Текст книги "Америго. Человек, который дал свое имя Америке"

Доля иронии есть в том, что Мартин Вальдземюллер сам пытался исправить ситуацию. Пока предложенная им терминология продолжала распространяться, он потерял свою первоначальную убежденность. Он и Рингманн переехали в Страсбург, чтобы закончить работу над проектируемой редакцией «Географии» Птолемея – отчасти потому, что в Сен-Дье кончались финансы, кроме того, печатное дело там было относительно неразвито и не позволяло справиться с проектом, столь требовательным к ресурсам, как новая редакция Птолемея. Рингманн умер примерно в 1511 году. У Вальдземюллера угас интерес к проекту, и он его забросил, однако продолжал изготовлять то, что считал улучшенными картами мира. В следующей сохранившейся копии карты, сделанной им самолично и изданной в 1513 году вскоре после смерти Веспуччи, он подверг работу критическому пересмотру. Земли, которые он ранее называл Америкой, теперь несли менее обязывающее имя Terra Incognita с примечанием, в котором приоритет их открытия отдавался Колумбу: hec terra cum adiacentibus insulis inventa est per Columbum Ianuenensem ex mandato regis castellae (эта земля с прилежащими островами была открыта Колумбом из Генуи под эгидой короля Кастилии)[366]366
  Большинство этих карт даны в иллюстрациях там же, pp. 30–71.


[Закрыть].

Вальдземюллер понял, что резоны, по которым приоритет отдавался Веспуччи, ложны. Очевидно, он уже полагал Письмо к Содерини подделкой, каковой оно и было, и принимая текст Mundus Novus – равно корректно, если верен мой анализ содержимого (стр. 169) – как по существу аутентичный. На своей карте 1516 года он назвал Колумба первым открывателем земель, Кабрала – вторым, а Веспуччи поставил только на третье место[367]367
  Sanz, p. 151.


[Закрыть], что, строго говоря, было некорректно, так как Веспуччи в своем третьем путешествии с Охедой предшествовал Кабралу. Южная Америка стала на карте Prisilia – вероятно, искаженное от «Бразилия» или «Бразил», или Terra Papagalli (Земля Попугаев). И Вальдземюллер сделал еще одно интеллектуальное отступление: Северная Америка получила новое название: terra de Cuba, Asiae partis. При корректировке проявленного им излишнего пиетета перед Веспуччи Мартин перешел в другую крайность, принимая на веру несуразное и, вероятно, намеренно ложное утверждение Колумба, будто Куба являлась частью материка Азия. Он начал с того, что слишком полагался на Веспуччи, и закончил тем, что чересчур некритично стал относиться к утверждениям Колумба. В этот раз он представлял их обоих навигаторами, дополнившими картину мира Птолемея. Непонятно почему он называл их «лузитанскими капитанами», хотя и знал, что они были итальянцами по рождению и кастильцами после натурализации; похоже, это была последняя из его нарочито-классических аллюзий, так как определение «лузитанский» иногда использовалось в расширительном смысле римскими авторами для обозначения «иберийский»[368]368
  Ibid., p. 73.


[Закрыть].

Веспуччи и Колумб

Наступил момент заняться одним из наиболее спорных вопросов жизни Веспуччи: умышленно или нет он лишил Колумба чести быть первооткрывателем. Отзвук написанного Колумбом слышится в собственных работах Веспуччи; мы видели тому большое число свидетельств. Траектория жизни Америго не просто пересекалась с траекторией Колумба – она следовала ей: из Италии в Испанию и далее через Море-Океан. Бо́льшую часть своей жизни Америго восхищался адмиралом.

Отношения между ними были непростыми. На слушаниях перед нотариусом в связи с удостоверением подлинности автографа Колумба в 1510 году Веспуччи свидетельствовал, что знал Колумба в течение 25-ти лет – очевидное, но извинительное преувеличение. Он также утверждал, что ему хорошо знаком почерк адмирала, «потому что этот свидетель видел его пишущим и подписывающим бумаги много раз и потому что он был офицером упомянутого лорда Дона Кристобаля Колумба и вел за него его книги». Этому заявлению нет независимого подтверждения, но связь Веспуччи с Колумбом была, очевидно, долгой и тесной. Он проводил время в доме адмирала. Он зависел от Колумба; иногда по работе, порою нуждался в идеях и информации, изредка, хочется думать – в эмоциональной поддержке.

