Текст книги "Бури"

– Вы энергетически совместимы, даже двигаетесь похоже. И внешне есть сходство: те же брови, и губы, и овал лица. Как удивительно устроена жизнь.

– А у тебя есть братья или сестры?

– Да, есть, – я заметила, как едва уловимо поменялось выражение его глаз. – Две сестры и брат. Они все младше меня.

– Эван мне ближе, чем Карина, моя родная сестра. Я не хочу ее обижать, не говорю с ней об этом, но, думаю, она и так знает, что к чему…

– Она знает, – кивнул Алеард, и в его глазах была видна трудно сдерживаемая печаль. – Близость в чувствах не всегда основана на семейности. Как бы ни любили нас родные, порой одиночество – единственный выход.

Мы замолчали. Я чувствовала, что он думает о чём-то грустном, и решительно дотронулась до его плеча.

– Прости, Алеард. Я расстроила тебя. Я такая же болтунья, как Эван, затрагиваю безрадостные темы и копаю глубоко и безжалостно.

Мне не хотелось убирать руку, он был таким теплым, и ткань под моими пальцами была гладкой и приятной. Алеард повернул ко мне лицо и прищурил глаза, пристально на меня поглядев. Взгляд был теплый – словно солнечный луч упал на лицо. Я заставила себя отстраниться, и Алеард быстро поймал мои пальцы и положил себе на колено.

– Нет, Фрэйа, ты меня не расстроила. Наоборот, я рад, что не остался наедине со своими мыслями, как обычно.

Я замерла, почувствовав, как он осторожно провёл кончиками пальцев по моему запястью.

– Откуда у тебя этот шрам?

– Мы с сестрой и её друзьями катились с горки на санках, и кто-то врезался в меня сзади. Я упала, и Карина переехала мне руку… Это был один из тех моментов, когда она утратила самообладание, – я мягко рассмеялась. Алеард улыбнулся и хотел что-то сказать, но его позвали, и он, кинув на меня пронзительный, совершенно непонятный взгляд, ушел, пообещав скоро вернуться.

Я легко проскользнула через толпу, подошла к фонарику и присела возле него. Сидели немногие. Танцующая толпа была весёлой, искренней и шумной.

Сама я танцевала посредственно, и никто меня в этом переубедить не мог, хотя Эван и говорил, что я себя недооцениваю. Может, в другом месте и в другое время… Мне вспомнилось, как на одном из праздников, лет пять назад, меня пригласил на танец соседский парень. Я тогда была еще настырнее и неуступчивее. Как бедняга ни старался, ему не удавалось меня за собой вести. Потом я ходила на уроки танцев, кое-чему научилась. Правда, у меня лучше получалось танцевать одной. За буйный нрав и неподатливость мальчишки прозвали меня «Чертополохом». Конечно, это обижало, но я не сердилась, могла часами быть одна-одинёшенька, гулять или плавать, и ездить верхом, в то время как другие ребята собирались группами и весь день проводили вместе. Наверное, стоило просто забыть свой первый неудачный опыт, но я не могла. Так и вставали перед мысленным взором растерянные глаза того паренька, его неловкие, робкие движения…

Я решила немного размяться: потянулась вниз, к пяткам, а потом в стороны, и снова вниз. Я с детства была гибкой. Папа говорил: гнусь, но не ломаюсь. Ни разу даже носа не оцарапала, падала с годовалого возраста с лихими кувырками, тут же вскакивала и бежала дальше. Ходила на руках, делала простые «колеса» и более сложные сальто. Но вот танцевать боялась.

Я поднялась, не в силах усидеть на месте, стала потихоньку покачиваться в такт музыке: приподнималась на носках, и перекруживалась, и так увлеклась, что не сразу заметила подошедшего Конлета.

– Как вечер, продолжается? – сказал он таким тоном, словно я безнадежно испортила людям праздник. Я вздрогнула и застыла столбом.

– Да, хорошо продолжается, Конлет. А ты как?

– Ничего, – ответил он выразительно, и это незатейливое словно прозвучало как выстрел. – Капитан нам все рассказал. Про корабль, – закончил он.

Я напряженно ожидала продолжения.

– Фрэйа, почему ты раньше не говорила, что так хорошо чувствуешь корабль? – произнёс Конлет с укором.

