Текст книги "Панихида по Бездне"

Теперь, закончив говорить, Лана смотрела на Томаса. Она ожидающей миной показала, что более ей нечего сказать, и теперь его очередь. Томас согласился с этим, опустив голову, и постарался обтесать сложившуюся в уме историю до вразумительного состояния. Он начал спустя минуту, которая, к слову, благоприятно сказалась, немного остудив собой раскалённую атмосферу в каюте.

– Знаете, Лана, моя история, наверное, и с десятой долей от сказанного вами не сравнится, – осторожно, стараясь показать своё сожаление к ситуации Ланы, сказал Томас. – Мне… – Он осёкся. – Хотя, знаете, наверное, лучше будет сказать всё прямо.

Томас положил сумку на колени, расстегнул на ней молнию, что зацепилась за глаз Ланы, и достал оттуда записку.

– Лана, я поднебесный, – прямо проговорил Томас, протягивая вперёд листок.

Глаза Ланы едва заметно округлились, но сама она и не шелохнулась. Мгновение промедлив, она взяла листок и вчиталась в написанное. Когда её светлые глаза снова поднялись на Томаса, он по порядку начал рассказывать всё с ним случившееся.

– Чуть больше пяти суток назад наверху, недалеко от своего дома, я увидел человека. Он сидел прямо на песке и любовался заходящим солнцем. Весь больше меры радостный и наслаждающийся. Серые глаза, тёмная одежда, чёрные волосы. Назвался Артуром. Единственное, что сказал о себе, это то, что двадцать лет назад с того места, где я его нашёл, начал свой путь. И всё. Уделил своей личности лишь жалкую крупинку внушительной речи. Основную же массу он излил касательно моей личности. Своими гнилыми руками залез мне в голову и вывернул её содержимое наизнанку, хорошенько наплевав внутрь. Так старательно искупал меня в грязи, что я буквально стал ненавидеть самого себя. Каждое последующее мгновение мне казалось до безумия ничтожным и ничего не значащим. – Томас повертел головой, останавливая себя от дальнейших деталей, так как понимал, что уходит не туда. – Как бы то ни было, после проклятой речи он, будто ничего не произошло, попрощался и исчез в кустах. Просто ушёл в них и исчез, оставив невыносимый осадок. Несколько суток я провёл в забытье. Очень много пил, порой даже с кровати не слезая. Да, я знаю, звучит мерзко, но я по-иному не мог. Этот человек, этот Артур… – Томас зашёл в тупик и, тяжело выдохнув, продолжил уже о другом: – Под вечер второго дня я увидел в море сферу. – Томас достал из сумки полусферу и отдал её в руки Ланы. – С горячего слова этого Артура и из-за своей глупой головы поплыл за ней. Чуть не погиб в море, но сферу домой доставил. Открыл, а там записка с драконом. Небольшим таким горном в форме восточного дракона. Ну, знаете, такой… изогнутый, что ли, – Томас изобразил в воздухе S-образную фигуру. – «Пусть солнца свет Сына Мортэмы призовёт», – процитировал Томас. – На первой строчке в записке, а рядом координаты, – он указал на записку. – Оказалось, это место совсем рядом с домом. Буквально под боком. Я и поплыл. – Томас остановился, порицая сам себя. И тогда Лана, воспользовавшись этой остановкой, спросила:

– Но зачем же? Зачем вы поплыли?

– Спросите что попроще, – немного усмехнувшись, сказал Томас, но после этого постарался пояснить откровенно. – Может, оттого, что мне было интересно. Впервые за долгое время я переживал что-то будоражащее. Оттого и поплатился. За то, что опрометчивый дурак, – со сведёнными в злобе бровями сказал Томас. – В общем, я протрубил в рог по координатам, прямо на указанной точке. Мгновение – и мой корабль в щепки, а я в темноте. – Томас не хотел вспоминать Пасть. Ему было неприятно просто думать о ней, не то что говорить. – Меня подобрало судно, прямо с буя. С одного из тех, что в Бездне на каждом углу. Капитан того судна посоветовал в помощь Давида из «Синих пик». Давид, в свою очередь, рассказал, что знал некоего Волка… – Томас указывал пальцем, будто отмечая все звенья в цепочке последнего пережитого, – который после десятилетней отлучки завалился в его бар с загорелой кожей и стал говорить про то, что был на поверхности. Да, я знаю, что вы скажете. Верить в пьяный бред глупо. Но, помимо того, Давид рассказал, что у Волка был друг по имени Артур. Ходил весь в тёмном, серые глаза… В общем, тот же самый проклятый Артур, что мне в душу плюнул. После истории Давид направил меня к Бонаму, и вот, – Томас развёл руками, – я здесь.

