Текст книги "Бури"

– Не мне же его учить…

– Нет, избави боже! – ахнул Эван. – Я не буду с тобой танцевать, Алеард.

Капитан рассмеялся.

– Я и не предлагаю.

Конечно, Эвану не составило труда вести меня за собой. Он всё время улыбался и выглядел очень уверенным. Он быстро схватывал, внимательно слушал и в конечном итоге довольно рассмеялся.

– Я непризнанный гений танца! – сказал он. – Фрэйа, спасибо тебе огромное! Я пошёл искать кого-нибудь, кого мой талант сразит наповал.

И он, гордо выпрямившись, решительно направился к стоящим неподалёку девушкам. Алеард подошёл ко мне и улыбнулся:

– Молодец.

– Просто он хороший ученик, – ответила я.

– Просто ты хороший учитель, – сказал Алеард. – Может, ты и меня научишь, Фрэйа?

Я смущённо рассмеялась.

– Лучше ты меня научи.

Я ожидала какого-нибудь ответа, но Алеард решительно шагнул ко мне, взял за руку и прижал к себе.

– Хорошо.

Научиться оказалось непросто. Слишком длинное, к тому же мокрое платье мне мешало, я вынуждена была крепко держаться за Алеарда и подчиняться каждому его движению. Поначалу я старалась изо всех сил, и только спустя несколько минут поняла, что Алеард не пытается научить меня новому танцу. Он хотел быть рядом и знал, что я тоже хочу этого…

Время летело. Мы узнавали Бури. Кёртис и Олан всё реже поднимались в небо как пилоты – Бури спал в своём зверином обличье и прежнюю форму, доставшуюся от главного инженера, принимал редко. Мы всё ещё не могли понять, как он перенесет нас в другой мир. Наши аномальщики, Николай и Рада, постоянно что-то пробовали, изучали, анализировали. Я не вдавалась в подробности, потому что не могла ничем помочь. Конлет все время проводил с ними, и я его почти не видела. К ним примыкали Алан, главный инженер, и Той – его помощник. Они дни напролет о чем-то спорили и что-то выясняли. Я ни слова не понимала из их разговоров.

В экспедицию входило всего пять женщин, включая меня, и двенадцать мужчин. Компания подобралась разношерстная. Я заметила, что Бури ко всем относится по-разному. С Евой, физиком, и Еленой, специалистом по жизнеобеспечению, он был добродушен, с Шанталь, связистом, Радой и Николаем – замкнут. К инженерам относился по-доброму, с легкой усмешкой наблюдая за всеми их действиями, Кёртиса и Олана уважал. К Кристиану, Алексу и Эвану проявлял собачью привязанность, к Конлету и Онану, геологу, был равнодушен, с Санадой вел себя сдержанно и спокойно. Меня он любил как друга – я это чувствовала, а капитана признавал над собой главным. Но только его. Никому кроме него он не раскрывал своих сокровенных тайн, ни с кем не проводил так много времени, ни к кому так внимательно не прислушивался. Правда, мы с Бури тоже отлично ладили. Могли беседовать без слов, и наблюдать за восходом солнца, или гулять по берегу реки. Просто быть вместе.

У нас появился новый бортовой врач. Его звали Леонид. У него были очень светлые зелёные глаза, крупный прямой нос, широкое лицо и яркие каштановые волосы. Кстати говоря, к нему Бури сразу проникся доверием. Куда делся старый доктор, и кто он был – не имею ни малейшего понятия.

В один из дней я сидела в усадьбе под деревом, слушая вполуха, как Яна и Артём негромко перекликаются на террасе. Они пересаживали цветы.

Я рисовала. Времени на это в последние недели не оставалось, но вдохновение самовольно вылезло наружу и прилепило меня к земле. Мне хотелось нарисовать всех ребят из экипажа, а заодно и Бури.

Не знаю, как долго я сидела, когда почувствовала рядом человека. Это была Люся.

– Привет! Давно ты здесь стоишь? – улыбнулась я.

– Уже давно, – ответила она. – Кто это? – и девочка указала на Кристиана.

– Это наш штурман, Кристиан.

