Текст книги "Америго. Человек, который дал свое имя Америке"

Веспуччи также привел в большее соответствие свои представления и ожидания. Он прибыл в качестве крупного дельца, рассчитывая найти наивных торгашей, которые станут продавать ему жемчуг задешево, и людей, подобных тем, которых описывал Колумб, живущих как райские птицы и не знающих пороков. К моменту, когда он навсегда оставил Новый Свет, Веспуччи стал автором, которому нужна была хорошая история. Отсюда его увеличивающееся внимание к причудливым и сенсационным рассказам. Каннибализм продавался. У европейского читателя он вызывал сладкую жуть, которую было не страшно испытывать у домашнего очага. Эти места в текстах Веспуччи действовали на читателей гораздо сильнее, чем прочие его заметки. На всех гравюрах из ранних изданий его текстов есть сцены каннибализма с присутствием украшенных перьями тупи, беззаботно готовящих на костре человеческие тела.

Более того, в текстах наметился конфликт интересов. С одной стороны, ему хотелось представить аборигенов послушными, приятными в общении гражданами locus amoneus или добиться того, чтобы у читателя в голове возникали картины гуманистического толка из золотого века. Также от него требовалось следовать литературному представлению о «хорошем язычнике», предъявить нравственную модель, служащую упреком греховному христианству. С другой стороны, нужно было зарабатывать деньги. Опыт Колумба показывал, что порабощение аборигенов было единственным способом этого добиться. О том же свидетельствовал собственный опыт Веспуччи в качестве наемного работника у Джианотто Берарди (стр. 74–85). По уже знакомым нам причинам предполагаемым жертвам порабощения требовалось приписать преступления против естественного закона. Такие преступления выводили их из-под защиты закона и легитимировали в качестве мишеней для принуждения и насилия.

И я продолжаю настаивать, что Веспуччи так никогда и не освободился от представлений, навязанных ему его же кругом чтения. Зависимость от литературных источников не означает, что его отчеты не соответствовали реальным наблюдениям – просто он выбирал из них нужные. Большинство наблюдателей при переносе на бумагу увиденного пользуются литературными приемами – построение фразы, художественные образы и интеллектуальный блеск – взятыми из ранее прочитанных ими книг. Наиболее литературным (и с явным намерением произвести впечатление) из всех его пассажей об аборигенах является эпизод, местом действия для которого Веспуччи определяет деревню на «острове гигантов», расположенную в 15-ти лигах от побережья. Этот образ позаимствован, вероятно, у Данте, хотя он достаточно общий для рыцарских романов позднего Средневековья. Как мы видели (стр. 150–152), многие предтечи Дон Кихота отправляются в море, дабы в сражениях с гигантами завоевать островное королевство, что в развязке обычно сочетается с женитьбой на принцессе. Когда Мандевилль поместил свой мешок с чудесами на островах в океане восточнее Китая, земля гигантов представлялась читателю наименее сказочной – если сравнивать с островом василисков с изумрудными глазами или островитянками, которые радовались гибели собственных детей. Гиганты Веспуччи не сильно отличаются от гигантов Мандевилля. Они обнаженные, если не считать звериных шкур; едят сырое мясо и пьют молоко. У них нет жилищ. «Они предпочтут человечье мясо любому другому». Они без раздумий захватят и убьют любого, кто опрометчиво высадится на их берег[311]311
  Moseley, p. 174–5.


[Закрыть].

Веспуччи скомпоновал все эти традиционные представления в одно блюдо и включил в свой отчет. Гигантские женщины, как он пишет, напоминали Пентесилею и людей Антеев (стр. 142–143). Женщины принимали исследователей со скромностью или робостью, но одна из них «явно, – добавляет Веспуччи, – более свободная в своих поступках дама», – пригласила их подкрепиться. Первым намерением визитеров было украсть парочку диковинных женщин «в качестве подарка нашему королю», но прибытие группы гигантов-мужчин заставило их отказаться от этой идеи. Последовал цивилизованный обмен любезностями: «Мы показали им знаками, что мы мирные люди и путешествуем, чтобы повидать мир». Хотя гиганты были плодом литературной фантазии, рассказ показывает, что традиционные темы балансируют на границе выдуманного и реального опыта, ибо следующие исследователи Атлантического побережья Южной Африки продолжали веками искать встречи с гигантами Веспуччи. Дело кончилось тем, что Патагония получила название, которое буквально означает «Земля большеногих», и ее туземные жители, не будучи слишком уж высокими, постоянно принимались европейскими визитерами за мифических гигантов.

