Текст книги "Крайняя необходимость"

16

И на следующий день следователя Ротаня Гордееву застать не удалось. Что же, ничего удивительного: он и сам был следователем и знал, какая это аритмичная работа – можно месяцами сидеть в кабинете, а потом вдруг начать носиться по тюрьмам и свидетелям...

Зато фельдшера Архипова, с которым работал Великанов, Гордеев вызвонил дома, и они договорились, что адвокат подъедет, когда фельдшер пойдет выгуливать собаку. Голос у Архипова был твердый и приветливый. Правда, когда Гордеев сказал, что хочет поговорить с ним о Великанове, в трубке воцарилось молчание.

— Александр, вы меня слышите? – забеспокоился адвокат.

– Да, – бесцветным голосом сказал Архипов.

– Наш уговор в силе?

– Да.

– Так я скоро подъеду?

– Да.

– Хорошо, до встречи.

Правда, Гордеев почему-то не был уверен, что все хорошо.

Через сорок минут Гордеев подъехал по адресу, который Архипов ему надиктовал. Во дворе он его, однако, не нашел, хорошо хоть, дверь в подъезд была открыта.

Гордеева снабдили адресом еще в «Скорой». Он быстро нашел нужную квартиру на втором этаже двенадцатиэтажной башни и позвонил.

– Кто там? – спросил из-за двери напряженный мужской голос.

– Моя фамилия Гордеев, мы с вами договорились о встрече.

– Щас, щас...

Дверь открылась. На Гордеева уставилась круглая физиономия. Парню было лет двадцать пять, не больше.

– Здравствуйте, Александр. Можно войти? – спросил Юрий Петрович.

Архипов отступил в сторону. В квартире был высокий порог, и Гордееву пришлось невольно смотреть под ноги, при этом ему показалось, что одну руку Архипов держит за спиной.

– Разуваться не нужно, проходите в комнату...

Квартира была однокомнатной. В комнате лежал большой ковер, и, прежде чем Гордеев решил, ступать ли на него туфлями или постараться обойти по стеночке, чтобы приблизиться к дивану или креслу, в лицо ему уже смотрел пистолет. Гордеев не размышлял ни секунды. Он «нырнул», как говорят боксеры, и «подцепил» Архипова на «крюк» с правой. Удар получился – Архипов потерял сознание, прежде чем упал, но, падая, он рефлекторно нажал на спуск, и струя обжигающей боли ударила Гордеева в лицо. Гордеев успел зачем-то заметить, что в комнате работает телевизор.

17

Турецкий сидел в кабинете Меркулова и мысленно рассуждал о бренности бытия. В самом деле, о чем еще можно было думать, сидя на стуле, на котором обычно располагался человек, которого совсем недавно кромсал скальпель хирурга?!

Все преходяще, но Генпрокуратура вечна.

Зазвонил телефон.

– Слушаю, – сказал Турецкий важным голосом. Он, конечно, ни на минуту не представлял себя заместителем генерального прокурора, но почему-то, разговаривая по этому телефону, невольно менял интонацию. Тут нужна была привычка, чтобы оставаться самим собой, а у Турецкого ее не было.

– Саня, смотри, что я прочитал. – Это звонил Грязнов, и Александр Борисович сразу же расслабился. – «Британский медицинский журнал» назвал сто семьдесят четыре надуманные болезни.

– У тебя что теперь, какой-то медицинский крен?

– Подожди, не перебивай. «Среди них: проблемы пожилого возраста, целлюлит, облысение, болезни, связанные со сменой часового пояса, веснушки, седина, похмелье. Абсолютно резонно пропагандируя необходимость профилактики болезней, их предотвращения и недопущения развития, фармацевты все же иногда перегибают палку и говорят о проблемах, которые, может быть, и являются проблемами, но не являются болезнями. Дошло до того, что на рынок лекарственных средств выпущен препарат для застенчивых людей...»

– Да брось, – недовольно сказал Турецкий. – Процентов девяносто из всего этого форменное надувательство, просто развод на бабки! И...

