Текст книги "Панихида по Бездне"

Оценщик, не дождавшись ответа Томаса, открыл кассу и достал из неё монеты.

– Злишься. Бесишься. Как несправедливо я поступил, – серьёзно сказал оценщик. – Ты ничем не взрослее того парня. Бери монеты и уходи поскорее, а то у тебя от напряжения лицо треснет.

Глаза Томаса опустились. У него из груди рвалась нечеловеческая обида, но он подавил её на своём лице, не желая доставлять удовольствие самомнению ублюдка по ту сторону решётки. Томас молча подошёл к стойке и, не разбираясь, всё вместе сгрёб в сумку. Скалясь на оценщика, он застегнул сумку и, развернувшись, направился к выходу. Оценщик, ничего не сказав вслед Томасу, лишь со спокойным видом положил полусферу к остальным вещам, будто ничего необычного и не произошло.

Томас вышел на улицу с ощущением, что его окунули в дерьмо. Он не мог надышаться, ведь в голове его бушевали раскаты гнева и мата. За всю свою жизнь он не чувствовал такой обиды. Даже припоминая пережитое в приюте. Все нападки от живших там малолетних выродков не сравнятся с этим самодовольным лицом. Не было за его двадцать один год такой твари, чтобы воплощала в себе всю непосильную ненависть. Не человек, а натуральная мелочная падаль. Гиена.

Внутри сдавливались волны гнева. Томас вздрагивал от желания разораться отборным матом во всё горло. Он корил себя, что не смог выговорить всё, что думал. Корил за то, что недостаточно был твёрд перед этой бесчестной дрянью. И сейчас в воспалённый гневом мозг накатило то, что он получасом ранее оставил перед ломбардом. Смятение.

Томас выдохнул и тяжёлой походкой скрылся в темноте переулка, гонимый пополнившимся на дородную часть варевом в голове.

Глава 14. Мария

У гнева острые зубы. И ещё острее они, когда гнев направлен на себя. Всё смешалось в безличный, гневный круговорот, что кидает его вперёд и скоро сойдёт на нет, выпав осадком куда более ненавистным. Как магма застывает вулканическим стеклом, так гнев становится смятением. И нет твари более въедчивой. Теперь не так важен тот выродок-оценщик. «Будь он трижды проклят». И не так важны косые взгляды бледной своры. Забытыми остаются мелочи вторичные, людские. Всё это туманится и теряет свою важность. Остаётся только голая и ненавистно повторяющаяся, словно бой курантов, в голове фраза: «Что делать?» Имей ты хоть сотню разных стопроцентных планов, эта фраза – первородная всех проблем – всё равно будет сиять над головой и, куда ни повернись, выскакивая, кричать: «Обрати на меня внимание!»

То воодушевление и смелость – подарок маленькой принцессы, – с которыми Томас решительно вернулся в таверну, не продлились и сутки. Напускное обвалилось после встречи с действительностью. Всё, что теперь остаётся, – бродить в темноте, шарахаясь собственных теней, и думать то, что думано не одну уж сотню раз. Заходит в бесчисленные тупики, но, подгоняемый остатками воли, продолжает идти.

Несмотря на страхи, ужасы и обильные фантастические образы, что рождает воображение, лишь упадёт глаз на вездесущую темноту, синева спящего Дадхэма способна успокоить. Когда в голове раскаляются извилины, лучшим средством будет окунуть их в холодную немоту залитого уже не зелёным огнём, но синей темнотой города. В этом Дадхэм был прелестен. В этом немногом. Да, пока не наступит поздний час, тут не продохнуть от призраков, но сейчас, когда фонари чуть пригашены, а воздух, пускай и спёртый, не окропляется сотнями одновременных выдохов, можно почувствовать себя свободно и легко. Возможно, даже немного забыться.

Томас не пойдёт обратно в «Пики», как предлагал ему Давид. Не хочет новых дыр, протёртых на спине косыми взглядами. Он решил это, ещё когда захлопнул за собой дверь. И пока толпы кровожадных тварей не повалятся из тёмных переулков и не прогонят Томаса, он будет гулять по каменной мостовой. Того он хочет и так порешил.

