Текст книги "По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха"

Около пяти часов пробыли мы на КПП. В десять часов вечера приехали армейские грузовики, в которые нас силой усадили и повезли в неизвестном направлении. Нас, буддийских монахов, повезли в отдельном грузовике. С монахами обращались вежливо. Но вместе с нами везли водителя нашего автобуса, чеченца Шахаба Хупиева. Потом его отделили от монахов и сделали заложником. Только через несколько дней его отпустили по настоянию матерей, которых отвезли в Назрань. Его лицо было все черное: водителя пытали электричеством.

Буддийских монахов привезли в неизвестную часть, предположительно в районе Асиновской, ту же, где был избит врач «Красного Креста». Всех обыскали. У меня отобрали дневник, который я вел на протяжении всего Марша, диктофон и две кассеты. На одной были записаны интервью с местными жителями, другая была пустая. Вернули только диктофон. Правду о чеченской войне решили оставить себе. Но почему не вернуть пустую кассету? Как после этого сомневаться в том, что российская армия виновна в мародерствах? Интересная деталь: вместо пустой кассеты я обнаружил две новые батарейки – так сказать, компенсация. Очень похоже на описания очевидца мародерств из Грозного: российские солдаты зачастую оставляют вместо взятой вещи другую, как правило подешевле. Значит, совесть еще о чем-то заикается.

Офицер, обыскивавший меня, сказал, что, будь у него полчасика, он бы выбил у меня всю подноготную и узнал, какие мы монахи да кто нас финансирует. Не думаю, что скандал с японским религиозным обществом Аум Синрикё дает ему право так обращаться с верующим человеком. Кроме диктофона у меня обнаружили удостоверение члена Союза журналистов России. Отвели в отдельную палатку, где на меня кричали, обвиняя в пособничестве Дудаеву. Вот как относится ФСК к журналистам, которые просто пытаются задокументировать правду о чеченской войне. Мой дневник еще не был прочитан, а кассеты – прослушаны. Меня обвиняли уже за то, что я всего лишь имел их! Я ответил этим людям, которые боятся даже такой маленькой правды, как знаки отличия на своих погонах, что как участник Марша не собирался сотрудничать ни с одной из воюющих сторон и что моя единственная цель – это мир. На меня продолжали кричать, заставляя признаться, как нам удалось обойти КПП перед Самашками, не желая верить, что нас совершенно официально пропустили российские войска. Наконец привели офицера с того КПП, который подтвердил мои показания. На этом допрос закончился. «Это сейчас мы с вами разговариваем, – было сказано мне, – а если вы и дальше будете лезть не в свое дело, вас ждет тюрьма».

Вечер 26-го и следующее утро мы провели за разговорами с российскими солдатами. Они устали от войны и хотят домой. Они вынуждены выполнять приказ и мало задумываются о том, в каком преступлении участвуют. К сожалению, нам не удалось дойти до солдат на передовой. По словам жителей Назрани, они очень ждали Марша материнского сострадания. Мы не виним этих ребят, ровесников нас, монахов. Их использует преступное российское правительство, запудривая мозги ложью о «бандформированиях». Мы, участники Марша, как независимые наблюдатели свидетельствуем: никаких бандформирований нет. Есть чеченский народ, который хочет свободы.

Наутро нас посадили на вертолеты и сказали, что отвезут в Назрань, к матерям. Но привезли на военный аэродром в Моздоке, где нас ожидал военно-транспортный самолет до Москвы. Ложь – настолько естественное явление в армии, в средствах массовой информации, рассказывающих о чеченской войне, что мы не удивлялись ни на этот раз, ни тогда, когда мне на допросе сказали, что триста чеченских матерей к КПП пригнали «боевики», ни тогда, когда по телевидению наш Марш назвали «Маршем материнского согласия», а заложника Шахаба Хупиева – Шахабой Хупиевой. Но мы все же не ожидали такой бесцеремонности по отношению к религиозным людям. В самолете нашего Учителя Дзюнсэя Тэрасаву заставили открыть шариру – прах Будды, национальное достояние Японии, которую не открывала еще ни одна таможня мира. Это международный скандал!

