Текст книги "История Византийской империи. Эпоха смут"

Вся произведенная царицей Ириной сложная реформа в устройстве военной защиты Константинополя имела целью располагать «преданным войском и послушными начальниками военных частей», и эта цель была достигнута к лету 787 г. В мае указанного года отправлены были приглашения ко всем епископам вновь собраться для участия в соборе, на этот раз, однако, не в Константинополе, а в Никее, где имели место заседания 1-го Вселенского собора. Заседания собора открылись 24 сентября. Царица не принимала личного участия в деятельности собора, со стороны светской власти представителями были патрикий и комит Опсикия Петрона и царский остиарий и логофет военного министерства Иоанн. Во главе собора как первые и почетные члены его были папские легаты, оба носившие имя Петр, и затем представители восточных патриархов Иоанн и Фома, которые, очевидно, провели весь год в столице в ожидании открытия нового собора. Но практически как председательство, так и направление деятельности собора находилось у патриарха Тарасия. Что касается числа соборных членов, то оно колеблется в показаниях источников между 330 и 367. По самым подписям соборных актов число членов определяется количеством 308.

Собор имел восемь заседаний. Первые заседания посвящены были частию организационным вопросам, между прочим, предстояло решить весьма занимавшее всех дело о тех епископах, которые сорвали первое заседание в прошедшем году и которые вообще не сочувствовали идее собора для обсуждения вопроса о поклонении свв. иконам. С трогательным единодушием собор дал прощение двум партиям заведомо иконоборческих епископов и принял их в общение с Церковью. После единогласного выражения мнения собора в пользу прегрешивших эти последние заняли места по их рангу между членами собора. Всего было допущено к общению 10 епископов. Когда была прочитана записка Феодосия, епископа амморийского, в которой он выражал сердечное сокрушение в своем еретическом образе мыслей, некоторые епископы растроганы были до слез [7]. Несколько раз восточные епископы среди обсуждения дел восклицали: «Мы все грешны, все нуждаемся в прощении», а епископ Ипатий выразил такое признание, которое могло поставить собор в немалое затруднение. Он сказал: «Нас никто не принуждал и не совращал, но мы в этой ереси родились, воспитались и выросли» [8]. В третьем заседании, происходившем 28 сентября, собор главнейше занимался чтением официальных актов: синодика патриарха Тарасия к восточным патриархам, ответа на этот акт и др. Но, между прочим, в этом же заседании обсуждалось дело епископа неокесарийского Григория; он не только принимал деятельное участие в деяниях иконоборческого собора 753 г., но и руководил им и, по свидетельству некоторых лиц, позволял себе прежде насилия и притеснения по отношению к тем, кто не соглашался с ним. Дело Григория давало повод к принятию некоторых ограничений на его счет, и председательствующий выдвигал против него некоторые отягчающие обстоятельства, но в конце концов и по отношению к этому епископу, после того как была прочитана его записка, было даровано прощение.

В деловом отношении обилен важными заключениями четвертый день заседаний, приходившийся на 1 октября. В этом заседании были читаны места Священного Писания и святоотеческих творений, подтверждающие обязательность поклонения святым иконам. После того как все заранее подобранные места выслушаны были отцами, патриарх Тарасий в кратких словах сделал следующее заключение: «Святые отцы, стражи кафолической Церкви, всегда бодрствующие на верху мысленных ее укреплений, изрекли свое слово, отсекли повод к состязанию и всякому суесловию и, сохранив Церковь в целости, прогнали всяческий строй противников и духовным мечом поразили вместе с старыми ересями и нынешнее заблуждение злых клеветников на христианство [9]. Итак, воскликнем все единогласно вместе с нашим учителем, божественным апостолом Павлом: Христос есть мир наш, соединивший оба в одно, Ему подобает слава, честь и поклонение…»