Это решение подарило ему время. Достаточное, чтобы назначить ориентиры и чуть отвлечься от истерики. Следующее, что он должен сделать, – это найти, где купить одежду. Сейчас это невозможно: вот уже как несколько часов ни одной души не встретилось ему на дороге. Двери магазинов наглухо закрыты, а окна занавешены. Лишь из баров всё ещё доносятся раскатистые завывания и смех. Значит, ждать.

И Томас ждёт. Он бредёт по дороге, огибая одну улицу, обходя крюком другую. Томас бредёт, пока эта безынициативная хаотичность не заводит его в тупик. Не в тупик на дороге, но к месту, через которое он не в силах перешагнуть. К самому крайнему фонарю. Тому, что ограждает всё ещё живые улицы от мёртвых и разрушенных.

За его тусклейшим светом виднелись разрушенные дома и колотая мостовая. Будто граница, отделяющая нормальный город от того, каким он был, когда упал. Томас всматривался в эти чернеющие дали, и, какими бы они ни были пугающими, они и в сравнение никакое не пойдут с той безграничной всепоглощающей чернью, что несла тёмная кровь. И потому Томас не так пугался, но понимал, что вперёд не ступит. Не ступит даже шага за границы света.

«Придётся вернуться, – Томас посмотрел в непроглядную отгороженную темноту переулка. – Нужно…» – по спине пробежали мурашки.

Но он стоял, не смеющий уйти. Томас не отводил глаз от окоченевших и безмерно изуродованных тёмных улиц, будто ожидая чего-то. У границы света, прямо там, где завитки прозрачного тумана поглощает темнота, загораются два ярких глаза. Томас опускает тяжёлый взгляд на эти успевшие изрядно насолить две яркие бусинки. Он молча выждал, как бы предоставляя возможность обладателю глаз начать первому. Но Томас не дождался.

– Давно не виделись, предательница, – бросил Томас в глаза немому смотрящему.

Глаза прикрылись, Глория медленно вышла на свет. Она подошла к Томасу и потёрлась о его ногу. Он опустился и взял кошку на руки.

– И где тебя носило? – устало прошептал Томас, разворачиваясь и уходя прочь от фонаря.

Дороги за дорогами, кварталы за кварталами. Они шли уже довольно долго, но город всё равно имел чем удивить. Каждый раз, когда в голове всплывала мысль, что это всё, больше не на что смотреть, из-за поворота вылезала какая-нибудь причудливая особенность. Так, пройдя поперёк главную мостовую, Томас упёрся в театр. Окутанный тенями от жёлтого, что немаловажно в среде подавляющего большинства синих, фонаря. Оттого он выделялся, хотя и был освещён только частично. Скудная газовая лампа была прерогативой самого театра. Понять это было нетрудно. Синие огоньки, горевшие в уличных фонарях, едва колыхались на самом дне плафонов. Эта же лампа горела во всю свою мощь, озаряя боковой выход из театра. Света её хватало, чтобы отделить всё здание от синевато-чернушного окружения спящего Дадхэма, будто обрисовав его.

Ноги до ужаса устали. Колени подгибаются. Но Томас обратил внимание на это лишь сейчас, когда, едва сохранив равновесие, удержался на запнувшихся ногах. Раз ноги не желают подчиняться, то нужно приклонить их. Томас упал, словно пыльный мешок, в пучке жёлтого свечения. Он сел у служебного входа, где его едва касалась тень от перил. Томас насладился этой некой защищённостью от улицы и почувствовал себя в полнейшей безопасности.

– Час поздний принадлежит Несчастным, – прозвучал растекающийся женский голос. Он разлился в окружении, точно мёд, заполнив каждый уголок мысли Томаса. Это было неожиданно и чуть пугающе, но так сладко и приятно, словно кто-то вытащил его из темноты и обнял. Необычное для Томаса чувство хлынуло вовнутрь. Чувство человеческого тепла. Чуждое и неизвестное, но чудесное и желанное.