– По-моему, он чудесный, – сказала она. – Глядя на него, хочется мечтать и доверять ему свои мечты. И он так замечательно улыбается!.. Мне кажется, он добрый и отзывчивый человек, и прекрасный друг.

– Верно, – сказала я. – Он такой и есть.

– А это кто? – продолжила Люся.

– Это Алеард.

– Хм, какие у него глаза печальные, – сказала она. – Что его так печалит?

– Не знаю, – ответила я, но её слова заставили меня задуматься.

– Алекс похож на кота, – между тем уверенно продолжала она. – Мне нравится Олан, он выглядит таким мечтательным и странным, и ещё нравится Эван – от него исходит свет. Мама мне вчера сказала, что порой я говорю людям неприятные вещи, но я на неё не обиделась, ведь я говорю правду. Кстати, вот этот человек, – и она указала на Алана, – предпочитает уединение. Он не любитель шумных компаний. Он молчаливый и необщительный.

– Верно.

– А Конлет – ты про него рассказывала, да? Конлет ещё не определился, кто он, и не обрёл самого себя.

– А Алеард, Люся? – любопытно спросила я.

– Алеард знает себя, – ответила она. – И Кристиан тоже.

– Вы чем здесь занимаетесь? – спросил подошедший Артем. Он погладил Люсю по голове и склонился над рисунками. – Храбрый экипаж?

Я подтолкнула Люсю локтем в бок, и она хихикнула. Артём улыбнулся.

– Секретничаете?

– Нет, пап, мы анализируем и сопоставляем, – серьёзно ответила девочка. Мужчина чуть не выронил рисунки.

– Дочь, ты меня пугаешь! – весело сказал он. – Если ты в одиннадцать анализируешь и сопоставляешь, что будет в шестнадцать?

– В шестнадцать я выйду замуж, – спокойно ответила Люся. У Артёма отпала челюсть.

– Уже решила, за кого?

– Может быть, за Рому. Он непостоянный мальчик, но его честность и сердечность мне нравятся.

– Милая, – услышала я голос Яны, – непостоянство Ромки ещё не повод не выходить за него замуж.

Мы рассмеялись, и Люся сказала:

– А я это знаю. Но Ромка вряд ли заинтересуется мной. Ему нравятся русоволосые девочки с мягким характером.

– Боже, дочь! – воскликнула Яна. – Тебе сколько лет? Иди играй в куклы!

Люся рассмеялась, прекрасно понимая, что мама её подкалывает.

– Ага, в «Дочки-матери», – ответила она. – Ну скучно же, мам. Мне с Фрэйей интереснее. Смотри, видишь? Вот это Конлет, это Эван…

Яна начала разглядывать ребят и сразу же угадала, где Алеард. Я усмехнулась.

– Ясно, от кого в Люсе эта проницательность…

Некоторое время мы болтали о пустяках, а потом Люся захотела нарисовать папу. Артём получился хорошо, не считая того, что один его глаз оказался больше другого. Люся никогда не сдавалась. Она старательно исправляла и доделывала, и ещё через час портрет был готов.

– Недурно, – сказала Яна. – Я и не знала, что ты умеешь так рисовать.

– А я и не умела, – весело ответила Люся. – Я только что научилась. Это во мне от папы: быстро схватывать и впитывать новые знания.

И она, скорчив маме гримасу, убежала в дом.

– Ящерка, – ласково сказал Артём. – Слушайте, у меня и правда такой нос?

Мы рассмеялись.

– Такой нос не только у тебя, но теперь ещё и у Люси, – ответила Яна.

– Не надо было разбрасываться носами, – укоризненно сказала я.

– Я не нарочно! – беспомощно рассмеялся Артём. – Кто же знал, что так получиться!

– Мне нравится твой нос, – утешила его Яна. – Ты вообще мне нравишься, муж.

– Неожиданное заявление, – поднял брови Артём. – Может, ты меня ещё и любишь?

– Всякое может быть, – игриво ответила Яна и ушла вслед за Люсей. По дороге она обернулась и подмигнула супругу. Артём проводил её нежным взглядом и улыбнулся мне:

– Вот такие дела. Я пошёл.

– Спокойной ночи!

– Не думаю, – ответил он. – Приятных снов, Фрэйа.

