Текст книги "По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха"

Я ощутил, что церемония, молитва, особенно такая продолжительная, является даянием, нашим подношением Будде, о котором напоминает находящийся прямо перед нашим взором алтарь. Даяние важно, ибо оно лежит в основе служения другим. Даяние изменяет мир к лучшему. Свое даяние мы направляем Будде, чтобы осознать несовершенство, недостаточность нашего служения: ведь Будда дал нам заведомо больше того, что мы можем ему лишь возвратить, но возвратить – это не значит дать в чистом виде. Даяние в виде уплаты долга стоит на втором месте после низшей формы даяния – такого, которое делают, когда боятся наказания. Будда подробно разбирает ступени даяний в Сутре о Заповедях Упасаки. На третьей, еще более высокой ступени находится даяние не из страха и не из чувства долга, но с расчетом получить что-то взамен. И только на четвертой ступени появляется наивысшая форма даяния – даяние чистое, без страха, без долга, без расчета, сострадательное даяние. Его способен совершать только Будда…

В 7-й главе Лотосовой сутры боги-цари Неба Брахмы[91]91
  Брахма – верховный бог в индуизме.


[Закрыть] говорят: «Возвращаем наши жизни Почитаемому В Мирах». Так они хотят исчерпать даяние, ограниченное только благодарностью, они платят максимальную цену, чтобы приблизиться к Будде в совершенстве даяния и начать давать так же, как Будда, то есть исходя из свободы и сострадания.

2 декабря 1996 г. Каждое утро мы созерцаем красивейший восход. Далеко внизу в дымке гнездится игрушечный город Покхара. Прямо же перед нашими глазами высятся гигантские Гималаи с одной стороны и расстилается безбрежная равнина – с другой. Над ней-то и появляется солнце… Эти дни небо совершенно ясное, лишь одну вершину из всей величественной горной гряды – ту, что пониже, – чуть скрывает одинокое облачко.

Под конец дня в голове – только звук барабанов. Поучающе медленный – Тэрасавы-сэнсэя. Два больших барабана, у которых мы сменяемся каждые полчаса. Точнее, не мы, а все, кроме меня, ибо я со своей загипсованной ногой не могу сесть перед большим барабаном на колени. Я сижу в течение всей молитвы в кресле, обложенный для мягкости одеялами, с грудой подушек под загипсованной ногой, чтобы она не затекала. Надо признаться, такая поза не столь утомительна, как у всех, ибо все практикуют либо поджав, либо скрестив ноги.

Сегодня детей почти не было.

К вечеру у меня родилась стоящая, на мой взгляд, мысль. В Библии, кажется, есть такие слова: «Кто не с нами, тот против нас». Относительно Лотосовой сутры их можно несколько перефразировать: «Кто не против нас, тот уже с нами». Ибо человек простой, естественный, без надменности, не увидит причин, чтобы возмущаться практикой Лотосовой сутры. И хотя он может сам и не произносить «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё», его сознание уже такое же, как у произносящего. А это значит, что он, пусть сам не осознавая того, практикует Лотосовую сутру.

Практика Лотосовой сутры исключает всякое принуждение, даже принуждение при помощи слов. Только добрая воля способна спасти этот мир, построенный на том, что одни заставляют других делать что-либо, самыми разнообразными, утонченными средствами, начиная от прямого насилия, заканчивая психологическим манипулированием. Выходя на улицы с барабанами, мы стремимся разрушить эту привычку людей либо заставлять, либо повиноваться. Это выявляет Чистую Землю Будды прямо здесь, в нашем мире.

Махатма Ганди делится в автобиографии своим педагогическим наблюдением, которое он сделал на «Толстовской ферме»: строгость может изменить поведение ребенка лишь временно, а потом он обязательно продолжит поступать по-прежнему. Детей способен научить только личный пример, сочетающийся с кротостью и готовностью всегда признавать свои ошибки.

Между прочим, сегодня был переломный день. На второй день поста организм перестраивается на автономное питание теми ресурсами, что накоплены в нем самом. Эта перестройка – наиболее трудный этап семидневной практики. Потом голодать гораздо легче.

3 декабря 1996 г. Только успел вчера организм привыкнуть к посту, как сегодня вечером уже промыли кишечник и поели. Еще не все мы готовы к полному семидневному посту, какой проводил преподобный Нитидацу Фудзии и Тэрасава-сэнсэй. Как правило, это лучше всего удается в одиночку. А когда постишься вместе с другими людьми, надо учитывать ограниченные возможности слабых, пускай слабые и составляют всего один процент… Ведь для нас главное не аскетизм, но умение находиться в гармонии каждого человека с самим собой, а также в гармонии с другими людьми сначала внутри сангхи, а потом и вне ее. Гармоничная и единая, подобная воде, сангха своим примером способна внести гармонию в окружающее общество.