В свое второе путешествие Америго, по его словам, ближе познакомился с туземцами. В течение 27-ми дней, по его словам, «он ел и спал с ними» и «стремился изо всех сил понять, как они живут и каковы их обычаи». Во многих отношениях опыт подтвердил впечатления от его предыдущего посещения этого региона, правда, более северной его части. Они были, по его словам, обнаженными, хорошо сложенными каннибалами. Их презрение к «цивилизованным» товарам продолжало создавать впечатление невинности, которой не коснулся корень зла. «У них не было частной собственности, ибо всё было общим»; они «ничего не ценили, ни золото, ни серебро, ни какие-то другие драгоценные предметы, но только вещи из перьев и кости». Споры по поводу этих утверждений лишь еще более усилили недоверие к текстам Веспуччи. Он ответил на сомнения, добавив интересные детали на тему о презрении туземцев к золоту и серебру. Скептики отмечали, например, что он упоминал о покупке рабов у туземцев, которые должны были по этой причине иметь некоторые коммерческие наклонности. Но в этом не было противоречия, возражал Америго. «Отвечая, – начал он, – я сожалею о бесполезной трате времени, бумаги и чернил»[312]312
  Luzzana Caraci, I, 299.


[Закрыть]. Покупатели, объяснял он, платили за каждого раба «маленькой деревянной расческой или зеркальцем стоимостью четыре фартинга» и затем уже туземцы «не расстались бы с такой расческой или зеркальцем ни за какое золото мира». Их образ жизни, настаивал он, «более эпикурейский, нежели стоический или академический». Их единственным богатством были личные украшения, нужные им для игр и войны, при изготовлении которых они использовали «перья, рыбные кости и другие подобные предметы». Что касается драгоценностей, вспоминал Веспуччи несколькими годами позже, то исследователи за жемчужины, имевшие в Кастилии стоимость 15.000 дукатов, платили в пересчете менее четырех дукатов. Веспуччи сам выменял жемчужину стоимостью 1000 дукатов за один ястребиный бубенец. Простодушный продавец, «завладев бубенцом, тотчас вставил его в свой рот и отправился в лес; больше я его не видел». Америго также порассуждал о том, почему аборигены, не имеющие очевидных политических или экономических мотивов, ввязываются в войны. «Думаю, они делают это, чтобы поедать друг друга»[313]313
  Ibid., I, 300.


[Закрыть].

Из новых наблюдений Америго некоторые довольно любопытны и не носят морального подтекста. Вероятно, от Перу Ваш де Каминья пришло понимание значимости отсутствия у аборигенов технологий обработки железа. Это была позитивная черта, потому что в классической модели железный век следовал за золотым, и одновременно негативная, ибо предполагала в познавательном плане более низкий уровень развития по сравнению с технически продвинутыми обществами. В сумме позитивные и негативные коннотации компенсировали друг друга. Веспуччи представил использование каменных орудий как свидетельство технической вооруженности туземцев. И без железных орудий труда они строили отличные дома, достаточно большие, чтобы принимать пять или шесть сотен душ, живших одной большой коммуной. Другие новые детали в отчете Веспуччи расширяли границы познания быта аборигенов, не влияя на смысл послания в целом. Туземцы, как он отметил в новом отчете, использовали гамаки. Они сидели на земле, поедая кушанья из фруктов, травы и рыбы, хотя «их мясные блюда были в основном из человечины». Из-за диких животных «в лес они рисковали углубляться только большими группами».

Некоторые из новых ноток, появившихся после второго путешествия Веспуччи, явно звучат похвалой туземцам. Их женщины рожают без лишнего шума, «в отличие от наших», непривередливы в еде и возвращаются работать в поле в тот же день. Звучит как вариация на тему язычника, служащего моральным примером, но также иллюстрацией мужского бесчувствия к болям материнства. Мужчины были долгожителями; самому старому мужчине из встреченных Веспуччи было 132 года (превратившиеся в 150 в Письме к Содерини). Эта деталь, понятно, была нужна Веспуччи для усиления оценки Нового Света как целительного места. Так рождаются мифы. Продолжительность жизни тупи стала общим местом, и писатели 16-го века регулярно утверждали, что встречали людей старше 100 лет[314]314
  J. Hemming, Red Gold: The Conquest of the Brazilian Indians (London, 1978), p. 19.


