Текст книги "Великая Орда: друзья, враги и наследники"

Но все делалось постепенно, по намеченному плану, с предварительной тщательной подготовкой – с начала 1580-х гг. на военном театре Ливонской войны, на границах огромного, захваченного у Московии плацдарма католики, добившись определенных успехов, придерживались перемирия. Обе стороны восстанавливали силы, и, видимо, в данное время не были заинтересованы в продолжении боевых действий. Как увидим далее, католики и западники в целом войну против Московской Орды – как тайную, так и явную – продолжат примерно по тому же сценарию, который был уже «обкатан» ими во время первого этапа Смуты, в 1560-х гг. Но будут уже гораздо масштабней и изощренней «спецоперации» католиков-иезуитов и их подручных-западников.

Вначале католики нанесли удар по руководству своего противника – видных московских ордынцев начали уничтожать агентурным путем. Известно, что уже в XIII веке «у немцев была неплохая агентура. Кинжалы и яды сработали вторично, после гибели Ярослава Всеволодовича, и опять в нужный момент» – так высказывался Л. Н. Гумилев, описывая гибель князя Александра Невского (34, с. 568), (38, с. 297).

Повторим, что в XVI веке все происходило намного масштабнее и изощренней – методы тайной войны совершенствовались. Многие московские цари и князья «рода Рюриковичей» (мы уже знаем, что это были именно русские-ордынцы, а не «потомки скандинава-разбойника») были отравлены, «что доказала современная экспертиза царских останков. Дозы мышьяка и ртути превышали все критические нормы. Самые предельные» (2, с. 987), (67). «В Кремле начались отравления, породившие слабоумие и болезни в царской семье», впрочем, не только отравления – как ниже увидим, «иезуиты могли подстроить любое убийство, это их стиль ведения борьбы» (2, с. 987).

После волны терактов шла волна пропагандистского воздействия – причем также массированного. Разумеется, эти же теракты также использовались в пропагандистских целях – в их совершении обвиняли тех же московитов и татар, мол, «уничтожали своих конкурентов». Или просто в безумной ярости, дескать, «мочили» друг друга ни с того, ни с сего эти дикие московиты – отец сына, например. Мол, деспоты они, притом шизофреники да дебилы – какой, дескать, с них спрос. Потом и в сочиненную ими историографию все это включали, и уже отечественные западники радостно «повторили эти выдумки столько раз, что все в это поверили» – так выразился Л. Н. Гумилев о правдоподобности многих утверждений своих «научных коллег» (34, с. 663–667).

Например, отравив князя Ярослава Всеволодовича, католики еще в XIII веке обвинили в этом не кого-нибудь, а именно мать верховного хана державы Монгол (41, с. 353). Точно так же и позже иезуиты в распускаемых их агентурой слухах результаты проводимых ими же ликвидаций и покушений объявляли делом рук своих противников-ордынцев. Как известно, «Ивана Грозного» обвиняли в том, что он, дескать, «убил своего сына и еще массу знати ни за что», в том, что царь убивал и простолюдин во множестве. Причем запросто якобы мог казнить – за то, например, что «не так посмотрел», или «стоял не с тем выражением лица» и т. п.

Бориса Годунова пропаганда иезуитов обвинила уже в «отравлении сына Ивана Грозного Федора» и еще в массе невообразимых преступлений. Еще обвинили царя Бориса в том, что он «подверг опале, сослал и отравил хана Саин-Булата» – но тот мол, «чудом выжил после отравления Борисом, хотя и ослеп». Но, забегая вперед, заметим, что известно достоверно только то, что хана Саин-Булата[114]114
  «Так называемого царя Симеона», как отзывается о нем антитатарист, антиордынец и масон Н. М. Карамзин, «фальсификатор русской истории» (67). Кстати, как и многие историки-антитатаристы, Николай Михайлович – сам из татар. Вообще-то, следует заметить, что историков-антитатаристов достаточно не только тех, которые из татар, водятся они и среди татар – в виде «булгаристов».


[Закрыть] заключили в Соловецкий монастырь, то есть, в тюрьму, и там уничтожили именно западники во главе с «Лжедмитрием», после того, как они захватили Москву. Когда ставленник иезуитов захватил власть в Московии, престарелый ордынский хан открыто и мужественно выступил против узурпаторов, не польстившись на их подачки – этим и объясняется уничтожение западниками старейшего царя-ордынца (58, с. 296).