Колумб, в свою очередь, нуждался в услугах Веспуччи, которые последний, работая у Берарди, мог оказать при снаряжении кораблей его атлантических флотилий. Его деятельность выступила, в некотором роде, в качестве сирены, заманившей на скалы бизнес Берарди, руины которого едва не погребли под собой и самого Веспуччи. С другой стороны, Колумб блеском своих открытий вдохновил Веспуччи начать новую карьеру после того, как его бизнес в Севилье пришел в упадок, и дал ему шанс извлечь выгоду из торговли жемчугом Атлантики. Когда началась атлантическая карьера Веспуччи, неудачи Колумба дали его бывшему поставщику шанс отправиться в плавание вместе с Алонсо Охедой, посягнув на монополию адмирала. Можно сказать, что Колумб и Веспуччи нуждались друг в друге. Каждый выгадывал в те моменты, когда неудача постигала другого. Успех одного означал подножку другому. Подобие их сближало. Колумб отметил это, признав во флорентийце сотоварища, много претерпевшего от любви к путешествиям. Такие тесные и глубокие связи с большой вероятностью ведут к конфликтам Твидлдама и Твидлди[369]369
  Tweedledum и Tweedledee – толстяки из книги Л. Кэррола «Алиса в Зазеркалье», сражающиеся друг с другом из-за всякой ерунды – Труляля и Траляля в русском переводе (вариант).


[Закрыть].

Их характеры и взгляды имели много общего. Веспуччи не разделял мессианскую религиозность Колумба и был в меньшей степени озабочен рыцарством и агиографией; но оба отдавали дань романтизации, особенно если речь шла о них самих. Оба были склонны к преувеличениям, что часто переходило в лживость и фальшь. Они разделяли базовую мотивационную силу – социальные амбиции, сфокусированные в случае Колумба на переходе в благородное сословие, а в случае Веспуччи – на «славе и чести». Они посвятили большую часть своей жизни одному и тому же проекту – поиску западного пути на Восток. Хотя Веспуччи не разделял оценку Колумба величины земного шара, они совпадали в существенных географических аспектах: относительно небольшой мир, упрощающий западный путь в Азию и допускающий новый «антиподский» континент в океане, расположенный южнее экватора. Колумб был расплывчат в своем мнении, но оба соглашались в том, что они нашли его – или, скорее, соглашались идентифицировать Южную Америку как «новый» или «другой» континент. Но вот как насчет согласия в том, кто первым его открыл?

Единственная отсылка Колумба к его сопернику случилась в письме к сыну от 5 февраля 1505 года из Севильи, в котором автор, рано одряхлевший, больной и измученный конфликтами, всю оставшуюся энергию направил на оправдание своих великих целей перед кастильской короной. Веспуччи доставил письмо по назначению. Его портрет, «нарисованный» в письме, знаком уже нам по более ранним документам. С одной стороны Америго предстает любезным решателем проблем, надежным деловым человеком, которому Колумб доверял. С другой – простодушным неудачником, много раз обманутым и преданным, но которому Колумб симпатизировал.

Оба образа генерировал сам Веспуччи, как будто не утерявший ни грамма своей способности внушать доверие, которая ввела в заблуждение столь большое число его почитателей – и продолжает это делать по сей день. «Он всегда хотел мне угодить, – писал Колумб, и здесь проступает умение Веспуччи расположить к себе. – Он человек исключительно достойный, но Фортуна была к нему несправедлива, как и ко многим другим». Здесь можно уловить звучание приемов Веспуччи, которыми он завоевывал доверие своих собеседников. Колумб чувствовал себя незаслуженно обойденным; Америго укрепил это чувство и завоевал доверие, которое мы склонны испытывать к тем, кто подтвердил нашу самооценку.