Он легко взбежал по ступеням и скрылся за дверью. Я радостно улыбнулась: когда счастливы те, кого любишь, хочется петь и плясать. Я не сделала ни того, ни другого. Я пошла спать. Сон давал мне яркие грёзы и приближал новый день, полный радостных событий.

Эван переехал в комплекс, и я была несказанно рада этому! Алеард позвал его отправиться с нами, и парень, конечно, согласился. Как и мне, ему не надо было долго думать.

Я задавалась вопросом, почему экипаж состоит из семнадцати человек, а не из тридцати или сорока? Ведь теперь, когда Бури ожил, размеры корабля не имели значения… Да и самого корабля как такового уже не было. Я раздумывала над тем, как это случиться, как откроются перед нами двери иной реальности? Мы сядем на Бури верхом и улетим? Или устроимся внутри него, когда он снова станет механизмом? Или выстроимся в ряд и произнесём вместе с ним заклинание, способное унести нас прочь от Земли, к неизведанному? «Всему своё время», – это был единственный ответ, которого можно было от Бури дождаться.

Я помогла Эвану устроиться на новом месте, и вышла на улицу проветриться. И тут же меня плотной толпой облепили дети.

– Поиглай с нами, Флэйа! – попросил Дениска – неугомонный черноволосый карапуз.

Я улыбнулась.

– А во что вы играете?

– В похищение сказочного плода! – ответила Вера, старшая из ребят. – Одна команда охраняет его, а мы похищаем!

«Сказочным плодом» оказалась груша. Она лежала на пеньке под раскидистым деревом – метрах в двадцати от нас.

– Там начинается вражеская территория, – пояснил мне Андрэ, бойкий пацан лет шести. – Плод сторожат великие и могучие воины-кусаки.

– Ужас какой! – искренне напугалась я. – Они могут закусать нас до смерти?

– Они могут всё, – заверил меня мальчик. – Их предводитель Огненная Борода способен раскидать нас одним лёгким движением руки.

– Поэтому нам нужна твоя помощь! – сказала Вера. – Ты поведёшь нас в бой, Фрэйа.

– Ну как тут отказать, если предстоит великая битва с самим Огненнобородым! – рассмеялась я, и они обрадовано загомонили.

Я вынуждена была встать на четвереньки, чтобы не выделяться из толпы собратьев по шайке. Главной у нас была всё-таки Вера, она была королевой разбойников, а меня сделали полководцем. Вера назвалась Беспощадной Рагильдой, а мне дали имя Солнце-на-ветру. Уж не знаю, почему именно солнце, и не знаю, почему на ветру, но детям видней. Дениску назвали Безумным Карапузом, а Андрэ Бесстрашным Псом. У нас были Воин-кепка, Воин-кузнечик и Яблочный воин. Соответственно, прозвище каждого получалось от того, чем он собирался «воевать». Карманы Яблочного воина были полны ранеток, Воин-кузнечик непрестанно прыгал, совершенно от этого не уставая, а Воин-кепка размахивал своим «опасным» головным убором и издавал боевой клич. Ещё в нашей команде были Радужная Пантера и Мадам Свирепость. Я едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться: этой самой «мадамой» оказалась милая светловолосая девочка, с маленьким носиком и пухлыми розовыми губками. Она была похожа на котенка, и бережно держала в руках букет ромашек. Когда я спросила её, зачем ей цветочки, она ответила, широко и радостно улыбаясь:

– Далить!

Возможно, таким образом она хотела «задобрить» кусак. Дениска тут же посоветовал ей «лупсачить» врагов по головам этими самыми ромашками, на что девочка покачала головой и серьёзно ответила:

– Неть! Я буду их далить, кусаки подоблеют, и мы все вместе пойдём есть моложеное.

Я была одета в простое трикотажное платье малинового цвета с рукавами до локтя: длинное, облегающее, с глубоким круглым вырезом. Вера ловко повязала мне на голову чёрную косынку – причём лихо так, наискось, – старательно размалевала лицо краской и дала в руки «меч», оказавшийся самой обычной палкой – для большего устрашения «противника». Они и сами выглядели не лучше: кто-то был измазан в краске, у кого-то торчали в волосах яркие петушиные перья и стебли ковыля. Настоящая разбойничья ватага. Вера произнесла речь, из которой следовало, что воины-кусаки самые настоящие жадины, и не хотят ни с кем делиться заветной грушей. За это их, собственно, и предстояло проучить. Затем слово передали мне.

