Электронная библиотека » Феликс Шведовский » » онлайн чтение - страница 20


  • Текст добавлен: 29 сентября 2014, 02:09


Автор книги: Феликс Шведовский


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Во время практики вспоминаются неожиданные вещи из далекого прошлого. Начинаешь чувствовать, как любишь своих родных. Повседневная суета не позволяла заглянуть в себя, а тут, в уединении, не отвлекаясь ни на что, сосредоточившись лишь на молитве, ты видишь в себе это сокровище любви…

Из какой-то заповедной глубины сердца выплыл рассказ Льва Толстого «Корней Яковлев», который я прочитал три года назад, когда мы с Тэрасавой-сэнсэем были в Грозном, во время войны. Мы остановились на квартире у полурусского-получеченского телохранителя, на пятом этаже дома, в котором тоже, кстати, был разбит насос, как и в этом монастыре, и воду приходилось носить в ведрах со двора.

Рассказ – о купце Корнее. Он возвратился из дальней поездки и узнал, что жена ему изменяла. Корней со злости сломал ей бедро, малую дочку, подвернувшуюся под горячую руку, на всю жизнь сделал калекой – и ушел. Через много лет он вернулся стариком-нищим, думая как-нибудь отомстить за ту убогую жизнь странника, на которую его обрекла жена. Но когда он пришел к ней, то неожиданно для себя понял, что нет у него к ней никакой злобы, а что хочет он дожить с ней остаток лет. Жена его прогнала, и на следующий день Корней помер, но просил передать ей, что за все простил и сам у нее прощения просит.

Меня поразило, как точно Толстой указал, что человеческое начало у купца проявилось только благодаря нищете. Ум Корнея еще продолжал озлобляться на невзгоды, а сердце уже стало добрым…


24 декабря 1998 г., четверг. Сегодня в Покхаре, наводненной европейскими туристами и альпинистами, празднуют католическое Рождество. У нас на горе тоже праздник – пищи, принимаемой с особым наслаждением после поста. Хорошо идет молочный чай с ромом. А на обед к нему были еще и хлеб с джемом, салаты и сладкая зеленая картошка – бататы. Наконец-то мы ели не абы как, кто сидя на корточках, кто стоя, а расставили, как следует, столы и стулья. Пиршество на веранде с видом на Гималаи располагало к беседе.

Тэрасава-сэнсэй сказал, что туристы, поднимающиеся сюда, на смотровую площадку Pokhara View Point, чтобы полюбоваться видами, наверняка удивляются, что за люди живут в таком месте, которое, будь оно гостиницей где-нибудь в Альпах, стоило бы тысячу долларов за номер. Далеко не все знают, что здесь монастырь и что мы живем тут совершенно бесплатно.

Частые гости здесь – американцы. Один спросил, не из школы ли мы Нитирэн, «куда сколько ни приходи, только и слышишь» мантру «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё». Сэнсэй говорит, что японскую школу Нитирэн на Западе хорошо знают, но не уважают из-за того, что распространением учения Нитирэна в наши дни агрессивно занялась политизированная, наподобие комсомола, околорелигиозная организация Сока-гаккай. Разрушить созданный ими на Западе скандальный образ Нитирэна крайне сложно. Об этом мастере многие думают как о японском фанатике и непримиримом сектанте, хотя он вовсе не был таким.

Мы слушаем радиоприемник, который купили по дороге сюда, в городе Тансен. Передали, что Америка бомбила Ирак, но, как потом оказалось, это была личная инициатива какого-то военачальника, и бомбардировки прекратились.

Удалось поймать даже волну на русском языке, где говорили, что призывники в России толпами дезертируют из армии, потому что нечего есть. Чтобы вернуть их в армию, пошли на крайнюю меру – всем объявили амнистию. Ельцин очень плох.

Ужинать решили в храме – на веранде вечером слишком холодный ветер. После ужина вышли – и увидели разноцветно мерцающую звезду, она видна только здесь, благодаря чистому воздуху гор.