В результате незаметного отравления у московского царя Федора, избранного на престол в 1584 году, рано развились болезни, человек постепенно угасал от неизвестного яда[115]115
  Видимо, это был яд «с отсроченным действием» – древнейшее средство тайной войны – действует не сразу, может «сработать» через несколько лет после попадания в организм, но поражает жертву наверняка. Понятно, что трудно, вернее, практически невозможно установить при этом отравителя. Рецепт этого яда не могли не знать иезуиты, шнырявшие веками по всем закоулкам мира также и в поисках именно подобных образцов экзотики.


[Закрыть]. Потом объявили историки-западники и такую версию: мол, никто его не травил, это все, дескать, выдумки его жены, сам таким и родился – «дураком и доходягой», – из-за «плохого Грозного папы». А из-за «натворенных папой ужасов опричнины» – мол, прямо дома, на глазах у маленького Феди – дескать, и вовсе вырос Федор запуганным идиотом. Именно таким, согласно утверждениям некоторых историков-западников, был царь Федор – мол, правильно описывали его враги-католики в своих публикациях.

Но не был царь Федор с рождения слабым и болезненным, и в юности не был таким, есть об этом сведения – и в начале своего правления Московией он весьма неплохо справлялся со своими обязанностями царя. Например: в 1585–1587 гг. царь Федор писал татарскому царевичу Мурату: «Будь готов с верными ногаями и козаками идти к Вильне, где встретишься со мною; и когда управимся со своим литовским недругом, тогда легко истребим и вашего (недруга): поздравим Сайдет-Гирея ханом улусов крымских» (58, с. 67). Вот еще царь Федор пишет другому татарскому царевичу, Исламу: «Я сам поведу рать свою от Смоленска к Вильне; а ты с главною силою иди в Волынию…» (там же). (Выделено мной. – Г.Е).

Или вот другой пример: «Федор сел на бранного (боевого. – Г.Е.) коня (так хотел Годунов!), чтобы войско оживить усердием» (там же, с. 91) – то есть, чтобы поднять дух бойцов личным примером в труднейшую минуту военного похода. Подобное не возбраняется и в современных армиях мира, и до сих пор является одним из древнейших элементов науки командовать.

Как видим, царь Федор умел и мог командовать войсками, притом как на уровне стратегическом, так и самом низшем – тактическом. И не чурался никоим образом военных походов этот московский царь, причем весьма неблизких. А полевые условия военных походов, тем более в XVI веке, отметим особо для сведения некоторых нежных кабинетных историков, были довольно суровы – как для простого воина, так и для высшего командира, – не место там слабаку, да и придурковатому нечего делать. Да и представим себе – был бы царь Федор таким, каким его описывают историки-западники вслед за западноевропейскими публицистами-карикатуристами, тогда как бы вид «болезненного, слабого, робкого, придурковатого» царя на горячем боевом коне «оживил войско»? Притом не сам же он на боевого коня сел, «чтобы войско оживить усердием», а по совету опытного и бывшего много старше его (как по возрасту, так и по положению) Бориса Годунова, причем обладавшего незаурядным умом и опытом, как признают и сами историки-западники. Уж царь Борис не допустил бы, как представляется, сей плачевной картины – явления «слабого, робкого и слабоумного» царя перед всем войском, да на боевом коне, который может ненароком и скинуть недостаточно решительного и слабенького седока – конь прекрасно чует, кто на него сел, робкий дебил или мужественный сообразительный воин. Каждый согласится – не «усердием оживил» бы войско Федор, будь он «робким и слабоумным», а своим жалким видом лишил бы войско остатков боевого духа. И бесспорно, отнюдь не в интересах Бориса Годунова был подобный отрицательный результат явления царя Федора усталому войску.

Занимался царь Федор, говоря по-современному, и строительством вооруженных сил, притом, с энтузиазмом: «Мы не шли на войну, но к ней готовились, везде укрепляясь, везде усиливая рать: желая как бы невидимо присутствовать в ее станах, Федор учредил общие смотры» (58, с. 73). (Выделено мной. – Г.Е.).