«Он исполнен решимости сделать для меня всё, что в его силах, – продолжал Колумб, обращаясь к своему сыну и рекомендуя ему Веспуччи. – Найди при дворе, чем он может быть полезен, и помоги ему в этом. Он сделает всё, будет защищать меня и постарается реализовать обещанное, и пусть всё будет сделано секретно, чтобы никто не подозревал в этом самого Веспуччи». Просьба о секретности является обычным приемом тех, кто обещает много, но делает мало. Насколько известно, Веспуччи никогда при дворе не действовал в интересах Колумба, но, обещая действовать таким образом, он обретал полезных союзников в борьбе за собственные интересы. Колумб добавил, что он всё рассказал Америго о состоянии своих дел. Веспуччи многое узнал о делах Колумба и, очевидно, ничего не рассказал о своих. На основании письма можно утверждать с некоторой уверенностью, что Америго преувеличивал пределы, в которых Колумб мог на него рассчитывать; но совсем другое – предполагать, что он умышленно планировал обмануть старого адмирала или лишить его доброго имени.

Название Америка – результат невинной ошибки. Как мы видели, Вальдземюллер какое-то время искренне верил, что Веспуччи открыл этот континент для европейцев. Веспуччи не был напрямую ответственен за это заблуждение; к нему привело Письмо к Содерини. Название Америка несколько походило в этом отношении на само Письмо; оно не было работой, к которой приложил руку Веспуччи, но другие приписали авторство именно ему. Когда Вальдземюллер проверял свою работу семь лет спустя, он признал ошибку. Но название уже широко распространилось и расползлось, как нефтяное пятно, по всему западному полушарию и накрепко укоренилось в головах жителей Старого Света. Что-то в этом названии поначалу смущало, но оно было звучным, и история Америки с тех времен придала ему глубокое звучание.

Укажем, почему приверженцы Веспуччи никогда не принимали признание Вальдземюллером своей ошибки и упорно отстаивали притязания Америго – или притязания, которые делались при его жизни от его имени – быть реальным открывателем Нового Света. Тому есть пять основных причин. Во-первых, Америго, согласно мнению его приверженцев, был первым, кто ступил на континентальную сушу Нового Света. Это просто ложь. Далее следуют утверждения, что он был первым, кто идентифицировал землю, впоследствии названную Америкой, как сушу континентальных масштабов, и первым назвал ее «Новый Свет». Это спорные утверждения, и Колумб в обоих отношениях имеет приоритет. В-четвертых, Америка – название обоснованное, так как Америго обследовал ее большую часть. Довод кажется разумным, но его крайне трудно подтвердить, ибо следы его исследований нелегко обнаружить; очень трудно сказать, какую часть Америки он действительно обследовал, и мы не можем целиком полагаться на его слова. Наконец, он «рекламировал» «Новый свет» более эффективно, чем кто-либо другой. Вот это, по крайней мере, возражений не вызывает, хотя даже здесь он получил нежданную помощь от сочинителей Письма к Содерини и авторов Cosmographiae Introductio.

Приверженность предполагает альтернативу: нужна и другая партия, с которой вы не соглашаетесь. В случае Америго противной стороной являются адепты Колумба, которые решительно и справедливо убеждены в приоритете их героя и доказывают, но с меньшей уверенностью, что его взгляды на природу открытий немногим уступали взглядам его противника. Партии начали формироваться еще в 16-м веке.

Вскоре после смерти Веспуччи Себастьян Кабот – отец которого Джон Кабот раньше Америго пересек Атлантику и выдвигал вопиюще нелепые претензии на авторство в исследованиях – обвинил Веспуччи во лжи с целью присвоить себе славу первооткрывателя Нового Света. Учреждением, у которого имелись серьезнейшие причины отнять у Колумба славу «открывателя» Америки, была кастильская корона, которая весь 16-й век была втянута в судебные тяжбы с наследниками Колумба по вопросу раздела прибылей. Бэкграунд судебной тяжбы укреплял решимость недоброжелателей Колумба, но передавать пальму первенства Веспуччи также было не в интересах короны. Поэтому с той стороны помощи он не получил. Франциско де Гомара, секретарь Кортеса и священник, говорил о притязаниях Веспуччи на открытие в спокойном, но отчетливо недоброжелательном тоне: «Он полагал себя открывателем Индий для Кастилии». Бартоломе де Лас Касас, первый и преданный редактор Колумба, отбрасывал Веспуччи как выдумщика и выражал изумление, что другие эксперты, включая собственного сына Колумба, не заметили этого факта. Веспуччи «узурпировал славу, принадлежащую адмиралу». Континент следовало назвать не Америка, но Колумбия[370]370
  Historia de las Indias, ed. J. Pérez de Tudela and E. López Oto, 2 vols (Madrid, 1957-61), I, 347.