Итак, нас высадили возле Москвы, на военном аэродроме неподалеку от Внуково. Приехав в Москву, мы тут же позвонили в Назрань. Оказывается, матерей тоже хотели выслать подальше от Чечни, но неподалеку от границы с Ингушетией путь федеральным войскам, везшим женщин на автобусах Марша, преградила ингушская милиция. Дело чуть не дошло до военного конфликта. В результате милиции удалось добиться того, чтобы женщин отпустили в Назрань. Узнали мы также о тридцати матерях, отставших от Марша по дороге от Самашек до КПП перед Ачхой-Мартаном. Их остановили на промежуточном КПП, которое пропустило основной Марш. Их заставили лечь на землю стрельбой из автоматов. Рикошетом была ранена в ногу одна мать.

Вся Чечня ждет продолжения ненасильственного сопротивления войне и готова принять в нем участие так же, как две деревни, в которых нам удалось побывать. Ненасильственное сопротивление – единственный выход из порочного круга насилия. Я призываю россиян поддержать чеченцев в этом движении. Иначе придет время – и как в Чечню вошла российская армия, так же более сильная армия войдет в Россию. Это закон воздаяния, закон кармы. Мы должны не допустить этой беды!

ВЫЛУПИТЬСЯ ИЗ ГИПСА СТЕРЕОТИПОВ
Индия – Непал, 1996

Без описанной выше подготовки, заставившей напрочь забыть о японском комфорте, было бессмысленно ехать в шокирующую Индию, которая с точки зрения распространения буддизма стоит хронологически раньше Китая, но мы отправились в нее в самую последнюю очередь. Благодаря практике в Чечне мы углубили свою веру и даже добились определенных результатов – война пошла на спад, начался процесс переговоров. Хотя было бы слишком самонадеянно приписывать это себе, но свой духовный вклад мы внесли.

И только тогда Тэрасава-сэнсэй повез нас в Индию. На этот раз наша группа состояла из тринадцати человек – монахов и мирян из России, Украины и Средней Азии.

Условия странствия были такие же спартанские, как и в Китае. Лишь чтобы переправиться через Гималаи, мы воспользовались самолетом.

Но прежде чем добраться до самолета, лично мне предстоял непростой путь.

1 октября 1996 г. Вот и наступил день отъезда. Еще было достаточно тепло, и пока я шел через ночную Москву на Комсомольскую площадь, даже свитер был не нужен – хватало кимоно и монашеской накидки. Однако в электричке по мере удаления от города становилось все холоднее и холоднее, она постепенно превращалась в настоящий рефрижератор. Когда я вышел в покрытом инеем Голутвине, меня била такая дрожь, что буквально зуб не попадал на зуб, ибо прыгавшая нижняя челюсть совершенно вышла из-под моего контроля. Потом узнал, что за ночь температура резко понизилась (с +10 до –6 градусов).

Хотя впереди меня ждало вечное лето Индии, необходимо было считаться с крутым нравом огромных пространств СНГ, лежавших на пути к ней. Ведь до Бишкека, откуда самый дешевый чартерный авиарейс доставит за три часа в Нью-Дели, предстояло добираться на таких вот электричках, а не в гарантированном тепле оплаченной плацкарты. Ибо я – монах и, естественно, отправился в дорогу без денег, на Великой Колеснице собственного стремления и милосердия людей, делающих подношение монаху.

Но самое главное подношение нам в этой поездке совершил Учитель, ожидавший в Бишкеке приезда нашей группы из городов России и Украины. Я имею в виду не столько тринадцать виз, которые оплатил Тэрасава-сэнсэй, и не столько львиную долю его финансового вклада в это 70-дневное паломничество (какую-то часть оплачивали и несколько мирян, входивших в нашу группу). Величайшее подношение Учителя заключается в учении, которое мы получаем, общаясь с ним.