К тому же и дипломатической деятельностью в начальный период своего царствования в Московии царь Федор занимался довольно активно – общался как с дружественным турецким султаном (там же, с. 69), так и с суровым шведом королем Иоанном (там же, с. 90–91).

Как видим, не был царь Федор в первые несколько лет своего правления ни запуганным дебилом, ни слабым и болезненным. А напротив, занимался полнокровной царской деятельностью – хоть и промелькнуло у нас в приведенных примерах «кураторство» ордынца-царя Годунова над царем Московии Федором. Но это, как видим, вовсе не говорит о том, что царь Федор не справлялся со своими обязанностями главы государства.

Однако уже в 1589 году англичанин Флетчер описывал 32-летнего царя Федора «бледнолицым, со старчески медленной походкой» (111). «В лице царя Федора династия вымирала воочию», отмечает и В. О. Ключевский (61, с. 326).

В 1598 году, после смерти царя Федора, престол занимает царь Борис Годунов, как известно, в результате его избрания Собором на правление Московией – так было юридически оформлено его назначение на данный государственный пост.

Вообще-то, Борис Годунов приступил к фактическому правлению страной еще ранее, задолго до смерти формально действующего царя – видимо, по причине постоянной болезни царя Федора, наступившей явно из-за его отравления, и ввиду постепенного осложнения ситуации в стране под постоянным идеологическим, агентурным и дипломатическим давлением иезуитов.

Примерно через два года со времени начала царствования Бориса Годунова, как известно, и начинается период, который официальные историки называют «Смутным временем». Но эти события явились уже продолжением тех, которые были рассмотрены нами в предыдущей главе. Главной целью иезуитов становится ордынец Борис Годунов, как фактический правитель Московии – вначале его иезуиты берут в прицел своей пропаганды, а отравить ордынского царя западникам удастся позже. Вся идеологическая наработка предшествующих десятилетий, после начала тиражирования «легенды о Рюрике» и «западном, христианском происхождении русского государства», позволила объявить «законным кандидатом на трон Московии и единственным наследником престола» (как и объясняют ныне официальные историки), младшего сына Ивана IV, царевича Дмитрия. Притом, как видно, не только «слухи об этом распускались» – шла именно массированная пропагандистская акция с целью дискредитации Бориса Годунова и в целом ордынской династии.

Содержание одного из пропагандистских произведений, направленных на подрыв ордынской династии, на дискредитацию ордынского порядка избрания царей отразилось в следующем: «В одном очень распространенном памфлете 1611 г. рассказывается, как автору его в чудесном видении было поведано, что сам господь укажет, кому владеть российским государством; если же поставят царя по своей воле, «навеки не будет царь» (61, с. 338). (Выделено мной. – Г.Е.). Видимо, основное содержание сего памфлета распространялось еще задолго до Смуты начала XVII века, и было оно одним из элементов западнической пропаганды. Как видно из сути содержания памфлета, его авторами само собой подразумевалось, что «господь укажет, кому быть царем Московии», именно рукой своего «наместника», то есть высокопоставленного священника из католической либо «греческой» церкви. Видимо, пропаганда в определенной мере достигла цели, так как «в продолжение всей Смуты не могли освоиться с мыслью о выборном царе; думали – выборный царь – не царь, что настоящим, законным царем может быть только прирожденный, наследственный государь из потомства Калиты» (там же).

Но, тем не менее, не сразу и не на всех иезуитская пропаганда действовала так эффективно: еще в 1598 году ордынского царя «Бориса Годунова по его избрании духовенство и народ приветствовали как наследственного царя» (61, с. 338). Тем более что ввиду болезни царя Федора и до его кончины царь Борис Годунов фактически правил в Московии уже «семь безмятежных лет» наряду с царем Федором (там же, с. 327).

Новый этап Смуты, как было выше отмечено, проводился по сценарию предыдущего – это достаточно хорошо видно по его результатам. Но в отличие от предыдущего этапа, когда западники, видимо, подготовили и продвинули на престол Московии одного кандидата, молодого царя Ивана, севшего на трон Московии в 1563 году, на данном этапе Смуты, в конце XVI века, как видим, западники подготовили как минимум двоих кандидатов для продвижения в цари. Имена этих воспитанников западников (точнее, иезуитов) нам известны – это царевич Дмитрий («Лжедмитрий») и Михаил Захарьин-Романов, сын боярина-западника Федора Романова.

