Текст книги "Крайняя необходимость"

4

В комнате для свиданий было пусто. Там стоял стол, диван, два стула. На столе лежали газеты. На зоне была библиотека, но Великанов давно туда не заглядывал – работы последнее время было много. Он взял газету, равнодушно полистал. Она была недельной давности, хотя какая, в сущности, ему разница? Для человека, изолированного от общества, и это свежие новости. Взгляд задержался на следующих строчках:

«Чтобы скрасить серые будни иностранным гражданам, приезжающим в Туркменистан за невестами, туркменбаши Сапармурат Ниязов придумал для них фискальную забаву – государственный калым. Теперь каждый заграничный жених должен внести в казну пятьдесят тысяч долларов за будущую жену. Тех, кого это не отпугнет, ожидает сюрприз поменьше – тысяча долларов на свадьбу (тридцать баранов по тридцать долларов за голову, спальный гарнитур за триста долларов, десять золотых колец для невесты и триста долларов – на прочие расходы). Гарантий возврата денег в случае развода, конечно, не предоставляется».

«Ну и дела, – подумал Великанов. – Все-таки, пока я тут сижу, в мире много чего интересного происходит. Удрать, что ли, в Туркмению, жениться на толстой туркменке и отказаться платить калым? В туркменской тюрьме я не сидел. А вдруг у них там пытки разрешены? Впрочем, если я отсюда удеру, тогда я стану рецидивистом, а это уже серьезно. Оно мне надо?»

Он положил газету на стол.

«А разве так – все несерьезно? – снова подумал Великанов. – Сидит себе человек за убийство двоих других человек. Доктор, самой профессией своей призванный не то что защищать, спасать чужие жизни!..»

Дверь открылась, и вошел высокий темноволосый человек лет под сорок. Не плотный, но явно крепко скроенный – это выдавал и широкий разворот плеч, и мощная шея, и перекатывающиеся под рубашкой бицепсы.

Все это опытный взгляд доктора выхватил в первые же мгновения, и после этого лицо Великанова приняло обычное для него равнодушное выражение.

– Здравствуйте, Сергей Сергеевич, – сказал пришелец. – Я ваш новый защитник, Юрий Петрович Гордеев. – Будем вместе бороться за освобождение.

Комната заколебалась у Великанова перед глазами.

Наверное, с минуту адвокат и его новый клиент откровенно разглядывали друг друга. Потом Великанов отвел взгляд и взял в руки газету.

Гордеев рассказал, что ознакомился с материалами дела, что поговорил с друзьями и коллегами Великанова. Тот слушал молча, никаких конкретных вопросов не задавал.

Юрий Петрович подумал, не стоит ли упомянуть Грязнова, чтобы Великанов сразу понял, чья тут инициатива, – может быть, ему от этого станет легче? Но потом решил горячки не пороть: некоторые стены без ушей просто не строятся. Вполне вероятно, что доктор и сам догадается, а нет – так не велика беда.

Великанов открыл рот, и Гордеев наконец услышал его голос, и первое, что пришло ему в голову, что человек с таким тембром запросто мог бы стать оперным певцом – было в этом чуть низком, спокойном голосе что-то едва уловимое, неспокойное, вибрирующее, был какой-то нерв, наверное, об этом и говорил Малышкин, когда рассказывал, как Великанов действовал на своих пациентов. Да и на женщин, наверное.

– Что вы намерены предпринять? Как хотите выстроить мою защиту? – сказал Великанов, больше не глядя на Гордеева.

– Знаете, Сергей, существует так называемый классический тип адвоката, такой адвокат верит в прецеденты. Он свято убежден, что как в литературе все сюжеты давным-давно использованы, так и в юриспруденции – все преступления уже однажды совершены, и теперь безмозглые преступники просто движутся по хорошо заасфальтированному шоссе.

– Что же он делает в нетипичной ситуации?

– Обычно в нестандартной ситуации, то есть когда у него нет готового решения, такой адвокат бежит в свою библиотеку, зарывается там как крот и в конце концов появляется на свет божий с каким-нибудь подобным делом, которое уже рассматривалось в суде лет двадцать назад. Пожалуй, если ему случится столкнуться с чем-нибудь действительно новым, то он, наверно, грохнется в обморок.

– Значит вы, Юрий Петрович, классический адвокат?

Гордеев засмеялся:

– О, как раз едва ли! Я, видите ли, слишком часто сам в истории попадал, чтобы соответствовать такой академической формулировке. Так что...