3 октября 1996 г. Кандагач – глухой полустанок неподалеку от Актюбинска. Я добрался до него на пригородном поезде. Пассажирские поезда останавливаются здесь максимум на пять минут. Они пролетают почти так же быстро, как здешний ветер. Никто не хочет бесплатно меня «подвезти» (через весь Казахстан, с севера на юг). Постепенно мои притязания сужаются, и я прошу «подбросить» меня до ближайшего райцентра – Эмбы. Наконец один проводник сжалился и, когда поезд на Алма-Ату уже тронулся, крикнул: «Прыгай!».

Оказавшись внутри вагона, прихожу в ужас от одной мысли снова очутиться снаружи. Отказы предыдущих проводников и холодный степной ветер подорвали во мне веру в бескорыстную помощь. Я понимаю, что теперь надеяться можно только на себя, и решаюсь пойти на обман. Из тамбура вагона, приютившего меня, потихоньку пробираюсь в вагон-ресторан и, как ни в чем не бывало, усаживаюсь за столик, словно я – полноправный пассажир, вышедший из своего купе на часок-другой.

Казахи – мусульмане. Последователи этой веры всегда с уважением относятся ко всем людям духовного звания, я убедился в этом, путешествуя в прошлом году таким же образом один по Центральной Азии, а также будучи со своими собратьями в Чечне во время войны. Вот и теперь моя монашеская одежда вызывает у казахов, обедающих в ресторане, глубокое уважение. Они подносят мне обед из трех блюд. Официантка садится напротив и заводит беседу. Мы уже давно проехали Эмбу…

И тут входит тот самый проводник. Увидев меня, он вскипает и начинает кричать на весь вагон-ресторан о моем обмане. Мне ужасно стыдно, молчу. Приходит начальник поезда. Он спокойно, но строго совестит меня: «Монах не должен обманывать. Подошел бы ко мне и попросил. Для мусульманина честь помочь такому человеку, как ты. Почему не попросил? Если человек добрый, то обязательно разрешит, а если нет, то и не надо, не будет добра от недоброго человека… Теперь тебе придется сойти на следующей же станции».

Я готовлюсь к выходу. Но официантка, беседовавшая со мной, вступается за меня. Видя мое искреннее раскаяние, начальник соглашается оставить меня до Алма-Аты. В благодарность я соединяю ладони и склоняюсь перед ним. На глазах у меня слезы.

10 октября 1996 г. От Алма-Аты до Бишкека четыре часа езды на маршрутке. Родственники в Алма-Ате купили мне билет.

И вот все в сборе. Завтра рано утром летим из Бишкека в Индию. Перед отъездом Тэрасава-сэнсэй дает нам наставление.

Поводом для приглашения в Индию явилось открытие построенной нашим орденом Ступы Мира в Вайшали, что на северо-востоке страны. Основание Ступы было заложено еще тринадцать лет назад.

Принято думать, что родиной демократии является Греция. На самом же деле гораздо более ранним демократическим государством было индийское Вайшали, существовавшее во времена Будды. Еще более интересно то, что именно это государство стало прообразом буддийской общины – Сангхи, благодаря чему буддизм до сих пор считается религией с самой демократичной организацией.

В Вайшали также родилась женская Сангха. Будда долго отказывался посвящать в монашеский сан женщин и только после настойчивых просьб Ананды[57]57
  Ананда – двоюродный брат Будды, впоследствии – один из его ближайших учеников, известный как «слуга Будды».


[Закрыть] наконец благословил первую монахиню – свою тетю Махапраджапати, заменившую Будде мать, умершую вскоре после его рождения. Правда, он сказал при этом, что с женщинами монашеская община будет существовать намного меньше времени, чем могла бы существовать без них. Таков был суровый приговор Сангхе и одновременно жертва чистотой монашеского пути ради его открытости для всех, независимо от пола, то есть ради все той же демократичности, являющейся одним из признаков Махаяны.