Собор подтвердил слова председателя в следующих выражениях: «Учения богозвучных отцов нас исправили; черпая из них, мы напоены истиной; следуя им, мы отогнали ложь; наученные ими, мы целуем святые иконы. Веруя в единого Бога, в Троице прославляемого, целуем честные иконы. Кто не следует этому, да будет анафема». Затем прочитан был акт, составленный епископом Евфимием сардским, следующего содержания: «Святые отцы, исполняя божественное повеление Бога и Спаса нашего И. Христа, данный им светильник божественного знания не скрыли под сосудом, но возложили на свещник полезнейшего научения, дабы светил всем, находящимся в доме, т. е. рожденным в кафолической Церкви, и дабы никто из благочестиво исповедующих Господа не споткнулся о камень еретического зловерия, ибо они всякое заблуждение еретиков отдаляют и загнивший член отсекают, – посему святой и Вселенский сей собор благоволением Божиим и соизволением благочестивейших и верных наших царей, Ирины – новой Елены, и нового Константина, собравшийся вторично в Никее, приняв в соображение мнения блаженных отцов, воздает хвалу Богу, давшему им слово к нашему научению и к устроению кафолической и апостольской Церкви. Мы же, во всем содержа мнения и повеления богоносных отцов наших, проповедуем едиными устами и единодушно, ничего не прилагая и ничего не отнимая от предания, но на нем утверждаемые, так исповедуем и учим, как определили святые шесть Вселенских соборов»[35]35
  Далее следует символ.


[Закрыть]. В конце этого акта заключается сущность догматического определения: «Не собор, не царская держава, не богопротивные соглашения освободили Церковь от идольского заблуждения, как пустословил иудейский синедрион, издевавшийся над святыми иконами, но как спас, так и освободил от идольской лести Сам Господь славы и вочеловечившийся Бог. Он Сам в нас наполнил чрез телесное Его строительство предвозвещенные чрез пророков Его речения, живя и обращаясь с нами и изгладив на земле имена идолов. Почитаем господские, и апостольские, и пророческие слова, которыми мы поучаемся чтить и величать прежде всего Пречистую Богородицу, высшую всех небесных сил, святые и ангельские силы, блаженных и всехвальных апостолов, славных пророков и за Христа пострадавших мучеников и святых, и богоносных учителей, и всех преподобных мужей; испрашиваем их ходатайств, как могущих нас сделать угодными царю всяческих Богу. Воздаем почтение и изображению Честного и Животворящего креста и святым мощам, принимаем и святые иконы и почитаем их по древнему преданию кафолической Церкви. Почитая сии святые иконы, воздаем им почтительное поклонение… дабы чрез созерцание изображений приходить к воспоминанию и представлению прототипа и быть участниками в некотором освящении».

Это первое официальное догматическое определение со времени обнаружения иконоборческой борьбы, принятое в четвертом заседании VII Вселенского собора, имеет большой интерес и с точки зрения развития вопроса как определенной философской и догматической системы. Нельзя не обратить внимания, что в данном определении много места занимает такой пункт, которому не было места ни в иконоборческом эдикте Льва, ни в современных ему опровержениях, но о котором дает уже знать определение собора 753 г. И действительно, на соборе было выражено, что иконоборческая система подрывает тайну божественного домостроительства, т. е. догмат вочеловечения и искупления. Когда нам удастся рассмотреть весь период, отмеченный наименованием иконоборческого, то будем в состоянии выделить и другие стадии развития, осложнявшие и разнообразившие первоначальную проблему: быть или не быть иконам в церквах.

Одно заседание вслед за другим шло через короткие промежутки; можно догадываться, что материал был обработан и приготовлен в Константинопольской патриархии. Пятое заседание происходило 4 октября и имело предметом своим чтение и обсуждение таких мест из отцов Церкви, которыми иконоборцы пользовались против поклонения свв. иконам. Материал, сообщенный на этом заседании, весьма важен; здесь, между прочим, делались ссылки на такие сочинения, которые теперь уже утрачены, здесь выяснилось, кроме того, как варварски относились иконоборцы и иконопочитатели к историческим справкам и так называемым источникам. Делались ссылки на апокрифы, на испорченные или на уничтоженные впоследствии сочинения. Хотя на соборе было представлено несколько случаев безжалостной порчи книг еретиками, но нельзя скрыть, что и православные с своей стороны поступали не лучше, и на том же соборе некоторые члены потребовали уничтожения огнем всех книг против поклонения свв. иконам [10].