Проясним кое-что относительно личности «Лжедмитрия». Царевич Дмитрий, скорей всего, был настоящим потомком Калиты и сыном царя Ивана Грозного, царя-ордынца, правившего Московией в 1547–1563 гг., объявленного потом в историографии «чисто русским, христианским царем», «Рюриковичем», то есть, «потомком рабов татар», якобы правившим непрерывно до 1584 года.

Как известно, царевича Дмитрия пропаганда западников объявила «законным кандидатом на трон» – в отличие от «незаконно избранного царя Бориса Годунова». Утверждение о том, что Дмитрий был «единственным потомком законной, царской династии Рюриковичей», видимо, было тоже включено в легенду их пропаганды, но скорей всего, позже. Дмитрий, естественно, имел право занять престол Московии, но он не был «единственным наследником» (кандидатом), так как были тогда, несомненно, и другие потомки ордынских царей – кандидаты на избрание в цари Московии, но их имена до нас дошли не все. Дело в том, что именно царевич Дмитрий был выбран иезуитами и западниками для использования в своей комбинации – видимо, к нему (точнее, к его приближенным и родственникам) сумели «подобраться» и склонить их каким-либо образом на свою сторону.

Таким образом, основным доводом пропаганды западников, агитировавших за свержение царя Бориса и избрание вместо него на царство Дмитрия, была именно «незаконность избрания» Бориса ввиду нарушений и злоупотреблений, допущенных в ходе его избрания: «Пошли слухи, что избрание Бориса на царство было нечистым» (61, с. 327–328). О том, что Борис, вообще-то, имел право занимать престол Московии и править на нем, будучи одним из ордынских лидеров (царей), многие тогда знали, поэтому антиордынская пропаганда особо и не акцентировала поначалу тезис о якобы «нарушении Борисом Годуновым наследственного права царевича Дмитрия на престол».

Как видно, убийство царевича Дмитрия инсценировали (как и излагается в легенде – убив другого мальчика, «подставного»). Вначале распустили слухи о предстоящем убийстве царевича, его мать и родственников, видимо, уговорили скрыть царевича у Романовых, затем в монастыре, а после уже переправить на Запад. Естественно, все это время шла обработка «живого знамени» в западническом духе Романовыми-Захарьиными и их сообщниками, так как именно Романовы после «спасения» Дмитрия взяли его на воспитание.

Позже, после выполнения первого этапа всего задуманного по свержению ордынской власти в Московии, то есть после захвата Москвы западниками, Дмитрий был, как известно, объявлен самозванцем и уничтожен, видимо, в связи с тем, что начал проявлять самостоятельность, совершенно ненужную организаторам его прихода на трон. Но, скорее всего, все шло по задуманному сценарию, и престол должен был в конце этой стратегической комбинации занять именно представитель рода Захарьиных-Романовых.

Относительно нелепости версии о «самозванстве» Дмитрия: имеется достаточно сведений о том, что «с самого начала борьбы Дмитрия за престол, все, кто его видел, признавали в нем царевича» (81, с. 231). Это «и польские аристократы, и польский король, и русские бояре, и крупные стечения народа в Путивле и других городах, и, наконец, его собственная мать – царица Мария Нагая… [61], [3]» (там же), (29), (98). (Выделено мной. – Г.Е.). Но главное, этот царевич Дмитрий также, как и молодой царь Иван, вступивший на престол в 1563 году и выражавший интересы западников-антиордынцев в ходе первого этапа Смуты (см. выше), был воспитанником Романовых.

Многое говорит о том, что «убийство царевича Дмитрия» в Угличе в 1591 году было умелой инсценировкой, и известная легенда о «чудесном спасении царевича Дмитрия от убийц Бориса» имела под собой реальную почву. Вспомним, что «иезуиты могли подстроить любое убийство», могли они, естественно, и убийство царевича инсценировать, на самом деле подменив жертву – как и излагается в легенде-слухе. Для профессионалов тайной войны, видимо, труда не составило подкупить или запугать опекунов и мать маленького царевича или иным путем найти к ним соответствующий подход. Вспомним, что слухи о возможном убийстве царевича «со стороны близких к престолу людей» начали распространяться задолго до его совершения, а затем, в 1591 году, «толки оправдались» (61, с. 326–327).