Здесь же, в Вайшали, Будда Шакьямуни произнес сутру о Вималакирти – заболевшем мирянине, который был способен, благодаря своему глубокому проникновению в учение, давать наставления даже монахам, приводя примеры из своей болезни. Это одна из важнейших сутр Махаяны, она открывает Путь сострадания, Путь бодхисаттв, посвящающих свою религиозную практику не столько личному совершенствованию, сколько совершенствованию других. В подчеркивании этого Пути, а также в уравнивании монахов и мирян заключается главное отличие поздних проповедей Будды от ранних, когда он говорил о возможности избавления от страданий только для архатов, которые могут продолжать жить лишь став монахами (иначе человек, обретший святость в миру, тотчас же уходил из жизни).

В Вайшали Будду любили и ждали больше, чем где бы то ни было в Индии. Везде у него были последователи и противники – а тут он отдыхал. Жители Вайшали очень долго исповедовали буддизм и после того, как Шакьямуни ушел из этого мира. Однажды, покидая Вайшали, Будда сказал Ананде: «О Ананда! Видишь ли ты процветание Вайшали? Теперь ты можешь представить себе процветание на небесах!»

Вайшали славился в Индии самыми красивыми женщинами, и лучшей из них была богатая куртизанка Амбарапали, которую даже хотел украсть царь соседнего государства Магадха. В одном из лесов Вайшали, называемом Великим, Будда Шакьямуни произнес Сутру о Бодхисаттве Самантабхадре (Всеобъемлющая Мудрость), считающуюся заключительной частью Сутры о Цветке Лотоса Чудесной Дхармы – «царя всех сутр».

В Сутре о Самантабхадре Будда предрекает свой уход из этого мира через три месяца. Поэтому, провожая его после этой проповеди, жители Вайшали были печальны. Обычно, встречая и провожая Будду, они выходили далеко на дорогу, но в этот раз, казалось, они совсем не хотели оставить его. Поэтому Будда с помощью своих божественных сил раздвинул землю между собой и жителями Вайшали. На прощание он подарил им свою патру, сказав, что скоро она ему уже не понадобится. С этой чашей после ухода Будды происходили всякие чудеса. Она появилась в Кашмире, затем была захвачена мусульманами, дальнейшая ее судьба неизвестна. Предполагают, что сейчас патра находится в Тегеране.

После ухода Будды в паринирвану его шарира была разделена на восемь частей, одна из которых находится в древней ступе в Вайшали. Археологи раскопали лишь основание – сама ступа не сохранилась. И вот через 2500 лет нашим орденом здесь вновь воздвигнута ступа.

Но вернемся к Сутре о Постижении Деяний и Дхармы Бодхисаттвы Всеобъемлющая Мудрость (таково полное название Сутры о Самантабхадре). Многие считают ее руководством по некоей особой буддийской медитации, или по магическому ритуалу. Однако эта сутра – не отдельное учение, а только часть Лотосовой сутры, подробно и последовательно раскрывающая процесс покаяния, которое очищает наши шесть органов восприятия – шесть «корней». Но объяснение самой сути этого покаяния дано в Лотосовой сутре, в главе 20-й – о Бодхисаттве Никогда Не Презирающем, очистившемся благодаря тому, что постоянно ходил в разные места и оказывал почести всем людям без различия, говоря: «Вы станете буддами». При этом он встречал множество трудностей: его били, прогоняли… Он посвятил этому всю свою жизнь вместо того, чтобы изучать сложную буддийскую философию; он даже не умел читать. Последняя, 28-я глава Сутры о Цветке Дхармы называется «Воодушевление Бодхисаттвы Всеобъемлющая Мудрость». Она и следующая за ней сутра о том же Бодхисаттве Самантабхадре подробно раскрывают, отчего встречаются трудности и почему надо совершить очищение шести «корней». Основная причина в том, что мы загрязнены презрением к другим людям, особенно же к тем, кто хранит Лотосовую сутру (а хранить ее могут самыми разными, невообразимыми способами, и вовсе необязательно, чтобы хранитель сутры выглядел респектабельно). Итак, способ раскаяния, очищения от этого презрения заключается в том, чтобы самому стать Бодхисаттвой Никогда Не Презирающим, которого все презирали за необразованность и однообразную практику, не видя величия ее простоты.