На шестом заседании, происходившем 6 октября, по предложению асикрита Леонтия заслушано было определение иконоборческого собора 753 г. и в то же самое время опровержение его положений. Важность материала, здесь заключающегося, мы уже оценили выше при изложении деяний иконоборческого собора при Константине Копрониме. Не говоря о догматической части, которая здесь рассмотрена и опровергнута со всем искусством и со всей силой тогдашней византийской учености, собор с особенным напряжением отстраняет притязание иконоборческого собора на наименование «Вселенский» и устанавливает твердую почву для церковной практики почитания свв. икон и мощей, что представлялось тем более важным и требовавшим много искусства и учености, что это был обычай Церкви, а не верование, которое утверждалось бы на символе.

На седьмом заседании, имевшем место 13 октября, прочитано было соборное определение. Этот акт имеет большое значение в истории Восточной Церкви как последний, в сущности, акт соборной Вселенской Церкви, как основной документ, на который ссылались и могут ссылаться Западная и Восточная Церкви в своих сношениях. Уже и то имеет значение, что заключительное определение было прочитано южноитальянским епископом Феодором и что в нем нашли себе применение дальнейшие стадии догматического учения после составления символа; кроме того, в нем в окончательной полноте и подробности обосновано учение Церкви о поклонении святым иконам. По всем этим соображениям следует остановиться вниманием на некоторых положениях этого соборного определения, которое, конечно, требовало предварительной обработки и обсуждения и вообще делает честь редакторскому искусству составителя. Определение начинается Никейским и Константинопольским символом, в изложении которого весьма любопытно отметить особенность 8-го члена. В греческом тексте читается без прибавления, а в латинском переводе – с добавлением Filioque [11]. Выразив далее полное согласие с учением всех шести Вселенских соборов, соборное определение переходит к вопросу, составлявшему камень преткновения [12], в следующих выражениях: «Кратко сказать, неизменно принимаем все церковные устные и письменные предания, из коих первое есть иконное изображение, как согласное с историей евангельской проповеди к удостоверению в истинном, а не воображаемом вочеловечении Бога-Слова. Определяем, чтобы с тем же тщанием и вниманием, как изображение Честного и Животворящего креста, выставлялись честные и святые иконы в Божиих церквах, приготовленные красками, мозаикой или другим способом на священных сосудах и одеждах, на стенах, на досках, на домах и на путях: иконы Господа и Спаса нашего И. Христа, Пречистой Владычицы нашей и Богородицы, ангелов и всех святых и преподобных мужей. Чем чаще зритель всматривается в иконные изображения, тем более настраивается к памяти и желанию первообразов и к возданию им целования и почтительного поклонения, не воздавая, однако, им истинной латрии, или поклонения по вере, приличествующего только божественной природе, но тем же способом, как изображению Животворящего креста и святому Евангелию и другим священным предметам, он принесет в честь их курение ладана и свечи, как это установлено из древности. Ибо воздаваемая иконе честь переходит на прототип, и кланяющийся иконе покланяется ипостаси изображенного на ней» [13].