[Закрыть]. «Здесь уместно, – писал Касас, –

рассмотреть вред и несправедливость, которые, похоже, Америго Веспуччи причинил Адмиралу, или это сделали те, кто опубликовал его “Четыре Путешествия”, отдавая открытие этого континента ему, не упоминая никого более, а только его. Ввиду этого иностранцы, которые пишут об Индиях на латыни или на своих родных языках, или кто делает схемы или карты, называют континент Америкой, словно Америго первым его открыл»[371]371
  Ibid., II, p. 42.


[Закрыть].

Причуды репутации

Эта версия событий никогда не принималась в Венеции[372]372
  Raffaella Signori, ‘Amerigo Vespucci eroe mediceo’, in Luzzana Caraci, II, 536-9.


[Закрыть]. В 1598 году, во время торжественных и пышных похорон Филипа II Испанского, изображение Веспуччи с ярлыком «Открыватель Нового Света в 1497 году» повесили на фасаде церкви Сан Лоренцо словно в насмешку над проходящим мимо кортежем. Для флорентийцев стало делом чести защитить репутацию Веспуччи. В других краях, впрочем, она постепенно тускнела. Личный историограф Филипа II Антонио де Эррера после добросовестных научных изысканий пришел к выводу о поддельности Письма к Содерини и обвинил в этом Веспуччи. Большинство читателей ему поверило. В течение 150-ти лет название «Америка» общее мнение признавало результатом обмана. Большинство критически настроенных ученых эпохи Просвещения, включая Вольтера и Робертсона, поддерживало версию о преднамеренном введении в заблуждение.

Но в 1745 году молодой и блестящий флорентийский ученый Анжело Мария Бандини оспорил это мнение в книге глубоко научного звучания. Эта работа – Vita di Amerigo Vespucci gentiluomo fiorentino («Жизнь Америго Веспуччи, флорентийского джентльмена») – до сих пор является важной работой для изучения Веспуччи из-за великолепного изучения фамильного дерева Америго. Книга стала прорывом еще в одном важном отношении – Бандини обнаружил не только неизвестное письмо Веспуччи своему отцу (стр. 36), но также первые рукописные версии его отчетов о путешествиях. Но его очевидный флорентийский гражданский патриотизм дает основание сомневаться в полной объективности. Более того, его защита кандидатуры Веспуччи в качестве первооткрывателя Америки основана на ошибочной уверенности в том, что Колумб никогда не ступал на землю континентального Нового Света.

Бандини стал библиотекарем герцога Тосканского. Но в тень он не ушел, а, напротив, стал влиятельной фигурой во время триумфа Просвещения во Флоренции. Более того, флорентийские америгофилы представили Веспуччи героем-предвестником культов 18-го столетия, века разума и науки. И если бы не грубое вмешательство Колумба, следовал аргумент, то аборигены Нового Света познали бы республиканские стандарты Флоренции и их бы не постигло последовавшее избиение. После долгих споров эти соображения сошлись в одну точку во Флоренции в конце 18-го века в потоке новых исследований, посвященных Веспуччи. Бэкграунд был трояким.

Во-первых, западные интеллектуалы были погружены в то, что современные ученые называют «Спором о Новом Свете» – дебаты, начатые псевдонаучными отрицателями всего американского, доказывавшими, что всё полушарие имеет тотально враждебную жизни среду, которая приговаривает все живые существа, обитающие там, включая людей, к неизбежной второсортности в сравнении с их собратьями из Старого Света. Ученые мужи и схоласты испанской Америки ответили контраргументами, доказывая, что их континент восприимчив ко всем видам прогресса и обращает себе на пользу всякое естественное преимущество; даже влияние звезд, блещущих на американском небосводе, особенно благотворно. Томас Джефферсон[373]373
  Томас Джефферсон – один из так называемых отцов-основателей США, также один из авторов Декларации независимости страны.