У входа в театр стояла молодая девушка в белоснежном платье. По виду оно напоминало свадебное. Её лицо было залито светом фонаря. Грациозное и статное. Вьющиеся русые локоны чуть спадали на плечи, подчёркивая усердно поддерживаемую красоту. Весь её облик, каждая его деталь отражала то, кем она является. Девушка, без малейших сомнений, была актрисой.

«Почему она в платье?» – вопрос, который всплыл в сознании Томаса, но ответ на него он искать на самом деле не очень-то и хочет.

– У вас очень интересная одежда, – сказала она, сохраняя довольно беспристрастное лицо. – У нас такого фасона не встретишь.

Томас не знал, что сказать, и не знал, нужно ли вообще говорить. Потому, претерпев ощутимую немую паузу, он порешил, что прерывать её уже и смысла не имеет.

Не сумев втянуть незнакомца в разговор, девушка обратилась к главному:

– Говорят, в городе человек из-под неба появился.

Томас отвёл лицо в пустоту и молча встряхнул головой.

– Не переживайте, – шёпотом сказала девушка, опершись на перила.

Она раскрыла сумочку и достала оттуда пачку сигарет. Вид пачки запал в память Томасу. Она была полностью белой с неизвестным змеевидным рисунком золотого цвета на лицевой стороне. Девушка достала сигарету и вложила её себе в губы, отпечатав помадой рельефный рисунок на табачной бумаге. Но вот девушка замешкала. Она старательно всматривалась в пространство своей сумочки, помогая в поисках рукой, но безуспешно.

Томас достал один из проклятой дюжины коробков.

– Вот. Возьмите, – сказал он, протягивая коробок к перилам.

Девушка на секунду остановилась, оторвалась от сумки и посмотрела на коробок с застывшим на лице вопросом, кажется к самой себе: «Стоит?» Но, одумавшись, в следующую же секунду приняла коробок и поблагодарила. Она молча прикурила и хотела было вернуть коробок, но Томас красноречивым жестом указал, чтобы она оставила его у себя.

Девушка втянула дым в свои лёгкие, отчего грудь приподнялась. Она прикрыла глаза и медленно подняла лицо вверх, расслабив на нём, казалось, каждую мышцу. Этот странный жест продлился всего с полсекунды, но во всех красках рассказал о том, как сильно девушка любит курить. Резко опустив голову, она выхватила из губ сигарету.

– Каково там? – выдохнув облака дыма, спросила девушка.

Томас поднял вопрошающий взгляд. Девушка смотрела в пустоту улиц и не видела его лица, но всё равно уточнила: – Каково там, под небом?

Томас недолго думал над ответом, так как косвенные от него вопросы обдумывал вот уже более суток.

– Как будто живёшь совсем без бед.

Девушка посмотрела на Томаса.

– Жаль, я это понял, лишь когда упал, – Томас опустил взгляд и указательным пальцем почесал подбородок Глории.

– Вы привыкнете, – проговорила девушка.

– К чему? – спросил Томас.

– Ко всему. Вы не первый и, наверное, не последний.

Томас промолчал. Само собой, эти слова ни капли не утешили. Его уже бросало на эти скалы, но он ещё не сдался. Томас ещё не настолько растоптан, чтобы смириться. Он хотел это объяснить девушке, но не стал. Как не стал озвучивать всё то, что зажглось в его голове с первой сказанной девушкой фразой.

Они так и смотрели в бездонную черноту перед собой ещё где-то десять минут, не обронив ни слова. Сильной затяжкой спалив где-то половину уже третей сигареты, девушка бросила её вслед за предыдущими, в сток.

– Поднимайтесь, – резко заявила она.

Томас хотел было спросить, но не успел.

– Я покажу вам, что в Бездне живут не одни фанатичные дураки.

Девушка протянула руку Томасу, тот её принял. Он поднялся на ноги, положил Глорию в сумку и немного нехотя последовал за ожидающей его девушкой.

Они зашли в театр и пошли вдоль тёмного, грандиозного по своим размерам вестибюля. Залитый тенью, он не мог дать всю палитру тех эмоций, что дарил пришедшим сюда в часы открытия, но даже в такой слегка поникшей тусклости это величественное помещенье нагоняло немного жуткости и скрытой за тёмною завесой силы. Томас лишь краем глаза коснулся этой красоты, но этого хватило, чтобы оставить свой эффект.