Понятно, что информацию о «спасении» царевича «слили» позже, по необходимости. Вначале распространяли слухи только о возможном убийстве царевича близкими к престолу лицами, прямо не указывая на возможного убийцу. Затем, после «убийства», распространялись слухи, что это дело рук Бориса Годунова. Много позже, когда Дмитрий находился уже в Польше, и готовилось вторжение в Московию, агенты иезуитов и западников начали распускать слухи о «чудесном спасении царевича – законного претендента на престол, от наемных убийц Бориса Годунова».

Но узнаем кое-что еще: в самом начале 1590-х годов «спасенный от наемных убийц» Дмитрий «ребенком был взят в семью бояр Романовых» (29, с. 95). У Романовых Дмитрий живет уже инкогнито, под псевдонимом «Григорий» – так сказать, укрыли от злодея Бориса – но в этом вовсе не было нужды, как увидим чуть ниже, – остался очередной смешной ляпсус в построениях западников.

Но пока о серьезном. Видимо, именно Романовы, воспитатели Дмитрия, позаботились о том, чтобы «в его сознании с детства была укреплена вера в его царское происхождение» (29). И, само собой разумеется, позаботились Романовы-западники, чтобы в сознании Дмитрия закрепилось также и мировоззрение, соответствующее его будущей миссии борца против царя Бориса Годунова и против ордынской системы власти в целом. Затем Дмитрий был «передан на воспитание в один из монастырей, где получил хорошее образование и стал послушником, а затем патриархом Иовом был посвящен в дьякона. «Дмитрий» не только переписывал книги, но и сочинял святые каноны, лучше многих книжников того времени. Патриарх Иов взял его к себе для книжного дела» (там же).

А вот и смешное: «Через некоторое время, в разговоре с одним монастырским служащим, «Дмитрий», носивший имя Григорий, по секрету сообщил, что он «царевич», чудом спасенный в Угличе. Новость эта была сообщена Годунову, и он приказал сослать Григория в Соловки. Григорий (царевич Дмитрий. – Г.Е.), не ожидая ссылки, решил бежать, и, несмотря на установленный над ним надзор, бежал в сторону Литвы…» (29). То есть, как видим, Дмитрий, не выдержав по молодости лет долгое испытание довольно тягостным конспиративным существованием, проговорился, видимо, своему другу, оказавшемуся стукачком у духовного лица – монастырского владыки. А возможно, приятель Дмитрия, с которым царевич неосторожно поделился своей тайной, состоял на службе у приближенных Бориса Годунова, курирующих, выражаясь по-современному, вопросы государственной безопасности. Но, так или иначе, вести о высказанной вслух готовности некоего весьма умного и образованного дьякона «Григория» стать царем Московским дошли до Кремля, и вопросом занимались соответствующие лица – как видим, доложили и самому царю Борису.

Но ничего, обошлось все благополучно для царевича Дмитрия, вопреки утверждениям о бесчеловечном полицейском режиме в государстве царя Бориса, – мол, «хватали каждого, сказавшего неосторожное слово» (61, с. 330) – но, как мы видели чуть выше, Дмитрия не «схватили». И, скорее всего, никуда не собирались «упечь», – тем более, отсюда видим, что ни ранее, в 1591 году, ни при объявлении себя царевичем, убивать Дмитрия ни Борис Годунов, ни его приближенные не собирались. Притом заметим особо – Дмитрий проговорился осведомителю примерно в то самое время, «когда обрушились опалы на романовский кружок» (там же). В ходе этой опалы Романовы-Захарьины, продолжавшие борьбу против Годунова уже нелегальными методами, и их сообщники были сосланы подальше от столицы, и «сбежать в Литву» ни у кого из верхушки оппозиции не получилось. Так что вряд ли упустил бы Борис Годунов Дмитрия, если бы было у царя Бориса желание ликвидировать или надежно изолировать царевича.