Грязнов остановил его:

– Подожди, еще не все: «...еще один прибыльный рынок – препараты от облысения. Рекламные кампании не только апеллируют к косметическим (эстетическим) аспектам этой проблемы, но и говорят о скрытых заболеваниях, стоящих за ней. Зачастую естественный процесс появления седины также стараются представить как патологию. Естественная реакция пищеварительной системы на стресс выдается за „синдром раздраженного кишечника“. Другой класс лекарств призван сделать из людей суперменов: изобретаются средства, способные бороться с сонливостью на работе, трудностями концентрации, забывчивостью». Как тебе это, Александр Борисович? Сонливость на работе, а?

– Никак.

– Эх, – сказал Грязнов, – надо срочно наводить в медицине порядок.

– А ты освободи своего Великанова, – посоветовал Турецкий. – Он всех кого надо просто постреляет – этих проклятых убийц в белых халатах.

– Иди ты, умник, – обиделся Грязнов, – лучше почту свою проверь, – и положил трубку.

Действительно, подумал Турецкий, сидя в меркуловском кабинете, он совершенно позабыл свои обычные привычки и ритуалы – в том числе трижды в день проверять электронный почтовый ящик, письмо в котором действительно было.

«Своим секретом готова поделиться американка Диксин Хардести, которая курила шесть лет, но вот бросила и разработала собственную методику, благодаря которой от пагубной привычки избавились многие ее соотечественники:

«Вы должны быть готовы к неизбежным неприятным ощущениям, которые могут длиться от сорока восьми до семидесяти двух часов с момента, когда вы отказались от курения. Это может быть слабый озноб или жар, возможен кашель. Все это происходит потому, что организм возвращается к норме и, значит, отказ от курения проходит успешно. Не бойтесь неприятных ощущений, их просто нужно пережить. Но помните, что вам будет очень, очень, очень тяжело!»

– «Вы должны быть готовы к неизбежным...» Вот гад, – с чувством сказал Турецкий, закрывая почтовый ящик. – Опять купил.

Он подумал немного и сам позвонил Грязнову.

– Ну чего? – недовольно отозвался тот, видно предполагая, что Турецкий позвонил еще немного поругаться.

– Слава, помнишь, я просил тебя помочь с этой историей насчет компании сотовой связи, которая Юрке Гордееву насолила...

– «Вест-Телеком».

– Вот-вот.

– Ты узнал что-нибудь?

– Работаем, – недовольно сказал Грязнов. – Новости будут – узнаешь первый.

18

«Разговоры о сотовой связи – нынче непременная составляющая светской беседы наряду с обсуждением футбола, погоды, дел друзей и домочадцев. Ругать МТС, „Би-Лайн“ или „Телеком“ за то, что связь прерывается, до дачи не дозвониться, а GPRS-интернет работает слишком медленно, стало едва ли не правилом хорошего тона. В структурах, занимающихся контролем качества мобильной связи, считают, что за последнее время оно улучшилось. Однако претензий к операторам у абонентов по-прежнему множество. По мнению некоторых экспертов, компании связи сейчас больше заботятся о привлечении абонентов и маркетинге, чем об улучшении работы сетей...»

В комнате, видимо, работал телевизор. По крайней мере, кто-то бубнил не переставая.

Сотовая связь... мобильный телефон... почему-то его это интересовало, но мысли путались. Очень неприятно просыпаться, приходить в себя и обнаруживать над головой незнакомый рисунок обоев. И еще люстра какая-то дурацкая.

«А ведь я жив, между прочим», – подумал Гордеев. Адвокат окончательно пришел в себя и глянул на часы. Прошло восемь-девять минут с того момента, как он вошел в квартиру Архипова.

Гордеев поднялся с пола. В глазах сильно щипало, но он все видел. Экс-фельдшер валялся рядом. Гордеев кое-как добрел до ванной и подставил голову под струю холодной воды. Помогло. Через минуту-другую он был уже более-менее в порядке и вернулся в комнату.

Архипов по-прежнему лежал без движения.

«Ну не убил же я его, в конце концов, – подумал Гордеев. – А вот он меня, кажется, мог. Где же эта штуковина?»

Рядом с Архиповым валялся пистолет, то есть не совсем пистолет, а скорее нечто напоминающее пистолет – рукоятка со спусковым крючком. Ствол был как бы обрублен. Аэрозольный пистолет, понял адвокат, для самозащиты. Но таких он прежде не видел.