Девушка обошла стороной большую центральную лестницу и направилась к двери, что находилась поодаль, скрытая от взглядов посетителей. Они прошли через неё в длинный коридор. По всей видимости, это были помещения для работников театра. Девушка ещё несколько минут водила Томаса по разным комнатам и коридорам, в конце концов приведя в гримёрную. Там также царил мрак. Девушка достала из сумочки подаренный ей чуть ранее коробок и, нащупав в темноте на столике лампу, зажгла её.

Глория тем временем выскочила из сумки на стол и, свернувшись в клубок, стала наблюдать за происходящим.

– Постой пока, – сказала девушка, довольно очевидно перейдя на «ты».

Она раздвинула дверцы гардероба и принялась что-то усердно искать среди вешалок с костюмами. Послышался звук гоняемых во все стороны металлических крючков и причитание: «Нет, не то, не это…» Спустя мгновение она, радуясь найденному, вышла с немного порванным да потёртым сюртуком и точно такими же штанами.

– Вот, я думаю, это будет нормально, – искренне заверила девушка, явно намекая, что то, что она достала, значительно лучше изорванной в лоскуты одежды Томаса.

И правда. За то короткое время, что Томас провёл в Дадхэме, он не видел не одного человека, не говоря о малышке Анне, в более или менее целом костюме. В сущности, наверно, это и стало одной из причин такого пристального внимания к девушке. В таком наряде она сильно выделялась из стандартов, замеченных Томасом у большинства.

Девушка положила одежду на спинку стула и закрыла за собой дверь гардероба. Томас шагнул чуть вперёд с миной, беззвучно говорящей: «Удобно ли это?» Он явно собирался это сказать, но девушка поспешила его осадить:

– Она довольно старая. Гримёр хотел её выбросить, хотя, за исключением нескольких мелких дырок, она вполне себе целая, – закончив говорить, она неспешно вышла за дверь, что-то припомнив.

Томас принялся переодеваться. Несмотря на внешний вид, сидела одежда очень удобно. Значительно удобнее, чем та, в которой он пал, что немало удивляло. Эти странные вещи казались подходящими. Во многом, наверное, из-за давления, что ложилось на Томаса косыми взглядами. Теперь, когда Томас сросся с обыденным для Дадхэма видом, где-то в голове засияла лёгкость. Одной проблемой меньше.

Через несколько минут осмотра себя в зеркале Томасом в дверь гримёрной постучали. Томас сначала вздрогнул, но, опомнившись, выдавил едва слышное:

– Да, да.

Девушка вошла, держа в руках старые сапоги, неизвестно откуда взятые.

– Очень неплохо, – с ироничной улыбкой сказала она. – Вот только… – девушка положила ботинки на пол и подошла вплотную к Томасу, доставая из сумочки платок всё того же злосчастного цвета. Для носового слишком велик, для шейного маловат, но тем не менее это не остановило девушку от того, чтобы повязать его на шее Томаса.

– Спасибо, – немного смущённо поблагодарил Томас. На лице же девушки не было и оттенка этого чувства.

Девушка отошла, освободив обзор на зеркало. Томас посмотрел в него с совершенно иным ощущением. Теперь образ закончен. Теперь он ничем не отличается от тех остальных. Теперь Томас одет как обыватель этого проклятого мира. И оттого немного тошно. Единственное, что осталось всё тем же, это кожа, делающая Томаса, по сравнению с трупно-бледными, практически чернокожим. Но эта особенность притиралась при взгляде на одежду.

– Ещё ботинки, – сказала девушка, указывая глазами на пол.

– О, а что же со старой одеждой? – спросил Томас, надевая ботинки.

– Если хотите, у себя придержу, хотя смысла в этом не очень уж много, она вся изо…

– Спасибо, – как бы намекая на первую часть фразы девушки, сказал Томас.

Девушка улыбнулась. Томас затянул шнурки.