[Закрыть].

Веспуччи добавил также новый материал, который если и не был плодом его опыта, определенно явился следствием обдумывания и чтения. Совокупный оценочный результат стал безоговорочным; на туземцев был направлен яркий луч обвинительного прожектора. Если раньше Америго рассуждал об их спонтанном великодушии и гостеприимстве, то сейчас он видел их «воинственными и жестокими». Очевидно недостоверным выглядит его сообщение, что они использовали только метательное оружие. В этом слышались отзвуки хорошо усвоенного Петрарки (стр. 146–147)[315]315
  Petrarch, Rerum vulgarum, frag. XXVIII, 60.


[Закрыть]. Они не обладали никакими атрибутами суверенности, не имели признаков политического устройства, ни органов правительства, ни институтов справедливости. Поэтому они – законная добыча для европейских конкистадоров. «У них нет границ между государствами или провинциями; у них нет короля, никого, кому бы они подчинялись: каждый сам себе хозяин. Они не отправляют правосудие, потому что алчность им незнакома». Более того, «у них нет законов» и поэтому им неведом естественный закон; и это делает их естественными объектами порабощения.

Мысль, высказанная и Веспуччи, что «они живут согласно природе», звучала двусмысленно. Можно было понять, будто они соблюдают естественный закон; но в контексте отсутствия моральных уложений, в рамках которого прозвучала эта ремарка, это значило, что они жили, полагаясь на инстинкты, как дикие звери, а не опираясь на разум. Поэтому по божественному уложению люди мыслящие имели право владеть ими. Перу Ваш де Каминья также думал, что туземцы земли, открытой Кабралом, не имели понятия об иерархии. Это мнение, впрочем, не разделял Колумб – по крайней мере, такой мысли нет в сохранившихся версиях его отчетов, почти все из которых прошли редактуру Бартоломе де ла Касаса, «апостола» и «протектора» индейцев, который посвятил бо́льшую часть своей жизни попыткам убедить своих сограждан-испанцев в законности и естественности той формы общественного устройства, которой следовали туземцы Нового Света.

Детали сексуальной жизни аборигенов, о которых Веспуччи рассказал в своем отчете о втором путешествии, усилили его критицизм. У них не было одной жены, «но много, сколько они хотели, и без церемоний»[316]316
  Luzzana Caraci, I, 291.


[Закрыть]. Полигамия была, возможно, противна естественному закону по оценкам экспертов того времени, хотя мнения разделились. Мандевилль со своим характерным сатирическим подходом предложил изобретательную защиту в своем описании Ламории: «В этой земле… все женщины принадлежат каждому мужчине. Они говорят, что если бы дело обстояло иначе, они бы много грешили, ибо сказал Господь Адаму и Еве: “Плодитесь и размножайтесь и заселяйте Землю”. И потому ни один мужчина не говорит: “Это моя жена”, ни одна женщина: “Это мой муж”»[317]317
  Moseley, p. 127.


[Закрыть]. Полигамия, впрочем, была не самой ужасной из сексуальных претензий Веспуччи, выдвинутых им после второго путешествия. Он также утверждал, что туземцы практиковали инцест[318]318
  Luzzana Caraci, I, 292.


[Закрыть], что, согласно христианской юрисдикции, было ужасающим нарушением естественного закона.

Последний порок в перечне Веспуччи заключался в предполагавшемся у туземцев отсутствии религии. Это, однако, не обязательно свидетельствовало против них. Колумб утверждал, что тоже обратил на это внимание, но посчитал добродетелью. Одно из его первых наблюдений звучало так: «Я верю, что их легко обратить в христианство, ибо показалось мне, что они не принадлежали ни к одной из религий». «У них нет, – вторил Веспуччи, – веры, и понимания бессмертия души»[319]319
  Ibid., I, 293.


[Закрыть]. В этом замечании был свой интерес. Папа Евгений IV запретил обращать в рабство христиан и также «людей на пути к обращению». Во время конкисты Канарских островов миссионеры, желавшие защитить свои потенциальные конгрегации, нередко утверждали, что у аборигенов есть некоторые начальные представления о Боге, и что языческая набожность была свидетельством потенциальной христианской набожности. В этом смысле имел значение рассказ Перу Ваш де Каминьи, по наблюдениям которого тупи начали танцевать и прыгать, увидев, как исследователи служат обедню[320]320
  Ley, p. 50.