Днем в наш монастырь на горе приходило много туристов-европейцев, которых в Непале вообще больше, чем в Индии. Видимо, эта гора считается достопримечательностью города Покхара.

Пришла и большая группа непальских буддисток с тремя мужчинами. Они делали подношения благовониями и деньгами, выстроившись за этим в очередь к алтарю. Создалось праздничное настроение. Некоторые, прежде чем воткнуть в курительницу дымящуюся палочку, чертили ею в воздухе круги или даже всем телом оборачивались вокруг своей оси. Потом они сели в ряд у выхода. Тэрасава-сэнсэй лично раздал им барабаны, и они немного поучились в них бить.

Эта группа погрузила меня в воспоминания о Китае, где поведение прихожан чем-то похоже. В нашем храме, правда, ворота не такие большие, как там (китайцы рассчитывают, что их храмы достоят до того далекого будущего, когда придет Будда Грядущего – Майтрейя, огромный рост которого описан в сутрах). Зато у нас есть статуя сидящего Будды Шакьямуни, ростом с Петра Великого. Мое кресло стоит как раз напротив этой статуи, так что все время службы я могу созерцать игру света и тени на золотом лице Будды. При восходе и закате солнца оно озаряется, как будто радостью…

Сегодня Тэрасава-сэнсэй впервые за всю семидневную практику говорил после службы. О том, как важно найти место для духовной практики. Тут оно наилучшее. Климат не жаркий и не холодный, а вид Гималаев великолепен. И это не просто какие-то горы – в них практиковали Путь, Не Имеющий Высшего Предела, все бодхисаттвы, прежде чем стать буддами. Если постоянно осознавать это, тогда и тело, и мысли будут настроены нужным образом. Вторая важная вещь во время затворничества – не вставать с Места Пути, кроме как по крайней необходимости. Будда, воссев под деревом Бодхи, поклялся умереть, но не сойти с места, пока не обретет Просветление. Недопустимо каждые полчаса отлучаться покурить. Сэнсэй подчеркнул, что не критикует никого из нас и не запрещает ничего, но что каждый сам увидит плоды такой кармы, когда монах на пустое растрачивает подношения, заработанные тяжелым трудом мирян. Вся практика лишается серьезности и твердого намерения, и тогда, какие бы светлые идеи ни возникали у нас, они не смогут воплотиться…

Во время молитвы иногда приходят действительно светлые мысли. Но коренное отличие этих мыслей от тех, которыми я дорожил, когда не был монахом и занимался только писательством, хорошо выражено в 21-й главе Лотосовой сутры. Будда говорит, что даже он сам, Будда, не способен назвать и перечислить все добродетели сутры, хоть и обладает неисчислимыми божественными силами (иначе говоря, выразительными средствами). Это значит, что, будь ты хоть самим Буддой, тебе не удастся никаким искусством выразить Истину. Любые средства несовершенны как таковые. Истину можно только реализовать своей жизнью. Суть постигается, когда отбрасываются все средства ее постижения: ведь в основе Пути – даяние, отречение… Способ мышления изменяется соответственно этому.

Из окна храма каждый день видно, как поднимаются к строящейся ступе мальчики и девочки с корзинками за спиной. В корзинках – камни, которые они складывают внутрь ступы. Камни эти не обтачивают, в отличие от тех, что образуют внешний каркас самой ступы. Вся работа выполняется вручную, самыми простыми средствами.

4 декабря 1996 г. Наедаемся до отвала перед завтрашним возобновлением поста. Женщины, которые строят ступу, услышав вчера оброненный Сэнсэем нечаянно вздох об отсутствии молока, принесли его сегодня несколько банок. Здесь нет своих коров, значит женщины специально для нас спускались с горы и купили молоко в Покхаре, причем свежее. Потом пришел отец одной из них и тоже принес банку молока. Говорит, узнал от дочери, что монахи на горе три дня уже как не едят и не пьют, а все из-за того, что у них нет молока. Наше голодание превратилось в анекдот!