На лице Ланы не было совершенно никаких эмоций. Ей было всё предельно ясно, хоть и остались некие пустые места в рассказе. История казалась девушке удивительной, но она всё же объясняла странные, не свойственные жителям Бездны черты в поведении Томаса.

Томас решил подытожить всю рассказанную историю несколькими предложениями:

– Волк говорил, что был под небом. Он знаком с Артуром. Артура я встретил наверху. Из чего вывод – я ищу Волка.

На этом Томас закончил и после небольшого «переваривания» жестом предложил Лане задать какие-либо вопросы. Она, подумав, нашла такие.

– Всё, что у вас есть, держится на словах Давида. Человека, честность которого всегда оставалась под вопросом.

– Вы его знаете? – удивлённо спросил Томас.

– Я побывала в каждом трактире Дадхэма. А «Синие пики» далеко не безызвестное место. Да, я неплохо знаю Давида, и потому мне интересно, что у вас вызывает к нему такое доверие?

– Он помог мне, хотя мог просто отвернуться или и того хуже… Один повеса угрожал мне, что сдаст Канцелярии, и только Бог знает, что бы там со мной сделали. А у Давида возможностей поступить так было более чем достаточно.

Лана понимающе закивала, переводя глаза на листок.

– Это, наверное, из-за Рауса, – как бы невзначай сказала она и тут же обратилась к другой теме: – Что на этой частоте?

– Предсказание какой-то секты. Мне кажется, той, что обосновалась на солнечном острове. Там говорится, что люди падают в Бездну для того, чтобы зажечь солнце. И координаты какого-то места, в двухстах километрах от Лики. Мне Филипс помог расшифровать, и теперь я хочу уговорить его остановится там на несколько часов, чтобы я мог проверить. Если это заведёт меня в тупик, то направлюсь в Синерию и попробую разузнать о Волке.

Лана снова закивала, но уже задумавшись.

– Всё так… запутанно и неточно. Нет никаких гарантий. Вы плывёте, не зная точно, куда и зачем, по сути, ведомый лишь слухами да предположениями.

– А иначе ещё хуже. Если смирюсь, то останусь до конца своих дней тут. В темноте и вечном страхе. Я не хочу каждый день бояться. Пусть лучше обожгусь, пытаясь, но не сяду сиднем.

Эти слова вызвали в Лане знакомые чувства. Она глубоко задумалась и долгое время ничего не говорила. Томас решил не прерывать тишину, воцарившуюся с момента последнего произнесённого слова. Лишь через несколько достаточно долгих минут молчания Лана тяжело сказала:

– У вас тоже веская причина. И чем-то похожа на мою. Вы хотите вернуть отобранную у вас жизнь. Давайте вместе попробуем. Давайте вернём. – На лице Ланы возникла улыбка, чище и прелестнее всех предыдущих. Возможно, первый раз она улыбается искренне и от всего сердца.

– Давайте, – шёпотом сказал Томас, стараясь не разрушать столь светлое мгновение.

Глава 19. Шум

Томас так и остался в каюте Ланы, разговаривая с ней обо всём, о чём только можно. Как и было обещано, они рассказали друг другу всё, что знали. Лана показала содержимое красного саквояжа, что тогда забрала из дома с синей черепицей. В нём был её поиск на бумаге. Документы на поддельные личности, записки, адреса – в общем, всё то, что Лана успела раздобыть о Волке. В основном это была холодная общая информация, ничего конкретно относящегося непосредственно к возможному настоящему местонахождению, но Лана берегла этот саквояж как зеницу ока. Он был для неё главенствующей реликвией, целью отравленной Волком жизни.

В свою очередь Томасу поделиться было особенно нечем. Единственный важный и косвенно связанный с Волком факт в его арсенале – это исчезновение Артура. Не дождавшись возвращения Волка с «Багряного», Артур пропал на двадцать лет. Испарился так, что ничего путного о нём выяснить не удавалось. И благодаря Томасу теперь известно, где он пребывал.

Когда знания уравнялись, они перешли на простую болтовню. Здесь Томас мог с лихвой похвалиться знаниями. Лана спрашивала, а он отвечал. Так он рассказал в общих чертах о своём мире. О небе, об облаках, о настоящем солнце и о многом-многом другом. Но более всего за душу Лану задели рассказы о дождях. Она вся засветилась, когда Томас поведал ей, что в поднебесье вода льётся с неба. Её реакция была знаменательна, особенно учитывая примеченную Томасом при первой встрече особенность её лица. «Два ярких солнца на пасмурном небе».