– Чем заниматься думаешь? – девушка села, свесив ноги с края сцены. Её голос эхом отразился в большом зале. Свет от небольшой лампы, что девушка взяла с собой из гримёрки, достаточно ярко освещал их с Томасом и несколько сидений в первом ряду. Несмотря на это, очертания деталей помещения, таких как балконы, занавес, оркестровая яма и т. д., всё-таки можно было различить в темноте, отчего были ясны поражающие дух размеры этого помещения.

Томас всю жизнь прожил в глубинке, а самостоятельную её часть – в полном одиночестве. Подобные здания казались ему диковинкой, и оттого каждый раз поражали. В то же время для жителей Дадхэма, как достаточно большого города, подобные особенности – обыденность, что-то должное.

– В смысле? – спросил Томас, поправляясь в зрительском кресле и нехотя отрывая глаза от массивности.

– Ну, чем на жизнь зарабатывать будешь? – спросила девушка, доставая из сумочки сигарету. – Тебе же нужно что-то есть? – на лице вырисовалась лёгкая улыбка от простого, но меткого замечания.

Томас пожал плечами. Девушка прикурила сигарету. Коробок меж тем уже опустел на треть. Она откинула голову назад и прикрыла глаза. После минутного молчания она наспех спросила:

– Кем ты наверху работал?

Девушку страстно интересовало всё, что хранилось за душой её собеседника. И это не следствие конкретно любопытства непосредственно к Томасу, а скорее желание заглушить собственные мысли. Она хотела отстраниться от чего-то, нещадно кусающего её душу изнутри, не понимая, что, спрашивая, заставляет Томаса претерпевать то же самое.

Томас на мгновение скривил лицо, но, не желая обрубать вот так разговор, ответил:

– Рыбу ловил на своём катере. Ловил и продавал одной лавке.

Девушка опустила обратно голову и утвердительно кивнула.

– Значит, на судно пойдёшь? – резонно спросила она.

Томас промолчал, пытаясь донести, что отсутствие ответа – это тоже ответ.

– Рыбаки плавают у самых стен, далеко в Бездну не заходят, – пояснила девушка, попытавшись успокоить Томаса.

Томас снова ничего не ответил, продолжая поглаживать Глорию. Девушка, обратив внимание на такое нежелание разговаривать, уже более очевидно спросила:

– Ты не хочешь говорить?

– Да нет, я не… – резко начал Томас и оборвал сам себя. Девушка смотрела на него, ожидая продолжения фразы, но, не дождавшись, вздохнула и перевела глаза туда же, куда смотрел Томас.

– Я ведь не настаиваю. Просто хочу разговор поддержать. Думаю, в Дадхэме ты не много слушающих нашёл. А высказываться ведь над… – девушка недоговорила. Её перебил Томас.

– Мне страшно! – Томас сохранил минутное молчание и продолжил почти шёпотом: – Я от одной мысли, что снова придётся встретиться с этой… с этой сырой беспроглядной теменью, дрожью покрываюсь. Даже сейчас, когда смотрю через стену, всё тело передёргивает. И понимаю, что нужно. Прекрасно осознаю, что не хочу тут оставаться, а потому готов и жизнь положить на то, чтобы выбраться. Но все эти мои стремления Бездне с её монстрами до одного места. Если я снова встречу цокающую тварь с налитыми кровью бусами вместо глаз, она вряд ли будет разбирать мои стремления и желания.

– Так ты будешь выход искать? – удивлённо спросила девушка.

– Ну не смиряться же! Я жизнь свою вернуть хочу. Пускай она была скучной и пресной, она всё же была моя. А теперь что? Теперь ублюдки с врождённым косоглазием и страх быть сожранным неведомой нечистью. Пускай я до старости буду эту сраную рыбу ловить, зато не буду просыпаться в страхе и молиться, чтобы остаться в живых.

– Но ведь, когда искать будешь, с тем же самым и столкнёшься. С косыми взглядами да Несчастными.

– Вот оттого мне так хреново! – резко бросил Томас, с выражением глаз, как бы говорящим: «А разве не ясно?»

Девушка отодвинулась назад. Она ничего на это не ответила, лишь опустила сигарету и стряхнула пепел.

