Текст книги "По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха"

Благодаря такому своему историческому значению именно Раджгир был выбран в 50-х годах местом для проведения буддийского фестиваля Будда Махотсав – первого за пять веков (в XIII—XV веках буддизм был изгнан из Индии царями-индуистами, а также мусульманами). На том фестивале Джавархлал Неру создал Комитет по возрождению буддизма, в правление которого включили Нитидацу Фудзии. Работа Комитета началась с сооружения ступы на горе Ратнагири и «Новой Венуван-вихары» у ее подножия. Рядом с этой вихарой индийское правительство разбило парк, в центре которого – пруд. Когда копали пруд, нашли под землей древнюю статую Будды.

После дневного сна, крайне необходимого в такую жару, мы пошли к другому храму, правда бывшему. Сейчас в здании храма размещается школа. Это небольшое строение было первым монастырем Ниппондзан Мёходзи в Раджгире, возведенным самим преподобным Нитидацу Фудзии. (Здесь вообще много «самого первого».) Землю купил для него индиец после стадневной аскетической практики, проведенной Фудзии-гурудзи.

Впоследствии археологи раскопали напротив этого участка фундамент одной из первых восьми ступ с шарирой Будды (ступу построил Аджаташастру, царь древней Магадхи), а прямо на участке – фундамент чайтьи, заключавшей прах Ананды, который был так похож на своего двоюродного брата Будду, что их часто путали. Ананду любили особенной любовью. Когда он собрался уйти в мир иной, два государства, Магадха и Вайшали, едва не поссорились из-за права обладания его прахом. Ананда нашел компромисс – вступил в огненное самадхи посреди озера, разделявшего эти две страны. Поэтому его чайтья стоит не только здесь, но и в Вайшали.

18 октября 1996 г. В Бодхгае. Все тот же штат Бихар, самый насыщенный буддийскими достопримечательностями.

Остановились в бирманском храме. Место ужасно комариное, вечером спастись можно только под марлевыми балдахинами, накрывающими кровати.

Мы прибыли сюда уже в сумерки и сразу направились к дереву Бодхи (научное латинское название – «фикус религиозус»), под которым Будда Шакьямуни обрел Просветление.

Царь Ашока много времени проводил под этим деревом, стоявшим и через сто лет после ухода Будды. Его ревнивая жена, узнав об этом, велела срубить дерево. Ашока плакал, поливая пенек много дней и ночей не только слезами, но и молоком. Он поклялся умереть там, если дерево не вырастет. И чудо свершилось.

«Религиозный фикус», возле которого возвело храм буддийское общество «Махабодхи», конечно же не имеет 2500-летней истории. Перед нашествием мусульман от «первоначального» дерева был взят росток и посажен на Шри-Ланке. В свою очередь, росток от второго дерева потом возвратили сюда, и то, которое мы видим, является внуком первоначального дерева.

Даже ночью вокруг дерева Бодхи, огороженного высоким каменным забором, можно встретить буддистов самых различных школ со всего мира. Они проводят здесь церемонии посвящения, молятся или просто сидят в медитации. Это место – особое. Именно здесь, где обыкновенный человек, принц Сиддхартха[62]62
  Сиддхартха – первое, мирское имя Будды.


[Закрыть], выявил в себе природу Будды, Почитаемого В Мирах, лежит главное отличие буддизма от других религий, четко отделяющих Творца от тварей. Будда не творец, и поэтому каждый в конечном счете становится буддой. И в этом умении сделать всех равными себе Будда своим беспредельным состраданием превосходит любого творца.

Было уже совсем темно, когда мы закончили молитву перед деревом. Одновременно с ударами наших барабанов из репродуктора звучала молитва монахов Тхеравады: «Буддам Саранам гасчами, Дхаммам Саранам гасчами, Сангхам Саранам гасчами»[63]63
  «Буддам саранам гасчами…» – принятие Прибежища в Будде, Дхарме и Сангхе.


[Закрыть]. Иногда бывали перебои с электричеством – гасли фонари, умолкал репродуктор. Но продолжали мерцать свечи и раздаваться удары наших барабанов.

После церемонии Сэнсэй попросил нас не мешать друг другу ощутить историю этого места, его атмосферу. Если у кого-то не получается, лучше всего просто молчать, не перебивая посторонними, мелкими разговорами то возникающее, быть может, в ком-то из нас тонкое чувство, которое очень трудно обрести и легче всего потерять.