Гордеев выключил телевизор и с опаской взял пистолет в руку, взвесил на ладони: легкий и странный. На рукоятке было написано: «Па-3».

– Это вообще что, собственно говоря? – последнюю фразу он сказал вслух. Язык немного заплетался.

Владелец оружия тем временем тоже очнулся от нокаута. Гордеев повернулся к нему, доброжелательно улыбаясь.

– Не подходите ко мне! – заорал Архипов.

Кажется, Малышкин насчет него был прав, подумал Гордеев. Рехнулся фельдшер. Надо же, какие у нас тут шизоиды живут. А я и не знал, думал, тихий, мирный городок. Впрочем, я и о Великанове ничего не знал.

Гордеев решил взять грубовато-дружеский тон:

– Что на тебя нашло? Ты зачем стрелял, дубина?

– Я решил... я думал... Вы мне голову морочите. Не знаю, что я думал. Не помню. При чем тут Великанов? Великанов сидит давно... А вы вообще кто?

– Я же сказал: адвокат. Представляю интересы Сергея Великанова. – Тут, конечно, Гордеев немного покривил душой – Великанов о его существовании еще и не подозревал.

– Но ведь он в тюрьме! Его же посадили!

– Он в колонии, – поправил педантичный Гордеев. – Но я собираюсь его оттуда вытащить.

– Вы правда адвокат?

Гордеев показал удостоверение члена Московской адвокатской коллегии.

– Вот как, значит, – вздохнул Архипов. – Жаль, что я не поверил. Надо было сразу у вас попросить документы – не было бы этих неприятностей. – Он осторожно потрогал скулу и глаз.

– Это точно, – подтвердил Гордеев. Он тоже чувствовал себя неблестяще.

Возникла неловкая пауза. Вроде бы они познакомились, пусть таким диким образом, но о чем и, главное, как говорить дальше, никто решить не мог.

Гордеев взял в руки пистолет.

– Значит, для самозащиты? – повторил он слова Архипова, рассматривая «игрушку».

– А то непонятно...

Левый глаз у Архипова стремительно затекал и превращался в щелочку.

– Лед нужно приложить, пока не поздно, – доброжелательно заметил Гордеев.

– Сам знаю, – проворчал фельдшер, кое-как поднялся на ноги и побрел к холодильнику.

– Найдется там попить чего холодного? – крикнул вслед Гордеев.

Через несколько минут Архипов вернулся с пакетом льда, которым прикрыл опухшую часть лица. Гордееву он протянул банку пива.

– В Химках все медики неравнодушны к этому благородному напитку? – хмыкнул Гордеев. – Мне вот и Малышкин предлагал.

– А меня, между прочим, Владимир Анатольевич и научил, – сказал Архипов. – После больших физических нагрузок это только полезно – выпить бутылочку, но желательно не больше. А вы с ним тоже познакомились?

– Познакомились. И он, представь, в меня не стрелял.

– И что он обо мне говорил?

– Говорил: очень жаль, что такой замечательный фельдшер ушел из «Скорой» и занимается черт знает чем. – Ничего подобного, конечно, Малышкин не говорил, но лишним это быть не могло.

– Почему это – черт знает чем?! – обиделся Архипов.

– Вместо того чтобы людей спасать, щенков каких-то разводишь, – пояснил Гордеев.

– Щенков? – Здоровый глаз Архипова смотрел на адвоката с недоумением. – Это я, когда уходил, так сказал. У меня и собаки-то нет.

– Я заметил. Зато у тебя есть пистолет.

Архипов шпильки не заметил.

– Ну не мог я там больше оставаться! И потом, я тоже людям помогаю! – с вызовом добавил он. – По-своему.

– Каким образом?

– Помогаю им защищаться!

– От кого же?

– От всяких мерзавцев.

– А как ты их определяешь? Сначала стреляешь в каждого, кто с тобой заговорит, а потом требуешь, чтобы он доказал, что порядочный человек?

– Идите к черту, – проворчал Архипов, с опаской протянул Гордееву руку и забрал у него пистолет.

– Зачем это тебе? – спросил Гордеев.