– Потому что каждый раз, когда я начинала разговоры на эту тему, ты не хотел слушать.

– Разве я не хотел? – сердито спросил он. – Может, тебе так казалось?

– Нет, Конлет, не казалось. Я не находила поддержки, и поэтому перестала заикаться на эту тему.

– Какая же поддержка тебе была нужна?

– Самая обычная, Конлет – ты мог меня хотя бы раз выслушать, но ты не хотел слушать. Помнишь, тогда, в апреле, на празднике Весны? Или зимой, когда дорогу завалило, и мы сидели в ангаре. Я пыталась сказать тебе, но ты отвечал всегда одно и то же: «Это не мечта, это реальный мир. Быть такого не может».

Он нахмурился, руки его были напряженно скрещены на груди.

– Мечта или не мечта, хотел или не хотел… Не знаю, возможно ли такое в принципе.

– Вот видишь! – горячо воскликнула я. – Как мне доверять тебе чувства, если ты сомневаешься в правдивости сказанного? Ты думаешь, я вру? Зачем мне придумывать это?

– Я не знаю зачем, Фрэйа, это твое дело, – резко ответил он. – Ты мастерица сказок.

– Каких сказок, Конлет?.. – отчаянно воскликнула я. – Это не сказка! Бури, то есть Буревестник, ожил на моих глазах! Он поднялся, расправил крылья…

– Боже, Фрэйа! – возмутился Конлет. – Ожил? Поднялся? Ты понимаешь, о чём говоришь?

– Понимаю! – выдохнула я, кусая от волнения губы. – Я видела это своими глазами. Алеард… он поверил мне… Почему ты не хочешь поверить?

– Потому что это невозможно, Фрэйа! – прошипел он. – Значит, Алан, собравший… то есть сконструировавший Бурана, не смог его «пробудить», а ты подошла – и р-р-раз! Или Алеард… Почему он не смог?

– Конлет, ты задаёшь вопросы, на которые у меня нет ответов! Почему я, почему сейчас… Я не знаю. Не знаю, как это вышло!

– Ничего путного не вышло, Фрэйа. Нечего было лезть к кораблю, вот и всё, – бросил он и, повернувшись, пошёл прочь.

Я возмущена, подавлена! Почему он не верит мне? Что его так разозлило? Неужели я сделала что-то плохое?

Я почувствовала слёзы в глазах. Сколько их, и как они настойчиво рвутся наружу! Но плакать нельзя, вокруг столько народу. Мне кажется, все смотрят на меня и видят, что я расстроена и обескуражена. Конлет? А что Конлет? Он здесь свой, а я лишь случайная гостья…

Из толпы вышел Алеард, и я попыталась взять себя в руки. Обида яростно сопротивлялась. Капитан, конечно, заметил, как я торопливо смахнула со щёк бегущие капли. Он подошёл очень близко, и долго смотрел на меня. В смущении я не могла поднять глаза, только беспрерывно шмыгала носом и стояла, как дура, опустив вниз голову. Через минуту я поняла, что Алеард не собирается заговаривать со мной, и отважилась посмотреть на него. И смутилась ещё больше: в его глазах помимо сочувствия были и забота, и сопереживание, и даже нежность. Он протянул мне руку. Сначала я решила, что он хочет утешить меня коротким прикосновением, но он, крепко сжав мою ладонь, потянул меня… танцевать! Я испугалась до полусмерти, но не смогла воспротивиться, и плелась позади него, забыв про все свои обиды и слезы. Сердце так сильно билось в груди, что я чувствовала его у самого горла.