[Закрыть] на парижском обеде опроверг утверждения очернителей еще проще, отметив, что он, единственный американец на этом мероприятии, выше ростом всех присутствующих[374]374
  A. Gerbi, The Dispute of the New World (Pittsburgh, 1973); D. Brading, The First America (Cambridge, 1991), pp. 428-62; J. Cañizares Esguerra, How to Write the History of the New World (Stanford, 2001).


[Закрыть].

Во-вторых, интеллектуальный мир был вовлечен в яростную дискуссию о моральных последствиях европейского открытия, конкисты и завоевания обеих Америк. Дени Дидро, главный редактор Encyclopédie («Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремёсел», 1751 год) – четкого свода идей эпохи Просвещения – осудил империализм: «Каждая колония, чья власть находится в одной стране, а послушание – в другой, в принципе несправедливое установление»[375]375
  A Pagden, European Encounters with the New World from Renaissance to Romanticism (New Haven, 1993), pp. 141-72.


[Закрыть]. Руссо добавлял: открытие Америки не возвысило человеческую мораль, напротив, оно усилило такие пороки, как жадность, эксплуатация и насилие. Контакт с европейцами испортил чистоту «благородной дикости»; хотя сам Руссо никогда не использовал эту фразу и, вероятно, не признавал саму концепцию, это упрощение укоренилось и получило распространение[376]376
  T. J. Ellingson, The Myth of the Noble Savage (Berkeley, 2001).


[Закрыть]. В 1782 году аббат Рейналь, сподвижник Дидро и Руссо, выпустил в Лионе известное эссе по поводу последствий – хороших и плохих – открытия Америки.

Наконец, в Америке создавалась новая республика через революционную войну. Соединенные Штаты давали новую жизнь предполагаемым добродетелям древнего Рима – тем добродетелям, которые, как может вспомнить читатель, однажды уже воплотила флорентийская традиция (стр. 16, 43–44). Результат борьбы колонизаторов за независимость кажется своим поклонникам точкой в «Споре о Новом Свете». Декларация независимости и конституция США реализовали на практике политические принципы эпохи Просвещения: народная власть; империя разума; равенство для всех – за вычетом, понятное дело, женщин и рабов.

Менее чем через год после окончательного оформления независимости США посол короля Франции при тосканском дворе изобрел новый способ взывания к доброй воле флорентийской элиты. В 1785 году он предложил награду за лучший панегирик в честь Веспуччи в тосканской Академии[377]377
  R. Pasta, ‘Nascita di un mito: il concorso vespucciano dell’Accademia Etrusca di Cortona’, in Formisano et al., Amerigo Vespucci: la vita e i viaggi, pp. 252-75.


[Закрыть]. Его предложение вызвало интерес, последовал поток вариантов. В 1787-м Марко Ластри предложил наиболее объемлющий и репрезентативный из панегириков, воспоследовавших в ответ на инициативу посла. Веспуччи представал как «наиболее блестящий из героев Арно (что, если подумать обо всех флорентийских гениях, расцветших начиная со Средних веков, было даже некоторым перебором), потому что он был открывателем половины мира». Веспуччи основал королевство возможностей: «Кто знает, какой прогресс человеческого духа ждет эти регионы?». Ластри цитировал Бенджамина Франклина и труды Американского Философского общества Филадельфии для подкрепления своих мыслей[378]378
  Ibid., pp. 270-1.


[Закрыть]. «Родился новый порядок вещей, – заключил он, – и этим мы обязаны возникновению нашей современной философии»[379]379
  Ibid., p. 273.


[Закрыть]. На следующий год Адамо и Джованни Фабброни написали эссе, представлявшее Веспуччи провозвестником духа революционной Америки; наполненное похвалами в адрес независимости США, оно дышало ненавистью к колониализму и религиозной нетерпимости.