– Затем, чтобы со мной не случилось такой же лажи, как с Великановым.

– А эта игрушка тебе, значит, поможет? Заметь, если бы я оказался злоумышленником, для тебя все могло закончиться очень скверно.

– Что вы понимаете?! Это теперь мой бизнес! – с вызовом сказал Архипов, хотя выглядел довольно жалко. – Я на этом деньги зарабатываю.

– То есть как это?

– Я теперь официальный дилер фирмы в нашем городе!

– Поздравляю. Какой фирмы?

– Фирмы-производителя «Па-3». Фирма московская, не наша.

– Ясно. И осчастливила фраеров вроде тебя, – насмешливо сказал Гордеев.

– Да этот пистолет намного эффективнее аэрозольных баллончиков со слезоточивым газом и всяких там электрошокеров!

– Я почувствовал, – заверил Гордеев. Надо бы как-то парня успокоить, подумал он. – А что там внутри?

– Емкость, заполненная раствором олеорезина капсикума...

– Чего?

– Красного перца. Он содержится в веществе, вызывающем резкий болевой шок.

– Впечатляет. Мне Малышкин говорил, что Великанов как-то посоветовал тебе носить с собой баночку с красным перцем.

– Было такое, – подтвердил Архипов. – После того как мне нос сломали. Но «Па-3», конечно, гораздо удобнее. Если нападающий даже успеет прикрыть свои глаза, нос и рот, что маловероятно, то и это никак не защитит его от поражения. Вырубает на десять – двадцать минут.

– Ну конечно, – ухмыльнулся Гордеев.

– Так и есть, гарантирую, у меня был опыт!

– На ком же это, интересно, ты тренировался, на кошках?

– Не скажу. Но остаточных симптомов после этого не наблюдается. Это я вам как медик говорю.

– А, например, разъяренную собаку остановит?

– Запросто остановит. И главное, что он предельно прост в применении и абсолютно бесшумен.

– Хватит рекламы, ладно? Покупать я его не собираюсь – сразу тебе говорю.

– И напрасно, – надулся Архипов. – Цена божеская, всего семьсот пятьдесят рублей. Самое главное, что аэрозольный пистолет не требует регистрации органами внутренних дел.

– Ну да? – засомневался Гордеев.

– На основании статьи тринадцатой Закона РФ «Об оружии».

– На сколько его хватает?

– На десять – пятнадцать «выстрелов». И для владельца абсолютно безопасен! Аэрозоль мало испаряется и при направленном выстреле остается только на коже нападающего, не воздействуя на обороняющегося. Даже в случае самого опасного развития событий – захвата вас рукой сзади – можно применить «Па-3» без ущерба для себя, что невозможно ни с одним другим видом оборонительного оружия. Это касается и использования его в любом замкнутом пространстве: лифте, автомобиле, подземном переходе и так далее.

– Убить им можно? Если только не колотить рукояткой по голове?

– Абсолютно невозможно: избыток действующего вещества просто стечет с вашего тела.

– Спасибо, успокоил.

– Могу также предложить кобуру. Для вас сделаю скидку, всего девяносто рублей.

– Слушай, заткнись, а? – попросил Гордеев. – Не стану я его покупать, сказал уже.

Архипов немного обиделся. Сказал через силу:

– Так что вам надо?

– Я насчет Великанова пришел, помнишь хоть еще?

– Помню. Только я вам все уже сказал.

– Что ты мне сказал? – удивился Гордеев. – Я же еще ничего не спрашивал.

– Насчет перца. Насчет пистолета. И вообще.

– Насчет пистолета? – осторожно спросил Гордеев. – Насчет его пистолета?

– Ага.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, – после паузы ответил бывший фельдшер, а ныне коммивояжер, – я думаю, Сергей Сергеевич Великанов приобрел себе пистолет Макарова, рассчитывая отпугнуть уродов. Он же не киллер, в самом деле. Кто же знал, как все обернется...

– Я тебя правильно понял, Александр? Пистолет Макарова?

– Предельно.

– Ты видел у него этот пистолет до убийства?

Архипов молчал.

– Ты видел у него этот пистолет до убийства? Или не видел? Ты можешь ответить?

– Ну не помню я!