Мы остановились в гуще толпы, и Алеард мягко и настойчиво притянул меня к себе, взяв за талию, и была в его движении уверенность и чарующая сила. Я почувствовала тепло его руки сквозь тонкую ткань майки, и ощутила его спокойное, глубокое дыхание на лице. Запах его тела был приятным и волнующим: это был запах малины и теплой влажной земли. Летний запах, такой, какой бывает в саду после дождя… Я не заметила, как мы начали свой танец, мне не нужно было ни о чём думать и заботиться, лишь чувствовать его и идти за ним. Я подняла голову, отклонившись назад, и увидела, что Алеард едва заметно улыбается. Его лицо было так близко, что я заметила длинный шрам у него на лбу, уходящий дальше, за висок. Глаза его поблескивали в свете костров, густые брови были немного сдвинуты к переносью. Он молчал, и мы танцевали медленно, и музыку я совсем не слышала, только чувствовала, как двигаются его плечи, и грудь, и бедра, и слушала его тело, и тянулась за ним, и ощущала, как что-то внутри сжимается и дрожит от необъяснимого блаженства. Я танцую под звездным небом с мужчиной. От этой мысли мурашки побежали по телу, и появилось в груди неизведанное, новое чувство. Я не могла дать ему названия. Проходили бесконечные мгновения, и не хотелось, чтобы они закончились. Мгновения бесценны, их не вернуть, они неповторимы и волшебны, они дают дыхание и жизнь всему вокруг… И я дышала вместе с ними и верила им.

Музыка затихла, и мы отошли в сторону.

– А говоришь, что танцевать не умеешь, – сказал он, и тихо провёл пальцами по моей руке. Я замерла, ощутив это незатейливое и полное нежности движение.

– Я ведь никогда не танцевала с тобой, Алеард, – волнуясь, ответила я.

– Ты боялась себя отпустить.

– Всему своё время. Конечно, если кто-то поможет этому времени прийти…

– Я знаю. Теперь будешь танцевать, если тебя пригласят?

– Нет, не буду, Алеард.

Он вдруг рассмеялся.

– Так и знал! Ты упрямая, как и я, Фрэйа.

– Да, упрямая, но не только в этом дело. Просто если я сейчас потанцую с кем-то другим… Я не могу, Алеард.

И снова странный взгляд, словно он услышал в моих словах нечто большее, чем я сама вложила в них.

– Конлет обидел тебя, Фрэйа.

– Он считает, что я обидела его.

Алеард вздохнул.

– Он отличный техник, у него умные руки, но сердце равнодушное. Ему нужно научиться быть к людям добрее.

– А этому можно научиться?

– Если захочет, он научится. После того, как я рассказал экипажу о случившемся, Конлет и еще пара ребят как с цепи сорвались, не могут принять произошедшее. Мы с тобой уже обсуждали это. Им кажется, они сомневаются, но это не сомнение, это нежелание идти дальше, находить свежие решения и ставить перед собой сложные задачи. Они ходят вокруг надёжной идеи и не смотрят по сторонам. А именно там, за пределами света, кроется самое важное. Мрак не всегда безопасен, но из него приходят радуги. Нужно оглядываться и присматриваться, впускать новые, волнующие чувства и мысли. Никто не обещал, что будет просто.

– Впустить новое – значит, изменить что-то в себе. И это действительно сложно, – несколько смущенно ответила я. Он говорил приятными образами, которые были мне близки. – Алеард, а тех, кто с цепи сорвался, только трое?

– Остальные тоже не верят, Фрэйа, но они готовы поверить. Им нужно дать время, а Конлету и этим двум балбесам не помешает хорошая взбучка, – он нахмурился, и глаза его снова стали строгими. – Давай пройдемся.

Мы бродили по полям, слушали мир и молчали. Стрекотали сверчки, ветер раздувал звёзды, и ночь мерцала. Небо было ясным, огромным, млечный путь сиял, как серебро, и луна заливала поля слепящей белизной. Колыхались на открытых местах густые травы, как пряди шелковистых волос, и доверчиво ложились под ноги цветы. Мы поднялись на холм, с которого я в тот памятный день видела большого белого пса. Ангар с Бури был отсюда хорошо различим. Его подправили, вставили новые стекла, кое-где еще были заметны дыры, но в целом он выглядел неплохо. Я стала думать о Бури. О том, каков он, его вынужденный сон? И если он живой, значит, ему что-то снится? Наверное, зверю видятся иные миры, в которых ему суждено побывать. Должно быть, это прекрасно: бродить по реальностям, по времени, и найти себя, обрести свой мир. Эта мысль крепко засела в голове. Откуда такое желание покинуть Землю? Неужели мне плохо здесь, среди этой нежной красоты: лесов и полей, и звонких ручьев, и бесконечных океанов, и величественных гор с белыми шапками? Здесь я дома, здесь я на своем месте… Или нет? Усадьба, где я жила, принадлежала моей двоюродной сестре, но она на неопределённый срок уехала на другой край планеты вместе с мужем и дочкой. Я с радостью согласилась в их отсутствие за всем присмотреть. Но когда ребята вернутся, куда идти мне? Домой, к родителям? Нет, только не туда. Я чувствовала, что замёрзну и окоченею, если вернусь. Трудно объяснить подобные чувства. Сердце вздрагивало от тоски: там уже не мой дом. Внутренний голос строго приказывал шагать вперёд и не оглядываться. Я вздохнула, и капитан посмотрел на меня.