26 декабря 1998 г., суббота. Хотя монастырь в полном нашем распоряжении, тем не менее покоя здесь мало. Днем постоянно по ничем не огороженной территории гуляют галдящие туристы. Европейцы зачастую не понимают даже, что это не гостиница и не мастерская, как решил один турист, увидев, что я зашиваю свой кроссовок. Гиды специально заводят их на веранду прямо перед нашими комнатами, чтобы показать статую Будды, в одной из комнат дожидающуюся водружения на ступу, и туристы с любопытством заглядывают в другие окна тоже.

Обычно в монастырях Ниппондзан Мёходзи территория разделена на ту часть, куда посетителям можно заходить, и куда нельзя. Мы все возмущались тем, что японцы, дескать, своими заборами и калитками с табличками «No admission»[108]108
  Не разрешено (англ.).


[Закрыть]
отделяют себя от простых индусов, которые не могут прийти запросто в гости к монахам. Но теперь мы поняли, что какая-то грань, дистанция должна быть.

Дошло до того, что прямо сейчас, когда я пишу эти строки, на веранде напротив окна нашей комнаты непальские девушки взяли наши столы и стулья, устроили пикник, включили магнитофон, да еще и вызвали меня к себе, чтобы я сфотографировал их на фоне Гималаев.

Впрочем, Сэнсэй никого не прогоняет. Ведь тут редко бывают монахи, вот люди и привыкли, что это место непонятно чье. Надо просто показать им, что здесь постоянно молятся, и они изменят свое отношение. Поэтому, сфотографировав девушек, я пригласил их к алтарю, поклониться и послушать, как я бью в большой барабан. Непалки послушно засеменили следом и притихли в храме, повторяли за мной поклоны и учились произносить молитву. Однако, когда я дал им знак, что они могут идти, сразу стали шумно фотографироваться у алтаря, хотя я продолжал бить в барабан. Правда, эта нетактичность только оттенила их удивительную способность следовать за монахом как за учителем, авторитет которого не вызывает никаких сомнений.

Сэнсэй после церемонии поразил меня рассказом о том, как Нитирэн толкует сравнение 16-й главы Лотосовой сутры. Отец-врач, который уехал в далекие страны, оставив сыновьям лекарства, – это давно ушедший в нирвану Будда, живший до Будды Шакьямуни. Невероятно – хотя от ухода из мира одного будды до рождения другого проходят миллиарды лет, ступы предыдущих будд, Канакамуни и Кракуччханды, еще можно было раскопать при Будде Шакьямуни, и их стали почитать благодаря тому, что он указал холмы, внутри которых они находились. В Капилавасту есть колонна царя Ашоки на месте одной из таких ступ. Мы видели ее.

Может быть, что-то не так с нашим понятием времени?

В забывчивой Индии многие ступы с шарирой Будды Шакьямуни уже сейчас, по прошествии каких-то 2500 лет, превратились в холмы, заросшие травой и деревьями, в чем мы и убедились, пройдя пешком по последнему пути Будды.

Но вернусь к сравнению 16-й главы. Согласно пониманию Нитирэна, лекарства, оставленные отцом-врачом, это учения, изложенные предыдущим Буддой Канакамуни. После ухода того Будды люди стали практиковать их неправильным образом, как будто смешали лекарства не в тех пропорциях – и получился яд. Это соответствует началу сравнения: дети по глупости отравились.

Появление Будды Шакьямуни, по сути, есть лишь возвращение неумирающего Вечного Будды под одним из имен. И оно соответствует той части сравнения, где отец возвратился из далекого путешествия – и все дети обрадовались, приветствовали его и, встав на колени, просили вылечить их. Как толкует Нитирэн, Будда приготовил лекарство для отравившихся детей – Лотосовую сутру. Кто выпил лекарство сразу, то есть принял учение Лотосовой сутры, те смогли полностью излечиться и в следующих жизнях стать буддами. Те же, кто испугался лекарства, предложенного отцом, это как раз люди, родившиеся сейчас. Поскольку они не приняли лекарство тогда, их болезнь продолжилась, злая карма усилилась и привела их к новому перерождению в этом злом мире, в этом веке, который в буддизме называется худшим из времен, полным безверия и страха.