– Друзья мои и соратники! – сказала я шёпотом. – Настал тот день, когда мы восстановим справедливость и отведаем сказочного плода! Будьте отважными и сильными, не сдавайтесь! Будьте милосердны к врагу и честны с собой. Пусть небо споёт вместе с нами песнь Ветров. Да славится атаманша Рагильда!

– Ура! Ура!.. – послышался торжественный детский шёпот. – Слава Рагильде! Слава Солнце-на-ветру!

Нисколько не смущаясь, я поползла к пеньку вместе с остальными. Мне было ужасно смешно. Густая трава какое-то время скрывала нас от защитников плода, и мы подобрались достаточно близко. Я подумала, что нечестно было вот так брать меня в одну из команд, и решила, что непременно сдамся, но я и не подозревала, кто будет во второй команде!

Когда Вера дала сигнал к наступлению, напрочь позабыв о том, что это должен был сделать «полководец», я быстро подползла к груше и почти сцапала её, но не тут-то было. Сверху, с дерева, на меня прыгнуло не меньше трёх малышей, и они тут же принялись меня щекотать. Я хохотала как безумная, и каталась по траве, и путалась в собственных и чужих волосах… Про какую-то там грушу я и думать забыла. Повязка съехала на глаза, я только слышала жуткие визги вокруг, и крики, и хохот, и копошение.

– Это не воины-кусаки! – смеялась я. – Это воины-щекотки! На помощь, люди добрые! Братья-разбойники и сёстры-разбойницы, хватайте скорее эту негодную сливу, то есть грушу… и уносите ноги!

– Я вижу, враг повержен? – раздался надо мной знакомый голос. Малышня слезла с моего живота, и я, поправив косынку, увидела Алеарда. Он склонился очень низко, припав на одно колено, и глядел на меня, весело прищурившись. Я сразу поняла, что он и был тем самым страшным предводителем кусак.

– Огненная Борода! – расхохоталась я. – Теперь мне точно кранты!

Алеард рассмеялся.

– Нет, Фрэйа, никаких «крантов» не будет. Я просто-напросто возьму тебя в плен.

Я не успела подумать о том, как этот процесс будет происходить – на спину капитану шлёпнулся наш храбрый разбойник Дениска. Думаю, Алеард едва ощутил его на себе, и только сделал вид, что упал. А падать ему кроме как на меня больше было некуда. Он оказался очень близко, но не касался меня телом, хотя я всё равно чувствовала исходящее от него тепло.

– Я схватиль его! – гордо сказал малыш. – Билите сказачный плёд!

Я захихикала, не в силах сдержаться. Алеард ловко развернулся, скидывая разбойника, не дав шлепнуться на землю, поймал мальчишку за плечи – и подкинул высоко вверх. Раздался восхищённый вопль.

– А-а-а! – орал Дениска. – Я в стлатосфелу летю-ю-ю!

Алеард подкинул его ещё раз – к огромному удовольствию малыша – и, поставив на землю, вручил заветную грушу.

– Держи, маленький воин.

Дети собрались в кучу и принялись верещать, по очереди откусывая от фрукта. Никто не хотел быть обделённым – всё-таки это была волшебная груша, не какая-нибудь там! Я широко улыбалась, не торопясь вставать. На траве было приятно лежать, к тому же под деревом царила прохладная тень. Алеард поглядел на меня и едва заметно улыбнулся.

– Мне нравится твоя боевая раскраска, – сказал он, и я покраснела. Кажется, ему понравилось и моё смущение, потому что он прищурился и улыбнулся уже более явно. Склонился пониже, и моё сердце яростно забилось. Но он только коснулся моих волос, убирая из них травинки, и, тронув за плечо, помог сесть. Я прислонилась спиной к пеньку и постаралась подумать о чём-то отвлекающем, чтобы снова не превратиться в переспелый помидор. Алеард присел рядом. – Детский смех оживил это место, – сказал он. Я поглядела на него с нежностью.