– Подумала о том, что у меня никогда не было настоящего дома. Нет, родители не виноваты в этом. У нас замечательная усадьба, там красиво и уютно, но… Словно чего-то важного не хватает. Это не тот самый Дом.

– А твое поместье?

– Оно не моё, оно принадлежит моей двоюродной сестре. Сейчас она с семьей в отъезде, но когда-нибудь они вернутся, и вот тогда… – я снова вздохнула. – Сама не знаю, чего еще мне надо? Если подумать, у меня всего так много. У тех, кто жил столетия назад, не было родины, не было надежды на устойчивое и надёжное будущее, не было любви…

– А у тебя есть все из вышеперечисленного? – спросил Алеард со значением.

– Ну… нет, наверное. Но всё равно я веду себя неправильно. Нельзя требовать большего, когда у тебя многое и так есть. У меня есть семья, родные и друзья… и мир, в котором я живу, чудесен. Почему я не ценю его?

– Я думаю, ты сейчас находишься в поиске. Для каждого из нас есть свой путь. Кому-то не нужно учиться ценить данное, кто-то всю жизнь живет с ощущением благости и спокойствия, и радуется настоящему, а у кого-то всё как в первый раз. Кто-то ищет очень долго – и находит, кто-то не ищет, терпит, подавляет свои желания. Я знаю, ты не смиришься, будешь настойчиво искать, жаждать познания, и в конце концов, надеюсь, обретешь свою мечту.

– Мечты переменчивы. Одно время я мечтала посвятить себя живописи. Ходила вся цветная, пальцы так вообще не отмывались от масла. Рисовала всё подряд и в таких количествах, что дома пришлось для моих рисунков целую комнату отвести… Потом было увлечение оружием, и я делала успехи, но Айвор ушел из моей жизни, а, уходя, сказал: «Ты узнала то важное, что будет крайне необходимо в трудном и опасном пути. Но этот путь не будет связан ни со мной, ни с тем, к чему сейчас стремится твое сердце…» А в тот момент мое сердце стремилось овладеть искусством сражения на мечах, и мне казалось, что это мое призвание! Потом были путешествия и много чего ещё. Я такая разгильдяйка!

Алеард усмехнулся.

– Как ты думаешь, зачем всё это было?

– Если задуматься… – начала я, но закончить не успела. Не знаю, как Алеард, а я вздрогнула от тихого, вибрирующего не то стона, не то вздоха. Мы переглянулись, и я поняла, что он тоже его услышал. Услышал, как и я, внутри себя. Не сговариваясь, мы побежали вниз по холму. Бежалось легко, но я едва поспевала за Алеардом, хотя и чувствовала: он себя сдерживает, бежит лишь в полсилы. В ангар мы влетели одновременно, и, потрясенные, замерли у раскрытых дверей.

В темноте светились два огромных фиолетовых глаза. Поблескивали мощные лапы, и создание то склоняло голову, вытягивая в нашу сторону шею, то открывало клюв, будто собираясь произнести нечто важное, но из его горла вместо слов вырывался металлический клекот, не похожий ни на один из известных мне звуков. Пораженная его размерами, я окаменела. Алеард не выглядел таким ошарашенным, но смотрел пронзительно, и его глаза отливали серебряно-синим огнём. Минуту или больше мы глядели на зверя, а потом Бури сделал осторожный шаг в нашу сторону. Со стен посыпались плохо закрепленные предметы, и зверь пригнулся, как кошка перед прыжком, огляделся по сторонам; он изящно вытянул все тело, и осторожный нос стал приближаться к дверному проему, в котором мы стояли. Медленно, опасливо, сантиметр за сантиметром, он тянулся к нам, и перышки на перламутровых крыльях, сложенных из-за нехватки места, шевелились, а короткий хвост заинтересованно подрагивал. Зверь снова светился голубоватым фосфорным светом, и в кромешной темноте ангара выглядел таинственно и немного пугающе. Он залег, не дотянувшись до нас всего пару метров, и застыл в позе сфинкса. Мы с Алеардом переглянулись. Всё было понятно без слов: Бури ждал нас.

