предлинные рассказы, из которых мы очень ясно поняли только то, что они приглашали нас на берег, где можно спать, где много кокосов и женщин, изъясняя последнее весьма недвусмысленным образом! Гости наши весьма невынужденно сели в кружок на палубу, разговаривали, смеялись, часто вытягивая свое «уэ!». По невынужденному обращению их было видно, что судно наше уже не первое, ими посещенное. Более всего удивление их возбуждал цвет нашего тела; они часто сравнивали его со своим и показывали, что их тело чернее от солнца. Они, может быть, долго бы у нас пробеседовали, если бы лодка их не оторвалась. Это прекратило беседу, и они отправились, по-видимому, довольные новым знакомством. Мы видели, как они встретились с другой лодкой, ехавшей к нам с той же стороны. На этой, кроме двух гребцов, был один только пожилой человек, который, пристав к борту, с большой горячностью, скоро, много и громко говорил, повторяя часто слово «юрос» (означающее, как мы после узнали, начальник), показывая на остров и на уехавшую лодку. Немногие промежутки его патетической речи наполнялись забавным «уэ!». Променяв с полдюжины кокосовых орехов на несколько пуговиц, оставил он нас, не переставая говорить и не внимая приглашениям нашим взойти на судно. Вслед за ним приехала третья лодка с двумя людьми, которые, получив бусы и пуговицы за орехи, через несколько минут отправились домой.

Этим окончились первые наши сношения с юаланцами, которыми мы были бы довольнее, если бы они посетили нас не с пустыми руками. С дюжину кокосов и несколько аршин сахарного тростника было все, что мы получили с трех лодок.

Ночь была тихая и дождливая. Поутру (24 ноября) увидели, что течение отнесло нас миль на 12 от берега; на таком расстоянии безветрие заставило нас пробыть весь день, и потому гостей мы не ожидали, однако в 4-м часу приехали к нам три лодки. На одной из них был молодой человек, на которого все указывали, говоря: «юрос». Посетители взошли на судно, не показывая никакого беспокойства, кроме молодого юроса, называвшегося Нена, который или держался за меня, или требовал, чтобы я был возле него. Подарки принимали они с обыкновенным «уэ!», не обнаруживая, однако, безмерной радости, часто замечаемой в дикарях. В свите Нены был один молодой человек Оа, отличавшийся необыкновенной смышленостью; он с первой минуты стал применяться к нашим обычаям, не хотел сидеть иначе как на стуле, плевать иначе как в песочницу, и даже, кашлянув раз на палубе, хотел для того бежать вниз и т. п. Невынужденная, однако нисколько не шумная, веселость этих людей была чрезвычайно привлекательна, доверие, с которым они мешались между нами, доказывало чистоту их намерений. Новые предметы, естественно, привлекали их внимание, они показывали необыкновенное в диких здравомыслие. Каждой вещи старались узнать употребление; фортепиано им понравилось, но не вызвало никаких кривляний. Напротив того, Оа тотчас подвинул стул и стал аккомпанировать игравшему; потом поднял сукно и старался узнать, как инструмент сделан. Кузница, где в то время производилась работа, вызвала несколько длинных «уэ!». Оа тотчас понял, что делают нож, и спросил: не для него ли? Все вели себя с удивительной пристойностью, не было ни просьб, ни докучливости и (на этот раз) ни малейшего следа почти между всеми племенами Южного моря общего порока – воровства. Словом, они весьма выгодно отличались от всех народов этой части света, из описаний нам известных, даже от радакцев. Нена отличался перед всеми большей пристойностью и некоторой важностью обращения, но также и особенной трусостью. Он иначе не ходил по судну, как держась за меня; провести его мимо кузницы стоило мне немалого труда, внезапный звон колокольчика привел его в содрогание, однако после он им забавлялся. Он пожелал узнать, что за вещь зрительная труба, и я, поставя ее на фокус, хотел ему показать в нее его жилище. Однако одно приготовление его перепугало, он едва решился в нее взглянуть и просил, чтобы я ее скорей положил в сторону, кажется, что он зрительную трубу принял за ружье или за что-нибудь подобное.

Хотя новые знакомцы наши были столь же худо снабжены, как и первые, но, невзирая на это, произвели на нас самое приятное и для них выгодное впечатление.