С научной точки зрения, наиболее важными эссе были самые скучные из них. Франческо Бартолоцци начал достаточно бравурно мудрым комментарием, послужившим прообразом взглядов, которые каждый хорошо информированный и верно думающий либерал сегодня разделяет. Открытие Америки было, по его мнению, «поворотным моментом, навсегда ставшим памятным для человеческой истории», отчасти потому, что «последовала революция в обычаях, образе жизни, еде» и, отчасти, поскольку оно оказалось «фатальным для человеческой расы»; «европейское варварство» убило миллионы «невинных и безвредных туземцев», развязало войны, исполненные жадности и амбиций, а кроме того, фоном стало заражение оспой миллионов людей, не имевших от нее иммунитета[380]380
  F. Bartolozzi, Ricerche istorico-critiche circa all scoperte d’Amerigo Vespucci (Florence, 1789), pp. 3–4.


[Закрыть]. После столь волнующего вступления Бартолоцци уже спокойно начал опровергать на основе предельно скучных трюизмов одного за другим всех предыдущих авторов, высказавшихся на эту тему. Он, однако, сделал одно очень важное дело – ввел в научный оборот множество ценнейших документов, напрямую касающихся Веспуччи: не только серию писем к Веспуччи, на которых в основном базируется Глава 1 нашей книги, но также ранее не публиковавшееся письмо к Лоренцо ди Пьерфранческо де Медичи, написанное Америго по возвращении из Бразилии в 1502 году. Бартолоцци отметил, кроме того, что Веспуччи пишет в нем о «других моих путешествиях» – во множественном числе[381]381
  Ibid., p. 64.


[Закрыть].

Из этого можно заключить, что бразильскому вояжу 1501-02 годов предшествовали по меньшей мере два других. Для Бартолоцци и тех, кто следовал ему, этот очевидно достоверный автограф подтверждал третье путешествие, а значит, доказывал, что Веспуччи раньше Колумба побывал на континенте Нового Света. Для недоброжелателей Веспуччи фраза стала еще одним свидетельством его лжи. «Он нагло представил себя всей Европе первооткрывателем континента, – возражал де Флери, влиятельный французский популяризатор научных изысканий того времени, – и обманутая Европа поверила ему на слово!»[382]382
  C.P. Claret de Fleurieu, ‘Observations sur la division hydrographique du globe’, in Voyages d’Etienne Marchand (Paris 1799), p. 25, cited by Vizconde de Santárem, p. 102.


[Закрыть].

Крупнейший ученый века Александр фон Гумбольдт занял более взвешенную позицию, настаивая на приоритете Колумба, но отказываясь обвинять Веспуччи в недобросовестности. Гумбольдт проницательно рассматривал Mundus Novus и Письмо к Содерини как результат «бестолкового редактирования», возможно, «неумелыми или не заслуживающими доверия приятелями»[383]383
  Alexander von Gumboldt, Examen critique de l’histoire de la géographie de nouveau continent (Paris 1836-9), IV, 36; V, 223.


[Закрыть]. Томас Джефферсон выделил комнату в своем частном музее в Монтичелло под объемные изображения Колумба и Веспуччи.

Соперничество панегиристов одного и другого затруднило задачу по включению двух исследователей в общую картину. Критики Веспуччи 19-го века или неубедительно доказывали невозможность его путешествий, или уныло пытались представить его выдумщиком. История и вымысел полны воображаемых путешествий и преувеличенных или ошибочно приписанных подвигов мореходства. Многие писатели путешествовали только в своем воображении, а те, кто реально путешествовал, склонны преувеличивать протяженность своих маршрутов. Чтобы потешить публику, они добавляли mirabilia – выдумки о чудесах, причудах природы, байки о монстрах, сказочных сокровищах и извращениях природного естества. Подлинные путешествия эмулировали и, возможно, сознательно имитировали выдумку[384]384
  J. Goodman, Chivalry and Exploration, 1298–1630 (Woodbridge, 1998).