Всеми членами собора было одобрено и подписано это определение и произнесено торжественное отлучение на тех, кто отрицает поклонение свв. иконам и кто был причастен к иконоборческой ереси. В том же заседании доложен был особый акт, именно, составленный от имени председателя собора патриарха Тарасия доклад царице Ирине и царю о том, что произошло на соборе и к каким пришли определениям. Т. к. здесь повторены основные положения приведенного выше определения, то нет нужды подробно останавливаться на нем; любопытно лишь отметить филологический экскурс для объяснения термина поклонения, приличествующего Богу и святым иконам [14]. Выражение προσκυνειν значит приветствовать и целовать, т. е. άσπάζεσδαι и φιλειν, и имеет отношение к взаимным чувствам между людьми. Но оно имеет отношение и к священным предметам, как у Григория Богослова: «Почти Вифлеем и поклонись яслям». Λατρεία же обозначает поклонение служебное, приличествующее высочайшему существу – Богу. Хотя нередко προσκύνησις употребляется и в смысле латрии, но этим выражается лишь один признак заключающегося в нем смысла, ибо может быть поклонение из чести, из благодарности, из страха, как и по латрии. Священное Писание говорит: «Господу Богу твоему поклонишься и ему одному воздашь поклонение» (λατρεύσεις). Если же так, то должно считать богоугодными и приемлемыми иконные изображения божественного домостроительства Господа нашего Иисуса Христа, Пречистой Богородицы Марии и честных ангелов и всех святых и воздавать им поклонение и целование.

Деяния VII Вселенского собора могли считаться законченными уже подписанием того определения, о котором сейчас была речь. Но правительство в настоящее время чувствовало себя, после принятия мер к перемене всего состава константинопольского гарнизона, настолько крепким и безопасным по отношению к церковной политике, что решилось дать в самой столице торжественное зрелище одержанной им победы над иконоборцами. После седьмого заседания последовало царское распоряжение явиться членам собора в столицу, где им оказан был во дворце ласковый прием, после которого на 23 октября назначено было последнее и заключительное собрание во дворце Магнавры. На этом собрании присутствовали царь и царица, представители народа и войска. Патриарх открыл собрание речью, в которой изложил основания, побудившие собор назначить свое последнее заседание в Константинополе. Затем, после обычных приветствий царице и царю, Ирина отдала следующий приказ: «Да будет прочтено составленное на соборе определение, дабы мы и предстоящее христолюбивое воинство выслушали его». Тогда соборный акт (ορος) был прочтен диаконом и кувуклисием Косьмой, а после прочтения царица просила: «Пусть объявит святый Вселенский собор, все ли согласны с прочитанным определением». Тогда последовал возглас: «Так веруем, все так мыслим, все подписали по доброй воле, сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера утвердила вселенную». По просьбе епископов царь и царица скрепили деяния собора своими подписями при громких восклицаниях присутствующих. Заключительное заседание было, таким образом, торжественным и публичным актом, дававшим характер твердости и неизменности важным решениям, принятым правительством царицы Ирины. Одним из первых распоряжений царицы было затем восстановление над воротами Халки того образа Спасителя, который был разрушен по распоряжению Льва III. Люди умеренного направления радовались происшедшей перемене. «Наступил мир в Церкви Божией, – говорит Феофан, – хотя враг не перестает сеять сорные травы через своих делателей, но Церковь Божия побеждает всегда, находясь в осадном положении» [15].