Совершая такую продолжительную практику, начинаешь ценить каждый момент жизни. Хоть я и знаю, что завтра снова пост, сегодня-то я ем! Это надо пережить… Без такой практики, в обыденной жизни мы почти не ощущаем, что мы живы, что каждый миг интересен, что его надо ловить, не упускать. Иногда мы неожиданно замечаем что-то новое в уже знакомом предмете. Я бы назвал это внезапное ощущение «чувством существования». Во время практики мы способны пережить такое чувство гораздо чаще. В душе рождается нечто великое, наподобие музыки Баха, и с особенной остротой понимаешь, что ни одно мгновение твоей жизни никогда больше не повторится…

Алексей заметил, что индуисты, приходя в храм, не столько делают подношение алтарю, сколько стремятся взять от него что-то для себя: благословиться теплом свечек, или прикосновением к статуе, или прасадом. Непальцы же, более близкие к буддизму, наоборот, делают алтарю подношение. Поэтому они быстрее научаются бить в барабан ритмично, согласно со всеми.

Тэрасава-сэнсэй после вечерней церемонии сравнил нашу практику произнесения «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё» с медитацией китайского мастера Тяньтая, описанной в «Махасикане». Отличие в том, что современные люди не могут сами постичь Истинный Знак реальности, поэтому вместо молчаливой медитации, визуализации и самадхи сегодня нужно прибегнуть к силе своего голоса, ибо звуки «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё» заключают в себе Истинный Знак. Подобное сравнение есть в Сутре о Самантабхадре: люди века Конца Дхармы (то есть современные люди) будут лишены духовного зрения и не смогут правильно визуализировать Бодхисаттву Самантабхадру, поэтому специально для них Будда оставляет сутру с подробным описанием Бодхисаттвы, чтобы они через чтение обрели то, что в прошлом люди были способны пережить непосредственно. А произнося «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё», мы, по сути, и читаем всю сутру.

На ужин мы приготовили овощной суп с галушками – простейшая пища, которой Тэрасава-сэнсэй три года питался сам и кормил других, практикуя в Бомбее.

За ужином Сэнсэй просветил нас, почему в Средние века европейцы платили большие деньги за специи, привозившиеся с Востока. Оказывается, специи употреблялись не столько для вкуса, сколько для хранения мяса (холодильников-то не было), что было особенно важно при осаде крепостей.

5 декабря 1996 г. Тэрасава-сэнсэй рассказал, что когда он практиковал Рохачи-сессин в Англии, на могиле Карла Маркса (чтобы закончилось запущенное Марксом противостояние между коммунизмом и капитализмом, которое привело к угрозе ядерной войны), с ним была шарира, которую Сэнсэю одолжил в Британском музее доктор Синисита. Изначально же шарира находилась на Шри-Ланке. Ее привез туда сын царя Ашоки, монах Махинда-тхера.

Мы продолжаем целый день ударять в барабаны и петь «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё». Здесь удивительно глубокая тишина…

Знаю, что для постижения сути надо быть кротким. И знаю в то же время, что ничего не могу сделать для кротости, ибо не ведаю подлинного значения слова «кротость». Мы отбрасываем всякие мысли о самосовершенствовании и только произносим молитву, зная, что собственных усилий никогда не достаточно, и веруя, что благодаря молитве обретем кротость и все прочие качества, необходимые для следования Пути.

Сегодня действительно самый спокойный день семидневной практики, когда, как сказал Тэрасава-сэнсэй, «пройдя через трудности, входим в радость».

6 декабря 1996 г. Впервые из озера под нами, у подножия горы, вышло утром так много облаков, что они сплошным покрывалом накрыли весь город Покхару; и стало очевидно, как высоко мы находимся – прямо на небесах. Отделенные «дыханием дракона» от современной цивилизации, мы остались наедине с предвечными Гималаями и восходящим солнцем, чей свет самыми первыми воспринимают эти высочайшие вершины мира и еще долго хранят его после захода, когда всю землю уже окутывают сумерки. «То же самое здесь происходит и со светом Дхармы», – говорит Тэрасава-сэнсэй.

Иногда над озером пролетают самолеты, ниже нас, уменьшенные только далью, не высотой, иногда же – прямо над храмом, очень низко, огромные, аж страшно!

Да, это действительно высота. Высота же Гималаев, которые над нами, такова, что Дхарма там не нарушалась никогда, там покой, как при сотворении мира. Здесь действительно стоит проводить Рохачи-сессин.