Наутро мы снова пришли в парк вокруг дерева Бодхи. Когда входишь в этот парк, полагается снимать обувь, для которой организован специальный подвальчик. Однако когда мы уходили, с нас потребовали деньги за номерок, будто бы потерянный нами. Но мы не брали никакого номерка и, проявив определенную настойчивость, получили обувь безо всяких денег.

Для индусов, видимо, прикосновения ног к земле, сами по себе шаги – священны. Конечно же, дело тут не только в индусах. Это особое отношение говорит о том, что в Индии сохранилось древнее знание об основополагающей роли странствия в духовном росте человека. Что уж говорить о том, насколько священными были для царя Ашоки шаги Будды Шакьямуни вокруг дерева Бодхи. Весь парк усеян маленькими ступками: так Ашока оказал почтение каждому шагу Просветленного. К сожалению, не сохранилось ступок, построенных царем Ашокой вдоль того пути, который аскет Сиддхартха прошел от пещеры на берегу реки Ниранджаны до дерева Бодхи. В той пещере он совершал последнюю из своих жесточайших аскез, считая, что для духовного прозрения необходимо истощать плоть. Сиддхартха постепенно сократил свой рацион питания до одного зернышка риса в день, но в результате самоистязаний не пришел к ясности ума – наоборот, телесные страдания мешали сосредоточиться. Едва не лишившись жизни, Сиддхартха решил больше не изнурять плоть, выкупался в реке Ниранджана и принял пищу из рук деревенской девушки Суджаты. По одной из версий, это был жидкий молочный рис, по другой – вода, в которой Суджата промыла рис: после столь долгого голодания организм Сиддхартхи вряд ли принял бы что-то еще. Но скульптура на том месте, где произошла их встреча, изображает Суджату именно с миской, на которой возвышается горка риса – для наглядности.

Побывав у дерева Бодхи, мы отправились к той пещере. Я был очень горд, что лично мне выпало договориться с одним индусом о джипе. Однако, вопреки обещаниям, машина оказалась отнюдь не «комфортабельная», зато заплатить пришлось много. Через несколько минут езды по проселочной дороге мы все, особенно те, кто сидел на задних местах и рисковал разбить себе голову о потолочные металлические ребра, покрылись песком и пылью… В сезон, длящийся четыре месяца до декабря, уровень воды в Ниранджане понижается, но все-таки река не пересыхает, поэтому нам пришлось сделать большой крюк, чтобы перебраться на другой берег. Когда вылезли из джипа, Сергей сказал, что эта поездка была нашей аскетической практикой. Интересно, предусмотрел ли Будда такой вид аскезы, когда говорил, что больше никто и никогда не пройдет через то, что прошел он, будучи аскетом?

Сэнсэй остался у машины, опасаясь, как бы она не удрала с нашими вещами, пока мы будем подниматься по горе к пещере Сиддхартхи. Вокруг джипа, стоявшего в тенистой рощице, вскоре собралась толпа ребятишек. Предвидя именно такой оборот событий, Тэрасава-сэнсэй не доверил сторожить вещи никому из нас, ибо только он, разговаривающий на хинди и проживший в Индии шесть лет, мог найти общий язык с этими сорванцами.

Под палящим солнцем мы поднялись по каменистой дороге на гору, ударяя в барабаны. Нас встретили монахи небольшого тибетского храма, построенного возле пещеры. Угостили ставшим для нас уже непривычным чаем без молока и печеньем. К сожалению, пообщаться не удалось – тибетцы не знали английского. Но мы выразили друг другу глубокое почтение, и киевский Слава, обучавшийся какое-то время в той же ламаистской традиции, смог сказать им несколько слов, которые помнил по-тибетски.

Внутри небольшой пещеры оказалось еще жарче, чем снаружи. Мы истекали потом. Возможно, дело было в свечах, горевших перед статуей аскета, а может быть, в том, что пещера не продувалась и потому аккумулировала ту жару, которая из-за ветра была не так ощутима снаружи. Статуя повреждена вандалами, но в целом сохранила дух Сиддхартхи, ради Пути превратившего свое тело в обтянутый кожей скелет. Мы провели в пещере маленькую церемонию, ударяя в барабаны.