[Закрыть]. «Они, похоже, настолько невинные люди, – добавил он, почти повторяя мнение, ранее выраженное Колумбом, – что если бы мы могли понять их речь, а они – нашу, то они могли немедленно стать христианами, ибо, по всей видимости, у них нет понятия о вере… Любой оттиск, по нашему выбору, может быть сделан в их душах»[321]321
  Ibid., I, 56.


[Закрыть]. Они заселили благословенную страну «с умеренным климатом, как в Entre Douro e Minho (провинция в Португалии)»[322]322
  Ibid., I, 59.


[Закрыть], но величайшим благом для них было бы их спасение. На картине «Богоявления» начала 16-го века, обычно приписываемой кисти Фернандиша Вашку (одного из наиболее известных португальских живописцев эпохи Ренессанса), можно видеть, как современники решали эту задачу. В соответствии с традицией из трех царей, несущих дары младенцу-мессии, один белый и один черный. В третьем, со светло-коричневой кожей, в головном уборе из перьев и в легкой одежде, легко узнается тупи, моделью для которого, возможно, послужил один из представителей этого племени, привезенный в Португалию экспедицией Веспуччи.

В конце Америго признал противоречия в своих размышлениях неустранимыми. «И я не могу узнать от них, почему они воюют друг с другом: ибо у них нет частной собственности или власти или империй или королевств, им незнакомо стремление к наживе – т. е. воровство или жажда власти, что, по моему разумению, является причиной войн и других разрушительных действий»[323]323
  Luzzana Caraci, I, 293.


[Закрыть]. Была ли эта ремарка всего лишь интеллектуальным щегольством?

Туземцы послужили причиной морально-этических размышлений и постановки важных философских вопросов. Их нравственный статус стал глубоко укоренившейся проблемой. Он поднял вопросы о ценности цивилизации по сравнению с дикостью – вопросы, в которые философы погрузятся с головой, ибо исследования продолжатся и в следующие два века, и новые культурные столкновения будут только множиться. К несчастью, большинство ставших знаковыми образов пришли не из собственноручных писем Веспуччи, но из обработок, состряпанных редакторами печатных версий о его путешествиях: среди них рассказ о том, что он видел отца, поедающего собственную жену и детей, его встреча с каннибалом, который лично употребил в пищу более 300 соплеменников; его живое описание «засоленного человеческого мяса, свисающего кусками со стропил, так, как мы вешаем бекон и свинину»[324]324
  Moffitt and Sebastian, p. 118.


[Закрыть], его пропитанные ужасом размышления о женщинах-каннибалах, устроивших пиршество из нескольких частей тел своих соплеменниц.

Первый известный рисунок, основанный на его описаниях, появился на карте, известной как Kunstman II и хранящейся в Баварской государственной библиотеке (Мюнхен). На шампуре над пылающим огнем стоящий на коленях каннибал вертит тело с головой, свисающей в сторону пламени. Ясно, что источником послужили тексты Веспуччи, но дата не определена; карта могла быть основана на рукописи Веспуччи, но с большей вероятностью информация взята из какой-то печатной версии[325]325
  C. Sanz, Mapas antiguos (Madrid, 1962), pp. 60-1, fig. 9; S. Colin, ‘Woodcutters and Cannibals: Brazilian Indians as Seen on Early Maps’, in Wolff, pp. 174-81, fig. 3 (p. 175).


[Закрыть]. Гравюра 1505 года, отпечатанная, вероятно, в Аугсбурге, показывает жизнь тупи, как ее описывает Письмо к Содерини: висящие части тел и обнаженные женщины в головных уборах из перьев, распределяющие между едоками людские конечности. Одна из них глодает человеческую руку; различимы ладонь и пальцы. Немецкие и фламандские версии или выдержки из того же текста, опубликованные в 1509 году, проиллюстрированы каннибальскими сценами. В первой показано убийство одного из товарищей Веспуччи по путешествию; во второй семья каннибалов жарит человеческую голову. В течение нескольких лет художники даже изображали демонов в аду в виде каннибалов Веспуччи[326]326
  Moffitt and Sebastian, p. 148–58.


[Закрыть].