Сэнсэй, завершая свое объяснение, сказал, что в этой поездке нам будет нелегко совершать практику Никогда Не Презирающего, поскольку наша группа весьма многочисленна, а это ведет к стадности и высокомерию, как у тех, кто прогонял того Бодхисаттву. В Вайшали соберется много монахов ордена Ниппондзан Мёходзи. Что-то в их поведении может показаться нам неправильным или смешным. Большую роль в этом сыграют также различия японской и русской культур. Но мы не должны ни на минуту забывать о том, что эти люди хранят Лотосовую сутру, не должны терять свою практику постоянного и абсолютного уважения ко всем.

11 октября 1996 г. Рано утром вылетели из Бишкека. Мы отлично видели все горы и даже пересекающую их реку. Хотя летели на большой высоте, казалось, что мы вот-вот зацепим их вершины.

С нами в одном самолете оказались последователи учения Кришны. Всю дорогу они пели свои мантры и повторяли, что вся земля Индии – священная. Поскольку ни мяса, ни того, что содержит яйца, они не едят, почти весь свой завтрак они отдали нам, включая кексы и даже чай, тоже вредный, по их мнению.

Нью-Дели, где мы приземлились, построен возле старого Дели. По сути, эти два города составляют один большой, причем в нем нет ни трамваев, ни троллейбусов. Поражают крайняя загазованность и запахи. Говорят, они от открытой канализации, текущей через весь город по каналу, впадающему в ближайшую реку… А в остальном город как город. Довольно часто попадаются районы, где вперемежку с шикарными особняками живет прямо на тротуаре беднота, озаряемая ночью кострами, живет даже и посреди проезжей части, чуть ли не на белой полосе. Во многих районах по улицам свободно расхаживают коровы и бегают черные свиньи, которых здесь почти никто не ест.

Днем воздух нагревается до 32 градусов. Такая жара здесь круглый год. Только по этой причине я хотел бы остаться в Индии, ибо очень не люблю зимний холод. Правда, из-за вечного тепла тут и бактерий больше, и насекомых всяких страшных, которых, следуя древним заповедям, индусы тоже не убивают.

Благодаря теплому климату многие отдыхают лежа прямо на земле. С этой традицией знакомишься, едва выйдя из аэропорта. Причем ей следует отнюдь не только беднота, но и весьма прилично одетые люди.

Какой-то индус обещал подвезти нас на микроавтобусе из аэропорта «Ганди» до района Ист оф Кайлаш, где находится храм Ниппондзан Мёходзи. «Микроавтобус будет через пять минут», – сказал он. Но мы прождали добрых полчаса, прежде чем индус предложил нам… о микроавтобусе забыть. Необязательность здесь не осуждается как недостаток, она является нормой жизни.

В конце концов мы разместились в трех такси, причем в одном из них, как раз в том, где ехал Тэрасава-сэнсэй, не было тормозов, водитель пользовался исключительно переключателем скоростей. Это тоже нормально для Индии, поскольку здесь транспорт настолько старый, что у нас на родине его давно бы отправили на свалку.

И вот мы – как ни странно, без приключений – добрались до храма, построенного японским монахом Накамурой-сёнином специально для паломников различных буддийских школ как адаптационный центр при въезде в Индию. Храм так и называется: Всемирный Буддийский центр. Здесь после шокирующего путешествия по индийской столице мы ненадолго вернулись в мир цивилизации.

Необходимым условием для любого паломника, останавливающегося в буддийском храме, является хотя бы просто присутствие на церемонии. Участие необязательно.

Накамура-сёнин посоветовал нам поспать после дороги и никуда не ходить, даже не спускаться на первый этаж, где проводятся утренние и вечерние службы, чтобы полными сил прийти завтра на утреннюю церемонию, в пять часов. Но мы все же участвовали в сегодняшней вечерней службе. Я удивился, увидев там молодых лам из северного штата Ладагх, которые тоже били в барабаны с именем Лотосовой сутры «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё». Казалось бы, у них совсем другая традиция – тибетская школа, но это еще раз доказало мне, что все учения Будды сливаются в одном – учении Сутры о Цветке Дхармы.