– Это успокаивает, – сказал Великанов с совершенно безжизненной интонацией. – Вы пробовали когда-нибудь заталкивать зубную пасту обратно в тюбик? Занимательное, доложу я вам, дело. А мне что-то подсказывает, что именно этому вам и придется посвятить себя в ближайшее время.

– Ничего, гигиена не такое уж тягостное занятие, – отреагировал Гордеев.

– Я хочу задать вам пару вопросов, – сказал Великанов, окончательно отложив в сторону свою газету.

– Пожалуйста, – с готовностью откликнулся Гордеев, что совсем не означало, что он обязательно на них ответит.

– Мне сказали, что вы известный адвокат. Это правда?

– У меня есть определенная репутация. А кто вам сказал?

– Сказали.

Гордеев понял: раз Великанов не был заранее уведомлен о его персоне, то остается только лагерная администрация, а конкретно – майор Ковалев. Адвокат перебросился с Ковалевым несколькими фразами, когда подписывал бумаги, фиксирующие его появление в колонии, но быстро понял – тот еще фрукт. Значит, опер, а по лагерному – кум, успел потолковать с доктором.

– Вы всегда работали адвокатом? – спросил Великанов.

– Не совсем. Когда-то я был следователем.

– Кто вас прислал ко мне? – быстро сказал Великанов.

– У каждого человека есть друзья, которые заботятся о нем, – уклончиво ответил Гордеев. – Один умный человек сказал, что лучшая часть нашей жизни состоит из друзей. Мне эта мысль очень нравится. Мне с ней жить легче. А вам?

– У кого-то, может быть, и так.

Пока что Гордеев не был в восторге от того, как начался разговор.

– Так, – сказал Великанов. – Это странно, вы не находите? Я здесь сижу уже порядочно времени. И вдруг появляетесь вы, как черт из... из...

– Из табакерки, – подсказал Гордеев.

– Что вам нужно от меня, знаток пословиц и поговорок?

– Мне? – удивился адвокат. – Мне нужно вам помочь. Вот моя единственная цель. И тогда будет мне счастье.

– Ага. Действительно. Как просто! А сколько вы стоите? Вы дорогой адвокат? Раз известный – то, наверно, дорогой, так?

– Да уж не дешевый, – без ложной скромности подтвердил Гордеев.

– А вы хоть знаете, что мне абсолютно нечем вам заплатить? Что предыдущий адвокат работал бесплатно и толку от этого было мало? И что у меня нет друзей, которые были бы в состоянии заплатить за меня крупную сумму?! О чем вы тут толкуете, когда говорите о лучшей части жизни?

Гордеев вздохнул и обвел глазами комнату. Интересно, их только подслушивают или снимают тоже?

– Вот тут вы ошибаетесь, Сергей Сергеевич, – сказал он. – Вот вы, кстати, я смотрю, «Кент» курите. Не так плохо для архангельской колонии, а? У вас друзей больше, чем вам кажется и чем знаю я. В сущности, так и должно быть, вы ведь врач, верно? Вы спасли жизни многим людям. Они должны быть вам благодарны. Может быть, вы про них уже и забыли, а они вас помнят. – Если Ковалев слушает, пусть поломает голову, что это значит.

– Ясно. Значит, гонорар, который вам заплатят, – это сбор пожертвований от больных, которых я не успел отправить на тот свет?

– К чему этот цинизм? – улыбнулся Гордеев, хотя внутренне начал уже раздражаться от бессмысленного разговора. Но он понимал, что, находясь здесь, доктор Великанов мог быть и гораздо в более худшем состоянии. Все-таки он не уголовник, а нормальный обыватель, которого любая мелочь на зоне должна выбивать из колеи. Но ничего, кажется, более-менее в порядке мужик. Поспорить любит, ну так это несмертельно. – Давайте займемся делом, – предложил адвокат. – Я покажу вам сейчас, какими материалами я располагаю, а вы подскажете, чего у меня недостает, чтобы начать полноценную работу. Чтобы подать кассационную жалобу, еще нужно пройти определенный путь, Сергей Сергеевич.

– Вы... Вы считаете, у меня есть шанс? – спросил Великанов, глядя в сторону.

Кажется, голос у него чуть дрогнул, заметил Гордеев. Или показалось?

– Статья тридцать девять Уголовного кодекса Российской Федерации. «Не является преступлением причинение вреда в состоянии крайней необходимости, то есть для устранения опасности, непосредственно угрожающей личности и правам данного лица или иных лиц, охраняемым законом интересам общества или государства...»

– Мне вот тоже так казалось, – мрачновато заметил Великанов.

– Я не закончил. «...Если эта опасность не могла быть устранена иными средствами, и при этом не было допущено превышения пределов крайней необходимости».