6
Маг
Севилья и мир: Смерть и Слава

Вскоре после возвращения из второго путешествия Веспуччи прибыл в Севилью, где стал жаловаться на свою злую судьбу и выражать недовольство тем, как с ним обращался король Португалии. Жар ненависти к иностранцам уже остыл в Испании, поэтому Америго мог вернуться в страну в любой момент, но дата прибытия в знакомый ему город не выяснена. Его флорентийский приятель и деловой партнер Пьеро Рондинелли в письме из Севильи (октябрь 1502) пишет, что ожидает его появления «со дня на день». Неизвестно (нет заслуживающих доверия документов), где он находился до февраля 1505-го, когда мы обнаруживаем его в компании с Колумбом всё еще – или снова – в Севилье. Чем он занимался в эти годы?

«Вопросы, касающиеся навигации»

Даже если бы он был автором и Mundus Novus, и Письма к Содерини, то их написание не отняло бы у него много времени. Вернулся ли Америго в море? Письмо к Содерини включает в себя краткое и узнаваемое, хотя и не слишком аккуратное, описание морского похода, стартовавшего из Португалии и совершенного в 1503-04 годах под руководством уважаемого и опытного морехода Гонсало Коэльо. Этот поход назван четвертым путешествием Веспуччи.

Если отрешиться от вопроса подлинности отчета, то само путешествие в Письме к Содерини можно описать более или менее предметно. Экспедиция вышла из Лиссабона 10 мая 1503 г. Цель – Мелака (или Малакка), «торговый центр для всех кораблей, что приходили из Гангского моря и Индийского моря»[327]327
  G. Tyler Northrup, ed., Amerigo Vespucci: Letter to Piero Soderini, Gonfaloniere (Princeton, 1916), p. 41.


[Закрыть]. Легко можно поверить, что Мелака была пунктом назначения португальской флотилии. У Веспуччи Мелака не выходила из головы с момента его беседы об Индийском океане с таинственным Гаспаром, который там побывал (стр. 101). Порт играл ключевую роль на торговом пути между Индией и Китаем, являвшемся в то время богатейшим подобным путем на планете, связывая две самые продуктивные мировые экономики. Письмо к Содерини, однако, не показывает хорошей осведомленности на этот счет по португальским стандартам того времени; Мелака, говорится в нем, находится южнее Каликута, а про ошибочность этого мнения в Португалии уже было хорошо известно.

Другие детали документа столь же ненадежны. Веспуччи представлен в нем как капитан одного из шести кораблей флотилии, руководимой анонимным адмиралом, чья полная некомпетентность подчеркивается практически с первых строк текста. На расстоянии в три сотни лиг от Сьерра-Леоне и 1000 лиг от Лиссабона после обязательных штормов (как же без них в рассказе о путешествии) исследователи увидели необитаемый остров размером 2 лиги на одну, у которого флагманский корабль бросил якорь, а флотилия разделилась. В этом районе нет островов, но это не остановило «энтузиастов» текста, и они считают запись доказательством открытия острова Вознесения. Корабль Веспуччи вместе с другим кораблем продолжил, как утверждается, движение к Бразилии и бросил якорь в бухте Тодуз-ус-Сантус, знакомой Веспуччи по предыдущему путешествию. Не надеясь увидеть другие корабли, Веспуччи и его экипаж – утверждает Письмо – последовал вдоль побережья к точке на 18 градусов южнее и 35 градусов западнее Лиссабона, где они «умиротворили всех туземцев» и построили форт, оставив гарнизон из 24-х португальцев. Если Веспуччи и вправду писал этот отчет, то должен был сильно преувеличить долготу по своему обыкновению. Исследователи вернулись в Лиссабон 28 июня 1504 г. и узнали, что их адмирал погиб, «ибо так, – добавляет автор претенциозно, – Бог награждает гордыню»[328]328
  Ibid., 44.


[Закрыть].