Алеард шагнул первым, я за ним, опоздав на несколько мгновений. Бури позволил к себе прикоснуться… Металл под моими пальцами не был холодным! Он вибрировал, дрожал, шевелился! Мы вместе гладили этого поразительного, неведомого зверя, и вдруг он заурчал. От неожиданности я подскочила на месте, по телу побежали мурашки, а Алеард… засмеялся! Кажется, Бури понравился этот звук, он повернул массивную морду к мужчине и боднул его в грудь. Алеард отлетел к стене кубарем, и, хохоча, стал подниматься на ноги.

Бури требовал еще ласки. Он потянулся ко мне, прижался клювом к моему боку. Мы были для него чересчур малы, но я сразу догадалась, что физические прикосновения были лишь незначительной частью нашего контакта. Бури мог чувствовать нас на подсознательном, духовном уровне. Мы гладили его вдвоем и улыбались друг другу, и сердца у обоих бились одинаково волнительно и сладко. Зверь блаженствовал.

Не знаю, как долго мы общались. Бури позволил дотронуться до своей шеи, и обойти его кругом, но глаз с нас не сводил. В его взгляде не было тревоги или опаски, лишь интерес, жажда познания, особое, яркое вдохновение. Мы узнавали друг друга благодаря этому вдохновению. Я чувствовала, что Бури раскрывается, и, раскрываясь, отдает нам какую-то часть себя. Необратимый и очень важный процесс забирал много энергии. Мы делились с Бури своими мыслями и чувствами, всем, что жило в нас – и хорошим, и плохим. Спустя долгое время, уже через несколько лет, мы с Алеардом придем к выводу, что Бури впитал наши личности, как губка, и это стало решающим этапом в формировании его собственной личности. Если бы кто-то иной пришел к нему, открыл его, общался с ним – это был бы совсем другой Бури. В эту ночь мы сотворили его, стали родителями для этого удивительного создания. Он не знал ничего и ничего не помнил – и мы дали ему наши воспоминания. Он не умел чувствовать – и получил наши чувства. Он не мог ожить – но мы вдохнули в него жизнь. Алеард дал ему белую душу, а я помогла ей воплотиться в созданном теле.

Мы ушли оттуда часа в три ночи, в ту самую пору, когда слаще всего спится. Ангар стоял на отшибе, и никто так и не увидел того, что суждено было увидеть нам. Бури заснул, и мы с Алеардом чувствовали себя абсолютно истощенными. У меня слипались глаза, я представляла, как поплетусь домой через поля, и где-нибудь на полпути свалюсь под кустом и засну. Эта была сладкая усталость. Около одного из домов я хотела свернуть на тропинку, петлявшую берегом реки, но мужчина поймал меня за руку.

– И куда ты собралась в таком состоянии? Ты же не дойдешь, глупыш. Я сам как выжатый лимон, и ты не лучше. Идем, что-нибудь придумаем.

Я, конечно, пошла с ним. В голове не было связных мыслей, глаза закрывались. Подобное состояние приключилось со мной впервые, я готова была уснуть сидя или даже стоя, привалившись к стене. Мы поднялись по внешней лестнице, и я узнала дом – здесь, на втором этаже, он и жил. Дверь открылась беззвучно, мы миновали порог, разулись. Алеард пропустил меня в спальню.

– Отдыхай, Фрэйа. Я устроюсь в кабинете.

Я не нашла в себе сил ему возразить, и только благодарно улыбнулась. На кровать я упала ничком, лениво поерзала, путаясь в штанах, и через пару минут заснула, словно уплыла: меня качало и качало, я летела куда-то, и, отрываясь от земли, с замиранием сердца следила за проносящимися мимо созвездиями.