Скорее всего, на самом деле имел место тот факт, что Дмитрий «проговорился» или даже «начал говорить, что он, пожалуй, будет и царем на Москве» (61, с. 330). Само собой, Борису Годунову и о том было своевременно доложено, но «криминала» в том, как видим, никакого не было усмотрено – ни царем Борисом, ни его высокопоставленными «полицейскими». Поскольку на самом деле был царевичем Дмитрий – сыном Ивана IV или другого, «действовавшего» в определенный период московского или даже ордынского царя из «номенклатуры» Орды. И царем Дмитрий вполне мог стать со временем, и говорить открыто о том мог – тоже не было криминала, как видим. И в инсценировке «убийства царевича Дмитрия» самого царевича тоже нельзя было никак обвинить – хотя бы в виду малолетства и введения его в заблуждение, да и в том, что он был воспитанником западников Романовых, тоже пока не было ничего особо предосудительного. Поэтому сведения о том, что Борис Годунов, мол, «приказал Дмитрия («Григория») сослать в Соловки, установив над ним строгий надзор, а он все равно смог убежать» – это вымысел историков-западников, примерно того же порядка, что и сказка «об убийстве царевича наемниками Годунова».

Как видно по дальнейшим событиям, Дмитрию никто, естественно, не препятствовал выехать в Литву, что он и сделал в феврале 1602 года, видимо, сообразно с тайными указаниями о дальнейших действиях, полученными им от сообщников своих воспитателей-иезуитов. Там завершалась подготовка следующего этапа грандиозной комбинации по организации Большой Смуты. Сей этап заключался в осуществлении вторжения в Московию отлично вооруженной и организованной профессиональной армии из поляков и западноевропейских наемников, под руководством профессиональных инструкторов, как увидим далее, и с живым знаменем в виде «царевича Дмитрия, законного кандидата в цари Московии, чудом спасшегося от убийц Бориса Годунова».

Оставим пока западников, их хозяев-иезуитов, а также так успешно заполученного ими в сообщники царевича и вернемся к царю Борису Годунову, обратим внимание на его деятельность со времени вступления в «прямое правление» Московией: «Борис и на престоле правил так же умно и осторожно, как прежде, стоя у престола при царе Федоре» (61). Будучи «официальным», то есть избранным правителем Московии, царь Борис руководил страной и далее «с большим успехом, даже с блеском, и первыми действиями на престоле вызвал всеобщее одобрение» (61). Главное его внимание было обращено на устройство внутреннего порядка в государстве, как пишет В. О. Ключевский, «на исправление всех нужных государству вещей» (там же). По выражению келаря А. Палицына, в первые два года царствования Бориса «Россия цвела всеми благами. Царь крепко заботился о бедных и нищих, но жестоко преследовал злых людей, и такими мерами приобрел огромную популярность, «всем любезен бысть». В устроении внутреннего государственного порядка он даже обнаруживал необычную отвагу» (61).

Притом вспомним: как отмечает В. О. Ключевский, «мнение об установлении крепостной неволи крестьян Борисом Годуновым принадлежит к числу наших исторических сказок[116]116
  См. об этом подробнее выше, в главе I.


[Закрыть]. Напротив, Борис готов был на меру, имевшую упрочить свободу и благосостояние крестьян: он, по-видимому, готовил указ, который бы точно определил повинности и оброки крестьян в пользу землевладельцев. Это – закон, на который не решалось русское правительство до самого освобождения крепостных крестьян» (61, с. 326–327). (Выделено мной. – Г.Е.). Учтем, что приведенное написано В. О. Ключевским, когда в исторической науке было засилье романовских историков-западников, и свирепствовала цензура – но, тем не менее, и это осторожное высказывание русского историка полностью опровергает вымыслы об «антинародном, бесчеловечном и полицейском режиме Бориса Годунова». И приведенное выше в корне противоречит основной легенде романовских историков о том, что Романовы были благодетелями Отечества, якобы «вырвавшими Московию-Россию из восточной деспотии и отсталости и приобщившими к благам западной цивилизации». Но, как видим по примеру закрепощения крестьян именно Романовыми, то есть, превращения вольных хлебопашцев в рабов, правительство Романовых и было «колониальным правлением» наиболее влиятельных политических кругов западноевропейских стран в России, в Евразии-Татарии. Обратим внимание, как осторожно замечает В. О. Ключевский: «Русское правительство при Романовых не решалось освобождать крестьян». Отметим, что им, скорее всего, просто не разрешали западные советчики и указчики по ведению государственной политики, выгодной именно наиболее влиятельным западноевропейским державам.