Собственно говоря, церковная политика не ограждена была на последующее время от новых потрясений. Уже мы неоднократно имели случай отметить, что успехом своим Ирина была обязана, главным образом, передвижению военных частей с одного места на другое, назначениям новых главнокомандующих по фемам, или военным округам, кроме того, содействию епископов сицилийских, южноитальянских и, наконец, папе, для которого имел большое значение вопрос о соединении Церквей. Пока Ирина держала власть в своих руках, система иконопочитания могла считаться обеспеченной, но, с одной стороны, исаврийские предания, с другой – иконоборческие идеи, так крепко засевшие в азиатских провинциях, постоянно держали в напряжении церковную партию, получившую после VII Вселенского собора господство. В борьбе, не прекращавшейся во все царствование Ирины, соперничество между сыном и матерью подогревало постоянно церковный вопрос, который, несомненно, продолжал играть свою роль и принимать политическую окраску в зависимости от времени и обстоятельств. Весьма любопытно в этом отношении оброненное писателем Кедриным замечание под 795 г. по поводу проекта незаконного брака Константина с Феодотой и уклончивости патриарха Тарасия дать церковное согласие на этот брак: «Если не будет этого согласия, то я возвращусь к иконоборческой системе» [16]. Независимо от того, неприятности стали угрожать и с той стороны, где, казалось, все было предусмотрено и подготовлено. Так, когда настало время сноситься с Римской Церковью об утверждении соборных актов, то начали выясняться некоторые формальные упущения при организации собора. Стали, например, высказывать мнение, что представители восточных патриархов были самозванцы, или, во всяком случае, лица, не имевшие легальных полномочий, и что, следовательно, собор, восстановивший иконопочитание, в сущности не выше того собора, который отменил почитание икон. С другой стороны, что касается папских представителей, то говорилось, что на соборе заставили присутствовать двух римских священников, бывших в то время в Константинополе по другим церковным делам, что эти лица, не понимая по-гречески, плохо ориентировались в том, что тогда кругом их происходило. Впоследствии нам придется вновь возвратиться к этому вопросу, когда будем излагать реакцию против собора и против системы иконопочитания; теперь же на 20 с лишком лет можем оставить византийские церковные партии, пока они собираются с силами для нового ожесточенного столкновения в начале IX в.

Глава X
Царица Ирина и Карл Великий. Две империи

Византийская империя, поглощенная религиозными вопросами и борьбой партий, не могла уделить достаточного внимания внешней политике, за исключением ближайших своих окраин, угрожаемых арабами и болгарами. Т. к. усиление этих врагов затрагивало самые существенные и живые интересы государства, то византийское правительство не могло задаваться более отдаленными задачами и целями, кроме тех, которыми удовлетворялись насущные потребности. Между тем империи предстояло осуществление мировых задач. Мировое значение империи обусловливалось тем, что ее владения находились в Европе и Азии, т. е. охватывали весь известный тогда культурный мир и включали множество племен и народов. Могущество императора, кроме войска и флота, заключалось в том, что под его рукой были и восточные патриархи, и римский папа. Но со времени иконоборческой борьбы, когда император отлучен был Римской Церковью и объявлен схизматиком, римский папа стремится к тому, чтобы стряхнуть с себя власть императора. Достигнув этого при помощи лангобардского оружия, папа, однако, скоро понял, что лангобардский король гораздо опасней для Рима, чем отдаленный от Италии обширными пространствами император.

В половине VIII в., хорошо взвесив и обдумав предпринимаемый политический акт, папа заключил секретно от императора союз с Каролингом Пипином Коротким. В основе этого союза лежала взаимная услуга и выгода: папа разрешил Пипину низвергнуть своего короля Хильдерика III и самому стать на его место, а Пипин дал Римской Церкви политические права и земельные владения в Италии и положил начало Папской области или светской власти папы. Следствием этого было, с одной стороны, уничтожение лангобардской власти в Италии и присоединение отвоеванных у лангобардов земель к Франкскому государству, с другой же стороны – распространение власти франкских королей на Италию и Юго-Восточную Европу и зарождение идеи Западной империи. Намеченные здесь события имеют европейское, если не всемирно-историческое значение и делают перелом в истории. Нам предстоит в этой главе попытаться дать оценку одной из важнейших страниц византийской истории. Роковой смысл происшедших в небольшой период времени событий состоит в том, что на одной стороне стоял всемирный исторический деятель и гений в лице Карла Великого, а на другой – обыкновенная женщина, к тому же поставленная в крайнее затруднение религиозной смутой и дворцовой интригой.