– Припоминаю. Что-то подобное прокурор на суде и говорил.

– Да уж, наверно, не подобное, а именно это, слово в слово.

– Может быть, – согласился Великанов. – Наверно, так и было.

Они помолчали.

– Давайте с начала начнем, – предложил Гордеев. – Все равно мне надо искать, за что можно зацепиться. Сергей, я встретился кое с кем из ваших сослуживцев, они помогли составить какое-то подобие вашего портрета. Ну и того, что произошло, самое главное. – Тут Гордеев, конечно, немного покривил душой, потому что, кто же, понятное дело, кроме самого Великанова и свидетелей, мог это рассказать?

– С кем же вы общались? – заинтересовался Великанов.

Гордеев рассказал ему некоторую часть из своих химкинских поисков. В частности, про то, как его встретил экс-фельдшер Архипов. Великанов рассмеялся.

– Веселитесь?

– А что мне остается?

– Между прочим, его сдвиг по фазе – это ваших рук дело, – проворчал Гордеев. – Рехнулся человек на почве самообороны.

– Не надо передергивать. Наверно, это все в нем было в зачаточном состоянии. Требовалась только искра, а ее ветер мог принести откуда угодно. Кто же знал, что красный перец окажется его слабым местом? Или наоборот, сильным?

Гордеев вдруг потянул носом:

– Что за запах? Вроде бы горелым пахнет.

Великанов встал и подошел к раскрытому окну. Подтвердил:

– Действительно... Ладно, давайте дальше. Вы убили этих ребят? – спросил Гордеев. – Скажите мне то, что было на самом деле.

– Да, я убил этих подонков.

– Пистолет Макарова вы отобрали у одного из них?

– Совершенно верно. Вы же читали, наверно, все, что в суде происходило.

– В суде люди не всегда говорят то, что происходило на самом деле.

Великанов некоторое время молчал. Потом спросил:

– И адвокаты?

– Иногда.

– Понятно.

– Что вам понятно?

– Просто я так и думал, – пояснил Великанов. – У меня ведь уже был адвокат.

– Что вы делали в бане?

– А вы как думаете? Раз в неделю я ходил в эту баню после работы. Иногда один, иногда с сослуживцами. Она по дороге от больницы «Скорой» к моему дому. Это удобно. Я люблю баню.

– Расскажите, что произошло.

– Я уже одевался, когда услышал шум в одном из помещений. Вначале мне казалось, что это громкий мужской разговор, но потом я услышал женские крики. Тогда я пошел туда...

– И прихватили свой «макарыч»?

– Я был уже одет, а он лежал в кармане куртки, – объяснил Великанов. – Я открыл дверь и увидел троих молодых людей, которые избивали двух девушек. Я закричал...

Гордеев вздохнул. Великанов пер как по писаному. Это было все то же самое, что адвокат прочитал в материалах следствия и стенограмме заседаний суда.

Гордеев закрыл записную книжку. На сегодня разговор был завершен.

– Что вам нужно, Сергей? Может быть, сигареты? Ну и чай, конечно?

– Сигареты, пожалуй, а вот чай не нужно, меня пациент снабжает.

– Что за пациент? Вы его тут лечили или еще на свободе?

– Тут, конечно. Почему вы спрашиваете?

– Объясняю правила игры, – вздохнул Гордеев. – Сергей, если вы встречаете или уже встретили на зоне кого-то из своей прежней жизни, и не важно при этом, насколько случайной вам показалась эта встреча, вы обязательно должны мне об этом рассказать. Не имеет значения, хотели от вас эти люди чего-то или нет, и как себя вели – тоже не важно. Все рассказываете мне. – Тут адвокат чуть слукавил, чтобы подбодрить клиента: – Будем вместе анализировать. Понятно?

Великанов кивнул.

– Кто снабжает вас чаем?

– Человек по прозвищу Кудрявый. Фамилию его я не знаю, зовут Илья Моисеевич. Он во втором отряде. Лет сорока двух – сорока трех.

Гордеев записал и заметил:

– Скорей всего, он моложе. В тюрьме и на зоне люди часто кажутся старше своего настоящего возраста.

– Ему сорок два – сорок три, – монотонно повторил Великанов. – Не забывайте, что я врач, разбираться в людях – моя работа. В биологическом смысле, конечно, – поправился он после паузы.

«Ага, – подумал Гордеев, – сейчас я тебя расшевелю».

– Хотите пари?

– То есть?

– Я готов поспорить, что этому Кудрявому лет на пять меньше.

На лице Великанова появилось слабое подобие улыбки.

– Без анамнеза?

– То есть?