– Я устал думать, что делать, устал находить оправдания всей этой ненормальной чепухе. Не могу больше думать. Не могу и не хочу, – Томас впился пальцами в голову, будто пытаясь проковырять в ней дыры.

Девушка молчала. Лишь пару раз вздыхала, желая что-то сказать, но прерывалась. Она не могла нарушить тишину. Не было в тот момент на свете слова, что было бы уместно. И даже утешение казалось бы излишним и неправильным. Оно бы притупило значение его слов и оскорбило чувства. Девушка не хотела говорить, что всё будет хорошо, потому что знала: это ложь.

Томас выпустил руки из волос и откинулся на кресле. Он тяжело вздохнул и встал.

– Спасибо тебе за всё, и извини, если чем-то обидел. Мне пора, – с этими словами он повернулся и направился к выходу.

– Постой! – девушка слезла со сцены и поправила платье. – Как тебя зовут?

– Томас, – тихо ответил он.

– Очень приятно, Томас, – девушка мило улыбнулась. – Я Мария.

Глава 15. Капитан Филипс

Дадхэм проснулся. Сменил синюю пижаму на рабочий, успевший достаточно надоесть Томасу зелёный костюм. Окна по одному наполнились живыми огнями, а на улице стали мелькать ротозеи с ныне безразличными к Томасу минами. Лишь закоренелые расисты бросали взгляды на его загорелую кожу, но эти редкие моменты и в сравнение никакое не шли с былой реакцией большинства.

Небывало лёгкой походкой Томас достиг мостовой, переходящей в длинную линию причалов Люцейского порта. И до конца не понятно, была ли та лёгкость приятным послевкусием откровения, что излилось из него в уши готовой слушать девушки, или причина в оставивших его, наконец, вниманием кривых глазах предвзятого общества Дадхэма. Но тем не менее эта лёгкость наполнила его голову, вернув приятную уверенную свежесть и холодную рассудительность, кои он оставил ещё наверху.

Расставив в очередной из великого множества раз все мучающие своей неопределённостью точки над i, Томас определил свои ориентиры и закрепил их пристальным вниманием. Так условившись с самим собой, что разговору с капитаном Бонамом всё-таки быть, он получил карт-бланш на потакание неуверенности, и оттого сейчас вкладывает всю рассудительность на поиск подходящих слов. Эта занимающая его разум вереница отвлекает его от страха перед Бездной. От сковывающего ужаса перед перспективой выйти обратно в открытое море тёмной крови и от неплохих шансов остаться там на вечность-другую.

Томас проходит мимо сотен кораблей. Самые вычурные и разнообразные, но всегда сохраняющие основные общие черты. В сущности, всё многообразие подписывалось под тройной типаж. Маленький, почти невооружённый кораблик, средний слабовооружённый и средний сильновооружённый. Разные позы Мортэмы на каждом корабле без исключения. И притом неважно, кем является капитан: оборванцем или приличным человеком, – у всех судов на носу располагалась Мортэма, выражающая нечто Томасу неизвестное, но определённо интересующее. Это поклонение образу Матери Смерти как заставляло уважать, так и вызывало опасение.

Томас всё шёл мимо судов и рассматривал их названия в поисках того самого «Морока». Он брёл так до тех пор, пока вплотную не подошёл к отгороженной части порта. Судя по множеству предупреждающих табличек и колючей проволоке поверх заржавелой решётки, принадлежала эта отгороженная часть местным войскам.

Долго смотреть Томас не собирался и с идеей, что, видимо, он «Морок» -то пропустил, решил вернуться, но громкая протяжная сирена чуть осадила его нежелание совать нос в чужие дела. За решёткой всё так же шла серия причалов со средними более вооружёнными кораблями. Упиралась она в огромный корабельный док, которому впору быть ангаром для космической ракеты. Но нет, за массивными дверями, непомерно медленно открывающимися, сразу после сирены находилось судно, больше которого Томас не видел. Это было огромное стальное чудовище с тремя этажами окон для пушек, тремя поистине огромными трубами для вывода дыма с котлов и до безумия громадной пушкой на палубе. По всей длине судна шли фонари с зелёными фильтрами, то и дело поминутно озарявшие корму судна зелёными всплесками света. На носу судна располагалась Мортэма, примерно в два раза меньше той статуи, что стоит при воротах города. В белом платье с выставленным вперёд мечом. Прямо кричащая о своей силе. Когда из-за угла обзора вышла центральная часть корабля, Томас сумел различить надпись. Судно именовалось «Длань Исполина».