[Закрыть]. Неудивительно – на таком-то фоне – что некоторые из читателей подвергали сомнению (или не верили вообще) каждое написанное им слово. По их мнению, Веспуччи был сухопутной крысой, чьи путешествия были более сказочными, нежели реальными. Он напоминал сэра Джозефа Портера – персонажа комической оперы «Корабль Ее Величества “Пинафор”» в чине первого лорда Адмиралтейства, – способного только приказывать настоящим морским волкам, руководствуясь при этом золотым правилом: «Не отрывай задницу от стула и не выходи никогда в море/ И быть тебе главой флота ее Величества!» Репутацию сэр завоевал внешней непоколебимостью, не подкрепленной реальным опытом. Висконде де Сантарем убедительно опроверг всё, касающееся деятельности Веспуччи как исследователя. Эмерсон хамовато отбросил его на обочину, назвав «торговцем маринадом»[385]385
  English Traits, ed. D.E. Wilson (Cambridge, MA, 1994), p. 148.


[Закрыть]. В 1894 году сэр Клемент Маркхэм, ученый с небезупречной репутацией, но как президент Общества Хаклюйта – авторитетный в научных кругах, назвал его «поставщиком говядины», отрицая наличие хоть каких-то свидетельств, способных квалифицировать Веспуччи как морехода[386]386
  The Letters of Amerigo Vespucci ed. C. Markham (London, 1894), p. xi.


[Закрыть].

Как бы там ни было, но приверженцы Веспуччи считали его героем, а остальные – злодеем. Он вызывал крайние чувства – от неприятия до низкопоклонства. Оба взгляда имеют под собой основания по причинам, которые были приведены выше.

Веспуччи был героем и, как большинство героев, – злодеем. Но его героизм и злодейство были необычного свойства. Добродетель героизма относится к личности, в отличие от добродетели святости, распространяющейся на всех. Поэтому если в одном ракурсе мы видим героя, то в другом – обязательно злодея. В наши дни в мультикультурном и мультицивилизационном мире герой всегда ниспровергатель. В стремлении быть «хорошими» для всех мы сторонимся привычных героев и не любим признаваться даже самим себе, что они есть, в то время как злодеи всегда могут рассчитывать на часть нашей симпатии.

Америго, однако, не так просто классифицировать в терминах привычных добродетелей. Конечно, он был героем для своего родного города Флоренции, где на улицах зажигали иллюминацию, когда прибывали новости о его успехах, и где сограждане подчищали память о нем, если факты противоречили светлому образу. Но он так и не стал безоговорочным героем Италии. И не только потому, что покинул дом еще молодым и больше не вернулся. Колумб поступил точно так же, но это не остановило сотни тысяч итало-американцев, которые стали праздновать день Колумба. Веспуччи был слишком меркантильным в своей лояльности, чтобы стать героем какой-то национальной группы, так как метался между Испанией и Португалией и не отдал своего сердца ни той, ни другой стороне.

Качества, которые обычно ассоциируются с героизмом, в любом случае неоднозначны. Смелость, доблесть, упорство – добродетели, будто созданные для конфликтов. Иногда они служат причиной последних. Они в них нуждаются, чтобы не затухать, а развиваться. Те же самые добродетели привычно ассоциируются с одержимостью. Руки героев обычно запятнаны кровью. Но Веспуччи никогда не квалифицировался как герой войны или империи. В отличие от Колумба, он не вел продолжительных военных действий против туземцев Нового Света; он не основывал колоний, не возглавлял экспедиций, не командовал флотами. Не мог он, с другой стороны, быть героем постколониального или антиколониального ревизионизма; он был глубоко погружен в торговлю рабами и втянут в некоторые мерзкие, кровавые мелкие стычки, с которых началась в Америках европейская история.

Герои иногда появляются по той причине, что общество нуждается в них в качестве примера в военное время или как модели патриотизма. Вазари героизировал художников, Сэмуэль Смайлс – инженеров; но это метафорические герои, герои по аналогии. Веспуччи можно по аналогии назвать героем исследований. Помимо «бродяжничества» вдоль побережья Нового Света, главными его притязаниями являются следующие два: во-первых, авторство оригинальных и исключительно успешных подвигов небесной навигации, включая навигацию в районах, где не видна Полярная звезда, и определение долготы по угловым расстояниям; и второе – диапазон его путешествий неизмеримо более велик, чем достижения любого современного ему соперника; в частности, он продвинулся на 50 и более градусов южнее линии экватора. Эти достижения могли бы впечатлить кого угодно, если бы – как мы увидели выше – они не были ложными.