Вояж или что-то на него похожее действительно имел место; другие португальские источники подтверждают, что Коэльо возглавил экспедицию, оборванную катастрофой, примерно в это время. Но нет доказательств, что Веспуччи принимал в ней участие, и неизвестен ни один заслуживающий доверия документ с ее маршрутом. Рассказ об экспедиции Коэльо в Письме к Содерини скорее всего потребовался компилятору для того, чтобы довести число путешествий Веспуччи до четырех – отчасти потому, что четыре путешествия Колумба сделали это число каноническим, а кроме того, Mundus Novus обещал представить публике четвертое путешествие Веспуччи. И вновь Колумб как будто служит для Веспуччи примером и источником вдохновения. Возможно, конечно, что Письму к Содерини в данном случае можно верить и что Веспуччи действительно отправился в плавание вместе с Коэльо. Но, как мы уже видели, письмо является продуктом, имеющим к Веспуччи весьма косвенное отношение, и включает в себя множество неподтвержденных заимствований и выдумок. Было бы крайне легкомысленно на него полагаться.

В начале 1505-го Веспуччи проживал в доме Колумба, обмениваясь с ним жалобами на несправедливость судьбы, и, вероятно, стараясь поглубже проникнуть в мысли адмирала. В феврале того же года, согласно Колумбу, Веспуччи оставил Севилью, отправившись на встречу с королем, «пригласившим Веспуччи для обсуждения вопросов, касающихся навигации»[329]329
  Luzzana Caraci, I, 135.


[Закрыть]. В последующие несколько месяцев он получил от короны возмещение расходов, понесенных им предположительно на службе у короля. Он также стал натурализованным кастильцем по декрету короля[330]330
  Ibid., I, 136-7.


[Закрыть] и преуспел там, где Колумб потерпел неудачу: Веспуччи получил доверие со стороны двора. Очевидно, в этом ему помогла торговая ушлость, сохранившиеся навыки. С этого момента и примерно до конца жизни, как показывают документы, он выполнял ответственные поручения на службе у короля.

Для начала он получил заказ на снаряжение флотилии, которую Висенте Яньес Пинсон, старый соратник Колумба, готовил к походу в Индию с целью найти «специи»[331]331
  Ibid., I, 142.


[Закрыть]. Из этого можно сделать два заключения. Во-первых, разочаровавшись в своем опыте исследователя на службе у короля Португалии, Америго хотел вернуться к относительно будничному бизнесу в качестве поставщика-снабженца морских флотилий. Во-вторых, на этой стадии своей жизни Веспуччи, очевидно, всё еще придерживался мнения о небольших размерах Земли и не оставлял надежд, если только король и другие корреспонденты поняли его правильно, на реализацию проекта нахождения западного пути в Азию. В апреле 1506 года венецианский информант в Севилье не исключал того, что Веспуччи сам примет участие в таком путешествии с целью исследования Мелаки[332]332
  Ibid., I, 141.


[Закрыть]. Гонсало Коэльо, как мы видели, не достиг успеха в решении этой задачи, и Письмо к Содерини связывало имя Веспуччи с попытками Коэльо.

Тот факт, однако, что Пинсон отправлялся за специями, говорит о том, что в этот раз Мелака не была составной частью плана. Мелака была торговой базой. Центром по заготовке специй, прежде всего дорогостоящих – таких, как мускатный орех, гвоздика и мейс (вид ароматных специй, изготовленных из сушеной шелухи мускатного ореха), главный объект интересов торговцев – находился дальше на востоке на Молуккских островах – или просто Малуко, как часто их называли современники. «Мелака», «Малуко» – легко перепутать. Письмо к Содерини, похоже, тоже их путает, так как Мелака названа «островом… который, говорят, очень богатый»; описание, пригодное для Молуккских островов, не подходит для Мелаки. Но каков бы ни был пункт назначения, Веспуччи, похоже, искренне хотел присоединиться к этой экспедиции; он получил назначение в качестве капитана одного из кораблей с окладом 30.000 maravedies. Ирония судьбы – об этой флотилии известно, что Веспуччи назначили капитаном одного из кораблей, но она так и не вышла в море. Он, впрочем, неплохо заработал на снабжении экспедиции до того, как от нее отказались.