Относительно военной мощи Московского государства при ордынском царе Борисе – в интересах Московии при Борисе Годунове могли выступить, вместе с ханом Мещерским и Астраханским Ураз-Мухаммадом, еще пять татарских царевичей-ордынцев со своими войсками: «киргизский, сибирский, шамахинский, хивинский». Помимо этого, к московитам в случае войны присоединялись татарский «царевич сын Кайбуллин» и татары-ногаи «Уральского, или Волжского улуса, который со времен знаменитого отца Сююмбеки», мурзы Юсуфа, общего предводителя всех ногайских татар, имел всегда одного князя и трех чиновников-властителей» (58, с. 215). Как мы знаем, венецианский посол Марко Фоскарино писал о ногайских татарах в середине XVI века в своем донесении Папе Римскому (эти записки Фоскарино были обнаружены в Ватикане, столице Католической церкви): «Татары Ногайские (Nogai; Istogai) в настоящее время весьма известны своими богатствами и военными силами; у них нет Государя, но ими управляют лучшие, мудрые и опытные мужи, как и в нашей светлейшей Республике Венецианской. Ногайские Татары живут по направлению к Гирканскому морю[117]117
  Комментарий: «В XVI в. ногайские татары были разделены уже на две орды – малую и большую. Первая кочевала в нынешней Кавказской области к северу от Кубани и Кумы, а последняя, по свидетельству Гваньини, тянулась на восток от Казанского царства к берегам Каспийского моря и р. Урала. Она известна также под именем «Синей Орды»«(112).


[Закрыть]; у них есть прекрасные крепости и города; сами они весьма цивилизованы» (112).

В конце XVI – в самом начале XVII века влияние Ногайской Орды постепенно распространялось на Бухару и Хиву и далее на восток и север. Царь Борис оказывал всемерную поддержку предводителю Ногайской Орды мурзе Иштереку, который стремился к единению ногайских татар. Царь Борис – поскольку был заинтересован в сильном союзнике – также желал, чтобы «от моря Черного до Каспийского, и далее на восток и север», Ногайская Орда была единой (58, с. 215). Для этого «царь Борис велел донским козакам помогать ногайскому князю Иштереку» (там же). Царь Борис, «дозволяя ногайским татарам мирно купечествовать в Астрахани, освобождал их от всякой пошлины» (там же). Мурза Иштерек постепенно распространял влияние своей Орды также на Бухару и Хиву (58, с. 215). Ногайские татары, а не «русский казак Ермак», и были основными и самыми серьезными противниками хана Кучума[118]118
  Отметим, что происхождение известного «сибирского хана» Кучума от потомка Чынгыз-хана, татарского хана Шейбана – это тоже гипотеза официальных историков, увлеченно выстраивающих теорию «о вековечной борьбе русских с татарами-ордынцами». И еще: как мы выше видели, «ногайских» татар иногда называли и «сибирскими» татарами – особо тех, которые жили на нижней Волге и восточнее нее (см. Часть I).


[Закрыть], представлявшего интересы бухарской и хивинской знати, которые желали получить контроль над источниками пушнины в Сибири. Сибирь, до захвата некоторых ее территорий Кучумом (как известно, ненадолго), была подконтрольна Ногайской Орде и татарам-шейбанидам, с которыми ногайские татары составляли дружественную конфедерацию (см. выше).

Впрочем, и сам известный казачий атаман Ермак, по обоснованному мнению казахского историка А. Ш. Кадырбаева, был ногайцем (то есть, из «ногайских» татар, кто они – см. также в Части I), – как и большинство его казаков. Прозвище-имя «Ермак» – это татарское слово, буквально означает «промоина», «овражек». В переносном смысле, в качестве прозвища, слово «Ермак» означает на татарском языке: «тот, который делает что-либо кое– как, не доводя дело до конца». Впрочем, известно и другое прозвище-имя Ермака – «Токмак», тоже татарское слово, означает в переводе «колотушка». Ну и поясним об имени-прозвище «Кучум» – тоже слово татарское, означает в переводе «кочевой» (в смысле – «непостоянный, скитающийся, склонный к перемене мест», «пришлый»).