Когда читали на восходе «Увещевание Хатиману», пришло продолжение мысли о том, что с Лотосовой сутрой уже даже те, кто хотя бы не против нее. В «Увещевании Хатиману» Нитирэн говорит: «Будда не лечил тех людей, кто против Лотосовой сутры, потому что при жизни Будды таких людей не было. В век Конца Дхармы будет много врагов Одной Колесницы. Благотворный результат для этого времени принесет Бодхисаттва Никогда Не Презирающий». Что это значит? Никогда Не Презирающий вылечит даже тех, кто против Лотосовой сутры. Чем вылечит? Своим почтением. То есть их он почитает так же, как и сутру. А в 12-й главе сутры говорится о злодее Девадатте, который был учителем Будды. Получается, что Лотосовая сутра не против даже тех, кто против нее! При этом она не предает себя, но следует своей глубочайшей сути. Таков парадокс ее всеохватности.

Сегодня мы закончили пост, чтобы набраться сил перед тем, как уехать отсюда. Я понял, насколько такая монотонная, размеренная жизнь приучает замечать и радоваться мельчайшей новизне, например, едва уловимому перемещению тени на стене. Эти маленькие открытия наполняют счастьем и покоем, гораздо более глубокими и устойчивыми, чем когда живешь жизнью, подобной калейдоскопу.

Сэнсэй сказал о том же немного другими словами: чтобы преодолеть трудности практики, нужно обладать той радостью, что возникает не от обладания чем-то, а сама по себе.

Это радость, которую не купишь. Наслаждение покоем, природой, облегчение отсутствием сложных вещей и удовольствие от простых. Например, радость от незатейливой пищи возможна лишь после голодания. Для таких удовольствий деньги не то чтобы не требуются – наоборот, требуются «не-деньги», то есть наслаждение обратно пропорционально количеству денег. Эта радость, с одной стороны, обретается благодаря трудностям. А с другой стороны, через подобные трудности невозможно пройти, если уже с самого начала не имеешь в глубине сердца такую радость…

Наша практика направлена на то, чтобы выявить в нас этот счастливый покой, чтобы мы утвердились в нем и, спустившись с гор, привнесли его в современную жизнь, лишенную такого покоя.

Непальцы продолжают подниматься на гору к нашему храму и возжигают целые пачки благовоний, делают подношения деньгами. Мальчишки, которые, видимо, живут здесь, особенно усердно учатся бить как в маленькие, так и в большие барабаны. Сегодня они ходили с взрослыми на базар за продуктами для завершения нашего поста.

Итак, вечером мы закончили пост. За первой трапезой говорили о том, что отсюда направимся в Дели: уже пора возвращаться на родину. Но по дороге заедем в Лумбини, где родился Будда. Оказаться в Непале и не побывать там – это нонсенс. Поблизости от Лумбини археологи раскопали Капилавасту. Там жил во дворце принц Сиддхартха. Мы увидим четверо ворот, через которые будущий Будда четыре раза выезжал в город, чтобы встретить старика, больного, мертвого и монаха, которые заставили его глубоко задуматься о смысле жизни.

7 декабря 1996 г. Теперь у нас снова есть завтрак, обед и ужин. И вкуснейший молочный чай.

Правда, вода на гору стала поступать с перебоями – и мы впервые увидели Тэрасаву-сэнсэя небритым.

После утренней церемонии он говорил о Тяньтае, который хоть и был известным и учил самого царя, однако для практики самосовершенствования уединился на десять лет в горах. Без строгой уединенной практики невозможно учить мирских людей, ибо не сумеешь войти в мир так, чтобы остаться незамутненным, как лотос. Тяньтай написал в «Махасикане» знаменитое изречение о том, что, когда приближаешься к окончательному Просветлению, начинается самая серьезная атака тремя ядами, тремя препятствиями и четырьмя полчищами Мары. Ибо Просветление – это разрушение самого фундамента, на коем зиждется Мара, то есть разрушение фундаментального неведения. Для Просветленного больше не существует никакого Мары. Вот почему последний бой Мара дает самый жестокий, ведь это его предсмертная агония.

Но и после того, как Будда обрел Просветление, Мара продолжает нападать на него на протяжении всей его проповеднической деятельности. Почему же Мара продолжает действовать, если он перестал существовать для Будды? Может быть, Просветление было неистинным? Нет, вывод из этого тот, что Будда просветлен изначально и что Мары не существует так же изначально. Просветление, имевшее место во времени, как Просветление царевича Сиддхартхи, – это лишь уловка изначального Будды, своего рода грандиозная церемония, устроенная для того, чтобы выразить такое состояние изначального Просветления. Если бы Просветление, Истина обретались, они так же хорошо и утрачивались бы. Для таких Просветления и Истины существует Мара. Он как бы дополняет их. Но вместе с Марой они – лишь уловка для того, чтобы привести живых существ к фундаментальной Истине, которая не обретается и не теряется.