12 октября 1996 г. Храм Накамуры-сёнина – настоящий дворец. Когда живешь в такой роскоши, то легко можно потерять ориентиры. И лекарство от этого «недуга» – черная работа. Поэтому наш Учитель попросил Накамуру-сёнина дать нам какую-нибудь такую работу. И вот все утро мы начищаем лестницу и мелкие металлические детали перил. Ну и нудное же это дело! Однако под конец я нашел в нем и приятные стороны. Если делаешь что-то с молитвой в сердце, дело может быть любым – и всегда исполненным смысла.

13 октября 1996 г. В Радж Гхат[58]58
  Радж Гхат – по-индийски переводится как Парк Царей, место упокоения лидеров индийского народа.


[Закрыть], к Вечному огню на могиле Махатмы Ганди, нас отвез утром специальный грузовик, принадлежащий Всемирному Буддийскому центру. Радж Гхат – это некий индийский аналог нашей кремлевской стены, у которой показалось бы странным то, что делают здесь индусы. По утрам они занимаются тут физкультурой, устраивают пробежки, что, не сомневаюсь, вовсе не говорит о непочтении к своим почившим лидерам.

В могиле Махатмы Ганди нет его останков: пепел своего сожженного, по индуистским обычаям, тела Махатма завещал развеять над главной рекой Индии – Гангом. Сами индусы называют это место «Ганди самадхи», то есть местом просветленного успокоения Ганди. Оно находится посередине большого газона с несколькими деревьями по краям, обнесенного правильным четырехугольным земляным валом, покрытым травой.

По нему-то и совершают утреннюю пробежку индусы, вокруг Вечного огня, оказывающегося, таким образом, под ними, как бы в углублении. Это напоминает расположение алтаря в некоторых индуистских храмах. А обход вокруг надгробия – древнеиндийский знак почтения. Получается, вместе с зарядкой они совершают ритуал.

Чтобы оказаться возле самого Вечного огня, нужно войти через единственные ворота в земляном валу (покатом снаружи и отвесном, как стена, изнутри) и пройти босиком по выложенной каменными плитками дорожке к центру газона, где на высоком надгробии из черного мрамора горит огонь. Под ним на мраморе высечен единственный слог «Рам», означающий благословение. Когда террорист смертельно ранил Ганди, Махатма сложил пальцы в жесте благословения и произнес этот слог.

Махатма Ганди был убит в день празднования разделения Индии и Пакистана (их независимости, уже не от Великобритании, а друг от друга), скорбя по тем миллионам жизней, ценой которых оно далось (на границе двух будущих стран произошли массовые столкновения между встретившимися потоками индуистов и мусульман, бежавших каждый в «свою» страну, а прежде живших в единой Индии вперемежку, бок о бок). Устранить разногласия между индуистами и мусульманами – вот какой была так и не осуществленная мечта Ганди после того, как ненасильственным образом добились независимости Индии. Этого не удалось сделать никому из правителей независимой Индии. Однофамильцы Ганди – Индира и Раджив – также были убиты.

Первое, неудачное покушение на Раджива совершили во время церемонии у Вечного огня Махатмы Ганди. Монахи Ниппондзан Мёходзи видели, как это произошло; молитвой нашего ордена до сих пор принято открывать церемонию на могиле Махатмы Ганди, поставившего эту молитву на первое место в межрелигиозном богослужении, которое ежедневно проводилось в его ашраме[59]59
  Ашрам (санскр.) – обитель мудрецов, отшельников, аналог монастыря.


[Закрыть] в Варде. Ашрам Ганди был открыт для всех религий. Потому в ашраме и могла состояться встреча истого индуиста Ганди с буддийским монахом из Японии – преподобным Нитидацу Фудзии.