В такой тёплой атмосфере они проговорили весь поздний час, пока Лана не уснула‚ укутавшись в плед. В это мгновение Томас впервые за очень долгий срок по-настоящему захотел спать. Без преддверья из мучительного ожидания его голову подкосила дрёма. Томас, медленно опустившись на стол, уснул сладким и спокойным сном. Таким безмятежным, каким‚ кажется‚ с младенчества не спал.

Он проснулся от громкого гудка. Вмиг поднялся‚ не способный сразу определить то чувство, что ныне главенствует в его конечностях. Настолько чуждыми были эти ощущения, что Томас не сразу понял их природу. То была сила, струящаяся в его теле мощнейшими потоками. Каждая излучина некогда истерзанного усталостью тела теперь наполнена из, кажется, бесконечно сладкого источника. Голова в приятной дымке, а глаза устелены утренними слезами. Он чувствует себя «нормально», даже несмотря на болезненные позывы в изорванной груди.

Эпизодическое счастье навестило его голову. Настолько он наполнился светом, что даже насущные проблемы, каждодневно выгрызающие его ум, безоговорочно были потурены в стороны. Не особо приложив к тому силу воли, Томас отгородился от их омрачающего эффекта.

Усиленно потерев глаза, Томас очищает их от остатков дрёмы. Он оглядывает каюту и понимает, что Ланы в ней нет. Но думать об этом у него нет времени. Томас встряхнул головой и хлёсткими ударами вернул чувственность лицу, перед тем как шагнуть к двери и поспешить, насколько это возможно, незаметно вклиниться в жизнь, что закипела на «Мороке» и сейчас доносится сдавленными звуками сквозь стены корабля.

Взбежав вверх по лестнице, Томас выскочил на палубу. Тут и там роились люди, каждый занят чем-то особенным, своим. Совершенно иная, отличающаяся во всех своих буйствующих действием образах от устоявшейся за эти двое суток для Томаса жизнь. Работа шла полным ходом. Будто весь «Морок» разом с цепи сорвался и отчего-то усиленно окунулся в дела.

Стоящего у самой лестницы и беспомощно оглядывающегося с вопросительным лицом Томаса заметил Тим. Он с ящиком инструментов в руке и с какими-то трубами вырвался из общего потока и понёсся к Томасу, вырисовывая на своём лице отчасти возмущённую мину. Слегка запыхавшийся Тим подошёл вплотную и, опуская трубы на пол, спросил:

– Какого хрена? Кан злобный, как сука, всю смену тебя ищет. Де ты был?

– Я проспал, – чуть заплетающимся языком и с немного безучастным тоном выговорил Томас.

– Чё? Совсем поехал? Мы в Град сегодня входим, работы куча. Как ты мог проспать? Тебя поздним часом не было в кубрике. А-а-а-а… Та дамочка, с которой вы по Дадхэму шныряли? – с лукавой улыбкой спросил Тим.

– Нет, я… – начал было поправлять Тима Томас, как его прервали.

– Ёб твою мать, мойщик! – разверзающий всеобщий гул, донёсся голос квартирмейстера, и Томас месте с Тимом в ужасе быстро повернулись в сторону крика.

– Скажи, что чистил нижнюю палубу, – шёпотом бросил Тим, быстро отвернувшись от Кана обратно к Томасу.

– Мне! Искать сраного уборщика! Всю грёбаную смену! – нараспев проговорил Кан, быстро приближаясь.

– Я чистил нижнюю палубу. Простите… – попытался оправдаться Томас, посылая слова прямо в лицо уже почти вплотную приблизившегося Кана.

– В жопу себе извинения запихай! Сказки можешь рассказывать своей подружке! – Кан кивнул на Тима. – Я был на нижней час назад, паскуда.

Томас, поражённый доводом, словно виноватый пёс, опустил глаза.

– Будешь, падла, корму чистить, – медленно прорычал, скаля зубы, квартирмейстер.

Тим и Томас застыли в недоумении. Только спустя ощутимое по продолжительности мгновение, выйдя из ошарашенного состояния, Тим осторожно обратился к Кану.

– Постой, Кан, давай до Града потерпим, не на ходу же, не посреди же Бездны, – проговорил Тим, пытаясь объяснить вроде бы само собой разумеющийся факт, который бесноватый Кан в силу своей озлобленности опускает.