В 781 г., когда Карл находился в Риме, празднуя Пасху с папой Адрианом, к нему явились послы из Константинополя с предложением от имени царицы Ирины союза и брачного проекта. Именно: предполагалось сосватать франкскую принцессу Ротруду, восьмилетнюю дочь Карла, за византийского царя Константина VI. В летописях можно было указать уже пример подобных, хотя и не осуществившихся, переговоров о браке: это переписка Константина Копронима с Пипином по вопросу о браке между Гизелой и Львом IV [1]. Карлу этот союз казался желательным во многих отношениях и, между прочим, потому, что для представителя новой еще династии было весьма большой честью породниться с императорским домом, с которым не мог равняться никто в мире. Этим соглашением он надеялся, кроме того, разом покончить с притязаниями и угрозами лангобардского королевича Адельгиза, нашедшего прием в Константинополе и не перестававшего предъявлять права на лангобардскую корону. Как можно догадываться, и папа Стефан III не имел ничего против этого брака, т. к. обручение произошло в Риме со всею торжественностью при тех же самых поручителях-послах [2].

Следует думать, что ближайшие затем события, имеющие отношение к переговорам о соборе и к восстановлению добрых отношений между Восточной и Западной Церковью, были естественным последствием указанных переговоров. Но затем, после окончания Вселенского собора, неожиданно складывается новая политическая комбинация и обнаруживается разрыв сношений по вопросу о брачном союзе и поспешное заключение брака Константина с девицей армянского происхождения по имени Мария. Этот поворот взглядов на взаимные отношения Франкской державы к Византийской империи, и обратно, сопровождавшийся нарушением брачного соглашения, должен быть здесь обстоятельно объяснен как факт несомненной исторической важности. Если нам удастся понять создавшуюся после 787 г. политическую обстановку, тогда легко будет видеть, кто был виновником разрыва, Карл или Ирина. Действительно, после сближения в 781 г. и заключенного на основе этого сближения соглашения политические обстоятельства через шесть лет значительно переменились. Прежде всего после своего второго похода в Рим Карл, слишком поглощенный делами на севере и северо-востоке, мало заботился об итальянских отношениях, достаточно, впрочем, организованных во время предыдущего продолжительного пребывания в Италии. Хотя за это время продолжалась правильная переписка между папой и Карлом, но она ограничивалась довольно обычными приветствиями и извещениями о победах и совсем не касалась ни южноитальянских, ни византийских дел. Весьма любопытно, что около 786 г. находилось в Константинополе посольство Карла, состоявшее из капеллана Витбода и Иоанна; можно думать, что это посольство должно было, между прочим, устроить дело о переезде франкской принцессы в Константинополь в следующем году и что тогда же оказались для этого некоторые затруднения, о которых, однако, не говорят ни франкские, ни византийские летописи.

После восстановления мира между Восточной и Западной Церковью страх перед греками и лангобардами перестал быть руководящим основанием политики римского папы, и для него не было необходимости слишком тесно примыкать к франкскому королю, в покровительстве которого была известная доля стеснения. С другой стороны, царица Ирина в изменившихся отношениях к Риму нашла руководящие указания для своих дальнейших отношений к Каролингской династии. Для выяснения роли Ирины нам даже нет нужды вдаваться в политические комбинации. Царица Ирина сама привыкла к обаянию власти и не рассчитывала поступиться ею в пользу сына, притом она и сама была орудием в руках партии, которая не хотела перемен и всеми мерами старалась укрепить царицу в мысли, что верховная и безраздельная власть должна принадлежать ей одной и что предполагаемый брачный союз с франкской принцессой нанесет большой ущерб ее влиянию и, во всяком случае, не принесет той пользы, какая от него ожидалась, т. к. в настоящее время Ирина не нуждалась в союзнике для утверждения своего господства, которому если и была опасность, то лишь от партии, державшейся за ее сына [3].

Таким образом, когда итальянские дела вновь потребовали личного участия Карла в 787 г., он имел свидание с константинопольскими царскими послами в Капуе, и тогда именно имел место разрыв брачного соглашения, о котором слишком глухо сказано у Феофана: «Ирина разрушила заключенное с франками соглашение». Нельзя, конечно, останавливаться на той мысли, что Карл не пожелал расстаться с дочерью или что партия казалась не блестящей[36]36
  Как говорят франкские писатели Einhardus и грамматик Saxo.