– Без сбора данных, по-медицински говоря? Не глядя?

Гордеев уверенно кивнул.

– На что будем спорить?

– Ну, Сергей, я могу опять-таки снабдить вас чем-нибудь насущно необходимым – теми же сигаретами, а уж что с вас требовать в случае проигрыша, даже и не знаю... – Гордеев лукаво улыбнулся. – А ведь вы проиграете.

– Я не проиграю. Но если проиграю, с меня причитается. Расскажу вам про одного местного жильца. Разочарованы не будете.

– Договорились. – Гордеев мельком подумал, что доктор, кажется, пытается вести себя так, как делал это на воле – снабжать людей нужной информацией. Или нет? – Как давно он сидит, этот ваш Кудрявый?

– Приехал одним этапом со мной из Москвы.

– Любопытно. А за что он сидит?

– Точно не знаю. Он аферист или мошенник.

– Это одно и то же.

– Разве? – удивился Великанов. – Хотя, конечно, я в этом ничего не понимаю, но мне казалось...

– Статья сто пятьдесят девять Уголовного кодекса. «Хищение чужого имущества или приобретение права на чужое имущество путем обмана или злоупотребления доверием». Так что сами понимаете. Слушайте, давайте перейдем на «ты», ей-богу, так нам обоим будет комфортней!

Это было не то спонтанное эмоциональное предложение, каким оно выглядело. Все, что делал сейчас Гордеев, было математически выверено. Просто пришло время сделать такой крохотный шажок в сторону клиента, от которого он почувствует некоторую теплоту, может быть, чуть больше расслабится, будет откровеннее. Ну и, в конце концов, просто станет лучше себя чувствовать, а это всегда на руку его защитнику.

Не тут-то было. Великанов равнодушно пожал плечами.

– Вот и договорились, – сказал за него Гордеев, не выдавая своего разочарования. – Теперь что касается этого лагерного мецената. Ты продолжаешь его лечить?

– Нет, все прошло уже. У него был фурункулез. Очень неприятная штука, хотя, конечно, несмертельная.

– А он по-прежнему носит тебе чай?

– Да.

– Тебе не кажется, что это странно?

– Не знаю.

– Ладно. Любопытно, чем именно он занимался на свободе, я это постараюсь выяснить. И еще более важно, что ему сейчас нужно от тебя, если допустить, что все это делается не бескорыстно. Мошенники – отличные психологи, – заметил Гордеев. – Тут может быть какой-то тонкий расчет, которого ты пока не замечаешь.

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что они хорошие психологи?

– Если нагло и откровенно залезть в чужой карман, то пострадавший, долго не раздумывая, побежит в ближайшее отделение милиции. А если хитро обвести вокруг пальца, посулив, пообещав при этом манну небесную, то не каждый обведенный вокруг пальца осмелится выставить напоказ свою глупость, дав этому делу огласку. Кроме того, умные и ловкие проходимцы пользуются и тем, что обманутый даже вполне честный человек далеко не всегда будет искать защиты у власти... ну ты понимаешь почему.

– Нет, не понимаю, – покачал головой Великанов.

– Еще и по причине недоверия к этой самой власти, – интимно сообщил адвокат, внимательно наблюдая за реакцией своего клиента. Реакции не было никакой. «Ну и жук, – подумал Гордеев. – Ему бы в шпионы».

– Вообще-то неудивительно, – сказал вдруг Великанов.

– Что именно?

– Что доверяют больше проходимцам, чем государству.

– Почему же?

– Психологическая наука считает, что первое впечатление о человеке на тридцать восемь процентов зависит от тона голоса. А как у нас государство с людьми разговаривает? – Вопрос был, конечно, риторический.

– На сколько процентов? – заинтересовался Гордеев.

– На тридцать восемь.

– Ага. А остальное?

– На пятьдесят пять процентов – от визуальных ощущений. И только семь процентов – от того, что говорит твой новый собеседник. Словом, выводы, о которых говорят психологи, полностью соответствуют первой части пословицы – встречают по одежке...

– Что в совершенстве и используется мошенниками, – резюмировал Гордеев.

Свидание было окончено. Гордеев сказал, что придет завтра в то же время.

– Постарайся, чтобы у тебя в это время никто не болел, – пошутил он.

– Не обещаю, – вполне серьезно ответил Великанов.

Они попрощались, и адвокат ушел.

5

Через несколько минут в комнате появился Ковалев. Внимательно посмотрел на зэка:

– Есть хотите?

Великанов кивнул. В самом деле, зачем скрывать?

– Пошли.