Фудзии-гурудзи приехал в Индию в 1930-х годах, чтобы возвратить Дхарму на родину Будды. Никому из японских буддистов до него не удавалось выполнить пророчество Нитирэна о том, что Дхарма, двигавшаяся, подобно луне, с запада на восток, дойдя до крайней точки – Японии, оттуда начнет перемещаться обратно, на запад, как солнце, и вернется к своему изначальному истоку, то есть в Индию. Когда Махатма Ганди и преподобный Нитидацу Фудзии встретились, у них было всего пятнадцать минут. Обменявшись всего парой слов, два святых сразу поняли друг друга. Фудзии-гурудзи бил в барабан и произносил «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё», а Ганди вертел прялку – символ независимости Индии. Потом Ганди взял у Фудзии-гурудзи барабан и тоже стал бить в него и произносить молитву. В тот самый момент и произошло возвращение Дхармы в свою изначальную точку.

После обретения Индией независимости в стране начали быстро появляться новые буддийские храмы и ступы. Учение Будды, забытое здесь на семьсот лет, стало возрождаться. И одними из первых были храмы и ступы нашего ордена Ниппондзан Мёходзи, название которого так и переводится с японского: «Храм (или Орден) Чудесной Дхармы на Горе, где Восходит Солнце».

Символичен приезд в Индию русских монахов. Ведь идейным вдохновителем Ганди в его ненасильственном сопротивлении был великий мыслитель Лев Николаевич Толстой, о чем неоднократно говорил сам идеолог национально-освободительного движения Индии. Ганди не сразу научился методам ненасильственной борьбы. Сначала он прочитал все основные философские труды Толстого. Однако, проникнувшись его идеей «непротивления злу», индийский духовный лидер развил ее до «ненасильственного сопротивления злу» и, более того, нашел этой идее практическое применение не только в своей личной жизни, но и в масштабах огромной страны. Толстой опрощался, надевая грубую мужицкую рубаху, а Ганди – набедренную повязку. Можно сказать, что Ганди во всем пошел дальше Льва Николаевича, но до самого конца почитал его как своего наставника.

Они вели переписку. Толстой в одном из писем к Ганди (который в то время был малоизвестным адвокатом, отстаивавшим права индусов в Южной Африке) предсказал, что дело, за которое тот взялся – сопротивление несправедливости при помощи одной только силы правды – в будущем потрясет мир. Предсказание, как известно, сбылось. Обретение Индией независимости от Великобритании породило эффект домино, и политическая карта мира оказалась перекроена за какие-то десятилетия – европейские государства отпустили почти все свои колонии, хотя и не всегда это происходило бескровно.

17 октября 1996 г. Сижу за каменным столиком в тени изогнутых деревьев между белыми, как снег, ступой и храмом, в котором весь день гудят два больших барабана. Передо мной, далеко внизу, расстилается заросшая лесом широкая пойма реки. Я нахожусь на вершине горы Ратнагири (гора Сокровищ), она немного выше соседней Гридхракуты (гора Священного Орла). В долине в древности располагался город Раджагриха (Царская Обитель) – столица царства Магадхи. «Потомок» Раджагрихи – Раджгир[60]60
  Раджгир – город на северо-востоке Индии, в штате Бихар.


[Закрыть] находится чуть поодаль.

На Гридхракуте Будда в последние годы жизни проповедовал свое самое главное учение – Лотосовую сутру.

Рано утром, еще затемно, мы вышли из храма под Гридхракутой и с молитвой через два часа поднялись на вершину горы Священного Орла. Великий мастер Нагарджуна, впервые обнародовавший сутры Махаяны, писал в своем трактате «Праджня-парамита-сутра-шастра», что со времен Будды вершина этой горы намного опустилась и что происходит это из-за постепенного упадка Учения. На вершине, представляющей собой небольшой пятачок, – остатки строения, в котором Будда погружался в самадхи. А рядом – возвышение, с которого Будда проповедовал.