Мара чинил Будде препятствия и до, и после Просветления. Тэрасава-сэнсэй перечислил те, что Мара чинил ему после. Это и падение рода Шакьев, и деятельность Девадатты, имевшая целью раскол Сангхи и убийство Будды. Это и та клевета, которую распускали шесть индуистских школ, между собой-то не ладивших, однако против Будды объединившихся в Раджагрихе, в результате чего там во время летнего затворничества, когда монахи не ходят за подаянием, никто не приносил им пищу, и монахи ели колосья овса, как лошади. Маудгальяяна, ученик Будды, славившийся своими сверхъестественными способностями, вызвался доставить с неба пищу богов, но Будда запретил ему это, сказав, что добродетели от их голодания направит монахам века Конца Дхармы, то есть нам. Ибо нам тысячекратно труднее получить подношение, ведь мы не святые вовсе.

Но больше всего меня поразило то, что Тэрасава-сэнсэй назвал слугами Мары шраваков, то есть святых-архатов: Маудгальяяну, Шарипутру, Ананду и других последователей Хинаяны, – ибо они мешали Будде проповедовать Махаяну, проповедовать Лотосовую сутру, предназначенную не для святых, а для самых трудных учеников – людей века Конца Дхармы. Эта сутра – для всех, даже для тех, кто против нее. Без такого Учения у неведения нет шансов быть разрушенным, иначе существа, пребывающие в неведении, оказываются за бортом святости, во «тьме внешней»…

Завтракали вареными овощами и чаем с лимоном, который заедали коричневым, неочищенным сахаром, похожим на шербет. Говорили о том, что в Индии распространена марихуана. Похоже, буддизм исчез здесь именно из-за нее: тантрические практики включали курение различных наркотиков. В конце концов от буддизма там ничего не осталось – тантра стала чисто индуистской практикой.

В Калькуттском национальном музее мы могли наблюдать по скульптурам то, как буддизм постепенно поглощался индуизмом. В первые века буддийского искусства изображения принципиально отличаются от изображений индуистских божеств своей статичностью и внутренней силой. Лики иногда похожи на греческие. Но чем позже, тем больше в них декоративности, внешнего движения, отнимающего внутреннюю наполненность. И если раньше в центре композиции находился большой Будда, а по сторонам располагались бодхисаттвы, меньшие по размеру, то скульпторы поздних веков на первый план стали выдвигать Бодхисаттву Авалокитешвару с очень маленькими буддами у него на голове, в качестве чуть ли не украшений для волос, – этакое пляшущее индуистское божество!

В тибетском буддизме далай-лама, считающийся воплощением Авалокитешвары, называется почему-то также живым буддой. Так оказались смещены изначальные акценты. Вместе с тем индуистская скульптура позаимствовала многое из буддийской – и уже путаешь Будду с Шивой…

Но вернемся к наркотикам. Теперь в индуистских храмах жрецы открыто курят их, дают прихожанам как прасад, и полиция ничего не может с этим сделать. Известный случай произошел в Калькутте с японскими туристами, которых индусы угостили каким-то наркотиком. Они так перевозбудились, что перестали вообще соображать, потерянно шатались по улицам, люди сняли с них все ценное, а затем сердце у японцев остановилось, и они умерли.

Тэрасаве-сэнсэю не хотелось углубляться в эту тему. Он рассказал нам, что царь Ашока посылал своих сыновей строить ступы в Кашмире, Афганистане, Хотане и Средней Азии, испытывая такое же чувство, какое есть у австралийцев по отношению к Англии. Хотя они переселились из Англии пятьсот лет назад, австралийцы считают ее своим домом, своей исторической родиной. Так же и потомок ариев считал те места своей прародиной.