– Не помнишь, видел или не видел? Это что, пачка сигарет?! Такие вещи не забываются! Мы же не на войне. Видел или не видел?

– Не видел, – зло сказал Архипов. – Давайте закончим на этом, а?

– Я тебе сейчас скажу по секрету кое-что, – интимно поделился Гордеев. – Это замечательная вещь, которой ты торгуешь... Тебя ведь за нее можно привлечь. И посадить.

– Нельзя! – возмутился Архипов. – Я же сказал, все законно!

– Это как посмотреть, – тонко улыбнулся адвокат. – Если, например, обнаружится, что ты продавал эти свои «Па-2»...

– Три, – жалобно сказал Архипов.

– Ну три, без разницы. Так вот, окажется, что ты продавал эту штуковину несовершеннолетним, то придется тебе, мой друг, очень несладко.

– Как это окажется? – изумился Архипов.

– Ну вот окажется, и все! – Гордеев, конечно, играл наобум, но надеялся на свой опыт. По его представлениям, основными покупателями у Архипова должны быть подростки и женщины.

– А... а... а как вы это докажете? – Глаза у парня бегали.

Гордеев насмешливо молчал. Он уже понял, что попал в точку.

– Слушайте! – возмутился Архипов. – Вы же адвокат! Вы же защищать людей должны! А мне угрожаете!

Юрий Петрович покивал.

– Знаешь, как в кино обычно отвечают на такие слова? «Я не угрожаю, я предупреждаю». Так вот, я не предупреждаю, ты прав – я действительно угрожаю. – В голосе Гордеева послышался металл. – И самое главное – я знаю, о чем говорю! Тебя можно так взять в оборот, что... – Гордеев выразительно сжал кулак.

– Ну чего вы от меня хотите, я не понимаю!

– Я бы, пожалуй, попил чайку. У тебя есть чай?

– Есть, – вздохнул Архипов.

– Тогда давай лучше пойдем на кухню, попьем чайку и поговорим о Великанове. Ты много с ним работал? – Гордеев подтолкнул хозяина квартиры в нужном направлении.

– Пожалуй, года полтора вместе проездили...

– Ну вот видишь! Значит, тебе есть что о нем рассказать. Какой он был человек и вообще все, что вспомнишь. Ну а заодно и о тех людях, которые ездили вместе с вами, верно? Вот у меня фамилии записаны: врач Ступин Михаил Иванович, фельдшер Марья Яковлевна и Татьяна, знаешь ведь их тоже, верно? Водители Коля и Прохорыч, так? Доктор Циммерман опять-таки...

Архипов сумрачно кивнул.

Часть вторая

1

– Самоубийца, – будничным голосом сообщила диспетчер Леночка, всеобщая любимица. И передала фельдшеру дополнительную информацию.

– Самоубийца, – повторила Татьяна вслед за диспетчером, – молодой парень на крыше, Лавочкина, четырнадцать. Принято, бригада шесть. Выезжаем.

– Не могли подождать минутку. – Прохорыч, ворча, забросил на торпеду любимый карманный тетрис, знакомый, наверное, всем работникам «скорой». – Я, может, на рекорд шел... Ну ладно, не последний раз. Жуй-глотай, Сергей Сергеич, живее. Там на Лавочкина такие колдобины, руку вместе с бутербродом откусишь...

Сергей Великанов, врач «Скорой помощи», споро расправился с бутербродом и вытряс в рот последние капли кефира из пакета.

– Спасателей, интересно, вызвали? – Особой веры в его голосе не было, и все это сразу поняли. Великанов, несмотря на относительную молодость, пользовался большим авторитетом, и в бригаде ему смотрели в рот.

– Хотя бы пожарных, – вздохнула фельдшерица Татьяна, – не полезем же мы к нему на крышу?

По разбитому, как и обещал Прохорыч, вдрызг асфальту с глубокими рытвинами, кое-где засыпанными битым кирпичом и щебенкой, подъехали к четырехэтажному жилому дому с облупившимися стенами. Забравшись правыми колесами на тротуар, там уже стоял милицейский «уазик», два патрульных, придерживая фуражки, глазели вверх. Немногочисленная толпа любопытных стояла чуть поодаль.