Символично, что именно это место мы посетили одни, без Учителя. В аскезе всегда есть момент одиночества. Плохо, когда это одиночество исходит из эгоистичного стремления достичь всего собственными силами. Но хорошо, если это одиночество покаяния. Отойдя от Учителя, забыв, чему он учил, становишься одинок. И, осознав свою ошибку, в одиночку исправляешь ее, но не для того, чтобы продолжать оставаться без Учителя, а чтобы вернуться к нему!

И мы стали спускаться вниз, к Сэнсэю. Той же дорогой, какой Будда спускался к дереву Бодхи, поняв истину о Срединном Пути, о том, что чрезмерная строгость к себе так же вредна, как и излишество в наслаждениях. До того, как войти в эту пещеру, Сиддхартха обошел многих учителей, но никто не удовлетворял его. Срединный Путь стал истинным Учителем будущего Будды.

19 октября 1996 г. В автобусе сидевший рядом со мной индус решил устроить мне маленький экзамен, который я не выдержал – не знал, кто был первым директором буддийского университета. Оказалось, что Нагарджуна. Это меня очень удивило. Ведь университет был построен не ранее X—XI веков, а Нагарджуна жил во II—IV веках. Потом я узнал, что Нагарджуна – это одновременно и легендарная личность, и собирательное имя для людей нескольких поколений (что вполне совместимо через реинкарнации).

Нагарджуна достал со дна моря (из дворца царя драконов – «нагов», отсюда и первая часть его имени) сутры Махаяны, открывшие Путь Бодхисаттвы, широкий путь деяний бесконечных видов, деяний, исполненных сострадания, но вовсе не узкой академической учености. А вот университет в Наланде изначально основывался на ложной идее, что монахи должны жить в огромном благоустроенном помещении и соревноваться в логике и красноречии. Университет был на полном содержании у государства. Монахи слишком отдалились от обыкновенных людей, за что и были наказаны – сюда в XIII веке пришли мусульмане. Чтобы спасти университет от разрушения, монахи полностью засыпали его песком. Поэтому археологи при раскопках обнаружили хорошо сохранившиеся кирпичные здания, барельефы и даже статую Будды.

Многие ступы и чайтьи, построенные Ашокой, были из глины и потому быстро рассыпались после раскопок. Позже их стали укреплять кирпичом.

В Наланде я впервые столкнулся с таким неприятным явлением, как попрошайничество, которое сопровождало нас всю поездку.

22 октября 1996 г. Наконец-то мы в Вайшали, в том же штате Бихар. Послезавтра состоится официальная церемония открытия Ступы Мира, для участия в которой мы и получили приглашение в эту необыкновенную страну. Сюда прибудет президент Индии. Такова традиция. Охранять его будут военные из службы безопасности. Прийти на праздник можно только по приглашению.

Тэрасава-сэнсэй заметил, что, когда мы, ударяя в барабаны, входили в Вайшали, жители поселка не выказывали радости. Для них предстоящее открытие ступы – лишь одно из государственных мероприятий. Наконец построенная сюда асфальтовая дорога позволит им торговать сувенирами – но и только. Ступа возведена на деньги, собранные в Японии, и даже не по проекту индуса Упендры Махарати (спроектировавшего первую ступу, в Раджгире), как было задумано поначалу. Сэнсэй говорил нам, как важно, чтобы в появлении ступы естественным образом участвовали жители именно той земли, где она возникает. Иначе это не деяния Бодхисаттв, Выпрыгнувших из-под Земли[64]64
  Бодхисаттвы, Выпрыгнувшие из-под Земли – герои Лотосовой сутры, появляющиеся в 15-й главе, о них Будда говорит, что они его изначальные ученики с безгранично далекого прошлого и что их миссия – проповедовать Лотосовую сутру в век Конца Дхармы, то есть в наше время. Нитирэн считается реинкарнацией одного из их четырех – Бодхисаттвы Высшие Деяния.


[Закрыть], а просто религия, навязанная извне.

Сегодня мы побывали в гостях у вайшалийца, познакомившегося с Сэнсэем еще мальчиком двенадцати лет, когда учитель практиковал здесь один. Тогда состоялась только символическая церемония закладки ступы. Сэнсэй жил в соломенной хижине, как и большинство сельчан, которые и сейчас обходятся без электричества.