«Вопросы, касающиеся навигации», что Веспуччи выставил в качестве предлога для своей поездки ко двору, могли быть его собственной выдумкой, но специалисты в этой области требовались. Во-первых, никуда не делся нерешенный вопрос о том, где проходит «Тордесильясская линия». В 1494 году по Тордесильясскому договору португальские и кастильские переговорщики установили границы зон навигации в Атлантике для каждой из сторон. Воображаемая линия была проведена на карте – буквально нарисована, ибо на многих картах начала 16-го века эту линию можно увидеть. Она тянулась от полюса до полюса и проходила на 370 лиг западнее Азорских островов. Всё, что находилось западнее этой линии, считалось зоной интересов Кастилии; всё, что восточнее – Португалии. Поскольку наука того времени не знала надежных средств измерения расстояний на море, расположение этой границы оставалось неопределенным и служило источником более или менее постоянных конфликтов между двумя странами. Еще более туманным было расположение «контрмеридиана», продолжения Тордесильясской линии на обратной стороне земного шара. Поскольку среди ученых утвердилась точка зрения, что планета является идеальной сферой, подобный контрмеридиан должен был существовать. Но пока размер земного шара оставался предметом диспутов, никакого базиса для решения вопроса о его нахождении не просматривалось. А вопрос носил критический характер и имел огромное финансовое значение, поскольку в перспективе от него зависело, в чьей зоне окажутся «Острова пряностей» – в португальской или кастильской.

Проблема осложнялась тенденцией – с которой космографы того времени не знали, как бороться – увеличивать значения долгот и неявно недооценивать размер земного шара. Эта проблема была очевидна и в путаных попытках Колумба и Веспуччи определять долготу при собственных путешествиях (стр. 111–116)[333]333
  Varela, Cristóbal Colón, pp. 311, 319-20; Laguarda Trías, pp. 140-1.


[Закрыть]. Политические интересы здесь тоже играли роль, ибо если контрмеридиан Тордесильясской линии был бы принят в качестве линии демаркации между Кастилией и Португалией на обратной стороне мира, то бо́льшие долготы были очень выгодны кастильской стороне. Чем больше мир, тем меньше вероятность, что такие мифические места, как Молуккские острова, или Мелака, или Тапробана, или Золотой Херсонес будут лежать внутри кастильской сферы. Чем меньше мир, тем больше получит от этого Кастилия. Вскоре после смерти Веспуччи комитет экспертов, назначенный монархами Кастилии для наблюдения за переговорами по этой теме, откровенно писал о желательности манипулирования цифрами: «Мы должны быть скромнее с нашими измерениями расстояний и назначать меньшие размеры, насколько возможно, градусу долготы на поверхности Земли, ибо чем меньше расстояния, тем меньше весь земной шар, что весьма на пользу вашему Величеству»[334]334
  Fernández de Navarrete, II, 614.


[Закрыть].

Неясно, когда тордесильясский контрмеридиан был принят за основу испанско-португальских переговоров. Тордесильясский договор явно ограничен западным полушарием. В то время главный космограф кастильских монархов мальоркский ученый Хауме Феррер исходил из того, что кастильская зона простиралась на запад от Тордесильясской линии всё время «до восточной границы Арабского моря»[335]335
  Fernández de Navarrete, I, 358.


[Закрыть]. Анонимный автор кастильского меморандума 1497 года, которого некоторые мужи идентифицируют как самого Колумба, утверждал, что договор давал Кастилии исключительные права «до точки, до которой уже простираются или будет простираться владения короля» – точки, которая, по мнению автора, «могла быть определена как Мыс Доброй Надежды на том основании, что Мыс был в то время границей, до которой простиралась власть короля Португалии»[336]336
  Varela, Cristóbal Colón, pp. 170-6.


[Закрыть]. Насколько мне известно, ни в одном документе не упоминается контрмеридиан до момента смерти Веспуччи, когда королевскими инструкциями его последователю было предписано определить, находится ли Шри-Ланка «в зоне, относимой к Испании», и затем отправиться на корабле «на Молуккские острова, находящиеся в границах, оставленных за нами»[337]337
  R. Ezquerra, ‘Las Juntas de Toro y Burgos’, in A. Rumeu de Armas (ed.), El Tratado de Tordesillas y su proyección, 2 vols (Valladolid, 1973), I, 155; ‘La idea del antimeridiano’, in A.Teixeira da Mota (ed.), A viagem de Fernão de Magalhães e a questão das Molucas: Actas do II Coloquio Luso-espanhol de historia ultramarina (Lisbon, 1975), 12–13; Fernández de Navarrete, II, 89; U. Lamb, ‘The Spanish Cosmographical Juntas of the Sixteenth Century’, Terra Incognita, 6 (1974), 53.


[Закрыть]. В это время португальцы, по крайней мере, в частном порядке думали именно в этом духе. Письмо от их главного переговорщика королю от 30 августа 1497 помещает Малуку в «четырехстах лигах на кастильской стороне демаркационной линии»[338]338
  Fernández de Navarrete, II, 87.