Рядом с горой Гридхракута, столь важной для всех буддистов Махаяны, на горе Ратнагири орденом Ниппондзан Мёходзи в 1950-х годах была сооружена Пагода Мира (первая в этом месте со времен легендарного царя Ашоки и первая построенная нашим орденом в Индии ступа). Ее спроектировал знаменитый индийский художник Упендра Махарати (1908—1981). Вчера мы встречались с его сыном в городе Патна. Вместе с женой они представляют Общество Раджгирской Буддийской Вихары[61]61
  Вихара по-индийски значит: обитель, монастырь.


[Закрыть]. Это очень скромный одноэтажный домик в центре города. Знакомство преподобного Нитидацу Фудзии с семьей Упендры Махарати и положило начало ступе на Ратнагири.

Тэрасава-сэнсэй беседовал с супругами не на хинди, который прекрасно знает, ибо прожил в Индии шесть лет, а по-английски. «Язык интеллекта», – объяснил сам Сэнсэй. Здесь эти языки различаются, видимо, так же, как латынь и простонародный в средневековой Европе.

На церемониях в индийских храмах Ниппондзан Мёходзи, в которых мы участвовали, тексты читались только на японском языке. Индусы, принимающие участие в таких службах, не могут проникнуть в смысл сутры. Глубоко религиозная практика превращается в простое поклонение, ритуал. А ведь Будда говорил о том, что Дхарма не привязана к каким-либо языкам.

Впрочем, вспомним наставление Сэнсэя: нам не следует критически и тем более с пренебрежением относиться к поведению японских монахов в Индии, ибо, несмотря ни на что, все они – бодхисаттвы Лотосовой сутры.

Гуляя возле ступы на Ратнагири, я побеседовал с несколькими индусами из Калькутты. Разумеется, они восхищались ступой, прославившей провинциальный Раджгир (в советских путеводителях 80-х годов по Индии она неизменно упоминается), но при этом индусы убеждены, что эта Пагода Мира построена целиком на японские деньги. Это не так. Прежде всего, эта Пагода – проект индийского правительства. Иначе получалось бы, что японцы попросту навязывают индусам буддизм.

Есть тут еще одна чайтья, необычная. В ней находится не прах человека, а фотокопии всех оригиналов Лотосовой сутры на санскрите.

Мы спустились с горы Ратнагири по канатной дороге. Впервые в жизни я оказался не в многоместном вагончике фуникулера, а на узком сиденье, совершенно один. Страшно, признаюсь, видеть у себя под ногами десятки метров пустоты.

Внизу купили на всех два грейпфрута (величиной с нашу дыньку-колхозницу). Такими грейпфрутами нас угощала на горе японская бабушка-монахиня, присматривающая за храмом и ступой. Она знает Тэрасаву-сэнсэя очень давно, еще с того времени, когда он, будучи студентом университета, помогал строить ступу в японском городе Киосоми.

Вообще, угощать всякого приходящего в храм, независимо от вероисповедания гостя, – древняя индийская традиция. Такая освященная пища называется прасадом. В храмах Ниппондзан Мёходзи это сахарные шарики, которые протягивает пришедшим тот, кто бьет в большой барабан.

У подножия горы, в самом Раджгире, также есть монастырь нашего ордена, называется он «Новая Венуван-вихара». Его огромный церемониальный зал построен по проекту японского монаха Нитирэн-сю.

Величина храма соответствует его значению: он стоит на месте первого монастыря, 2500 лет назад преподнесенного в дар Будде Шакьямуни и его общине местным царем Бимбисарой. Венуван-вихара располагалась в бамбуковой роще. «Венуван» – это и означает: бамбуковая роща. Вообще буддийские монахи постоянно странствовали, однако три месяца во время сезона дождей им необходимо было где-то переждать. А деревья могли укрыть не от всякого ливня. Вот Бимбисара и проникся их проблемами и построил первую в истории буддизма вихару. Кстати, название города Бухара, вполне возможно, имеет буддийский корень «вихара». Ведь до прихода мусульман Центральная Азия была буддийской. Возможно, в Бухаре был особенно большой монастырь…

Той исторической «бамбуковой» вихары не сохранилось. Но в память о ней наш орден Ниппондзан Мёходзи в 1950-х годах построил новую.