Сэнсэй вспомнил, как тот мальчик по вечерам, когда солнце садилось и на все ложился особый медовый свет, говорил: «Посмотри, природа вздыхает и улыбается».

Когда Тэрасава-сэнсэй приехал первый раз в Вайшали, приятной неожиданностью для него оказалось то, что здесь очень много буддистов – это уже сотни лет является большой редкостью для Индии. Любовь вайшалийцев к Будде сохранилась в их потомках даже через 2500 лет.

Друг Сэнсэя, у которого мы были в гостях и распивали традиционный молочный чай, является коренным вайшалийцем в истинном смысле этого слова: он потомок племени личчхавов (так раньше называли себя местные жители) в 400-м поколении. Правда, живет он теперь не в соломенной хижине, а в кирпичном доме, богатом, по здешним меркам. Еще бы, ведь он владеет частью мангового леса, подаренного Будде куртизанкой Амбарапали.

Вместе с хозяином живет большая семья. Все мужчины и юноши оказались обритыми наголо, как мы. Они держат траур по бабушке. Двенадцать дней они при этом едят пищу без соли. Специально к нашему приходу они нарисовали Будду на белой стене дома.

Хотя из индусов получаются прекрасные миряне, способные действительно помогать монашеской сангхе, никто из них не вырос до уровня монаха. Даже у Фудзии-гурудзи не было учеников-монахов среди индусов. Сэнсэй объясняет это так: «Нет кармы».

Были мы сегодня и у раскопок древнего Вайшали, подошли к чайтье Ананды, рядом с которой стоит колонна царя Ашоки. На ней Ашока, против своего обыкновения, ничего не написал.

Остальное время прибирали территорию вокруг ступы.

27 октября 1996 г. Снова Нью-Дели. После чистой сельской природы особенно остро ощущаешь загазованность столицы. Как и во всех крупных городах Индии, здесь, чтобы не задохнуться, приходится обвязывать нос и рот платком, который к концу дня становится черным.

А еще – индийский поезд, доставивший нас отсюда в Патну и возвративший в столицу, – о, я буду долго тебя вспоминать! Поезд ощутимо отличается от российского. Это я понял еще перед отъездом из Нью-Дели неделю назад, когда Накамура-сёнин с улыбкой сфинкса сказал нам на прощание, что на железной дороге мы познаем настоящую Индию. Билетов достать не удалось, зато мы были занесены в так называемый «список ожидания» (waiting list). На вокзале я увидел, что этот список представляет собой бесконечную ленту, сложенную в несколько раз и перекинутую через стенд. Попавшие в список имеют право сесть в вагоны. На вокзале выяснилось, что один билет на тринадцать человек у нас все-таки есть, и нам предлагалось всей группой занять место под номером 72. Значит, мы, сменяя друг друга на полке, будем спать в основном в проходах на полу и под лавками. Что ж, после Китая – не привыкать. Мне на какое-то время досталось место под лавкой. Через несколько часов, однако, Тэрасаве-сэнсэю удалось купить у начальника поезда несколько билетов, и хоть их и не хватило на всех, мы смогли уместиться на полках по двое, валетом.

Особенность полок заключается в том, что, когда спинка нижней полки поднимается, превращаясь во вторую, среднюю полку, сидеть внизу можно лишь сложившись, как перочинный ножик.

И все же это был только второй класс. Высший класс вагонов называется «кондиционер» – AC (air condition), а низший, третий класс отличается отсутствием в его названии слова «спальный», которое есть в названии второго – SC (sleeping class). В вагонах третьего класса имел обыкновение путешествовать по Индии Махатма Ганди. Нас же Сэнсэй пожалел…

Несколько часов, проведенных под лавкой, произвели на меня неизгладимое впечатление.

На протяжении всей поездки через вагон протискивались люди с большими металлическими чайниками, ко дну которых снизу крепится переносная печка. Люди кричали «Чай, чай! Пей чай!». По-индийски это звучит так же, как и по-русски. Удивительно вкусный чай на молоке. Мото– и велорикши весь рабочий день питаются только таким чаем, как дети, живущие на одном молоке. Да в жару и не хочется есть. В поезде разносчики часто подают чай в глиняных чашечках. Поскольку глина необожженная, чай надо выпить тут же, а то чашечки протекут. Индусы выбрасывают их за окно, где они разбиваются, превращаясь в кусочки глины и сливаясь с землей.