Сравнение 16-й главы продолжается: отец уехал снова в далекую страну и прислал гонца сказать, что он умер. «Гонец» – это тот, кто помогает осознать, что наш век – век без Будды, во всех смыслах. И только ощутив свое полнейшее одиночество и оставленность, дети решаются принять лекарство. Так люди современности начинают верить в Лотосовую сутру лишь тогда, когда осознают свою духовную осиротелость. Мы с нашими барабанами и есть такие гонцы с этим ницшеанским известием: «Бог умер».

Последняя часть сравнения – самая впечатляющая. Бог на самом деле не умер. Узнав, что дети приняли лекарство и выздоровели, отец возвращается к ним. Можно толковать эту метафору по-разному: от происходящего в наши дни возвращения буддизма в Индию до грядущего в неизвестном будущем прихода нового Будды – Майтрейи.


27 декабря 1998 г., воскресенье. За завтраком кто-то спросил Сэнсэя, как вышло, что Индира Ганди в 70-х годах выгнала из Индии орден Ниппондзан Мёходзи. Однофамилица Махатмы Ганди продолжала линию его соратника – Джавахарлала Неру, а тот очень уважительно относился к Ниппондзан Мёходзи. Именно благодаря его поддержке орден смог так развернуться в Индии и за короткий срок построить несколько Ступ Мира. Неужели Индиру Ганди так задела критика ее правительства со стороны ордена за проведение ядерных испытаний?

Тэрасава-сэнсэй ответил, что монахи ордена сами дали повод, допустив в сангху хиппи, куривших марихуану. И в любом случае Индира Ганди, пускай и через десять лет, но поняла свою ошибку, извинилась перед орденом и пригласила Ниппондзан Мёходзи обратно в Индию.

Хотя вообще это была сложная леди. С одной стороны, она отдала приказ уничтожить сикхских сепаратистов, засевших в Золотом храме посреди пруда в Амритсаре, а с другой – не боялась держать в охранниках сикха, который ее впоследствии и убил. Сэнсэй звонил Индире Ганди в тот самый момент, когда это произошло. Он долго не мог дозвониться, а когда кто-то наконец поднял трубку, Сэнсэю ответили, что Индира не может подойти к телефону. Вскоре он услышал по радио, что ее застрелили. После этого в Дели прокатилась волна погромов сикхов, и тем пришлось снять чалмы, чтобы их не узнали. В наши дни все вернулось на свои места – сикхи снова убирают в чалмы свои длинные волосы, работают в столице таксистами, и никто их не трогает.

А после обеда Сэнсэй с Сергеем спустились в город лечить зубы, и мы остались одни. Многие сразу как-то заметались, что нечего есть, захотели тоже спуститься – за подаянием.

Я же забрался на крышу нашего жилища и наслаждаюсь видом перевернутых Гималаев, свесив голову с крыши. Наверное, такими я и видел их на картинах Рериха, репродукции которых папа помещал перед моими глазами, как только я родился: ведь первые две недели малыш видит мир вверх тормашками… Передвинул взгляд – и увидел на синем еще небе месяц. Его бледные очертания так схожи с очертаниями снежных гор, находящихся на самом деле тоже очень далеко и видимых на таком расстоянии лишь потому, что благодаря своей высоте не уходят за горизонт. Кстати, днем, когда солнце в зените, они точно так же почти тонут в густой синеве неба. Это делает их похожими на другую планету, приблизившуюся к Земле[109]109
  И как это я 14 лет назад предугадал страхи 2012 года, связанные с планетой Небиру, отраженные в фильме «Меланхолия» Ларса фон Триера!


[Закрыть]
. Здесь все дышит космосом! Скоро Новый год.


28 декабря 1998 г., понедельник. К обеду к нам на гору поднялся Сергей, сказал, что Учителю вырвали зуб и он останется в Покхаре. Заодно отдохнет от нас.

Тимур, Илья и Толик вернулись с подаяния, полные впечатлений. Непальцы подают щедро.