Поясним также, что согласно сохранившимся в памяти некоторых ногайских татарских родов сведениям, хан Кучум был разгромлен, и позже судим и казнен именно «ногайскими» татарами. Притом Кучум был свергнут и уничтожен именно за более чем усердное «продвижение» в Сибири и на Урале интересов бухарцев и хивинцев (и соответственно, их «учителей» персов и других ближневосточных купцов и духовенства), ну и, само собой, также за убийство соплеменника ногайских татар Ермака. Понятно, что эти сведения никто из «научных работников» не записывал у стариков, не собирал у них исторические документы об этом и не «вводил в научный оборот» эти сведения – поскольку они никак не «вписывались» в официальную романовскую теорию «об отвоевании Сибири русскими у плохих татар».

Но вернемся в Московию, где установилось прямое правление ордынского царя Бориса. Вместе с войсками московских бояр и князей, татарских ханов, царевичей и мурз вся армия Бориса Годунова составляла «полмиллиона войска, как уверяют, в движении стройном, быстром, с усердием несказанным, с доверенностью беспредельною» (58, с. 183), (там же, с. 215). Также и крымский царь Казы-Гирей извещал Бориса Годунова, что «желает вечного союза с Россиею, возобновляя договор, заключенный в Федорово царствование: будет в воле Борисовой и готов со всею Ордою идти на врагов Москвы» (там же, с. 185).

«Самый могущественный из всех татарских мурз-карачи»[119]119
  «Самый могущественный из татарских мурз-карачи» – это определение немца Миллера Г.Ф. («История Сибири», начало XVIII века), и в данном случае он абсолютно точен, как видим, так как речь шла о факте, не очень давнем для того времени, и это было известно многим. Да и никто еще тогда из официальных историков не получил смешных указаний называть Кадыр Али бека «первым казахским историком», то есть, «казахом по национальности», как это случится впоследствии, в советское время. Да ведь и потомки этого татарина-карачы были еще довольно влиятельными людьми тогда, когда Миллер сочинял «историю России». Как видим, очень хорошо знали они, Романовы и их немцы, «кто таковы татары».


[Закрыть], ордынец Кадыр Али бек, соратник ордынского хана Ураз Мухаммада, писал в конце XVI века о Борисе Годунове: «Пусть с минуту на минуту приближается взятие Рума, Китая, обладанье странами семи климатов. Да пьет он вина из [руки] Кравчия Вечности, и в этом бренном мире пусть достигнет он богатства и счастья!.. У всех – русских, татар, немцев и поляков есть один хан с именем Борис!» (109).

В советском издании, где приводятся выдержки из этого малоизвестного татарского «Сборника летописей Кадыр Али бека»[120]120
  Отметим, что полное содержание этого исторического источника долгое время было сокрыто от нас официальными историками, да и поныне его нет в открытом доступе.


[Закрыть], комментируется: «Автор, представитель высшей татарской (уточним – сибирско-касимовской)[121]121
  Это примечание-поправка советского историка: так как в советское время приказано было считать, что «татарскими» (татарами) могли быть только те исторические личности, которые находились (проживали) на «территории современной Татарской АССР», или происходили оттуда. Остальные исторические личности – татары объявлялись «людьми других национальностей», или просто «не татарами» – разумеется, кроме тех, кого историки-западники определили в число «очень плохих». Таковых в научных и научно-популярных трудах разрешалось «оставить татарами».


[Закрыть] светской аристократии, Кадыр-Али бек, вышедший из повиновения хану Кучуму в 1582 г.» (109, с. 40–43), (там же, с. 51), хочет изобразить русского царя общим отцом и главой для всех разноязычных народов, даже не входивших в состав русского государства» (там же, с. 71).

Вообще-то, советский историк, мягко выражаясь, далеко не всю правду нам сообщает в своем комментарии – как хорошо видно по приведенному тексту из татарской летописи, мурза Кадыр Али бек о царе Борисе Годунове пишет, вообще-то, не как о «русском царе», или о «татарском хане».