Когда возвращались из Патны, в поезде опять появились проблемы, несмотря на то, что у каждого в билете было указано место. Оказалось, что в билетах не определен номер вагона. Его надо отыскать в день отправления в точно таких же безумных «списках ожидания». У нас ничего не получилось, и мы сели не в тот вагон. То есть, по сути, снова несколько часов мы стояли. Пока Тэрасава-сэнсэй выяснил у кондуктора, где наш вагон, места в нем были уже заняты, будто бы на том основании, что если место пустует в течение часа, то на нем вправе «прописаться» пассажир из «листа ожидания». Однако между вагонами не везде есть переходы, а дожидаться станции, чтобы за короткое время остановки поезда перебежать из вагона в вагон по перрону, приходится иногда больше часа. Мы физически не могли успеть занять свои места в течение этого злополучного часа. Причем в одну из таких перебежек по платформе Сэнсэй чуть не остался на станции: когда поезд тронулся, ближайший вагон оказался заперт…

И вот до двух часов ночи мы боролись за свои места. Добиться справедливости нам так и не удалось, и опять мы ехали по двое на полке.

Зато мне приоткрылся индийский характер. Это не могло бы произойти без тесного контакта с местным населением на чисто бытовом уровне. Национальная черта поведала мне о себе шепотом, на ухо, как бы передавая некую тайну устами молодого индуса, обратившегося ко мне, когда я был доведен до точки кипения: «Этот человек занял ваше место, да? Вы чувствуете себя задетым? Но киди (кондуктор) просто ошибся и выписал одно место на двоих». Видя, что его умиротворяющий тон не очень-то действует на меня, он покачал головой и с отчаянием в глазах предложил мне половину своего полуместа.

28 октября 1996 г. Утренняя служба в делийском храме Накамуры-сёнина зачастую оканчивается на улице: монахи, продолжая бить в молитвенные барабаны, направляются в сторону расположенного неподалеку холма, вершина которого помнит, что здесь проповедовал Почитаемый В Мирах. Археологи раскопали в этих местах большой камень с письменами царя Ашоки. Теперь над ним сооружен навес, а сам камень закрыт металлической сеткой. Вокруг простирается пустырь, по краям которого образовалась свалка, в ней роются свиньи, чуть поодаль лепятся одна к другой убогие хибарки индийской нищеты – неприкасаемых.

В общем, место не особо почитаемое. Свою буддийскую историю местные жители только-только начали вспоминать…

На холм поднялся вместе с нами и старичок – патриарх буддистов Камбоджи. Он приехал в Нью-Дели на открытие Всемирного Буддийского центра. Этот тхеравадинский монах рассказал нам, что здесь Будда проповедовал Махасотапатана-сутру, или сутру о Дыхании. Она о том, что освобождение, или путь к нирване, достигается внимательностью к своему дыханию, да и вообще ко всему – к своему телу, к своим действиям. Иначе говоря, сиди, когда сидишь, и стой, когда стоишь, а не витай в прошлом и будущем. Живи настоящим.

Камбоджиец все время кутал какой-то тряпкой бритую голову. Видимо, на его родине еще жарче, чем в Индии, и здесь по утрам, при 20—25-градусной жаре, он мерзнет. Насколько же относительны понятия о тепле и холоде!

Учитель представил нас Имай-сёнину – одному из самых старших монахов Ниппондзан Мёходзи, настоятелю храма в центральной Индии, в Варде, где состоялась первая встреча Махатмы Ганди и Нитидацу Фудзии. Три года назад там построили Ступу Мира. Два монаха из нашей «постсоветской» группы (Слава из Киева и Сергей из Донецка) присутствовали на церемонии ее открытия. Имай-сёнин пригласил нас всех в Варду[65]65
  Но поедем мы туда только через два года.


[Закрыть].