Заодно монахи отправили все наши новогодние открытки. Отсюда они должны дойти быстрее, чем за три недели, которые они шли бы из Индии. Ведь в Непале вся международная почта – авиа.

Вечером составляли список продуктов к Новому году. А мне было грустно, что встречу его вдали от вас. Во время церемонии на закате – особенно грустно. Увижу ли вас, мои любимые Аннушка и Женечек, ночью во сне?

Истории прошлых жизней Будды похожи на сны, причем навязчиво повторяющиеся. О маленькой деревушке Кушинагар, в которой он ушел из этого мира, Будда вспоминает как о некогда большом городе. Он рассказывает много историй о том, как все происходило тогда, но самое удивительное, что в различных вариациях этих прошлых жизней всех действующих лиц звали точно так же, как и теперь, а иногда сами эти вариации повторялись с абсолютной точностью. Бесконечное количество раз Будда уже вступал в Кушинагаре в нирвану – и когда Кушинагар был деревней, и когда он был городом.

Вообще повторения, так часто встречающиеся в различных, не только буддийских, древних текстах, завораживают, усыпляют, как задание посчитать слонов, данное ребенку, который никак не может уснуть. А что, если в этом и был их скрытый смысл – бороться с непоседливым сознанием, приводить его в состояние медитации?

Вот ведь, и наш приезд в Покхару – тоже повторный. И пишу я все это накануне вторника…


29 декабря 1998 г., вторник. Мы все еще под впечатлением трехдневного сухого поста. Само так сложилось, что он совпал с зимним солнцестоянием. 21 декабря мы начали молитву, празднуя остановку убыли дней, а 23-го – закончили, приветствуя первый прибывающий день, ставший на несколько секунд длиннее. Все эти космические вещи здесь осознаешь с особой ясностью на восходе, когда город внизу исчезает в тумане, а солнце поднимается над горами, как будто до начала всякой человеческой истории, словно вот-вот появится откуда-нибудь динозавр. Ильхэ-сыним в эти мгновения дует в раковину, и звук раскатывается далеко вокруг. Высочайшие вершины мира кажутся настолько близкими, что их хочется потрогать. Глаз отказывается признавать такой громадный размер, удаленный на столь же огромное расстояние. Какие же они вблизи? Тэрасава-сэнсэй, в юности поднимавшийся на восьмикилометровую Даулагири, говорит, что ближе к снегам ущелья становятся отвесными, без плавных переходов, и нависающая над путником высоченная стена наводит ужас.

Мои столичные друзья почему-то не разделяют мои восторги по поводу открывающегося тут космоса. Им милее московско-подмосковная теснота.

Продолжаю каждый день бить в большой барабан в «присутственные часы» – с половины одиннадцатого до трех. Потом уже никто не поднимается на гору, чтобы не спускаться по темноте: темнеет рано, все-таки зима, да к тому же горы. Говорят, барабан хорошо слышен внизу, на другом берегу озера. И когда ритм его размеренный и ровный, людям, живущим там, становится хорошо и спокойно, как будто они слышат здоровое сердце великана, охраняющего Покхару.

Сегодня это мое начинание наконец подхватили и другие монахи. Поначалу мне самому было страшно своей инициативы. Хоть Сэнсэй и разрешил мне это, я все равно чувствовал себя не в своей тарелке – хочу, мол, выделиться. А ведь стало так хорошо, когда непальские детишки привыкли собираться на звук большого барабана и участвовать в церемониях. Жалко, закончился прасад – сладкие шарики. Но вчерашнее подаяние, за которым монахи спускались в город, оказалось очень кстати – мы угощали мандаринами и печеньями этих «зверушек», которым так важно заняться чем-нибудь еще, кроме вымогания денег у туристов за то, что они покажут им «большого японского Будду». Ребята берут маленькие ручные барабаны, которых в храме, слава богу, достаточно, и стараются бить в такт со мной. Им это нравится.