Парень лежал на покрытом шифером скате крыши, уцепившись одной рукой за опору телевизионной антенны. Белые кроссовки и края голубых джинсов висели над землей на высоте добрых пятнадцати метров. По краю крыши не было никакого ограждения, помешавшего бы парню скатиться, а внизу – ни кустов, ни хотя бы кучи песка, что смягчили бы удар, только все тот же раздолбанный, горбатый асфальт.

– Когда пожарники будут? – спросил Сергей у ментов.

– А?

– Пожарники, говорю, где?

– А смысл? – пожал плечами один. – Увидит, что лезут или покрывало разворачивают, и отпустит руку.

– Местный придурок, – добавил второй, – в армию, говорят, не хочет. Да мало ли у нас народу с верхотуры сигает...

Сергей посмотрел на представителей власти более пристально. Вид у обоих был донельзя расслабленный. Вообразить, что они реально станут что-то предпринимать, кроме покрикивания в мегафон, было невозможно. Ну что же делать...

– Я попробую с ним поговорить, а вы вызовите все-таки пожарных. – Сергей пошел в подъезд, поднялся на последний этаж. Старался не шуметь: кто знает, что за тараканы в голове у парня, – может, окажется форменный псих, жаждущий исключительно тотального одиночества и бегущий от людской суеты.

К чердачному люку была приставлена лестница. На чердаке пахло мышами. Спотыкаясь о трубы и горы мусора, Сергей добрался до выхода на крышу. Антенна, за основание которой уцепился парень, была метрах в двух, рукой не достать, значит, нужно было вылезать – а если парень отпустит руку?..

– Не подходите – я прыгну, – сдавленно крикнул самоубийца, подтверждая опасения Сергея.

– Ты правда так не хочешь в армию?

Парень ничего не ответил.

– А ты знаешь, что после попытки самоубийства тебя обязательно ждет психиатрическое обследование? А по его результатам вполне могут дать белый билет. Ты уже своего добился, совсем необязательно погибать... – Сергей продолжал говорить, расписывал чудные условия психиатрического стационара, врал, конечно, сочинял на ходу, а сам подбирался все ближе.

Парень, отвернувшись, бубнил что-то об отказе в альтернативной службе, о том, что его записали в подводники... Пожалуй, он уже не хотел умирать, в голосе отчаяние понемногу сменялось возмущением, обидой, апатией...

– Ну давай руку. – Сергей, высунувшись по пояс, протянул парню свою.

И самоубийца потянулся к нему свободной ладонью, поджал колено, оперся на него, ослабил пальцы, державшие антенну. Но колено соскользнуло, и парень, хватая руками воздух, начал съезжать вниз. Сергей рванул за ним, в последний момент схватил за края рукавов куртки, и сам уже, не имея опоры и увлекаемый тяжестью другого тела, пополз по скату. Самоубийца повис на краю, сдавленно охнули зрители. Нужно было отпустить руки. Или погибнуть вдвоем. Сергей не отпустил. И, уже глядя на далекий асфальт внизу, вдруг почувствовал мертвую хватку у себя на лодыжках. Его поймал за ноги в последний момент подоспевший мент. Раскачались все-таки люди в погонах. Он и втащил на чердак вначале Сергея, а потом с его помощью несчастного самоубийцу. Все долго сидели рядом, молча, тяжело дыша, тупо глядя друг на друга. Кто кого спас, уже было не важно.

«Совсем не как в голливудском кино», – подумал Сергей.

– Как же вы не побоялись? – удивлялась по дороге обратно на станцию «Скорой помощи» Татьяна. – Высотища же. Я, например, с балкона вниз и то смотреть боюсь, так и кажется, что упаду, и через всякие подвесные мостики ужас как не люблю ходить, особенно над текучей водой...

– А я высоту люблю, – усмехался Сергей, хотя руки предательски дрожали и противная слабость в коленках никак не проходила. – Я в детстве хотел быть летчиком. Кажется.

– А чего ж не стали? – справился Прохорыч.

– В девять лет передумал.

– Рано у вас детство-то кончилось.

– Нормально.