Так что нет общей цели, хорошей или плохой, с которой можно было бы ассоциировать Веспуччи, кроме его собственной. Приверженцы Веспуччи являются приверженцами исключительно себя самих, и объединяет их только чувство обожания своего кумира. Восхищение Веспуччи и стремление придать Америго героический статус начали формироваться еще при его жизни в среде ученых, продвигавших название «Америка» и считавших Веспуччи величайшим из географов. Сейчас это занятие неисправимых эксцентриков, получающих странное удовольствие от несогласия с очевидным. Трудно понять, что еще их может вдохновлять: интеллектуальная извращенность – возможно; неприятие статуса Колумба – не исключено; эмоциональное погружение в название «Америка» – очевидно. То, что название вызывает раздражение у поклонников Колумба, – понятно. Как понятна и зависть недоброжелателей Веспуччи.

Споры о том, насколько верно название континента, я уверен, никогда не прекратятся. Противоречия касаются различных аспектов: заслуживает ли Веспуччи чести, оказанной ему географами, которые присвоили континенту его имя; приняли ли граждане США его название по недоразумению; осознавали ли американцы в других частях полушария или этнические меньшинства собственную идентичность. Хотят ли они сохранить это название или предпочли бы от него избавиться в постколониальном негодовании, как от безвкусного наследия белого владычества.

Поиск названия зачастую причисляют к магии. Имена меняют природу. Они сплачивают сообщества. Они генерируют мифы. Они утверждают взаимоотношения. Они устанавливают притязания, особенно родительские и собственнические. Они воздействуют на восприятие поименованных вещей. Они привлекают и отвращают. Их трудно бросить. Их воздействие невозможно стереть. Они влияют на поведение, так как люди стремятся им соответствовать. Оставив свою отметку на карте, Америго, старый маг, всё еще распространяет свою волшебную силу. Данное западному полушарию название определило его как единую сушу, несмотря на всё разнообразие континентального содержания. Назвав Америку по имени флорентийского морехода, мы определились с тем, что и как думаем об истории континента, с ее разломом и новой отправной точкой, заданной прибытием европейцев.

И всё же я сомневаюсь, что кто-либо сегодня вспоминает о Веспуччи, когда произносит слово Америка. Оно не вызывает у современного человека никаких ассоциаций – именно потому, что он был размытой фигурой со спрятанной, нерассказанной жизнью. Любые ассоциации, которые это имя могло бы иметь с Флоренцией и флорентийцами, или снаряжением кораблей, или исследованиями, или космографией, или небесной магией, или изготовлением карт, или неумелым трюкачеством с морскими приборами или какой-то другой деятельностью, которой занимался Веспуччи в течение своей пестрой жизни, остаются неактивированными, поскольку люди ничего об этом не знают. Насколько отличались бы результаты, если бы апологеты Колумба настояли на своем и мы сейчас говорили о «Христофории»! Колумб настолько глубоко укоренился в истории, что полушарие, названное его именем, никогда бы не освободилось от ассоциации с ним. При каждой «озвучке» на ум постоянно приходили бы образы империализма, обращения в христианство, колонизации, массовых убийств и экологических изменений. Споры были бы постоянными, антипатия – непереносимой.

Америка в этом отношении кажется нейтральным термином. И пока Веспуччи исчезал из ее ауры, новые ассоциации приходили на смену, придавая названию свежие краски. Большинство из них возникло из истории страны, для краткости называющей себя Америкой – США. Это долговременные ассоциации с великими американскими достоинствами: демократия, свобода, республиканизм и шанс исполнить мечту. Благодаря им название «Америка» позитивно сопряжено с могуществом, которым можно гордиться, и никто не вспоминает путь, который прошло название, начатый ошибкой. Не вспоминает никто и то, что страна была рождена в горниле восстаний, расширялась как империя, а основой ее процветания стало рабовладение. В недавние времена из-за высокомерия суперсилы, корпоративной жадности, коррумпированной политики, легкого, по щелчку пальца, разжигания войн, экологической безответственности и тупого потребительства имя Америка стало вызывать новые, менее радостные ассоциации. Но эти чары к Америго отношения не имеют. История отъединила его от главных резонансов собственного имени.