Порой трудно справиться с их быстрой манерой бить в барабан. Возможно, сказывается эмоциональность их возраста, а возможно – привычка к тем церемониям, которые здесь иногда проводят те монахи, которые забыли изначальную манеру Нитидацу Фудзии. Тэрасава-сэнсэй всегда обращает наше внимание на то, что ритм не должен ускоряться. Спешить нам некуда. Это же молитва, а не японский экспресс «синкансен».

Двое непальских пареньков особенно активно принимают участие в церемониях и стараются помогать нам во всём. Тот, что помладше, разводит костер для приготовления пищи, а тот, что постарше и говорит, что тоже хочет стать монахом, принес сегодня папайю. Так что ставшая регулярной на завтрак рисовая каша на молоке сегодня была уже с этим экзотическим фруктом. Кстати, и сам рис тоже был вчера преподнесен простыми непальцами нашим монахам, ходившим за подаянием. Они рассказали, что рынок в Покхаре – это одна большая улица, состоящая из домов-магазинов, из которых и выходили люди с подносами риса, а поверх зерна лежали деньги, их набралось 400 рупий. К тому же подносили благовония. Все очень почтительно.

Правда, сами наши монахи, особенно из России, почему-то не могут быть до конца почтительными к непальцам. Так, один стал учить русскому языку паренька, принесшего нам папайю, и чтобы тому было удобнее усвоить произношение слова «здравствуйте», «адаптировал» его – «зидарасте». Все тут же грохнули хохотом, а непалец занервничал, заозирался, стал спрашивать, а что это значит. Мы успокоили его, как могли.


31 декабря 1998 г., четверг. К нам наведались японские гости – монахиня ордена Ниппондзан Мёходзи и три мирянина: оживленные молодой человек с девушкой и совсем юный мальчик – американские японцы. Они идут маршем мира из Америки в Африку. Называется марш Middle Passage и является как бы раскаянием американцев в том, что они вывозили рабов из Африки. Планировалось вовлечь в него сотни американцев и африканцев, но ничего не вышло, несмотря на широкую рекламу, никто не дал денег, и пошли только вот эти четверо на свои средства.

Через два часа наступит Новый год. Сегодня я первый раз спустился с горы – вместе с Ильей помогал Сэнсэю накупить еды к праздничному столу. Потом мы поднимали на гору тяжеленные рюкзаки. Было, однако, легко от сознания, что будет много вкусных блюд и их хватит надолго.

Правда, встречать Новый год мы будем по-японски, то есть не ночью, как это принято в России, а утром 1 января приступим к основной трапезе, которая готовится накануне. На ужин же мы съели только длинные спагетти – символы долгих добродетелей в наступающем году. Потом с 23.00 до 00. 30 будет новогодняя молитва с 108 ударами в большой колокол. Утром мы встретим восход – и начнем пировать.


2 января 1999 г., суббота. Вчера был день полного отдыха и праздник живота. Ели утиный плов и множество салатов – каждый из нас блеснул своим. Только я ничем не отличился, ограничившись тем, что был у всех на подхвате, и сумел самому себе испортить праздник угрызениями совести.

В первый день Нового года мы не проводили вечернюю церемонию. Правда, Сэнсэй сам сходил помолиться к ступе и увидел редкое явление – солнце и полную луну одновременно на небе, по двум сторонам от ступы. Такое сочетание издревле считается священным.

А сегодня по японской традиции день всего самого первого. Желательно в этот день написать какое-нибудь стихотворение и, кто умеет, позаниматься каллиграфией.

У меня получились корявые три строки:

 
Не знаю, кто я, где и почему,
Но гор вершины проросли из неба,
Из голубой десны их белоснежны зубы.
 

Не знаю, не было настроения…


3 января 1999 г., воскресенье. Навестили 96-летнего Бахадура Гурунга, на чьей земле строится ступа. О драматической судьбе этого бывшего министра обороны Непала я узнал два года назад. Добавлю лишь, что его 18-месячное тюремное заключение вызвало большой скандал, и король был вынужден выпустить его из тюрьмы и написать письмо преподобному Нитидацу Фудзии с извинениями и предложением достраивать Пагоду Мира.