В ночь отнесло нас от берега еще дальше прежнего. В следующий день (25 ноября) поднялись с разных сторон ветерки, пользуясь которыми приближались мы довольно быстро к западной стороне острова, где находится гавань Ла Кокиль, в которой я намеревался остановиться. После полудня приятели наши стали к нам выезжать один за другим, и, наконец, собралось у нас 6 или 7 лодок. Заметив, что мы правим на западную сторону острова, они показывали на восточную и, твердя: «Лелла, Лелла», старались склонить нас, чтобы мы шли туда, и, кажется, считали нас пустыми людьми за то, что мы их не слушаем. Мы с самого начала могли заметить, что приятели наши плохие навигаторы: довольно неловкие лодки их управлялись еще неловче. Сегодня они у борта перепутались, и одну лодку изломало совершенно; впрочем, это ни на минуту не нарушило общего веселья. Мы легли в дрейф, изломанную лодку подняли и стали чинить, и хозяева ее тотчас, и, кажется, охотно, помирились с мыслью у нас ночевать. Один из них был юрос Касе, самый первый из наших знакомых, другой молодой юрос Ся, отличавшийся особенно приятной наружностью. Ночевать у нас, может быть, для диковинки, понравилось многим, и приятель мой Нена объявил, что он хочет вместе с Оа остаться у меня, но чтобы я и его лодку поднял на судно. Это было невозможно, и Нена тотчас согласился отпустить ее домой. Узнав, что Нена остается, никто не был намерен нас оставить, и нам довольно много труда стоило, толкуя: «мютюль, лелла, оак» и пр., отделаться от толпы. В это время объявил претензию один юрос, о котором я до той минуты ничего не знал и который, по замечанию всех, был самый важный. Лодка его была больше всех, и команда многочисленнее; в нем узнал я того, который в первый день так много у борта разглагольствовал. Он говорил, что если Нена остается, то и он хочет, – я был и непрочь, но не успел оглянуться, как он уехал и, кажется, не в духе.

Сегодняшние посетители еще более утвердили доброе наше о них мнение. Спокойствие и доверие, с какой десять человек согласились, отпустя лодки, остаться ночевать на судне под парусами, едва ли имеет пример. Они вели себя очень хорошо. Нена и Оа расположились у меня в каюте, прочие наверху. Моих забавлял я картинами в Атласе Крузенштерна, они узнавали многие вещи и называли их своими именами. Узорчатые нукагивцы обратили на себя особенное их внимание. Морай произнес длинное «уэ!», и они, показывая на идолов, говорили: «лелла, эол». Они рано стали дремать; однако, услыша звук тарелок за ужином и узнав причину его, забыли сон и присоединились к нам. Наш стол понравился им, кажется, меньше, нежели их кухня нам: мой приятель Нена, великий прихотник и лакомка, предвидя, может быть, что будет у меня ночевать, привез с собой кисель, сделанный из толченого кокоса, сока сахарного тростника и еще одной вещи, которой мы не могли понять. Это блюдо все мы нашли весьма вкусным.

26 ноября ветер установился от NO, и мы могли, наконец, подойти к западной стороне острова. Предвидя хлопотливые работы, предлагал я гостям нашим отправиться домой; однако все предпочли провожать нас в Юалан – слово, которое они беспрестанно твердили, показывая за видимую NW оконечность острова. Увидя около полудня отверстие в рифах, отправил я лейтенанта Завалишина для осмотра его и, убедясь, что это точно отыскиваемая нами гавань, пошел к ней под всеми парусами. Ветер, дувший прямо из гавани, заставил нас положить якорь в самом устье ее, на 35 саженях глубины, имея по обе стороны коралловые рифы в расстоянии около 70 сажен. Тотчас стали тянуться на завозах далее, но, не успев пройти узкости прежде ночи, решил я остаться тут на якоре, не предвидя в том большой опасности, потому что крепкого ветра можно было ожидать только с берега.

Гостей наших успел я спровадить ночевать на берег, потому что они нам в хлопотах были в тягость. Здесь завязали мы несколько новых знакомств. Примечательнейшие были: юрос Сипе, человек важный, судя по шуму, с каким возвестили нам приезд его, и еще два пожилые юроса – Каки и Эоа – из ближайшего селения Люаль, любезнейшие из всех до сих пор знакомых. Они привезли нам свежеиспеченных хлебных плодов столько, что всей команде досталось; прочих фруктов столько же. С первой минуты были мы, как старые знакомые: объятия следовали за объятиями, шутки за шутками.

Желая быть на дружеской ноге со всеми, позволил я сначала пускать на судно всех без разбора, отчего на палубах почти нельзя было пошевелиться. Это не только затрудняло нас в работах, но и дало повод к неприятному открытию, что не все островитяне так честны, как их начальники: вчера пропал со шканец термометр в футляре, а сегодня недоискались трех кофель-нагелей. Я решил употребить все средства, чтобы не только воротить потерянное, но и предупредить подобные случаи, в которых мы, может быть, самих себя должны упрекать. Им надлежало бы быть выше людей, чтобы не подпасть искушению присвоить себе одну или две из многих драгоценностей около них, как будто нарочно разбросанных, чтобы ввести их в искушение.

С наступлением ночи положение наше способно было возбудить самые мрачные мысли: непроницаемая темнота усугублялась еще густыми тучами, из которых по временам изливался сильный дождь; с обеих сторон грозно разбивавшееся о скалы море ревело час от часу сильнее; мелькавшие сквозь темноту буруны казались еще ближе, чем были; все вместе производило впечатление, которое было далеко от приятного и которое беспрестанно возобновляло мысль о близкой опасности. Для нас она и действительно была недалека. В самую полночь нашел с проливным дождем жестокий шквал от О, которым нас стащило и с верпов и с якоря и, поворотя боком к ветру, повлекло диагонально. К счастью, судно обратилось носом в ту сторону, с которой рифы недалеко простирались в море; если бы оно обратилось в другую, то мы через минуту были бы на камнях. Теперь же шлюп вынесло прямо в море, и потеря наша ограничилась двумя верпами, которые должно было отрубить.