Они вернулись в кабинет опера, где уже ждал обед, явно не зэковский – наваристый борщ, гора котлет из баранины, салат из капусты с помидорами, минеральная вода. У Великанова второй раз за день закружилась голова. Садясь за стол, он спросил:

– Гражданин майор, может, объясните, что за запах стоит? Прямо как у нас в Химках.

Действительно, гарью несло все более ощутимо.

– Пожар на целлюлозно-бумажном комбинате, – после недолгого раздумья сказал Ковалев. – Только что звонил, выяснял. Так что не мечтайте, это не зона горит, – ухмыльнулся кум. – А Химки, кстати, смешное слово. Это, вообще, где?

– Вы в Москве были когда-нибудь?

– Обижаете, начальник.

– Кто здесь начальник? – горько улыбнулся Великанов.

– Ну и все же?

– Химки – это почти Москва, сразу за Кольцевой автодорогой – по обе стороны Ленинградского шоссе. Если вам нужен экскурс в историю, то в пятнадцатом – семнадцатом веках это была просто большая торговая дорога. В начале восемнадцатого века был проложен Санкт-Петербургский тракт, который соединил Москву с новой столицей. Вдоль тракта возникали новые деревни, развивались ремесла по обслуживанию путешествующих, строились почтовые станции. В первой половине девятнадцатого века закончилось строительство Санкт-Петербургского шоссе. По этому пути еще Радищев ездил.

– Это какой-то знаменитый спортсмен? – улыбнулся Ковалев. – Шучу-шучу. Так город старый?

– Нет, до войны появился...

– Маленький?

– Не сказал бы. Там куча районов – Планерная, Подрезково, Ново-Подрезково, городок Сходня, Бутаково.

– А вы же москвич, Великанов, так что же вас в провинцию поперло?

– Доктор везде доктор.

— Ну-ну, – сказал Ковалев. – Чужая душа – потемки, это мы понимаем.

– Сомневаюсь, – сказал Великанов.

– В чем?

– Что вы понимаете.

– Слушайте, Сергей Сергеич, вы умудряетесь даже за едой хамить. Это же, наверно, не способствует пищеварению. Помалкивайте и на котлеты налегайте.

Великанов последовал совету относительно котлет, но все же не промолчал:

– Тут вы ошибаетесь. Хорошая застольная беседа как раз стимулирует пищеварение.

– Вот как? – удивился Ковалев. – А как же: когда я ем я глух и нем?

– Ерунда. Предрассудок. Когда в меру и доброжелательно.

– Вот, – с удовлетворением подчеркнул опер, – не зря я все-таки с вами общаюсь. Хотите вы или не хотите, а информацию я от вас получаю.

Великанов улыбнулся. Пожалуй, Ковалев ему сейчас даже немного нравился. Или это следствие вкусного, сытного обеда, переизбытка впечатлений и общей расслабленности? Пожалуй, что и так. Но ведь невозможно все время быть на стреме! Десяти лет так не прожить...

И как медик, и как зэк, Великанов знал, что содержание в тюрьме или на зоне – это постоянный стресс. Гнетущая обстановка может подтолкнуть неискушенного человека на поступки, о которых потом придется пожалеть. Поэтому всегда следует быть крайне предусмотрительным. Он часто вспоминал расхожую фразу из американских фильмов, когда полицейский говорит задержанному: «Все сказанное вами может быть использовано против вас».

Не стоило, конечно, утверждать, что исключительно все сотрудники, с коими приходилось общаться арестованному, а потом зэку Великанову были непорядочны, – наверное, процент мерзавцев среди работников СИЗО и колоний такой же среднестатистический, как и в любой другой отрасли. Однако всегда лучше действовать исходя из самого худшего варианта. Так, медики при случайных связях рекомендуют предохраняться; арестованному же надо проявлять здоровую настороженность. Великанов рассуждал так: порядочный следователь (надзиратель, опер и так далее) поймет состояние арестованного и не изменит к нему отношения. А на мнение непорядочного человека нет смысла обращать внимание вообще. К сожалению, правила игры и поведения он понял далеко не сразу. С адвокатом вот ему не слишком повезло. Рудольф Сладкий был глубоко пожилой человек, относившийся к происходящему слишком философски, и он не догадался (или не захотел?) предостеречь Великанова – ни в коем случае нельзя поддаваться на провокационное предложение доказать свою невиновность. А химкинский следователь Ротань, судя по всему, именно так и поступил. Любой человек и так считается невиновным до обвинительного решения суда, оправдываться он не обязан. И если у правоохранительных органов имеются подозрения, то им их и обосновывать, черт побери! Но теперь было поздно – приговор давно вынесен, и, значит, подозрения обоснованные, в общем...