Глава 3. Небо

Я проснулась оттого, что Алеард дотронулся до моего плеча.

– Фрэйа, – позвал он, – пора вставать!

– А что такое? – сонно пробормотала я в ответ.

– Ты спишь больше суток, уже наступил понедельник.

– Как?! – я села на постели, и Алеард тихо рассмеялся.

– Я и сам проспал вчера до самого вечера. Не хотел тебя будить, ты так сладко заснула.

– У меня собака не кормлена! – разволновалась я. – Он, конечно, не пропадёт, но…

– Не волнуйся, Фрэйа, – и Алеард придержал меня за плечо, не давая вскочить с кровати. – Тебе самой нужно поесть. Пока не поешь как следует – домой не отпущу.

Я рассмеялась. По правде говоря, уходить не хотелось. Живность в поместье привыкла кормиться самостоятельно, но Перуну нужно было давать дополнительные кусочки.

– Есть и правда очень хочется, – призналась я.

Алеард посмотрел на меня и улыбнулся.

– Тогда давай, поднимайся, и пойдем чего-нибудь перекусим. Я подожду тебя на улице… – Он с трудом сдерживался, чтобы снова не рассмеяться. Думаю, его смешила моя утренняя лохматость: обычно после пробуждения на моей голове возникало сюрреалистичное сооружение из спутанных волос, неизменно служившее поводом для веселья у домашних. Карина советовала мне постричься, но я отнекивалась.

Я встала с кровати и начала торопливо продирать упрямые космы. Алеард, человек предусмотрительный, оставил на прикроватной тумбочке расчёску. Я хотела заплести косу, но не нашла ленту. Наверное, вчера она упала в траву и была унесена ветром в неизвестном направлении.

Я заправила постель, нашла ванную и быстро умылась. Ну вот, теперь можно и выйти, вид вполне приличный.

День выдался пасмурный – какое счастье! Всё небо в рваных, быстрых, ярко-белых облаках. Дул сильный ветер, и это здорово бодрило. Алеард разговаривал с каким-то мужчиной. Я подошла к ним, сдерживаясь, чтобы не зевнуть во весь рот. В усадьбе я с утра ныряла в озеро и мгновенно просыпалась, сейчас всё ещё чувствовала себя немного усталой и сонной.

Они повернулись ко мне. Второй человек оказался японцем, он был пониже меня ростом, но выглядел устрашающе сильно. Жёсткие чёрные волосы были короткими и торчали вверх наподобие щетки, тёмные глаза глядели изучающе.

– Фрэйа, познакомься, это Санада. Он занимается боевой подготовкой ребят, – сказал Алеард.

– Здравствуй, Фрэйа, – произнёс мужчина сдержанно.

– Здравствуй! Сейчас у тебя, наверное, много забот? Люди должны быть подготовлены как физически, так и духовно к подобному путешествию. Никто не в силах предугадать, что может случиться в реальностях, отличных от нашей.

– Ты права, но я не пытаюсь убедить в этом остальных, – ответил Санада. – Дело каждого – заниматься больше или меньше. Или не заниматься совсем. Есть и те, кто не пришёл ни на одну тренировку.

– Возможно, они просто не нашли в этих тренировках нужных энергий и чувств, – предположила я.

Санада сощурил темные глаза, и я не могла понять, сердится он или хочет улыбнуться. Были такие люди, которых мне не удавалось почувствовать.

– Ты не боишься показаться невежливой, Фрэйа, хотя и не говоришь ничего неуважительного, – всё-таки улыбнулся он. Это была странная улыбка, потому как хоть губы его и растянулись, глаза оставались холодными, бесстрастными. – Я вижу, что в тебе соединены порывистость и сдержанность, хитрость и честность, желание анализировать и чувственность. Это гремучая смесь. Ты, верно, очень одинока?

Я внутренне охнула от такого откровенного вопроса, но ответила честно:

– Да, Санада, ты прав, но одиночество не тяготит меня. Те люди, с которыми нам суждено встретиться и идти рядом по жизни, обязательно появятся. В их понимании мы обретём уверенность и силу. Нужно уметь ждать.