Но Сэнсэю не удалось отвлечься. После завтрака какой-то пацан предложил ему анашу…

За обедом Сэнсэй только и говорил что о наркотиках. Лишь сегодня он понял, что этот храм превратился в «точку» для их сбыта. Монах из японского храма Кудан-додзё, являющийся здесь настоятелем, бывает тут крайне редко, и непальцы, строящие ступу, предоставлены сами себе… На алтаре стоит фотография монаха Ниппондзан Мёходзи, который сжег себя в 1989 году, когда Нитидацу Фудзии прогнал его из Индии – после того как в Раджгире, где этот монах был за старшего, развелось множество наркоманов среди молодых монахов. Их заразили хиппи. Дело в том, что много хиппи приехало в Индию и Непал помогать возрождению буддизма. Они строили ступы вместе с монахами. Но, вместе с тем, именно хиппи принесли наркотики в Ниппондзан Мёходзи, из-за чего в том числе и был запрещен орден в Индии и Непале на долгое время. Все было забыто, лишь когда 19 января 1979 года индийское правительство вручило Нитидацу Фудзии премию Джавахарлала Неру за пацифистскую деятельность в Европе и Америке.

Тэрасава-сэнсэй строго поговорил с ребятами, которых Гурунг-джи нанял строить ступу и из-за которых место это сделалось духовно нечистым. Турист-японец сегодня уже выговаривал Сэнсэю, что лучше бы Ниппондзан Мёходзи вообще не приходил на эту гору, – не было бы, по крайней мере, всего этого безобразия. Если власти откроют, что здесь притон, сюда снова нагрянет полиция и снова разрушит буддийскую ступу, которую ненавидит индуистский король Непала. И этот удар 92-летний Гурунг-джи может уже не выдержать.

8 декабря 1996 г. Завершили Рохачи-сессин праздничной церемонией, посвященной Просветлению Будды (на Дальнем Востоке, в отличие от буддийских школ, ориентирующихся по лунному календарю, считается, что Сиддхартха стал Буддой именно 8 декабря). Пришло не то чтобы очень много местных, но вполне достаточно для приподнятого настроения и двух больших кастрюль молочного риса (в память о подношении, сделанном Сиддхартхе деревенской девушкой Суджатой). Ильхэ-сыним внес поднос с чашкой риса для алтаря, появившись из боковой двери, как из-за кулис, словно ждал там торжественно прозвучавших ударов большого колокола, которые завершают церемонию. Это совпадение было так удачно, что женщины на заднем ряду, пришедшие на наш домашний и немного неуклюжий праздник, тотчас же захихикали. Сладкий рис понравился всем.

До трапезы, сразу после церемонии, Тэрасава-сэнсэй произнес проповедь на хинди. И хоть сидел он перед алтарем, это была скорее беседа, чем проповедь. Непальцы живо реагировали, смущались, мычали что-то в ответ и кивали.

Я не мог понять хинди, но размышлял о значении отрывка из 2-й главы сутры, который мы читали на церемонии рано утром. Там Будда говорит о невозможности объяснить Истину, обретенную им. Поэтому он вначале хотел сразу войти в нирвану. Но боги, невидимо направлявшие и сопровождавшие его с того момента, как Сиддхартха вышел из дворца, попросили его проповедовать. И тогда Будда вспомнил, что все будды проповедовали с помощью уловок, или искусных методов. Говоря языком искусства, будды проповедуют с помощью выразительных средств. Эти средства лишь подводят слушающих к Истине, хотя не способны открыть саму Истину. Есть Наивысшая Истина и объясненная, пусть и максимально приближенная к Наивысшей с помощью мудрости Будды. Книга «Лотосовая сутра» является Истиной объясненной. Помочь она может только тем, кто уже обладает Наивысшей Истиной. Чувство этой Наивысшей Истины пробуждается в людях, когда они слышат «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё», которое есть Истина безо всяких объяснений. Конечно же, чувство, или предчувствие Наивысшей Истины – это еще не все. Необходимо реализовать ее. Чтобы ученики реализовали Истину, Будда и прибегает к уловкам. Да, его объяснения неспособны выразить Истину, однако имеют прикладное значение. В каждом конкретном случае оно разное. И смотреть надо не на логику объяснения, а на то, каким образом оно утончает и усиливает в ученике предчувствие Истины. Происходит это порой самым неожиданным, алогичным образом. Так, например, действие вызывает противодействие, и поэтому многие изречения Будды надо воспринимать «от противного».

В самой сутре есть указание на то, что как книга она является лишь первым приближением к Истине. И Бодхисаттва Никогда Не Презирающий из 20-й главы, и Бодхисаттва Царь Врачевания из 23-й главы в конце обучения услышали миллиарды гатх Лотосовой сутры – но в той книге, которую мы читаем на церемониях, не наберется и тысячи! А в чем же заключалось обучение этих бодхисаттв? Это был очень простой акт, далекий от всяких объяснений. Самоотверженное почитание и подношение своим телом и жизнью.