Сергей вырос в семье потомственных врачей. По отцовской линии все мужчины вплоть до шестого колена, а может и глубже, были так или иначе связаны с медициной: фельдшеры, аптекари, провизоры, доктора, отец – хирург. Мама была педиатром, бабушка медсестрой, а прабабушка, говорят, повивальной бабкой. Сергей с пеленок знал, что врач – очень нужная и почетная профессия, и ничего не имел против. Только сам он считал, что все время ходить в белом халате и смотреть на больных людей – очень скучно, и без устали вертелся на карусели, ходил по забору, висел на турнике вниз головой – тренировал вестибулярный аппарат, чтобы стать военным летчиком, как любимый дед Кузьма, мамин папа, сбивший в войну двенадцать фашистских самолетов и получивший за это целых восемь орденов.

Дел Кузьма жил в деревне в Курской области, и родители отправляли Сергея туда на все лето. Летчиком-истребителем дед был во время войны, но после ранения на боевых самолетах ему летать запретили и из армии списали. Он вернулся в родной колхоз и с тех пор летал на шумных, неповоротливых кукурузниках – опрыскивал поля, перевозил всякие нужные грузы и часто повторял, что если ему и на кукурузниках по возрасту летать запретят, то он сделает себе крылья хоть из бумаги, но летать будет обязательно, потому что человек, однажды влюбившийся в небо, уже никогда не сможет без него жить.

Сережа целыми днями пропадал у деда в пропахшем маслом и керосином ангаре, копался в железках, рисовал прямо на деревянной стене чертежи новых самолеторакет, которые унесут человека на Марс и в другие галактики, которые смогут прямо с неба нырять под воду или в жерла вулканов, а если понадобится – то пролетят хоть сквозь солнце. А дед, ковыряясь в двигателе или каком-нибудь насосе (самолеты в колхозе были очень старые и все время требовали ремонта), неспешно рассказывал о своих боевых вылетах, о том, как дрались в небе с фрицами, как его подбили и как он дотянул горящий самолет до родного аэродрома. Эти истории Сережа готов был слушать бесконечно, хотя и знал их наизусть. Но когда шел дождь, дед почему-то ни за что не хотел говорить о себе и войне, – может быть, его раны начинали болеть, может, с дождем приходили к нему какие-то нехорошие воспоминания. И тогда он рассказывал Сереже о челюскинцах, о Чкалове, о стратонавтах, о том, как самолеты и вертолеты помогают строить города и буровые вышки в глухой тайге, как тушат пожары...

И конечно же Сергей мечтал стать летчиком. Дед улетал опрыскивать поля, а мальчик лежал на выгоревшей под солнцем траве, вдыхал пьянящий аромат луговых цветов и смотрел в небо на юрких стрижей и мечтал, что вот и он, когда вырастет, будет носиться точно так же под облаками, взмывать, кувыркаться, нырять вниз, а железные крылья будут легко подчиняться его умелым рукам... Нет, даже не рукам, они будут подвластны каждой его мысли – к тому времени обязательно изобретут самолеты с телепатическим управлением. А если не изобретут, то он сам изобретет, и тогда летать сможет всякий и каждый, кто пожелает, даже ребенок.

Сергей часто просил деда взять его с собой в полет, но дед отвечал, что он еще маленький. И только когда Сергею исполнилось семь, на семейном совете (мама, отец и дед) было решено: поскольку Сергей идет в первый класс, значит, он уже достаточно взрослый и вполне самостоятельный молодой человек.

Он не спал всю ночь, в голове крутились картинки одна другой замечательней: как он сидит в кабине, как уносится из-под ног земля, как уменьшаются дома и деревья, становясь словно игрушечными... А на деле оказалось еще прекрасней! Все было как в сказке: он, как маленький принц, увидел свою планету, увидел, какая она сказочно красивая, увидел изнутри небо, увидел облака, до которых можно было дотянуться руками, обогнал птиц и заглянул за горизонт!

Этот незабываемый восторг, пьянящее чувство власти над высотой остались с ним на всю жизнь. Но в девять лет он твердо решил, что станет врачом. Хотя с авиации на медицину Сергей переключился не сразу. Ровно три дня он страстно мечтал стать капитаном дальнего плавания.