Санада снова улыбнулся, и снова улыбка его была безрадостной и сдержанной. Я поняла, что иначе улыбаться он просто не умел. Или не тот был повод для радостных улыбок…

– Это важно – удерживать силу в сердце, – сказал он. – Думаю, у тебя с этим проблем не будет.

– С чем именно? – переспросила я. В его словах звучали незнакомые образы.

– Ты сумеешь в случае чего дать достойный отпор противнику, – ответил Санада. Тёмные глаза на мгновение задержались на мне. – Мне пора. Рад знакомству, Фрэйа, – и он склонил голову на прощание.

– До свидания! – ответила я.

Мужчина неспешно удалился, и Алеард проводил его взглядом.

– И почему он решил, что я смогу себя защитить? – спросила я.

– Санада отлично чувствует людей, он понял, что ты не из робкого десятка, Фрэйа.

– Алеард, я такая размазня! Меня легко застать врасплох, это точно. Я не убегаю от своих страхов, но и желания встретиться с ними лицом к лицу у меня не возникает.

Алеард усмехнулся.

– Страх может быть разным, Фрэйа. Если ты не бежишь – значит, ты готова сражаться. – Он взял меня за плечи, и я поглядела ему в глаза. – Смущение не идёт в разрез с решительностью, Фрэйа. Можно быть и робкой, и сильной одновременно. А вот трусливой и сильной – нельзя. Но ты уж точно не трусиха.

– Ты так думаешь? – растерялась я.

– Ага, – улыбнулся Алеард. – У тебя всё на лице написано, а я хорошо умею читать по лицам. Ладно, идём.

Мы прошли мимо домиков и направились к столовой. Она находилась на крытой веранде, куда приносили свежесобранные плоды и где периодически – по желанию – что-то готовили. Всё утопало в цветах. На плетеных стульях были мягкие сидушки с ярким цветочным рисунком, столы были светлые, круглые, и один длинный стол вдоль стены. Народу хватало. Алеард с кем-то поздоровался, а я напряжённо поискала глазами Конлета. Хорошо, что его не оказалось поблизости. Если бы он снова стал меня попрекать, боюсь, я в ответ начала бы огрызаться.

Мы уселись в уголок, набрав на тарелки всякой еды. Я взяла овсяную кашу на сливках, ежевичный морс, свежий хлеб и масло. Хлеб был еще теплый. Я тоже пекла свой хлеб, но не каждый день.

Мы молча ели, и посматривали по сторонам, и вдруг я заметила Конлета, входящего в столовую. Алеард кинул в том же направлении быстрый взгляд, всё понял, чуть подался вперед и произнёс успокаивающе:

– Ты не должна ни перед кем оправдываться, Фрэйа. Он не прав и поймет это.

– У меня прекрасное настроение, Алеард, но если он снова будет меня обижать – я дам сдачи.

– Это как раз то, о чём мы говорили, – улыбаясь, ответил мужчина.

Конлет подошёл к нам.

– Алеард, Фрэйа, доброе утро! – сказал он вполне дружелюбно.

– Доброе, – пробурчала я в ответ.

– Привет. Садись к нам, если хочешь, – пригласил его Алеард.

Парень сел, и мы молча продолжили есть. Почему-то мне стало смешно. Наверное, я просто нервничала и не знала, куда себя деть. Часто бывало, что от волнения слова застревали в горле, и наружу выходил только глупый, сумасшедший смех. Я поглядела на Конлета исподлобья: он преспокойно уплетал молочную лапшу и выглядел бодрым и отоспавшимся.

– Как дела у Николая и Рады, продвигаются? – спросил капитан.

– Не особо, – ответил парень. – Они застряли.

– На это нужно время, Конлет, а времени у нас предостаточно. Не теребите Бури – и всё будет хорошо, – сказал Алеард. В его голосе мне почудилась хитрая весёлость.

– Я не могу понять, как такое могло произойти! – откашлялся техник. Разговоры о Бури его тревожили, а, разволновавшись, он подавился лапшой. Чтобы не встрять в разговор, я заткнула рот бутербродом.

– Ты пытаешься понять, и поэтому не понимаешь, – ответил Алеард. – Расслабься, Конлет.

– Я стараюсь во всём разобраться, но произошедшее не укладывается в голове! – словно не услышав Алеарда, сказал парень.