[Закрыть].

Контрмеридиан предположительно обсуждался еще до того, как о дискуссии впервые было упомянуто в официальных сохранившихся документах. Португальская историческая традиция говорит о понимании проблемы королем Жоао II в момент подписания им договора[339]339
  J. Cortasão, ‘João II y el tratado de Tordesillas’, in El tratado de Tordesillas, I, 93-101.


[Закрыть]. Трудно поверить, что Васко да Гама мог вернуться в 1499 году из Индии, не возбудив вопроса в умах дипломатов о том, где расположен контрмеридиан. И повторяющиеся переговоры касательно фиксации демаркационной линии в западном полушарии должны были довести эту проблему до умов заинтересованных сторон[340]340
  A. Rumeu de Armas, El tratado de Tordesillas (Madrid, 1992), pp. 207-9.


[Закрыть].

Имелась также проблема обучения штурманов, необходимых для путешествий в Индию. Когда испанские монархи отвечали на какую-либо петицию, то в целом они повторяли выражения ее авторов. Поэтому можно реконструировать аргументы Америго, приведенные им по этой теме, по языку секретариата королевы, использованного при подтверждении его нового назначения и разъяснения его новых обязанностей в привилегии, дарованной ему 6 августа 1508. «Мы видели по опыту, – начинается документ, немедленно вызывая в памяти характерную для Веспуччи манеру письма, –

что поскольку лоцманы не являются экспертами нужного уровня, ни достаточно хорошо проинструктированы в том, что они должны знать, чтобы вести и управлять кораблями, которым они пролагают путь во время путешествий, имеющих место быть при пересечении океана в направлении к острову или материку, которыми мы владеем в Индийском регионе, и по причине недостатка умения вести судно и управлять им, и из-за недостатка в базовых знаниях о том, как применять квадрант и астролябию при измерении долготы и как делать нужные расчеты, они допустили много ошибок, и команды, которые плыли под их руководством, попадали в большую опасность, не выполнив должным образом свои обязанности перед нашим королем, и много ущерба и потерь понесла казна и торговцы, которые торговали там».

Все лоцманы, которые предполагали отправиться в Индию, должны «знать всё, что до́лжно, о квадранте и астролябии, дабы, соединяя практику с теорией, они могли использовать их в упомянутых путешествиях»[341]341
  Fernández de Navarrete, pp. 179-81; J. Pulido Rubio, El piloto mayor de la Casa de la Contratación de Sevilla (Seville, 1950), pp. 66-7.


[Закрыть]. Манера письма, очевидно, идет прямо от Веспуччи, вплоть до фактического совпадения тех фраз, которые он использовал в своих письмах.

Необходимость навигации с помощью инструментов была его навязчивой идеей по той простой причине, что сам он имел мало опыта в проводке судов. Он был подкован теоретически, но не имел практических навыков, которыми обладали профессиональные лоцманы. Опытным мореходам не было нужды «забавляться» с инструментами, чтобы узнать широту. О ней можно было судить по высоте солнца или, в северном полушарии, по высоте Полярной звезды невооруженным глазом. Техники этого сорта – «примитивной небесной навигации» – кажутся почти невероятными для моряков, полагающихся на технологические игрушки; в век GPS-навигации они все забыты, если не считать небольшое число традиционных навигаторов в отдаленных уголках Тихого океана. Даже навигаторы со скромным опытом великолепно ориентировались в северном полушарии (которым были ограничены почти все путешествия испанцев того времени) с помощью альтернативного метода, состоявшего в засечке времени прохода контрольных звезд вокруг Полярной звезды и затем вычитания результата из 24 с тем, чтобы получить длительность светового дня; затем по этим данным с помощью таблиц вычисляли широты. Этот метод использовал Колумб – хотя, как мы уже видели, он также представал в великолепии квадрантов перед своей командой, пытаясь убедить их в том, что он владеет таинством (стр. 115). Подозреваю, что Веспуччи использовал тот же метод, поскольку его утверждения об абсолютном владении навигационными инструментами за версту отдают ненужной аффектацией. Инструменты были частью его образа – мага эпохи Ренессанса, имевшего доступ к секретному искусству, недоступному обычным навигаторам, и обладавшего властью над силами природы, дававшей ему право бросить вызов морю.