Летом 1983 года Сергей с родителями отправился в круиз по Волге. Конечно, и в деревне у дедушки была речка Уколка с темными заводями, омутами, где, говорят, водились самые настоящие русалки, с жирными карасями в камышах и отвесным левым берегом, с которого так здорово было скатываться прямо в воду. Но Волга потрясла Сергея: она была такая огромная, такая могучая, такая необъятная! А четырехпалубный «Александр Суворов» так смело и легко рассекал темную воду, что Сережа забыл о самолетах, ракетах, птицах и облаках. Он выходил с отцовским биноклем на верхнюю палубу, смотрел на левый берег, терявшийся в зыбкой дымке, на правый – вообще невидимый, вперед – на бесконечную гладь с барашками волн – и представлял, что это он на мостике, и его приказам подчиняются огромные турбины, и он легко сможет провести свой корабль и по желтым водам Амазонки, и по синей глади океана, и обогнуть землю вокруг, и дойти до Северного полюса...

Они плыли третьи сутки. Вечером в каюте стало душно. У матери разыгралась мигрень, и она уснула. Отец читал медицинский журнал. Сергею не спалось, и он спросил у отца, можно ли ему пойти погулять по верхней палубе.

– Пожалуй, можно, – не сразу ответил отец, с трудом оторвавшись от чтения, – только недолго.

Сергей схватил бинокль и помчался по трапу наверх. В кинозале играла музыка и громко смеялись. Огни корабля мешали рассмотреть, что происходит вокруг. Далеко впереди на фоне темного неба замаячила еще более темная громада моста, кое-где красиво подсвеченного желтыми и красными фонарями. За обедом отец говорил, что Волга в этом месте шириной более двух километров, и Сергей не мог даже вообразить, как можно построить такой длинный мост, если на Уколке, у которой ширина метров пятьдесят в самом широком месте, – и то мост каждую весну смывало ледоходом, а потом его строили и строили до самой середины лета...

Чудо инженерной техники тем временем приближалось. Сергей увидел, как движется по нему тяжелый железнодорожный состав. Он уже мог во всех подробностях разглядеть в бинокль платформы, груженные дровами, вагоны с углем и светлые цистерны. А спустя минуту огромный теплоход на полной скорости врезался в пролет моста.

Плотной воздушной волной Сергея отбросило к трапу, он даже не мог вспомнить потом, как скатился вниз, где потерял бинокль, как не бросился от страха в воду. Ужасной силы ударом как бритвой срезало рубку и верхнюю палубу из дерева, стекла, алюминия и пластика, покорежило, изуродовало и смело в реку находившихся там людей. А сверху, из опрокинувшихся вагонов, на теплоход посыпались бревна, уголь, зерно. Вокруг так гремело и скрежетало, что закладывало уши. В репродукторах продолжала звучать музыка, и находившиеся внизу еще ничего не знали о катастрофе, не все, наверное, даже почувствовали удар. Сергей бросился в свою каюту. Он не мог выдавить из себя ни единого слова, но на его лице был написан такой ужас, что отец тут же отложил журнал, а мать проснулась и бросилась к нему с расспросами.

– Там... – только и смог выговорить он, – там... там все умерли...

Отец открыл иллюминатор, и в каюту ворвался шум и крики.

– Оставайся здесь, – попросила мать, а сама уже доставала с багажной полки отцовский чемоданчик с лекарствами, который он всегда брал с собой в любые поездки.

– Не останусь, – заупрямился Сергей.

– Тогда будешь помогать, – сказал отец.

Теплоход прошел по инерции несколько сот метров и остановился. Мост был чуть позади, и еще за теплоходом тянулся страшный след из тел, обломков, крови и мусора. В темноте трудно было разобрать отдельные детали, но казалось, что вся Волга за теплоходом стонет и вздрагивает в предсмертных судорогах. До пассажиров на нижних палубах уже дошла весть о столкновении. Всюду метались люди, истошно кричали, кто-то искал родственников и знакомых, кто-то истерически радовался, что уцелел.

– Представляете, мне просто приспичило! Я же не знал, я не хотел! – орал какой-то расхристанный дядька с безумными глазами. – Я просто спустился в туалет, а там! Я – в туалет, понимаете?!