29 октября 1996 г. На церемонии открытия храма Всемирного Буддийского центра собралось много опытных монахов, у нас появилась возможность учиться не только у Тэрасавы-сэнсэя, но и у тех, кто в свое время наставлял его. Например, в Индии Сэнсэй практиковал под руководством Сюгэй-сёнина – теперь уже старичка, но весьма энергичного и веселого, имя которого переводится как «Добро пожаловать, сакэ». Сакэ – известная японская рисовая водка. Пристрастие этого монаха к алкогольному напитку настолько необычно для японцев, что преподобный Нитидацу Фудзии решил даже отразить это в его имени.

После службы Сюгэй-сёнин прочитал письмо из первого тома собрания сочинений Фудзии-гурудзи, которое начали понемногу издавать в Японии. Чтение старичок нередко прерывал всхлипываниями. Я заметил, что Сэнсэй тоже плачет. Я был настолько поражен, что с нетерпением ожидал, когда Учитель сможет перевести письмо на русский язык. Как оказалось, Сюгэй-сёнин выбрал его специально для нас, молодых монахов.

Письмо было написано перед началом Второй мировой войны. Преподобный Нитидацу Фудзии жил в Бомбее, в соломенной хижине, которую сложил сам. Место было очень грязное. Неподалеку дымил крематорий. Тяжелая болезнь поразила его. Фудзии-гурудзи приготовился умереть… Но на седьмой день он написал иероглифы мандалы «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё» и вдруг почувствовал себя лучше. Затем он отправился лечиться на горячий источник в Раджгир. Там мары снова искушали преподобного Нитидацу Фудзии, и он чуть не сжег себя.

Письмо, написанное Фудзии-гурудзи, связано со скандалом, в котором был замешан один из монахов ордена Ниппондзан Мёходзи. Он перед началом очень важной работы попал в крайне неприятную историю и угодил за решетку, о чем стало широко известно. Преподобный Нитидацу Фудзии узнал об этом из японской газеты, опубликовавшей покаянное заявление монаха перед властями.

Фудзии-гурудзи говорит в письме, обращенном к одному из своих близких учеников, что монахи ордена, вероятно, мучимы вопросом, как им отнестись к преступлению собрата, что предпринять. «Ни в коем случае не изгоняйте провинившегося из ордена», – пишет он. Мы не должны уподобляться политикам, которые критикуют друг друга, не обладая собственными моральными качествами[66]66
  Но, как говорится, «Богу богово, а кесарю кесарево»: к политике эта монашеская терпимость неприменима. Что подтверждает отрицательный пример путинской России, в которой провинившийся чиновник никогда не несет наказания, не лишается своего поста, а если и лишается, то идет на повышение.


[Закрыть]. Изгнать – значит объявить себя непогрешимым. Это было бы лицемерием, поскольку в нашем веке никто не свят. Если сравнивать последователей Будды различных времен, орден Ниппондзан Мёходзи следовало бы назвать орденом худших учеников…

Век Конца Дхармы требует от учеников Будды практиковать не столько заповеди, сколько сострадание. Если мы даем клятву бодхисаттвы – спасти всех без исключения живых существ, мы разделяем с ними их судьбу. Точно так же учитель разделяет карму[67]67
  Карма (санскр. деяния) – синоним судьбы, в более глубоком понимании – деяния и их последствия, собственно и становящиеся нашей судьбой, которую мы, таким образом, сами же и творим.


[Закрыть] своих учеников. И когда они допускают ошибки, значит допускает ошибки и он. Поэтому не остается ничего, кроме смирения и кротости.

Неважно, сколь добродетелен человек, но если однажды он дает клятву не пожалеть собственной жизни ради освобождения всех живых существ, то такой человек уже является великим бодхисаттвой. Никто не вправе изгонять из ордена произносящего «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё», какие бы тяжелые грехи ни лежали на этом человеке. Учитель не видит его грех, но зрит в нем великого бодхисаттву.

Христос ведь тоже говорил, указуя на Марию Магдалину: «Кто без греха, тот пусть бросит в нее камень»…

Объяснив нам значение письма своего Учителя, Тэрасава-сэнсэй заговорил о том, что преподобный Нитидацу Фудзии хранил очень много шарир. Этих частичек мощей Будды Шакьямуни было у него больше, чем у кого бы то ни было в современном буддийском сообществе.