– Да… Вчера они сделали из Эвана вождя Абракадабру.

Алеард тихо рассмеялся.

– И нарядили его в старый драный ковёр. Бедный парень на жаре чуть не сварился, но при этом умудрялся танцевать вокруг костра и петь песни, даже приказал подносить ему дары.

– Приказал, ага! – рассмеялась я. – Его спас начавшийся дождь.

Алеард снова поглядел на меня и усмехнулся, торопливо переводя взгляд в сторону. Я поджала ноги и повернулась к нему.

– Что?

– Солнышко, – ответил он, посмеиваясь. Я смутилась ещё больше.

– Что? – тихо переспросила я.

– У тебя на лбу, – ответил он, – солнышко нарисовано.

Я прикрыла щёки ладонями.

– А, боевая раскраска…

Подбежавшая Вера подала мне горсть малины. Видимо, от груши ничего не осталось, что было неудивительно: «сказочный плод» отведали не только все разбойники, но и воины-кусаки.

– Эта тоже волшебная, – заверила она нас, – но я вам не скажу, в чём её волшебство!

Я приняла подарок, подставив ладонь, и с радостью взяла одну ягодку.

– Магическая малина! – сказала я, ощутив во рту приятную сочную сладость. Я протянула Алеарду руку, предлагая полакомиться, но не взял малину пальцами, а вдруг склонился над моей ладонью – и съел несколько ягод прямо из руки. Я ощутила мягкость его губ и тёплое дыхание, и обомлела. Дети, не успевшие далеко отойти, оказывается, наблюдали за нами. Раздался довольный смех Веры.

– Всё! – рассмеялась она.

Я поглядела на неё, не понимая, о чём речь, затем перевела глаза на Алеарда, довольно жующего сладкие ягоды.

– Мне не помешает побольше магии, Фрэйа, – серьёзно сказал он.

– О чём это Вера? – спросила я.

– Не знаю. Она такая выдумщица, всё время что-то придумывает.

Я против воли поглядела на его губы и тут же отвела взгляд. Взяла ещё ягоду, прожевала и закрыла глаза. Я очень любила малину, даже несмотря на то, что её косточки постоянно застревали в зубах.

Мы просидели так довольно долго – смотрели на детей, разговаривали. Это был замечательный день, и всё потому, что Алеард был рядом. Иная мечта выглянула из-за угла и поманила за собой, и я пошла за ней доверчиво и радостно, зная: там, в синих заколдованных долинах, ждёт меня тот, с кем я буду счастлива.

Дни проходили незаметно – за разговорами и приятными делами. Точная дата отправки не называлась, но мы чувствовали – главный день близится. Я успела на неделю съездить домой, рассказать обо всем своим. Мама и папа поддержали меня, но я видела, что моё решение их взволновало. Бабушка заявила, что я сошла с ума, вторая тоже была не в восторге, а Карина восприняла новость спокойно, как будто ничего особенного не происходило. Оба дедушки согласились с бабушками, что оно того не стоит, и в один голос принялись уговаривать отказаться от этой «безумной затеи». Я защищалась, как могла. Пыталась говорить о том, что я уже взрослая и имею полное право поступать так, как считаю нужным, что мне нужна свобода, и я задыхаюсь от их неуёмной опеки, что рядом будут сильные, уверенные в себе мужчины, и они смогут защитить меня, – но родные не хотели слушать. Не могу сказать, что назад я ехала обрадованной и счастливой, но что не сломленной – уж точно.

Я возвращалась в комплекс прохладной летней ночью – странно, но после бешеной жары и гроз температура вдруг понизилась, дни шли все подряд пасмурные, ветреные. Меня подбросили до ближайшего городка, оттуда нужно было добираться пешком. Я шла и размышляла.

Мой дом… Как много в этом простом сочетании слов сокрыто. Дом может быть разным, и для каждого он свой. Часть людей по-прежнему живут в городах, и я не осуждаю их. Зачем? Я и сама бывала в некоторых, и они отличаются от городов прошлого также, как нынешние люди отличаются от прежних. Меняются лица людей, меняются лики городов. Человеческая мысль всегда находит отражение в чем-то материальном.

Искусство более не продажно, оно творится для благости духа, для наслаждения, и просто для того, чтобы порадовать других людей красотой своего вдохновения. Поэтому стены домов похожи на картины: выложенные ли мозаикой, или разрисованные яркими красками, или украшенные буйным цветением вьющихся растений. Я вспомнила про огромный музей, выстроенный на острове посреди залива: он был сделан целиком из цветного стекла. Заходишь в него – а внутри бьют фонтаны, и бегают по стенам сотни солнечных зайчиков и бликов, и мебель тоже зеркальная, и ты идёшь по заколдованному миру отражений неведомо куда, словно находишься в лабиринте.

То место, где жили мои далекие предки, это тоже город. Раньше он выглядел иначе, но теперь это волшебное место. Город Солнца, так его называют. Он лежит на берегу реки. Говорят, когда-то дома царапали небо грязными макушками, росли всё выше, хватаясь за облака, и людям было трудно дышать, потому что воздух стал вредным. В Солнцеграде было мало высоких домов, а если таковые и попадались, они поражали воображение. Талантливых, смелых архитекторов на Земле было не занимать. В центре города, на площади, был сделан гигантский фонтан. Он бил на невероятную высоту или плевался в прохожих маленькими ледяными струями. Его так и называли: фонтан-шутник. Проходя мимо, никто не мог знать, когда его достанет водой, и достанет ли вообще. Это место обожали дети. Как-то я сидела неподалёку, на скамейке, и наблюдала, как они играют в «убеги от струи». На это невозможно было смотреть без улыбки, но особенно весело было наблюдать за приезжими, которые понятия не имели, что их ждёт, а местные хитро молчали, не спеша никого предупреждать.

У города Солнца была одна отличительная черта: когда сгущалась темнота, он начинал сиять удивительными разноцветными огнями. Повсюду горели фонарики, светильники, гирлянды и просто отдельные лампочки. Была улица голубых и синих огней, похожая на утро возле океана; и улица янтарно-красного и ярко-желтого сияния, словно жгучая пустыня; была зимняя улица: вся в белых и серебристых огоньках, и улица, заполненная радугами…

Почему именно сегодня меня застигли воспоминания о прошлом? О городах, что когда-то глядели вдаль угрюмыми стареющими лицами, о людях, которых я не знала, но хотела бы узнать… Чувства не изменились, но повзрослели. У людей прежних и нас нынешних была в сердце одна любовь, несмотря на то, что мы жили в разных измерениях, ощущали разное время и думали о разном. Или об одном и том же? Почему тогда мы жили так непохоже?

Был город среди леса, и лес тот был особым: деревьям, растущим в нем, было по пятьсот-шестьсот лет каждому, а некоторым и больше. Они простирали к небу узловатые ветви, кроны казались продолжением облаков: раскидистые, пушистые и горделивые. Медведи с волками, соболи, куницы и рыси спокойно ходили по улицам, помогали в домашних делах, присматривали за детьми. Я знала: весь этот город вырастили давным-давно всего несколько человек. Дома в городе были занимательной постройки – все сплошь одно-двухэтажные, срубовые, из толстенных бревен, поднятые над землей на невысоких подклетах и опоясанные широкими террасами по всем четырем сторонам, и окнами, доходящими до самого пола. В центре каждого дома росло дерево. В молодых, построенных на моем веку домах, деревца были небольшими, веселыми и стройными. Зато в домах, стоявших здесь не одно десятилетие, деревья-сердца были огромны. Их стволы служили основой дома, его неумирающей душой. Эти дома возвели основатели города и жилища, конечно, претерпели изменения, но не утратили своего мудрого очарования и притягательности. Было время, я хотела остаться там жить, но передумала. Молодости присуща некоторая суетливость, молодость видит бесчисленное множество вариантов. После города Вечности я была в Присвете. Это был город-сказка: сплошь деревянные терема с башенками, балкончиками, зимними садами и оранжереями. На окраинах города росли разлапистые ёлки, высоченные рыжие сосны и степенные кедры, худые свечи туй, нежные пихты и лиственницы, а в центре города – фруктовые деревья самых разных возрастов и видов. Весной на холмах возле города отмечали Дни Цветения. Подгадав время, я прибыла туда накануне. Я помню, как прыгали над головами собравшихся проворные белочки, и по первому зову спускались на руку хозяина, а ревнивые псы бдительно следили за самыми маленькими участниками празднества: чтобы не затерялись в толпе, не заскучали без мамы и папы. Народу в эти дни в Присвет съезжалось великое множество, со всех концов света. Приходилось воздвигать палаточный лагерь, занимавший чуть ли не такую же территорию, как сам город. Я знала, что эти дни были самыми желанными для тех, кто искал свою любовь, но в ту пору я искала саму себя. Мне нравились праздники, нравилось наблюдать за людьми, за выражением их лиц, и слушать разговоры, и радоваться, когда кто-то находил то, что искал. Этот город не вызвал у меня желания остаться, и не потому, что в нем был какой-то изъян, просто душа моя жаждала иного. Я побывала также в городе у моря, где спели сочные персики, а виноградные лозы свешивались прямо в окно. Тогда я поселилась в маленьком домике в платановой роще. Его хозяйке захотелось навестить родственников, живших не близко, и я провела у моря много прекрасных дней, купаясь или гуляя по незнакомым фруктовым долинам. А ещё ездила к пустыне и слушала её хрустящую тишину, и плавала в бесконечных лагунах с прохладной голубой водой. Была возле водопада высотой до самого неба, и глядела на море с верхушки громадной скалы, видела красные осенние леса и леса, спящие под снегом. Поднималась в небо на маленькой лёгком самолёте и наблюдала, как стаи перелётных птиц прощаются с землёй. Эти воспоминания жили во мне и возвращались, когда я засыпала. А ещё я путешествовала к океану, где и встретила Эвана.

Я уже подходила к дому, когда почувствовала неладное. Вот что значит уйти в себя! Меня насторожила тишина – необычная, сухая. Я слышала только ветер. Ни криков ночных птиц, ни сверчков, ни лягушек – а ведь вокруг было столько озер! На всякий случай я прихватила зубами руку. Больно. Значит, не сон…

В ушах начало звенеть, и звон становился всё громче, всё нестерпимей. Дорогу было плохо видно – и это в летнюю-то ночь! Я словно теряла сознание, но иначе, чем тогда, после грозы. Мне не было дурно, голова не кружилась, нигде не болело. Мир становился черным, медленно, неотвратимо пропадал. Темнота окончательно поглотила лес и крутые холмы, укутала высокие травы. Мне пришлось остановиться. Не буду врать: было страшно. Мрак покончил с окружающим миром и теперь поедал меня, однако я по-прежнему не испытывала никаких физических ощущений, только видела, как исчезли мои ступни, бёдра, живот, руки… Чернота доползла до глаз, и всё. Я перестала быть в привычном пространстве, будто провалилась в глубокую яму, заполненную упругим желе…

Я ощутила запах моря и соленых водорослей и открыла глаза. Надо мной сияло белое небо. Я приподнялась на локте и пораженно огляделась: песок был такой же белый, как небо, тихие белые волны плескали о берег, впрочем, не издавая ни звука, и камни разных форм и размеров молчаливо смотрели на меня отовсюду. Вдалеке виднелись острые пики огромных скал: они создавали коридоры и комнаты, и причудливо изгибались, и в их силуэтах мне мерещились невиданные звери и люди-великаны. Меж скал вода образовывала лагуны и протоки, и озерца, и всё это, кроме камней, было белым. Мне уже не было страшно, и я поднялась. Прозрачный песок хрустел на ладонях. Мир вокруг был размытым, нежным, как будто написанным акварелью, но ему не хватало завершенности. Он был почти бесцветным, и ни звука вокруг, только сердце моё билось как прежде.

Я ощущала свое тело, могла чувствовать и мыслить. Это был не сон, сны ощущались иначе. Ну конечно! – внезапно сформировалась в груди отчётливая мысль. – Небо, скалы и море – всё это Я! Мох на камнях обрел цвет и стал тёмно-зелёным. Как просто было менять этот мир! Камни стали двигаться, меняться местами, окрашиваться в разные цвета. Они уже не были похожи на близнецов, в каждом появилась своя жизнь, своя душа. И они заговорили со мной… Сначала тихо и осторожно, потом громче и настойчивее. Совсем как Бури. Волны обрели и силу, и голос, и цвет. Они с шипением падали на песок, как будто игриво кусали его, мир наполнился шумом ветра, белое небо моргнуло, покрывая фиолетово-розовыми сумерками пространство вокруг, и я пораженно отметила, что оно стало темно-синим и заполнилось миллиардами звезд. Звезды, камни… Камни, звезды… Мерцали они всевозможными цветами. Были холодно-голубые и розовые, и белые, огромные и искрящиеся. Были желтые, крупные, и фиолетовые, унылые; были подобные морковкам – с хвостами, и такие, которые переливались разноцветным жемчугом; и туманные дымки заполняли небо, двигались, кружились, и все это невероятным образом отражалось в море, и в лазурных лагунах, в бирюзовых озёрах, в беспокойных водопадах, падающих со скал, и плясало на волнах, разбивалось брызгами и было несокрушимо. Я смотрела, пытаясь что-то сказать, но слова не находились. Эмоции переполнили меня, я пронеслась по пустынному пляжу, как сумасшедшая, ища выход в стремительном движении, и напиталась до отказа запахами и звуками, и голосами далёких реальностей, и чувствами, доселе мной неизведанными.

– Какой путь правильный? – спросила я у неба, и голос, неузнаваемый, но очень знакомый, ответил:

– Ты знаешь. Будь со мной.

И было в этом голосе отчаяние, и боль, и бессилие, и доверчивая искренность, и безрассудная отвага…

– Я здесь! Я иду! – я кричала эти слова на разные интонации, зная, что он не услышит меня. Он был одинок, как и я, лишь этот мир принял наши стремления и указал нам путь друг к другу. Я чувствовала: кто-то ждет моей помощи, ищет меня, стремится ко мне, создает меня. И текли по щекам теплые слезы, и я не пыталась их сдерживать, и тоска проникала в сердце, но я всё яростнее шла напролом – через невозможность, через неприятие, через боль. Мгновением спустя я ощутила, что меня выталкивает из этого мира, словно большие сильные руки мягко взяли поперек тела и оторвали от земли. Тело стало лёгким и податливым. Мне пришлось изо всех сил ухватиться за камень, но меня всё равно подняло, подбросило на несколько метров вверх, затем дёрнуло в сторону и обрушило в воду. Я чувствовала во рту холодную воду, лишённую соли, меня уносило прочь от берега, прочь от белого прозрачного песка, от живых камней с человеческими душами, прочь от одиноких звезд с грустными глазами. Уносило с огромной скоростью, я зажмурилась… и ударил в ноздри знакомый запах травы и леса. Испугаться не получилось: земля оказалась внизу, подо мной, промчались какие-то деревья мимо левого уха… и я села верхом на куст смородины. Приземление оказалось весьма болезненным, но теперь я думаю – хорошо, что это был не крыжовник…

Тишина перестала быть мертвой. Я слышала птиц и сверчков, и шум ветра изменился: трава пела по-своему, деревья по-своему. Я огляделась: знакомая берёзовая роща, комплекс близко. Мне захотелось как можно скорее рассказать о произошедшем Алеарду, и я поковыляла в сторону домов. Идти было недалеко, но ссадины неприятно щипали, и я шла медленно, в раскоряку. Сорвала по дороге подорожник, и завернула-таки к родничку, осмотрела расцарапанные бёдра. Ничего страшного.

Просохнув немного на ветерке, я пошла дальше и вдруг сообразила, что все еще спят. Наверное, сейчас часа четыре утра! Нельзя тревожить людей в такое время. Меня распирало от радостного волнения, хотелось выговориться, и я пошла к Бури.

Он лежал, вытянувшись, на берегу реки, и задумчиво глядел на воду. Он почувствовал меня издалека. Я прижалась к его тёплому боку и стала рассказывать о том, как попала в другой мир. Бури слушал внимательно. Наверное, я болтала часа два или три. Говорила возбужденно, иногда принималась ходить туда-сюда, потом снова садилась, и вставала, и махала руками, и не могла найти себе места.