И вот мы пришли второй раз после 1996 года навестить этого героического человека. Сейчас Гурунг-джи тяжело болен. Он хорошо помнит только давние события – те, что связаны со ступой, с Нитидацу Фудзии и его монахами. А каждодневная память у него не работает: ему кажется, что он находится десять-двадцать дней на том месте, куда пришел только пять-десять минут назад. Хотя ходит он с большим трудом и не поднимается к Пагоде Мира от своего дома у подножия горы, но иногда среди ночи начинает собираться «идти к ступе»… В основном же он либо сидит на постели – прямо, в позе лотоса – либо лежит. Когда мы пришли, он посидел совсем чуть-чуть и лег на матрасе, вынесенном прямо на улицу, на солнышко. А когда мы уходили, Бахадур Гурунг с видимым усилием встал на ноги и почтительно поклонился нам…[110]110
  Вскоре Бахадур Гурунг умер. Но остались его многочисленные сыновья, продолжающие поддерживать деятельность ордена Ниппондзан Мёходзи в Непале.


[Закрыть]


8 января 1999 г., пятница. В деревеньке с «грузинским» названием Годовари гостим у ламы Ганькаджи – близкого друга нашего Учителя и «крестного» нашей небольшой евразийской общины: два года назад Ганькаджи вручил нам частицы мощей Будды Шакьямуни. Такой чести удостаиваются очень немногие…

Полдня ехали мы сюда от Катманду, в отличие от которого здесь совсем нет ни туристов, ни машин. Очень тихо, даже как-то одиноко.

Но уже сегодня, ближе к закату, мы возвратимся в столицу, точнее в старую ее часть, своего рода непальский Кремль – Патан (древнее название – Лалитпур). Как ни странно, Патан расположен не в центре, а на окраине более новой столицы Непала – Катманду. По сути, современный город построили не вокруг старого, как в Москве, а просто рядом. Точно так же, как возле столицы Индии – Дели возник Нью-Дели. По-своему мудро.

В Патане мы остановились в «Шакья Сингх вихаре». Это наполовину монастырь, наполовину – «школа благородных девиц», где каждую неделю происходит набор «монахинь на семь дней», которые даже не бреют голову, но все, от шестилетних девочек до полных сока барышень, носят бордовые рясы. Оставление монашества здесь не считается грехом, быть монахом или монахиней даже один день является большой добродетелью. Но поскольку мало кто решается на пожизненный духовный подвиг, для многих непальцев и непалок такое семидневное монашество стало во многом формальностью, чем-то вроде приема в октябрята или пионеры.

Пожизненных монахинь в вихаре всего четыре-пять, они учат всех этих девочек. Основал вихару ныне покойный таиландский монах – «тхера». Видимо, в память о том живут там два монаха, однако атмосфера в этом заведении откровенно девичья. И кормят нас монахини вкуснейшими завтраками, причем от пуза.

Правда, пару раз мы опоздали на них, так как по утрам обходим с молитвой четыре ступы императора Ашоки, оберегающие Патан с четырех сторон света. Это единственные в мире «живые» ступы Ашоки, в том смысле, что поклонение им не прерывалось в течение всех 2300 лет с момента их возведения, когда сюда прибыла с шарирой Будды «посол мира» – дочь Ашоки. Непальцы с благодарностью приняли от нее мощи Будды и построили эти ступы. Они «живые» еще и потому, что сверху на ступах есть глаза с особым разрезом – «глаза Будды». Такие ступы с глазами происходят из непальской традиции буддизма – «невари».

В отличие от Индии, где буддизм исчез в XIII—XV веках и начал возрождаться только в нашем столетии, непальцы никогда не переставали быть буддистами. Мы хорошо прочувствовали это, когда обходили ступы, а по сути – весь старый город. Даяние, лежащее в основе всякой религиозности, патанцы практикуют радостно и щедро. Потому-то мы и опаздывали на завтрак в наш «девчачий» монастырь, что во время молитв на улицах древнейшего города-музея нас останавливали целые очереди желающих сделать нам подаяние. Отказать, разумеется, нельзя было никому, и мы возвращались, не только напившись дармовым сладким молочным чаем и наевшись дармовыми же горячими пончиками, но и с заметно потяжелевшими сумками, набитыми рисом и деньгами. Учитель Тэрасава-сэнсэй предвидел это и предупредил, чтобы перед выходом на уличную молитву мы выложили из сумок все лишнее, оставив только молитвенные барабаны.