Шарира Будды Шакьямуни сразу после его ухода в нирвану была разделена между восемью царями, которые чуть не начали войну из-за права обладания мощами Великого Святого, и помещена в восемь ступ. Раскопки фундаментов двух из них мы видели в Вайшали и в Раджгире. Впоследствии царь Ашока, объединивший Индию, открыл почти все эти ступы и разделил шариру на гораздо большее количество частей, чтобы построить ступы не только внутри Индии, но и за ее пределами.

Еще при жизни Будда показывал ученикам, как строить ступы, кладя в те маленькие сооружения из камней свою прижизненную «шариру» – остриженные ногти и волосы. Легенды рассказывают, что и первая статуя Будды появилась до его ухода в паринирвану.

Что касается ступ, то в Махаяне (развивавшейся как бы в противовес Тхераваде, где воздвижению ступ – правда, только мирянами, а не монахами – придается большое значение) постройка их считалась малой добродетелью. Особенно отрицательное отношение было у школ дзэн, опиравшихся на сутры Праджня-парамиты[68]68
  Сутры Праджня-парамиты (санскр.) – сутры Совершенства Мудрости, учения, которое Будда Шакьямуни проповедовал перед Лотосовой сутрой; отличаются особым акцентом на разрушении стереотипов обыденной логики и пробуждении природной мудрости человека – «праджни». А «парамита» переводится как переправа, то есть способ достижения совершенства, в данном случае – с помощью праджни.


[Закрыть], где говорилось о важности мудрости самой по себе, обретению которой мешает поклонение. Из-за чего порой даже разбивались статуи Будды и сжигались сутры, служившие текстами для поклонения. В школе Нитирэн-сю тоже не придавали особого значения строительству ступ, а также тому, чтобы класть в ступы шариру. И только орден Ниппондзан Мёходзи сделал главный упор (помимо пацифистских акций) на ступах и шарире[69]69
  Из других школ Махаяны только тибетские отличаются таким же, как в нашем ордене, вниманием к строительству ступ.


[Закрыть].

Отнюдь не всякий монах удостаивается чести хранения шариры. Для этого надо быть чуть ли не святым. Место, где хранится она, является священным. Тэрасава-сэнсэй, обладающий немалым количеством шарир, оставил несколько частиц в Москве, желая освятить сердце России. Но у нас трудно хранить мощи Будды. В Москве нет такого помещения, где мы могли бы каждый день делать подношения шарире нашей молитвой, и пока ничего не предвидится[70]70
  Ни буддийского храма, ни ступы в Москве не появилось до сих пор, хотя и земля выделена, и представители духовенства буддийских республик России встречались с Лужковым и получали от него обещания помочь; деньги на строительство культовых сооружений для буддистов так и не собраны.


[Закрыть]…

30 октября 1996 г. Мы хорошо отдохнули в Нью-Дели после череды торжеств. Некоторые вскоре отправятся на родину. Оставшиеся продолжат путешествие по Индии, поедут в центр страны, затем – на юг и по берегу Бенгальского залива вернутся на север, чтобы попасть в Непал. Таков план.

А пока мы решили посетить Санчи в центральной Индии. Это место славится одной из немногих хорошо сохранившихся древнейших ступ. 2300 лет назад она была построена царем Ашокой Великим, объединившим все восемь государств Индийского субконтинента на основе буддийской Дхармы и ненасилия.

И вот мы бродим по восстановленному археологами древнейшему монастырскому комплексу, возникшему вокруг ступы. Она высока и широка, сделана из светло-коричневого песчаника, увенчивают ее несколько «зонтиков», один над другим нанизанные на единый ствол. Ступа опоясана высоким каменным забором с четырьмя воротами, на которых изображены сцены из жизни Будды. Эти барельефы плавно переходят в скульптуры. Можно очень долго разглядывать их мельчайшие детали. Буддизм не боролся с богами традиционной индийской религии и органично включил их в разряд тех, кто почитает и защищает Дхарму. Вот поэтому-то на воротах есть и фигурки обнаженных женщин.

После обретения Индией независимости здесь, в Санчи, состоялось собрание Национального конгресса, где было решено поместить на флаг Индии буддийское Колесо Дхармы (с тысячей спиц, как на колоннах царя Ашоки, возвышающихся по четырем сторонам этой ступы). Раньше на флаге, под которым Махатма Ганди собрал борцов за свободу страны, была ручная прялка, символизирующая независимость Индии от ввозимых Англией товаров. Уникально то, что Индия, к тому моменту вовсе не являвшаяся номинально буддийской страной, выбрала именно буддийское Колесо, отличающееся от колеса с восемью спицами, взятого за символ Учения индуистами.