– И не уложится, пока ты не перестанешь всё подчинять разуму. Мы можем строить предположения, спорить и обсуждать случившееся, но нас слишком много, и каждый хочет быть услышан. В такие моменты важно не забывать, что твое мнение не единственно верное, – спокойно произнёс Алеард.

– Я знаю, – быстро ответил Конлет. – Но как бы я ни хотел поверить вам, пока что Бури для меня – всего лишь высокотехничная железяка.

Я нахмурилась и сцепила руки на груди. Какой же он недоверчивый упрямец! Ладно бы не верил мне, но Алеарду…

– Я знаю, ты из тех людей, что верят только своим глазам, Конлет, – кивнул капитан. – Поживём – увидим. Может быть, и железяка снова очнётся, дабы показать всем, на что она на самом деле способна.

Настал черёд Конлета нахмуриться. Он не оценил шутку. А вот я не выдержала и хмыкнула. Алеард перевёл взгляд на меня:

– Фрэйа, когда ты сможешь прийти?

– Я приду сегодня, после обеда, – сказала я, вставая. – А может и раньше.

Нужно поскорее расправиться с делами и вернуться в комплекс, к Бури и Алеарду! У меня свербело в затылке.

– Хорошо, тогда до встречи, – улыбнулся Алеард. Думаю, он почувствовал моё состояние и не стал задерживать.

– Пока, Фрэйа, – сказал Конлет. Он тоже улыбался, но натянуто. Напряжение сидело внутри него, сгорбившись и довольно потирая руки, и никто, кроме самого Конлета, был не в силах совладать с ним.

Я подходила к внешнему кругу высоченных тополей, когда меня окликнул знакомый голос.

– Вернулись! – изумилась я, узнав сестру. – Привет, милая!

– Фрэйа! – воскликнула Яна, и мы обнялись. – Какая ты стала хорошенькая, а ведь мы не виделись всего-то полтора года!

– Всего-то! – передразнила её я. Всё это время мы и правда общались только на расстоянии.

У Яны были резкие скулы, широкая нижняя челюсть, пухлые губы, нос тонкий и прямой, а глаза слегка раскосые, ярко-голубые, и брови как два крыла: высокие, изогнутые. Её черные волосы вились, как и мои, но на этом сходство между нами заканчивалось. Разве что ростом мы были одинаковы. У меня были круглые большие глаза и слегка курносый нос, а брови низкие, широкие и прямые. Яна называла мои глаза «грозовыми», и предлагала передать затейливый оттенок детям. Для меня они были просто серыми, и я отшучивалась, говоря, что лучше пусть глаза у малышей будут как у отца.

– И даже не важно, что у него они вполне могут оказаться, как и твои, грозовыми, – хитро щурилась Яна, и мы смеялись.

Артём и Люся ждали нас у озера. Я без утайки рассказала ребятам, что за дела творятся в комплексе. Они были теми людьми, что поддерживали на плаву мой подгнивший плот. Доверие, взаимовыручка, забота – всё это скрепляло прочными нитями полотна наших судеб. Я знала, что могу на них положиться, и всегда была готова протянуть им руку помощи.

«Случайных встреч не бывает, – писала в дневнике жившая столетия назад. – У нас под ногами зыбкая почва, сделай шаг – и провалишься в судьбу… Судьба повсюду, и мы можем влиять на нее – хорошими и плохими поступками. Я думаю, она справедлива и закономерна, хотя иногда может показаться, что она чересчур жестока. В моей судьбе никогда не было случайного. И никогда она не отзывалась мне несправедливой болью. Все, что было – результат моих ошибок, все, что будет – результат моих сегодняшних действий и принятых решений. И если я смалодушничала или отступила, струсив – это мне отзовется…»

Около Бури никого не было, и я осторожно подошла к нему. Зверь затаился. Казалось, он готов в любой момент открыть глаза и сделать глубокий вдох. Я начала мысленно с ним разговаривать, зная, что он внимает каждому моему слову. Он чувствовал и впитывал, ему не нужно было видеть или осязать. Я рассказывала ему о своем детстве, о родителях, о Карине и Яне, и о своих снах… О том, как хотела побывать в тех удивительных мирах, что мне грезились. Существовали ли они в действительности, эти миры? Или то были образы моего подсознания?