Особенно у меня сумка вечно оттопыривается, забитая несколькими недочитанными книгами, всякими ненужными бумагами и старыми записными книжками. Теперь же я наконец произведу ревизию всего этого и что-то переложу в рюкзак.

Неподалеку от «Шакья Сингх вихары» живет брат ламы Ганькаджи – Раджабай Павитра Баджрачарья. Он подарил нам редкое издание – английский перевод Аватамсака-сутры. Книга объемная, больше тысячи страниц.

В свой многоэтажный дом Раджабай уже дважды приглашал нас на изысканные ужины. Дом у него такой большой, потому что все родственники, даже самые дальние, живут вместе, причем в полнейшей гармонии. Представляю, что будет, если собрать в одном доме всех наших родственников, разбросанных по бывшему Союзу, таких разных и не общающихся годами!


16 января 1999 г., суббота. Лунный Новый год встречаем глубоко в Гималаях, в ущелье Дарлин, под хребтом Гимал-Ганеш, где бродим уже пятый день. Наш проводник Ран Мангал Бахадур Гурунг, обитатель одной из горных деревушек, привел нас сюда из Катманду. Мы познакомились с ним у Раджабая. Несмотря на зрелый возраст, он состоит в Ассоциации молодых буддистов Непала. Бахадур – прекрасный упасака, способный в полном смысле слова служить монахам, то есть не только прислуживать им, но и учить их, как Вималакирти. Поход по крутым, обрывистым горным тропам, не прекращающийся порой даже глубокой ночью, оказался для нас хорошим уроком.

Вообще, Гурунги – одна из основных гималайских народностей. Две другие – Таманги и Шерпы. Все они очень выносливые, особенно Шерпы, один из которых покорил Эверест за двадцать часов.

Ходить по горным тропам – истинная медитация: каждый шаг должен быть осознан, иначе сорвешься в пропасть и либо погибнешь, либо покалечишься. Только оказавшись на краю боли, на грани жизни и смерти, становишься по-настоящему внимательным и постепенно обретаешь другие блага медитации – терпение, физическую и психическую выносливость, спокойствие духа, откуда и могут родиться истинные сострадание, преданность и любовь.

В Японии есть монахи – «ямабуси», специально занимающиеся такой практикой круглосуточного хождения по горам. Их школа называется «сюгендо». Они тоже постоянно бьют в барабаны, как и мы. В средневековой Японии их очень почитали простые люди. Иногда эти монахи становились во главе народных бунтов. Так вот от кого наш монашеский орден Ниппондзан Мёходзи унаследовал способность возглавлять многотысячные марши! Правда, в ХХ веке из бунта «бессмысленного и беспощадного» народное движение превратилось в массовые ненасильственные акции за мир и справедливость.

Однако мы вовсе не собирались повторять практику «ямабуси». Наше хождение по горам получилось спонтанно. Просто Бахадур пригласил нас посетить некоторые «гумба» (храмы в горах) и освятить закладку ступы на берегу реки, несущейся по дну глубокого ущелья, склоны которого, усеянные деревушками, мы и облазили за эти пять дней и ночей. «Гумба» – это весьма скромные домики из камней и глины, в которых может поместиться от силы десять человек. Настоятели этих храмов живут в деревнях со своими семьями и являются наполовину монахами, наполовину мирянами. Они малограмотные, в их облике много шаманского. Немало таких «лама-джи» злоупотребляют алкоголем. Однако они, как и все жители этих деревень, с чистыми мыслями относились к нашей евразийской «делегации» и приветствовали со всей почтительностью, возжигая благовония на широких блюдах, которые с поклоном ставили к нашим ногам.