Глубоко внутри стал ощущаться трепет. Томас не мог оторваться от сильного образа, что создавало это судно. И возможно, он бы так и стоял, наблюдая, если бы не люди. Недалеко от заграждения послышались голоса и забегали сотрудники в форме. Томас посчитал, что правильным будет вернуться к предыдущему своему решению и поскорее найти «Морок», так умело скрывшийся из его зоны видимости.

Со временем ему это удалось. Судно нашлось только через полтора часа. В отдалении от большинства, оно стояло в небольшой бухточке, с виду бывшей в несколько раз меньше той, к которой пришвартовался Капитан. Едва заметное место для стоянки скрывало его от любопытных глаз, но Томас нашёл его, пускай пришлось до дыр осматривать каждое судёнышко.

На «Морок» шла погрузка. Члены команды таскали ящики из массивной груды перед кораблём. Изнурённые, покрасневшие от напряжения лица моряков встретили Томаса, когда тот подошёл поближе. Перед судном, слегка поодаль от основного действия, стояли двое мужчин. Один был одет в синий плащ с какой-то нашивкой на плече и надписью на спине. Плащ был надет поверх достаточно добротного, насколько это возможно было углядеть, коричневого костюма с бежевой рубашкой. Другой мужчина был в длинном чёрном пальто, надетом поверх дряхлого с виду свитера серого цвета. Достаточно длинные патлы были зачёсаны назад, и в них то и дело проскакивала седина. Другое дело обстояло с бородой – она была бледно-серой вся. Достаточно пышная и кучерявая. Для полноты образа прожжённого моряка не хватало только трубки.

Помешать разговору Томас не решился, встал поодаль и смирно дожидался момента, когда сможет подойти и всё разъяснить. Ждать пришлось достаточно. Мужчины закончили сверять документы да обсуждать некие налоги только к тому моменту как половина коробок, ящиков и бочек из груза была перегружена на корабль. Педантичный мужчина согласно кивнул и стал отходить в сторону адмиралтейских доков. Тех самых, где Томас наблюдал спускание на воду «Длани Исполина».

– Простите, – слегка нерешительно окликнул мужчину Томас.

– Да! – весёлым, но довольно-таки рычащим, как бы говорящим: «Да что вам ещё нужно?», тоном ответил мужчина.

– Я ищу капитана Бонама, вы не подскажете, где я мог бы его найти? – достаточно уважительно проговорил Томас, стараясь выглядеть в высшей мере доброжелательным.

– На дне, – яро и довольно громогласно начал мужчина. – Капитан Бонам погиб, пьяным вывалился за борт.

Удивлённый Томас широко раскрыл глаза. Он не ожидал такого и теперь лишь ошарашенно смотрел на человека перед собой.

– Теперь я командую на «Мороке». Капитан Филипс, – выговорил мужчина тоном приветствия, но руки не подал.

Опешив, Томас не нашёл ничего более вразумительного, чем прямо озвучить то, за чем пришёл.

– Мне посоветовали обратиться к капитану Бонаму, – проговорил Томас с неким вопрошанием в конце.

– И кто же посоветовал? – невзначай спросил капитан Филипс с отведёнными куда-то в сторону глазами. Было ясно, что ему плевать на разговор и потому он говорит самыми общими фразами.

– Давид, из «Синих пик», – не обращая внимания на наплевательский тон собеседника, ответил Томас.

Филипс закивал головой и глазами уставился куда-то левее Томаса. Правая рука потянулась к бороде и с громким скрежетом, чем-то похожим на звук, издаваемый металлической мочалкой, почесала её.

– Давид. Неплохой мужик, – не многозначительно проговорил Филипс. – Ну да ладно. Опыт на судне есть?