Мы повстречали группу «необуддистов». Оказывается, их сейчас тут около двух тысяч, у них проходит какой-то съезд. Они радостно приветствовали нас. Правда, как я знаю, «необуддизм» – это не столько религиозное, сколько политическое движение за права неприкасаемых, а имя Будды используется лишь потому, что Будда уничтожил кастовые различия.

31 октября 1996 г. Весь день ехали на поезде и к вечеру добрались до Варды. Я уже акклиматизировался – стал мерзнуть по ночам. Стоило ехать на юг, чтобы дрожать при температуре, от которой в Москве бы мучился от жары! Впрочем, конечно же, стоило.

Я ехал в одном купе с католическими монахинями – индианками в голубой одежде, они возвращались из Сарнатха. Монахини угостили меня яблоком и мандарином.

2 ноября 1996 г. Варда усеяна действующими ашрамами разнообразнейших направлений. Мы посетили ашрам Венобы-джи[71]71
  Джи, или дзи – индийский уважительный суффикс.


[Закрыть], духовного преемника Махатмы Ганди (политическим преемником считается Джавахарлал Неру). Пожилая, но энергичная индианка провела нас в бамбуковую хижину с каменным, ничем не застеленным полом, где сидениями служат не покрытые ничем гладкие камни, и прочитала нам целую лекцию о Венобе-джи и его учении. Он знал 25 языков и на основании сложного филологического исследования вывел, что слово «русский» происходит от санскритского «риши», обозначающего «святой». Поэтому она и приветствует нас как представителей «народа святых».

Здесь мы купили биографию Ганди на английском языке, напечатанную в типографии ашрама, расположенной тут же, рядом с огородами, образующими автономное хозяйство. На этой территории были раскопаны скульптурные изображения богов разных религий, выставленные теперь вдоль стены как экуменический иконостас. У многих статуй отбиты носы, а у некоторых целиком разбито лицо. Как считается, сделали это мусульмане, верившие в то, что именно нос у статуи несет черную магическую силу…

Отдельно перед входом в хижину Венобы-джи стоит алтарик со стопами, сохранившимися от статуи Будды, уничтоженной вандалами, и с христианским распятием, помещенным над стопами.

Хотя Ганди и Веноба были индуистами, чьим священным писанием является Бхагавад-гита, это не мешало им быть почтительными и к Библии, и к Лотосовой сутре. Благодаря глубокому чувству единства всех религий Ганди и стал практиковать в своем ашраме «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё». Теперь мы смогли увидеть барабан, подаренный для этого Махатме Ганди преподобным Нитидацу Фудзии. Он лежит под стеклом в музее Ганди. На стене, неподалеку от барабана – акварель: по дороге идут один за другим одетые в рубище Будда, Христос и Ганди.

Чайтья Венобы-джи расположена в необычном месте – на острове посреди ручьев, в низине. Чтобы подобраться к ней, надо, спустившись с высокого берега, перейти через ручей по мостику. Хотя Фудзии-гурудзи почитал Венобу-джи как духовного преемника Ганди и очень умного человека, все же Веноба-джи не до конца следовал учению Махатмы Ганди. Когда в начале 60-х годов назрел конфликт на индийско-китайской границе, Неру, забыв о принципе ненасилия, прибегнул к помощи советских вооруженных сил. Фудзии-гурудзи написал Венобе-джи письмо, в котором спросил, почему он не напомнит Джавахарлалу Неру то, чему учил Ганди, но ответа не последовало. Преподобный Нитидацу Фудзии один молился за мир на индийско-китайской границе…

Мы долго искали дом, где Фудзии-гурудзи впервые встретился с Ганди, но, по-видимому, поскольку современные индийские историки не придают особого значения этой встрече, найти этот дом не удалось.

Зато побывали на могиле Баджаджа – крупнейшего индийского бизнесмена, чья компания до сих пор является одной из трех ведущих. Именно он предоставил Ганди свой дом для временного ашрама. Приятно видеть его имя на множестве автомобилей и моторикш, которые перевозят нас по Индии.