[Закрыть], нет, разгадка вопроса кроется в расположениях царицы Ирины и иллюстрируется военными событиями, имевшими место в том же году.

Герцог Беневента Арихис, за которым была дочь Дезидерия, находился тогда в сношениях с Ириной и получил от нее звание патрикия; сын Дезидерия Адельхиз делал в то же время высадку в Италию и имел целью захватить Равенну. Словом, во время заседаний VII Вселенского собора Византия находилась уже в полном разрыве с франками. Высланный царицей флот под предводительством логофета Иоанна и патрикия Феодора, высадив военные отряды в Калабрии, завязал упорную войну с приверженцами франкской партии. Греки были разбиты и потеряли своего предводителя [4]. О понесенном поражении можно судить по тому, что 4000 было убито и 1000 взято в плен. С тех пор на продолжительное время Византия отказалась от деятельной роли в Южной Италии.

В связи с рассмотренными обстоятельствами, указывающими на резкую перемену отношений между империей и франкским королем из-за Южной Италии, возник ряд других споров и недоразумений по поводу постановлений VII Вселенского собора. Как было всегда в обычае, греческий текст соборных актов препровожден в Рим, где по приказанию папы Адриана I с него был сделан перевод на латинский, который, впрочем, был исполнен так неумело и обиловал столь грубыми ошибками, что известный писатель IX в. библиотекарь Анастасий счел нужным вновь сделать латинский перевод с актов VII Вселенского собора. Но первый перевод, сделанный по приказанию Адриана I, получил на Западе большое распространение и громадное политическое и литературное значение вследствие того, что немедленно был передан во Францию и вошел в знаменитый сборник «Libri Carolini». Весьма любопытно, кроме того, отметить, что оживленная и прежде и после переписка между папой и Карлом совершенно обрывается в ближайший период за событиями 787 г., из чего нельзя не заключить о временном охлаждении между франкским королем и его верным другом и союзником на папском престоле. Этими данными мы должны воспользоваться для оценки фактов всемирно-исторической важности, обнаружившихся в происхождении упомянутого литературного памятника «Каролингские книги» и в постановлениях франкского собора во Франкфурте-на-Майне, бывшего в 794 г.

Первое упоминание о «Каролингских книгах» встречается в IX в. и принадлежит архиепископу Гинкмару; по его словам, он в юности читал во дворце довольно значительную книжку, направленную к опровержению VII Вселенского собора [5]. Памятник составлен по приказанию Карла одним из приближенных к нему ученых, по всей вероятности, Алкуином, в сочинениях которого встречаются сходства с некоторыми местами занимающего нас произведения [6]. Некоторые места, впрочем, указывают, что речь ведется от имени самого Карла, например: «Мы предприняли этот труд с согласия духовенства вверенного нам от Бога царства», а из одного места в 1-й книге «Libri Carolini» можно заключить, что сочинение появилось в 790 г., спустя три года после VII Вселенского собора. Существенное значение этого памятника заключается в том, что он знаменует резкий и бесповоротный разрыв между Западом и Востоком. И не в том его сила и назначение, чтобы догматическим методом опровергнуть положения Никейского собора посредством подбора мест из Священного Писания и отцов Церкви, а в намерении унизить Греческую Церковь и излить яд злобы и ненависти против царствующих в Константинополе Ирины и Константина; с этой именно целью автор произносит беспощадную критику на царей, равно как на нравы и обычаи, господствовавшие при дворе.