– Я работал на рыболовецком судне. Но я не об этом…

– Это же одно и то же! – с иронией воскликнул Филипс. – Документы, – проговорил он, протягивая руку.

– Да подождите же вы, – не выдержав, повысил тон Томас. – Я не на работу устраиваться пришёл. Давид мне посоветовал Бонама, так как под его руководством плавал человек по кличке Волк. Я его разыскиваю.

Филипс повернулся к Томасу с поражёнными глазами.

– Грёбаный тесный мир, – улыбнувшись, проговорил Филипс, всматриваясь в глаза Томаса. Сказав это, он ненадолго замолчал, что-то обдумывая.

– Что вы имеете в виду? – не дождавшись выхода Филипса из транса, спросил Томас.

Капитан «Морока» повертел головой, говоря «нет».

– Волка вашего в Дадхэме нет. В этом можешь быть уверен.

«Вашего».

– Где же он тогда? – поникшим от заверений Филипса голосом спросил Томас.

Филипс смолчал, после чего рывком развернулся и направился к кораблю. Поднимаясь по трапу на борт, он через плечо кинул: – Грузи пока ящики!

– В каком смысле?! – чуть озлобленно бросил Томас.

– Я тебе помогу, а ты на меня поработаешь! – и капитан Филипс исчез в корабле.

Томас, усталый от неопределённости, сбросил голову вниз и открыл для себя вид на горящие зелёным глаза в глубине сумки.

– Странно! – произнёс шёпотом Томас, комментируя поведение капитана Филипса.

Глаза в сумке погасли. Томас откинул её назад, встряхнул плечами и с уверенностью проговорил:

– Что же, ладно.

Томас поднял ящик и отнёс его в трюм. За тем ящиком понёс второй, потом третий. После четвёртого захода Томаса можно было выжимать, как тряпку. Пот стекал с головы прямо на глаза, застилая зрение. Справляясь с желанием закричать: «Что вы, вашу мать, возите?», Томас прислонился к рядам ровно уложенных ящиков в трюме, дабы отдышаться. Один из «кабанов», без каких-либо трудностей таскавших эти ящики, как будто свои собственные «банки», обратил внимание на Томаса сначала лишь косо брошенным взглядом, а потом и комментарием:

– Работай!

Томас ничего не сказал, лишь между обжигающими горло глубокими вдохами бросил озлобленный взгляд, красноречиво кричащий: «Тебе какое дело?» «Шкаф» со скривлённой рожей, уходя, что-то сказал, но Томас не услышал, да и, собственно, слышать не хотел.

Пятый ящик был поставлен на своё место, а Томас уже готов был провалиться в сон. Завертевшаяся кутерьма прошлых событий не давала ему спать, лишь изредка пополняла крохотными частичками отдыха его загнанный мозг. Теперь это постоянное отсрочивание дало о себе знать. Ноги изливались тяжестью, а в глазах волнами, с краёв подступали тёмные хлопья, перекрывающие угол видимости. И такие перебои в энергоснабжении мозга повторялись с каждой новой дозой усталости.

Томас обошёл колоннаду ящиков и сел, сокрытый ими от мнения «быков». Он сидел там где-то пять минут, возвращая себе чувство времени и пространства. Очухавшись от перебоя, Томас увидел стоящего перед собой парнишку лет восемнадцати. Улыбчивый и светлый, он стоял, соединив руки в замок перед собой. Ни капельки пота на лице. Сухие волосы, как и рубашка.

– Почему… Почему не таскаешь? – медленно выдавил Томас, удивлённый собственной раскрепощённости.

Парень немного выдержал паузу, после чего, хорошенько обдумав, ответил:

– Натаскал своё. – Парень вытянул руку и представился: – Я Тим. Вообще, Тимофей, но предпочитаю, когда говорят «Тим», а не «Тима».

– Томас, – слегка беспристрастно ответил Томас.

– Странное имя. А ты, стало быть, новенький?

– Не уверен, – честно ответил Томас.

Тим недоумевающе поднял одну бровь и облокотился на ящик рядом с Томасом.

– Ну, во всяком случае ты сейчас здесь, и это главное, – пытаясь продлить жизнь разговору, сказал Тим.