– Если я не научу, то никто не научит, – с суровым и чуть самодовольным лицом проговорил, словно своё собственное кредо, Кан.

– Я могу погибнуть, – справедливо, хоть и с нотками не требующей быть озвученной очевидности заметил Томас.

Кан сделал шаг назад, широко развёл руки и выпучил глаза. С безумным видом он посмотрел на Томаса и громко сказал:

– Добро пожаловать на судно, твою мать! Пошёл!

– Как ты себе это представляешь, Кан? – продолжил заступаться Тим.

– Пошёл от сюда на хрен, черножопая подстилка!

– Квартирмейстер! – громогласно донеслось с капитанской рубки.

Это был голос Филипса, и звучал он подобно грому прямо над головой. Он был громче и сильнее любого натужного воя Кана. Только по одному этому выкрику было ясно, что капитан «Морока» обладал тем самым уникальным навыком, который получают немногие, способные взгромоздить на себя ношу командования. У этих самых особенных людей с титанически крепким хребтом развивается голос, который буквально лишает права говорить всех окружающих. И пользоваться этим голосом – одна из самых сладострастных привилегий.

Филипс медленно спускался по лестнице с зажатой в зубах сигарой.

– Капитан, его не было на посту всё время с начала смены, – попытался выставить свои решения в справедливом свете Кан.

Хоть притязания квартирмейстера были справедливы, выбранное для них наказание превышало все пределы глупости. Подвергать человека смертельной опасности за опоздание, пусть и такое безнравственное, не просто опрометчиво, а отдаёт непомерным идиотизмом, который в пору приструнить заблаговременно.

– Войдём в порт – и хоть шкуру с него спускай, но, пока в Бездне, не глупи, – Филипс спустился на палубу и остановился у самого начала лестницы.

Кан ничего не ответил, но по лицу присмирённой собаки, по тому самому лицу, что минутой ранее зияло на Томасе, было ясно, что приказ капитана он понял. Квартирмейстер уважал Филипса. Уважал и боялся. Потому сейчас, несмотря на всю злобу, что, как кажется со стороны, вот-вот выдавит его глазные яблоки из головы, он смиряется и подчиняется.

– Уборщик, идёшь в котельную. Всё ясно? – грозно бросил Филипс.

– Да, капитан! – Томас благодарно кивнул Филипсу, потом Тиму и быстрым шагом направился к лестнице.

По приказу Филипса Томас спустился в котельную и представился машинисту. Тот, удивлённый, высказал: «Какого это хрена мне тут поможет уборщик?» – и поставил Томаса к одному из матросов, бросающих уголь со странными зелёными наростами в топку. И работал там Томас ещё с два часа, пока машинист не выгнал его, заменив обычным матросом.

Томас поднялся на палубу и принялся выполнять работу, которую делал вот уже двое суток. Мыть и чистить. Делал он это до тех пор, пока на нижних этажах надстройки его не заприметил Кан.

– Просто на хрен удивительно! Пшёл на палубу! – именно так, опустив букву «о», проговорил Кан. – Будешь швартовы носить!

Томас направился на палубу и нашёл таскающего канаты Тима. Тот попросил помощи, и Томас, не зная, что конкретно он должен делать, просто в точности повторял все виденные у него подобные действия.

Рядом с Томасом команда из двух смуглокожих выполняла точно такую же работу. Они были достаточно близко, чтобы Томас смог перехватить краем уха их разговор. Судя по тону кожи и расовым чертам, происхождение их было разное, оттого в разговоре у каждого проскакивала нотка незнакомого для другого говорящего языка. Они всё время прерывали диалог, чтобы пояснить непонятное другому слово.

– Это Град. Тот Град, – сурово говорил тот, что имел южные черты лица и, судя по уверенной речи, лучше знал язык.

– А где Лика? Мы в Граде не останавливались раньше, – недоумевающе сказал тот, у которого восточные черты.

– Я знаю, но это Град. И мы швартуемся.

– О-о-о-ой. Я не пойду. Я тут останусь, – испуганно проговорил второй.

– Мне тоже страшно. Ты видел, что с Кари…

Томаса окликнули, и потому продолжение осталось для него недоступным. Но даже так слов, уже произнесённых, хватило, чтобы прочно укоренить в Томасе сомнения. Въедчивые и порождающие целые полчища самых разных нафантазированных форм.

Через несколько часов работы из завитков тумана вышли верхушки башен цитадели. Большой каменный замок, освещённый, что удивительно, тёплым жёлтым, а не злосчастным зелёным цветом. Чуть позднее стали видны и сами огни города. Из рубки капитана послышался грозный голос Кана:

– Швартовным командам занять позиции!

Несколько групп опытных, судя по всему, матросов оттеснили Томаса с Тимом назад и схватились за швартовы.

– Ну слава богу! – громко на выдохе проговорил, отступая спиной назад, Тим. Томас, соглашаясь, кивнул.

По всему судну пронёсся громкий, певучий сигнал. Он вмиг облетел все уголки корабля, и у людей на лицах появились улыбки. Корабль заметно снизил скорость. Огни порта приветствовали приближающееся судно световыми сигналами, отчего вся команда стала откровенно радоваться.

– Хорошо! Просто замечательно! – воскликнул Тим и посмотрел на поникшего в незнании Томаса, который всё никак не мог выкинуть из головы разговор двух матросов. – Что-то не так?

Томас глянул на Тима задумчивым взглядом. Он обдумывал в голове возможность поделиться своими сомнениями, но сделать это ему, увы, не удалось. На смену первого сигнала пришёл второй, грубый и тревожный. Кто-то из капитанской рубки во всю глотку завопил:

– ХИМЕРА!

Люди сорвались с места, но не успели и двух шагов пройти, как сильный удар отбросил всех влево. Судно накренилось вбок. Бултыхающиеся в страхе тела проехали по палубе. Со всех сторон послышался бесформенный грохот и скрежет металла, заглушающий испуганный ор.

– Лана! – первое, что зазвенело в голове и криком слетело с губ Томаса.

Он сорвался с места и побежал в сторону лестницы, мысленно оторванный от происходящего. Словно ведомый за руку, Томас летел вдоль корабля, не способный противиться той самой бьющей в голове тревогу мысли. Он не видел того, что напало на корабль, но своими глазами лицезрел, как гнётся металл, как вдоль корабля идут полуметром в ширину трещины, как из этих трещин валит зелёный напор пламени и, самое страшное, как в секунду исчезают люди под всплески кровавого салюта. Эти всплески ложились линейным рисунком бегущему Томасу на лицо.

Корабль в считаные мгновения разлетался в щепки.

Томас залетел на лестницу и увидел Лану, бегущую вдоль прохода. Он в неощутимое по времени мгновение пролетел весь коридор и ворвался вслед за ней в её каюту, безудержно крича:

– Лана! Лана! Лана!.. – Томас не говорил ничего другого, лишь это слово. Будто и не осталось в голове его иного.

И когда увидел, что Лана собирает бумаги в саквояж, ничего другого не сказал. Лишь подхватил её за талию и вытолкал в коридор. Там Томас перехватил её за руку и в скоротечное мгновение зацепил глазами саквояж, что она всё же успела взять с собой. Они так же скоро вылетели с лестницы, пробежали всю палубу, на которой не осталось живой души. Лишь красные всплески, что мимолётно исчезали, и летящие во все стороны раскалённые осколки стали.

Не обращая внимания на взвинченные выбросы огня, что били из недр «Морока» и освещали собой все пространство водной глади вокруг, они пронеслись к шлюпкам, движимые нескончаемым источником ужаса. Они не видели всего того страшного, что творилось вокруг, оттого что пелена паники ограничивала их взор, помогая ногам двигаться во власти лишь инстинктов.

– Стойте! – заорал Томас в сторону людей, спешащих опустить последнюю оставшуюся шлюпку на воду.

Томас подвёл Лану к самому краю судна, где она поспешила бросить саквояж вниз. Люди с лодки, махая руками, кричали во всё горло, что уже поздно, но Томас всё равно взял Лану за обе руки и принялся опускать в уже почти приводнённую шлюпку. Она что-то усиленно пыталась выговорить, но из-за нового всплеска оглушительного лязга стали её не было слышно. Лишь когда Томас реагирует на вскинутую в сторону голову Ланы, он понимает, что именно она кричала. Со стороны левого борта к шлюпке неслись серые сгустки шума.

Секунда – и шлюпки нет. Лишь обломки да красные всплески.

Томас застыл. Его руки, впиваясь в кисти Ланы, держали её на весу. Мгновение будто остановилось в его внимании. Глаза полезли вверх и остановились на разливающемся в пустоте перед ним действе. Из тьмы нарочито медленно вылетело шумное облако. Серое буйство. Бесформенная катавасия. Томас замер, наблюдая за висящими в немой пустоте красными глазами, что увенчали пульсирующие серые хлопья. Те глаза были полны крови и злобы. Одичалые и жадные до боли очи.

Томас отпустил руки Ланы. Шум бросился вперёд.