Цель книги хорошо выражена в I главе. «Неизмеримое честолюбие и ненасытная жажда славы овладели на Востоке не только царями, но и епископами. В пренебрежении святого и спасительного учения апостольского, преступая заповеди отцов, они посредством своих позорных и нелепейших соборов пытались ввести новые верования, каких не знали ни Спаситель, ни апостолы. И дабы слава их распространилась до отдаленного потомства, они не задумались разорвать узы единства Церкви. Несколько лет назад в Вифинии происходил собор, который имел дерзость объявить отмену икон. Слова Спасителя в приложении к языческим идолам этот собор применил ко всем изображениям, не принимая в соображение, что образ есть род, а идол – вид и что нельзя делать заключения от вида к роду и наоборот. Около трех лет тому назад, в той же местности был составлен второй собор, на котором председательствовали преемники прежних царей и где присутствовали, между прочим, члены, бывшие на предыдущем соборе, и этот собор впал в ошибку, как и первый. Первый собор запретил даже смотреть на иконы, второй повелел их обожать и молиться им (aborare). Эти два собора осквернили невесту Христову и отвергли учение отцов, которые не повелевают воздавать божеское поклонение иконам, но употреблять их лишь для украшения церквей». И это еще не самое резкое, что находится в рассматриваемом сочинении.

Раздражение автора не знает пределов, когда он переходит к Ирине и Константину. Они позволили себе в письме к папе выразиться: «Бог соцарствующий нам»; «Бог избрал нас, и мы ищем Его славу в истине»; «Они называют божественными свои слова и действия». Эти и подобные выражения, перешедшие из языческого римского государства в христианскую империю Константина и вошедшие в практику в Византии, конечно, не заслуживали тех упреков и порицаний, какие высказываются в указанном сочинении, тем более что и сам Карл после принятия императорского титула и коронования в Риме не преминул воспользоваться обычаями и терминами, воспринятыми от языческой империи, и самая Западная империя удержала наименование Священной Римской империи германской нации. Тем не менее автор делает следующую вылазку против царей: «Древнее языческое заблуждение, рассеянное пришествием Христа, оставило следы в душе этих властителей, которые тщеславятся мыслию, что в них святилище веры, и которые дерзают навязывать Церкви новшества и нелепые повеления и не стыдятся называть себя божественными и свои действия священными». Мы не будем останавливаться на том отделе, который посвящен полемике против деяний Никейского собора, опровержению приведенных восточными епископами мест из Священного Писания и отцов Церкви, но не можем не отметить, что здесь и тени нет того обычного у западных богословов смирения и скромного признания превосходства греческого богословского образования; напротив, с гордым сознанием своей верности древней апостольской и Римской Церкви, франкский богослов издевается над догматическими заблуждениями греков, над отсутствием у них критического смысла и в наивном самомнении посылает им такие упреки, которые совсем не обоснованы [7]. Такое же значение имеет собор во Франкфурте[37]37
  Знаменитый Франкфуртский собор, созванный Карлом в 794 г., имел непосредственной задачей разрешение западных церковных вопросов, главным образом, христологического вопроса, возбужденного в Испании учением епископов Елипанда и Феликса об адопцианизме. На этом соборе присутствовали легаты папы и представители почти всей Западной романо-германской Церкви, председательствовал на соборе Карл. Вообще, это было одно из самых величественных собраний, какие только видела Западная Церковь со времени Каролингов, почему западные писатели обыкновенно усвояют ему имя Вселенского (Universalis); и если принять в соображение, что осуждение деяний Никейского собора составляло после решения христологического вопроса самое важное дело Франкфуртского собора, то станет понятным притязание западных писателей придать ему имя Вселенского. В числе 56 глав (capitula), постановленных для руководства Церкви на соборе во Франкфурте, вторая глава предает анафеме тех, кто будет воздавать иконам поклонение и обожание (servitium и adoratio), свойственные божеству. Хотя по существу Никейский собор тщательно различает поклонение, воздаваемое иконам, от служения, приличествующего божеству, тем не менее франкфуртские отцы поставили ему в обвинение ими самими измышленное учение, не по злому, впрочем, умыслу, а вследствие неправильного перевода надлежащего места в греческом тексте.


[Закрыть].