Что же такое этот непальский буддизм «невари»? Традиция, развившаяся в ущелье Катманду, ценна тем, что сохранила оригиналы многих сутр на санскрите. Все другие традиции, будь то Тибет, Китай или любая другая дальневосточная страна, читают сутры в переводе на свои языки, а непальцы – в оригинале!

Есть всего два основных буддийских канона. Первый – тхеравадинский, на языке пали, хранящийся в странах Юго-Восточной Азии. А второй – санскритский, то есть, говоря дословно, на языке «не пали». А именно так и называется непальский язык – «непали»! (Не знаю, сделал ли я какое-то лингвистическое открытие, но для мнемотехники точно полезная находка.) На двух этих канонах и основываются две главные ветви буддизма – Тхеравада (южная ветвь) и Махаяна (северная ветвь).

Но вернусь к непальскому, точнее «неварийскому», буддизму. Из Центра Лотосовых исследований в Катманду Тэрасава-сэнсэй принес статью японского ученого Шучо Такаока, который и содержит этот центр. Он утверждает, что сами непальцы не осознают ценности своей религиозной традиции, и для ее спасения необходимо, чтобы традиция открылась для людей извне. Если она замкнута внутри только непальцев, непальская молодежь рано или поздно устремится во внешний мир – к ценностям «цивилизации», понимаемой, как правило, на американский лад. В результате потеряется преемственность, и традиция умрет. Чтобы этого не произошло, традиции должны открыться навстречу друг другу. Тогда у молодежи появится огромный выбор, помимо материально-технической «достижений», и различные традиции начнут взаимно обогащаться.

Мы, буддисты из христианских стран, как раз и являемся такими людьми извне, благодаря которым может быть спасен буддизм в традиционно буддийских странах. Мало того, автор статьи приводит факты взаимного обогащения последователей дзен-буддизма и католицизма. У меня сразу всплыла в памяти фотография, где Тэрасава-сэнсэй бьет в молитвенный барабан в каком-то костеле в Америке.

Конечно, нельзя говорить, что «неварийский» буддизм дошел до наших дней в абсолютно законсервированном виде. Например, в нем постепенно исчезли монахи-бхикшу, которых заменили ачарьи – религиозные домохозяева с женами и детьми. При этом женщине стала отводиться большая роль в разных церемониях. Так, на одном из фестивалей – а фестивали, собственно, и стали основной формой приобщения к буддизму – ачарьи вылепливают из поджаренных бобов статую женского божества, а потом дети с удовольствием ее съедают.

Есть разные версии, почему произошел возврат непальских монахов в мир. По мнению нашего Учителя, это результат насильственной политики со стороны королевской династии Непала, которая последовательно исповедовала индуизм. У автора статьи более мягкое толкование. Он считает, что непальскому буддизму просто приходилось «приспосабливаться» к индуизму и что вообще любая традиция развивается всегда с оглядкой и с учетом соседних с нею традиций, а те, в свою очередь, обретают форму от соприкосновения с еще более дальними. А в итоге все религии и обычаи оказываются так или иначе завязаны друг на друга. Вот почему идея «чистоты» и «православия» является искусственной.

Современных непальцев в этой идее не упрекнешь. Стремясь возродить монашество, они просто приглашают священников других традиций, где монашество никогда не исчезало. Поэтому многие путают непальский буддизм с тибетским. Ведь именно тибетские ламы образовали целую колонию вокруг знаменитой ступы Будданатх, попавшей в фильм Бернардо Бертолуччи «Маленький Будда». И несведущие люди уже начинают думать, что эта ступа с глазами – особенность исключительно тибетского буддизма.

Я все присматриваюсь к выражению этих глаз и никак не могу понять, улыбаются они или хмурятся. А может быть, хмурятся полушутливо? Точь-в-точь как моя жена…


17 января 1999 года, воскресенье. Сегодня утром, после ночлега в очередной горной деревушке, я услышал нечто необычное – голос жены отчетливо звал меня. Окончательно проснувшись, я вскоре понял, что это блеет козочка. В тот же день, когда мы остановились на обед в другом селении, я снова услышал твой голос – в соседней комнате мать баюкала ребенка в точности твоими интонациями.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации