Текст книги "По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха"
Автор книги: Феликс Шведовский
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
Радость от нашего краткого паломничества омрачило внезапное попрошайничество ребятишек. Денег было не жалко. Обидно было разочароваться в мысли, что нас водят по местам Будды безо всякой корысти. Бодхгая окончательно превратилась в туристическую Мекку. Мальчишки здесь настолько обнаглели, что некоторые, даже еще ничего не сделав для тебя, только завидев издали, уже кричат: «Хелло, пять рупий!».
10 ноября 1998 г., вторник. Сэнсэй уехал по делам на целую неделю, оставил нас тут отдохнуть и внутренне подготовиться к заключительной, пешей части нашего Марша мира. Но вместо глубоких раздумий мы начинаем медленно разлагаться, постоянно болтаем о чем-то, шатаемся без дела, не соблюдая тишины, которую требует устав Медитационного центра. Настоятель, несмотря на болезнь, вечером подошел к нам во время ужина, хотел что-то сказать, но, не увидев Сэнсэя, передумал. Все и так понятно, без слов.
Пешком18 ноября 1998 г., среда. Ух ты, пропустил целую неделю! В Бодхгае я впал в жестокую депрессию, глубоко усомнился в правильности того, как живу, и в том, зачем вообще нахожусь в Индии. Вспоминать не хочется…
А потом мы все-таки пошли пешком в Раджгир – и все как рукой сняло, стоило только оказаться на природе, вдали от «благ» цивилизации, относительность коих особенно очевидна в Индии, так и не научившейся скрывать их изнанку за внешним глянцем. В индийских городах и туристических центрах как-то по-особенному грязно и порочно. До невыносимости.
Шли мы пять дней по глухим деревням, где, если и проедет автомобиль – это уже событие. Позавчера добрались до Раджгира и передохнули в монастыре «Новая Венуван-вихара». Сегодня отдыхаем в Патне, а завтра продолжим пешее шествие по индийской глубинке, чтобы оказаться в Вайшали, откуда хотим пройти по последнему пути Будды – из Вайшали в Кушинагар.
Нашего полку прибыло: в Бодхгае к нашей группе присоединились три индийских тхеравадинских монаха – бханте-джи и один мирянин-упасака. Бханте-джи относятся к нему как к слуге. Не знаю, правильно ли это.
Впрочем, не стану лезть со своим уставом в чужой монастырь. Главное, что все они приняли нашу молитву и поддержали наш Марш.
Одному из бханте-джи 80 лет, старичок идти не может, едет на грузовом велорикше, которого мы наняли, чтобы везти наши рюкзаки, но слезает каждый раз, когда мы останавливаемся, и участвует в молитвах, быстро превращающихся в митинги благодаря искреннему любопытству сельского населения.
Они все тут как дети. Просто собираются вокруг, молча стоят, пристально смотрят и улыбаются. А потом начинают класть монетки на наш переносной алтарь и кланяться ему до земли. Потом Сэнсэй, знающий хинди, произносит проповедь, и нам постепенно, с индийской неспешностью готовят поесть, находят какое-нибудь помещение для ночлега и приносят туда солому. Мы спим на ней, прямо на бетонном полу, и этот сон благословеннее, чем на любом ортопедическом матрасе в Москве.
Каждую ночь бханте-джи просыпаются и начинают громко петь свои молитвы. Так уж у них принято. Мы не присоединяемся к их пению, да они и не приглашают, однако спать это здорово мешает. Московский монах Илья пару раз крикнул: «Дед, попхни!». Но Учитель быстро осадил его.
Еще один урок мы получили от Сэнсэя в местечке Куркихар. Измотанные 30-километровым переходом, мы свалились спать, и только Учитель остался у костра с индусами, готовившими нам ужин. Когда еда была готова, наш сон был настолько глубок, что трое вставать не захотели. Сэнсэй потребовал во что бы то ни стало разбудить их и привести. Когда они, шатаясь, сели перед ним, Учитель стал тихо говорить о том, как важно испытывать благодарность к простым людям за любое, даже скромное подношение, о том, что чувство благодарности должно быть сильнее, чем самый крепкий сон. Постепенно голос его становился громче, и вдруг Учитель схватил свою миску, ударил ей о бетонный пол, на котором мы все сидели, и стал кидать в провинившихся горячий рис из нее, приговаривая: «У вас нет благодарности, у вас нет благодарности!». Это было настолько неожиданно и красноречиво, что усталость со всех как рукой сняло. В молчании мы съели свой ужин и легли спать.
Потом мы всегда со смехом вспоминали этот эпизод, дав ему название «Летающий рис». А те трое, конечно же, не обиделись. На Учителя нельзя обижаться, все, что он делает, он делает из сострадания. Его урок был важен не только для души, но и для физического здоровья. Наши силы быстро истощались, и пополнять их было необходимо, как только появлялась такая возможность, несмотря на усталость. Иначе заболеешь.
Еще было очень важно всегда ополаскиваться перед сном, даже если совсем неохота. Особая пикантность состояла в том, что сделать это можно было только под обычной колонкой прямо на улице, на виду у всех. А уж индусы не упускали шанса поглазеть на нас. И вот сидишь под этой колонкой, намыливаешься – разумеется, в трусах – и стараешься не обращать на них внимания. Как говорится, публичное одиночество, по Станиславскому. В конце-то концов, даже если они и хихикали, то не со зла. Это были истинные омовения, смывавшие всю грязь, духовную в том числе.
На подходе к Раджгиру едва не лишились одного из бханте-джи – того, что нес знамя на металлическом флагштоке; он случайно задел им за провода и получил удар в несколько тысяч вольт, не сгорев дотла только благодаря упасаке. «Слуга» спас своего «господина», сильно толкнув его. Электрический ток прошел через него насквозь, особенно сильный ожог был на ноге: бханте-джи наступил в лужу. Он потерял сознание, а когда пришел в себя, сказал, что вот теперь-то он и есть «дважды рожденный». Так на Востоке называют достигших просветления.
19 ноября 1998 г., четверг. Все ушли в кино – я же остался, специально чтобы написать вам это письмо и таким образом побыть наедине с вами, мои женушка и сынок. Странно, когда мы вместе в Москве, я мало с вами разговариваю, а тут столько всего хочется сказать… Впрочем, это не странно.
Итак, мы в Патне и будем отдыхать здесь еще один день. До этого большого города мы добрались не полностью пешком – от Раджгира подъехали на поезде. Приходится смириться с тем, что и наш пеший Марш мира – не совсем пеший.
Да ведь и Будда не всегда шествовал на своих двоих, хоть легенды и гласят, что тело его было гигантским, а стопы, судя по сохранившимся отпечаткам, в полметра. Как же он перемещался? Перелетал на дальние расстояния с помощью своих божественных сил? А может быть, входя в особое состояние – самадхи, просто являлся людям в других местах, не вставая с того места, где он сам пребывал, показывал им свои «частные тела»?
Скорее всего, именно так он оказался в Варанаси, где произнес свою первую проповедь после того, как обрел Просветление. Меряя Индию собственными ногами, мы теперь хорошо представляем, как велико расстояние от Бодхгаи до Варанаси. Пешком Будда бы и за две недели туда не добрался, а предание повествует, что он очутился в Оленьем парке в Варанаси чуть ли не на следующий день после обретения Просветления. Он посетил этот город специально для того, чтобы первыми его Учение услышали те пять аскетов, с которыми вместе он шесть лет практиковал самоистощение и которые покинули его, увидев, что Сиддхартха принял пищу из рук Суджаты. Они подумали, что в тот момент он предал духовный Путь. Поэтому Сиддхартхе, ставшему Буддой, было так важно поведать им, что он ничего не предал, а, наоборот, нашел Срединный Путь, на котором подвижник одинаково далек как от крайностей мирской распущенности, так и от духовных крайностей аскезы.
Пять аскетов сначала не хотели с ним общаться, но вдруг увидели сияние, исходящее от тела Будды, и неожиданно для самих себя упали ему в ноги. Они стали его первыми учениками.
В тот же день Будда вернулся под дерево Бодхи и, как подтверждают историки, уже точно пешком направился в Раджгир. Как это сделали мы. У нас это заняло пять дней.
Последний переход, от Джестивана до Раджгира, мы шли по абсолютно безлюдной долине меж двух горных гряд, по «джунглям», как назвал Учитель эти заросли невысокого, в человеческий рост, но очень густого кустарника. Во времена Будды именно на месте этих «джунглей» располагалась Раджагриха – столица древнего царства Магадха. Эта долина хорошо видна с горы Гридхракута, и видна извивающаяся ниточка дороги через них. Бывая на Гридхракуте, я всегда хотел пройти по этой тропинке. И вот наконец мы шли по ней, и заняло это целый день. Тень от кустарника была не ахти, и мы изнывали от жары. Хорошо, повстречался источник, диаметром около трех метров, но достаточно глубокий, и мы по очереди с наслаждением погрузили в него наши потные тела.
Где-то посредине пути к нам вышли два индуса с винтовками, перетянутые патронташами. Они пригласили нас свернуть в сторону, там обнаружился небольшой поселок из классических соломенных хижин прямо на утоптанной глиняной земле, которая и является их полом. Нам предложили остаться на чай, но Учитель поспешил продолжить путь. «Это гангстеры», – сказал он нам.
Индия – не Америка, здесь редко кто носит оружие, хотя много отверженных людей, неприкасаемых. Есть крестьяне, лишившиеся земли из-за разлива рек при строительстве ГЭС, не получив никакого жилья взамен. У нас-то старухам из «Прощания с Матерой» Валентина Распутина хоть квартиры в городе предоставляли, этим же – вообще ничего, кроме какой-то смешной финансовой компенсации. К тому же затапливается множество святых мест.
Индусы запомнили, что программа строительства ГЭС была разработана Радживом Ганди совместно с Михаилом Горбачевым, и потому не очень-то жалуют президента исчезнувшего СССР. С таким же неожиданным для нас неприятием Михаила Сергеевича мы сталкивались несколько месяцев назад на Кавказе, в начале нашего Широкого марша мира по Евразии. Это в Москве и на Западе Горбачева чтут за то, что он дал стране свободу и демократию, и как президента-миротворца, положившего конец ядерному противостоянию, а для бывших республик СССР он чуть ли не кровавый диктатор. Действительно, ведь поначалу он посылал туда армию на подавление мирных националистических митингов. Правда потом, после ГКЧП в 91-м, отпустил республики на все четыре стороны. У новой России оказались не такие мудрые президенты…
Ведь мудрость – это искусство отпустить то, что уже не твое. Именно это умение и тренирует буддийская медитация…
За эти пять дней мы прошли по деревням, где никогда не было электричества, а по вечерам жгут керосин. Люди принимали нас сердечно. Правда, далеко с нами не шли: боялись оторваться от родных поселков, в каждом из которых своя особая живая традиция. Городским жителям трудно понять этот страх, для городских традиции – это что-то вроде «условностей», «пережитков», легко превращающихся в игру и балаган. Да что там городские – достаточно появиться в поселке телевидению, как древние обряды быстро начинают терять смысл. Есть тут и практическая причина: для сельских жителей, не познавших прелестей цивилизации, храмовые обряды и сезонные праздники – это единственный способ организации досуга и общения. Телевизор дает суррогат общения, выхолащивает праздники до уровня пустых развлечений. В городской Индии это произошло. Хотя религиозность вроде бы сохранилась и индуистские праздники чуть ли не каждый день, но это торжества пластмассовых кукол, а не живых божеств. Что-то вроде Диснейленда.
24 ноября 1998 г., вторник. И вот мы в Вайшали. Отсюда Будда уходил в Кушинагар, где три месяца спустя вступил в нирвану. Будда окончательно прощался с вайшалийцами, ибо заранее знал: его ждет махапаринирвана, подразумевающая исчезновение видимого физического тела из этого мира.
Впрочем, для тех, кто обладает внутренним зрением, тело Будды нерушимо, как алмаз, и может оставаться таким всегда. Свое исчезновение он показывает как уловку для неразумных живых существ.
Прежде чем принять решение об уходе в нирвану, Будда трижды сказал своему ближайшему ученику Ананде: «Если я пожелаю, то могу пребывать в мире вечно». Но Ананда трижды промолчал. Он не понял, что Будда намекает: если ученики попросят, Будда сможет вечно находиться среди людей в своем неумирающем теле. Но только если попросят…
И тогда Будда Шакьямуни сделал вывод: ни его ученики, ни, тем более, все остальное человечество не готовы к тому, чтобы Учитель всегда физически жил среди людей. А если они не готовы к этому, то не будут ценить, станут с пренебрежением относиться к Великому Святому, даже оскорблять его и тем самым отяготят свою карму. Чтобы у нас возникла тоска по Будде, он решил уйти из этого мира и вернуться, только когда сердца наши очистятся, а мысли станут простыми и искренними. И Будда сказал: «Через три месяца я вступлю в нирвану». Ананда опечалился и просил Будду изменить свое решение. Но было уже поздно…
Вся эта беседа имела место в Вайшали, находящемся на другом берегу реки Ганг, на которой стоит Патна. Правда, в Вайшали река эта называется не Ганг, а Гандак, чуть ниже сливающийся с другой маленькой рекой Гангис, которая так же, как и он, течет прямо с Гималаев. Соединяясь, они и рождают Ганг, на котором стоит Патна.
По карте Вайшали расположен гораздо ближе к Патне, чем Раджгир – в Бодхгае, но шли мы от Патны до Вайшали те же самые пять дней. Ведь в деревнях люди останавливали нас, собираясь толпами, жаждущими проповедей, которые Тэрасава-сэнсэй горячо произносит на хинди. Он знает только простой разговорный язык индусов и не умеет ни читать, ни писать на нем. Возможно, поэтому крестьяне так любят слушать Сэнсэя. Остановка для общения из короткой незаметно превращалась в длинную: индусы начинали готовить нам еду.
Вы и представить себе не можете, как они долго готовят! Но это их подношение нам. Это не ресторан и не «тур а-ля натур». Монахам нельзя высокомерно отказываться от подношений, даже если приходится испытывать неудобства. Таково наше послушание – давать людям шанс накопить добрую карму благодаря почтению к буддийской общине, не абстрактному, а конкретно выраженному. Реальное проявление глубоко спрятанных чувств дается всегда непросто, и к этому необходимо относиться с пониманием. Так мудрый взрослый терпеливо дожидается, когда ребенок научится делать что-то, чего не умел раньше, не обрывает и не сердится на его неловкость.
Но странствие наше затягивалось не только поэтому. Утром мы могли предупреждать индусов, что хотим отправиться натощак, и они бы не обиделись, напоили бы чаем – и все. Мы же упускали этот важный момент, и они уже начинали готовить нам завтрак. Приходилось ждать. В итоге наш выход фатально затягивался, и мы плелись уже по жаре, естественно, очень медленно.
Только сегодня мы наконец смогли выйти в полвосьмого – и прохладное утро было наше. Мы быстро дошли до ворот, обозначающих въезд в селение Вайшали. От них всего четыре километра до ступы Ниппондзан Мёходзи. Однако мы заблудились и проплутали десять километров без перерыва: нам все казалось, что вот-вот – и придем, и поэтому не делали привал. С тяжелыми рюкзаками три часа на ногах – это был поистине «подвиг веры», то есть веры в появление ступы из-за каждого поворота. Наконец наша вера была вознаграждена. Потные и злые, мы грохнулись на колени в маленьком храме у подножия ступы, и Учитель строго отчитал нас за недостаточную глубину практики.
Он сказал, что в деревнях, через которые мы проходили, люди, порой совершенно неграмотные, хранят редкую культуру, привитую им 2500 лет назад настоящей странствующей буддийской общиной – Сангхой, какой почти не осталось в наши дни. Хотя такой Сангхи почти нет, эти села, не затронутые еще цивилизацией, из поколения в поколение передавали благодарную память об истинной общине, несшей Дхарму, и поэтому нас так почтительно встречали и взрослые, и дети.
25 ноября 1998 г., среда. Отдыхаем в Вайшали. Продолжу воспоминания о последних пяти днях пути.
В деревнях нас встречали толпы ребятишек. Так приятно смотреть им в лица. Здесь я отдыхаю от московской защитной реакции, когда не смотришь людям в глаза, чтобы не увидеть в них агрессию. Тут я как дома, это словно мои братья и сестры, мои сыночки и дочки. Господи, как же хорошо в индийской глуши!
Сэнсэй часто заканчивает свои проповеди тем, что учит детей произносить «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё». У них не сразу получается делать это слаженно, громко, хором. Некоторые детишки презабавно давятся смешинкой, прикрывая рот ручонками. А потом вдруг все разом как гаркнут «На!», потом «Му!», «Мё!» и так далее.
Вспомнил, как ты называла Женечку буддочкой, когда он был совсем маленьким, и записывала в малюсенькую, с детскую ладошку, тетрадку все его необычные слова, и называла ее «сутрой». Я тогда уже стал монахом, и ты узнала, что такое сутра…
Один из трех бханте-джи, идущих с нами, делает всем массаж, да такой сильный, что аж кости трещат. Особенно налегает на ноги – мы же идем пешком. В деревнях Сэнсэю почти на каждом привале массируют ноги местные пацаны, сразу вдвоем или втроем.
Электричества почти нигде нет. Долгую темноту после раннего заката освещают керосинкой. Она негромко шипит, и запах ее отпугивает комаров.
В очередной раз принимая душ под колонкой на улице под сотней взглядов, поймал себя на мысли, что поскольку я намыливаюсь, не снимая трусов, то, получается, я и моюсь, и стираюсь одновременно. Жара здесь такая, что можно мыться вообще в одежде – высыхает мгновенно. А еще подумалось: возможно, индусы воспринимают не только наше купание, но и вообще всё, что мы делаем, как некий специально устраиваемый спектакль, а нас – как бродячий цирк. В конце концов, почему бы и нет! Каждым шагом и каждым жестом своего шествия мы действительно доносим до них Учение Будды. Недаром в Махапаринирвана-сутре сказано: когда Будда решил искупаться, посмотреть на это собрались все звери и птицы, не говоря о людях. Они сделали это не из пустого любопытства – просто абсолютно любое действие Просветленного они воспринимали как проповедь Дхармы, которую нельзя пропустить.
Что же до трусов, они здесь не надеваются, а завязываются, как и вся остальная индийская одежда. Она не похожа на привычные нам мешки маек и брюк. Ты не влезаешь в них, а даешь им обнять тебя, сплестись на тебе.
Сегодня утром, прогуливаясь по садику возле ступы, захотелось практиковать хождение, как учит вьетнамский монах Тит Ньет Хань, медленно делать каждый шаг, стараясь наиболее полно ощутить и осознать его. В Бодхгае я видел монаха, занимавшегося этой практикой. Меня поразила тогда его необыкновенная медлительность, но потом вспомнились уроки Тит Ньет Ханя, о которых я только читал, и пришла радость, что могу видеть их воочию. На один шаг у того монаха уходило не меньше минуты. Попробовав сделать, как он, я ощутил потребность снять обувь – так каждый шаг действительно чувствуешь во всем его своеобразии, ощущаешь каждую неровность под босой ногой, каждое изменение температуры. Ты не просто видишь тень, а стопами щупаешь ее прохладу, иногда сырость.
Наши бханте-джи (Илья называет их «бантики») упорно ходят только босиком. Они уже поранили себе ноги, забинтовали и продолжают ходить так, пачкая бинты. Обет у них, что ли, такой… Хотя нет, ведь тот бханте-джи, которого ударило током, был в кроссовках. Он потому, видимо, и перестал их надевать, что посчитал причиной того происшествия.
Мы шли из Патны в Вайшали как раз между двумя речушками, которые, сливаясь, образуют Ганг. Одну ночь мы ночевали в деревне, где из светло-серой глины, добываемой из берега речушки, вручную изготавливают кирпичи. Я видел, как рабочий формочкой с буквами МАА зачерпывает глиняную смесь и шлепает уже готовый кирпич рядом с сотнями таких же. Кирпичи высушиваются на солнце, а потом обжигаются в печах, после чего становятся красными. В изготовлении глиняной смеси участвуют две коровы, привязанные к коловороту, они ходят по кругу, подгоняемые вторым рабочим. Вот и все производство.
Земля в междуречье ровная, деревца – только изредка. На ум приходят строки Осипа Мандельштама: «О, этот медленный одышливый простор! Я им пресыщен до отказа. На обе стороны распахнут кругозор. Повязку бы на оба глаза!» После деревни с кирпичами мы километров семь шли по чистому полю без единого домика. Наконец вошли в село с необычно заторможенными обитателями. Даже дети не сразу решились подойти, чтобы поклониться нашему походному алтарю с шарирой, на носилках, которые мы поочередно несем по двое на плечах, а на привалах ставим на землю. Тэрасава-сэнсэй долго уговаривал детей, и наконец они робко стали подходить к алтарю. А потом нам приготовили необыкновенную сладкую рисовую кашу на молоке. Мы уж и не чаяли отведать такое лакомство, всем приелись рис и гороховый суп, составлявшие весь наш рацион на завтрак, обед и ужин. Разнообразие иногда вносила длинная, похожая на морковь, белая редька «мули», ужасно щиплющая рот.
После сладкого ужина нас уложили спать в заброшенной школе, расположенной в стороне от села, посреди рисовых полей. Сквозь дырявую крышу ночью были видны звезды, а утром нас разбудили галдящие воробьи. Они настолько обнаглели, что летали прямо над головой и садились на рисовую солому, ставшую нашей постелью. Солома, кстати, тоже роскошь. Зачастую нам просто выделяли помещение с бетонным полом, прямо на котором и спишь, для мягкости распределив сложенную одежду между копчиком, лопатками, пятками и головой. Никто не простудился: в жаркой Индии бетон только на пользу осанке.
В одной деревне серьезным испытанием для всех стал котенок, оравший всю ночь. Толя наконец вскочил, чтобы придушить его, но, слава богу, не нашел…
26 ноября 1998 г., четверг. Сразу после утренней церемонии и короткого завтрака чаем с лепешками и неочищенным тростниковым сахаром, похожим на помадку, вышли из Вайшали. К нам присоединились два местных ученых – «пандита», один из них и нашел шариру Будды в раскопанном археологами основании древнейшей ступы, передал ее в музей Патны, а мы недавно сопровождали в Бодхгаю на голубом автобусе. Пандиты вели нас весь день извилистым путем в направлении Кушинагара через абсолютно все места, связанные с пребыванием Будды в Вайшали. Воистину неутомимые старички!
В деревне в пятнадцати километрах от Вайшали нас уже давно ждали, приготовили постели и еду, угостили пальмовым вином. Все это организовали пандиты.
28 ноября 1998 г., суббота. Пишу, чтобы хоть не потерять счет дням. Пеший марш не всегда позволяет уединиться и пообщаться с вами. Даже просто записывать события – на это у меня редко находятся силы.
Только через полтора месяца пребывания в Индии – не то что два года назад – у меня начались проблемы с животом. Весь вчерашний вечер провалялся на соломе в муках после обеда в одной деревеньке. Но у главного нашего лекаря – Тимура нашлись какие-то чудодейственные бактерии в капсулах, и вот утром все нормализовалось.
Название деревни, где мы проснулись, Будда Марг, то есть Путь Будды. Она действительно находится на той дороге, по которой Будда совершил свое последнее путешествие – в Кушинагар, где он ушел из мира. Здесь природа отличается от полей Вайшали. Деревья склоняются над дорогой, ведущей к месту нирваны Будды, образуя уютный туннель.
Мы идем по нему, обгоняемые редкими машинами, а когда останавливаемся и перестаем бить в барабаны – нас обступает тишина. Люди живут в этой тишине и не нарушают ее…
Я понял, наш Марш – это признание в любви человечеству.
Очень смущает, когда заходишь в деревню, и все подряд – дети, взрослые – начинают кланяться тебе, дотрагиваясь руками до твоих стоп. Они приветствуют так каждого из нас. Это древняя традиция почитания монахов.
Господи, как там вы? Мне становится страшно, когда ловлю себя на мысли, как я далеко от вас… Милые мои, пусть у вас все ладится!
Многие индусы вдохновенно берутся идти с нами аж до самого Лумбини. Однако почти все они исчезают через один-два дня. Поначалу я переживал, что наши тяжеловесные русские монахи чем-то задевают ранимые индийские души. Но потом понял: это черта индийского характера – быстро зажечься и скоро потухнуть[101]101
Впрочем, это касается лишь оседлых индусов, которые привязаны к традициям своих деревень. Но, как показал в 2007 году Джанадеш – многотысячный марш крестьян, лишившихся жилья из-за затопления земель при строительстве гидроэлектростанций, – индусы, которым нечего терять, способны на гораздо более долгосрочные подвиги: их марш продолжался около месяца и покрыл большое расстояние от индийских окраин до столицы – Дели.
[Закрыть].
Из двух профессоров-пандитов, присоединившихся к нам в Вайшали, остался только один, самый неутомимый, в квадратных очках. Он все время что-то записывает и, забегая вперед, организует нам в деревнях торжественные приемы.
До Вайшали мы везде были не столько нежданными, сколько неожиданными гостями, которым крестьяне радовались и безо всякой предварительной подготовки. Тэрасава-сэнсэй сказал, что при проведении маршей мира в ордене Ниппондзан Мёходзи устоялась японская традиция заранее планировать до мельчайших деталей весь путь, каким бы долгим он ни был. За месяц фиксируется, где будут только пить чай, где как следует поедят, где поспят, где помитингуют. В этом смысле наш Учитель – нетипичный монах ордена, у Сэнсэя все получается спонтанно.
Так же, как и у самого Махатмы Ганди. Но не у его неудачных последователей. Например, Веноба-джи первым делом спрашивал подобных гостей, почему они заранее не известили, что придут. Думаю, многие искренние порывы индусов погасли из-за этого. Ну что ему стоило просто промолчать и улыбнуться гостю, как это делал Ганди, который говорил, что способность от души улыбнуться при любых обстоятельствах отличает истинного мудреца!
29 ноября 1998 г., воскресенье. Однако зима. Утром изо рта идет пар. А вода в колонке теплая: земля за ночь не успевает остыть. Днем воздух прогревается до плюс двадцати. Вообще-то, по московским меркам это лето.
Вчера перед сном, когда уже легли, неожиданно для самих себя стали вспоминать русские и украинские песни, и получился целый концерт – подношение приютившим нас жителям деревни. А еще это наш «ответ» бханте-джи, неизменно исполняющим громкие молитвы посреди ночи, когда всем так хочется спать.
Оказывается, многие из деревень, через которые мы проходим, населены кастой неприкасаемых, то есть отверженных, другие касты категорически не хотят общаться с ними[102]102
Хотя Ганди и Амбедкар боролись с этим пережитком и по современной Конституции все граждане Индии обладают равными правами, вопрос касты неприкасаемых по-прежнему остро стоит в индийском обществе.
[Закрыть]. Им очень трудно найти свое место в социуме, и буддизм – один из немногих способов их самоидентификации. Целые села становились буддистами благодаря нашему появлению. Ведь по традиции это невозможно сделать самим, без присутствия монахов. Вот одна из причин, почему нам здесь так рады.
1 декабря 1998 г., вторник. Забавно, когда мы проходим, ударяя в барабаны, мимо коров и волов, они автоматически испражняются от испуга, а некоторые начинают метаться, отрывают привязь и уносятся прочь. Заметив это, мы стали тише стучать возле них.
В отличие от городских «лысых» домов, хижины здесь «с прической» из соломы на крышах.
Итак, деревня Джагираха. Ночевали в строении на краю широкого поля, посреди которого круг из кирпичей обозначает место, где ночевал Будда по дороге в Кушинагар. Об этом рассказал учитель местной школы, проезжавший мимо нашего марша на велосипеде. Мы не могли не остановиться здесь, хотя еще была середина дня и можно было бы пройти еще несколько километров.
Позже выяснилось, что об историческом значении места повествует и каменная плита у дороги, проходящей через деревню. Правда, плита упала вниз надписью и уже основательно вросла в землю. Но нам дали ломик, и, подкопав плиту, мы все вместе вернули ее в вертикальное положение.
Вот еще одно подтверждение того, как нелегко дается возвращение в Индию памяти о Будде. Хотя около пятидесяти лет назад эту плиту поставили, но, видимо, из-за того, что здесь почти не бывает туристов, никто о ней не заботился. Получается, индийцы еще не начали ценить Учение Будды само по себе, без коммерческой составляющей…
Придя на поле, мы легли прямо на траву, поставив алтарь в центр круга из кирпичей. Я заснул, утонув в чистом небе, которое ближе к вечеру стало уже не таким ярким и перестало резать глаза. Когда смотришь на небо лежа навзничь, оно становится продолжением твоего лба, стирая разницу между внешним и внутренним миром. Теперь понятно, почему религии всю психологическую реальность помещают именно на небо, населяя его божествами…
Когда проснулся, почему-то стало грустно. На закате мы совершили молитву, и я пожелал, чтобы солнышко в тот самый момент, как исчезнет за горизонтом здесь, передало от меня привет вам в Москве, где вы еще будете его видеть.
Вчера у меня был день рождения. Мы отметили его в Наванагаре, впервые за время пешего шествия сделав покупки. Набрали мандаринов, яблок и бананов. От фруктов мы успели отвыкнуть, так что это был настоящий праздник.
А сегодня трапеза наша попроще: длинная белая редька мули да сату – шарики, слепленные из горохового порошка, разведенного в воде. На сладкое – сухой давленый рис. Его не варят. Зернышки расплющены до тонких пластинок, которые едят, просто залив водой и засыпав сахаром. В особых случаях заливают не водой, а дахи – кефиром.
По многочисленным проповедям, которые Тэрасава-сэнсэй произносит перед индийскими крестьянами, потихоньку изучаю хинди. Например, «родители» будут «мамбаб», а «слушаться родителей» – «мамбабка пичипичи». Смешной язык!
К слову, о языке. Индусы не воспринимают отказ и сами не умеют отказывать. Когда им прямо отвечаешь, что тебе в принципе непонятно, что они говорят, они относятся к этому как к шутке и продолжают объясняться с еще большим вдохновением: авось дотумкаешь. Если же они сами не понимают тебя или у них нет того, что ты просишь, они никогда в этом не признаются, до последнего будут предлагать какие угодно варианты ответов, доходя до абсурда, только бы не отказать. Так Тимур пришел в аптеку купить вату и какое-то лекарство. Вату ему дали, а вот лекарства в аптеке не оказалось, но, вместо того чтобы прямо сообщить об этом, фармацевт стал предлагать Тимуру чуть ли не весь ассортимент, какой у него был, включая ту же вату. Впрочем, может быть, он просто не понял названия лекарства, и тогда его поведение было вполне логичным: если не по названию, то по виду из выложенных на прилавок лекарств Тимур мог выбрать нужное. По-моему, это гораздо лучше привычки наших продавцов с удовольствием отказывать, в результате чего родился советский анекдот о гномике, который приходит в магазин и спрашивает: «Сметана есть?», а после грубого ответа: «Нет!» – бросает в сердцах: «Так вам и надо!».
3 декабря 1998 г., четверг. Шли допоздна. Уже наступили сумерки, а с ночлегом не было никакой ясности. Сэнсэй разнервничался: мы оказались в каком-то городе, где кроме гостиницы остановиться совершенно негде. Но в гостиницу мы не хотим селиться принципиально – наше странствие проходит в древней традиции монахов, целиком живущих на подаяние. В этом смысле многолюдные равнодушные города совершенно не подходят. К тому же в них, в отличие от деревень, очень грязно.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.