Текст книги "Панихида по Бездне"

Глава 29. Повелитель игл

Все несметные полчища игл. Все завитки серого буйства и каждую мелкую соринку шума. Томас чувствует это, как чувствует эти зелёные вьющиеся нити, идущие от кончиков его пальцев и врастающие в бесплотные массы несчастной химеры. Он не знает их природу, не ведает, откуда появились и почему связывают его нервы с нервами чудовища, но Томас знает как самого себя, что волею своей он вскинет вверх руками, и Жнец преклонит голову, покорный воле. Пускай кричащий, пускай мысленно противный, но действенно послушный.

Томас чувствует, как извивается над водной гладью тело Жнеца, слышит, как яростно мечутся мысли в его сознании. И пусть в тело Томаса впиваются иглы, он торжествует. Чувство восторга не перекрыть болью. Он наслаждается тем, что кровожадное безумное чудовище ныне покорнее домашнего щенка. Томас смеётся в лицо столь ненавистного ему существа, и это делает его искренне счастливым.

Химера полыхает гневом. Бесплотная голова Несчастного, подобно тиглю, наполнена горящей лавой. Самой изощрённой ненавистью. Не только к Томасу с его контролем, а поголовно ко всему. И к людям, и к темноте, и к самому себе. Всё, что попадается на бесплотный глаз Жнеца, окрашивается в непомерно гневный образ. Эта безумная каша поддевается ведущим непомерным голодом и желанием разорвать. Жнец вечно голоден и вечно зол. Его нещадные иглы вечно хотят рвать чужую плоть, а бесформенные облака вечно хотят упиваться кровью, впитывая её в себя, подобно губке. Безумная хаотичная пурга мыслей, что без труда бы обратила неподготовленный ум на свою сумасшедшую сторону. Подвела бы под бессмысленную и сводящую с ума волю. Благо Томас заранее безумен.

Жнец беснуется, пытается противиться, но повинуется, как повиновался ренегат и как в страхе отходили пауки. Никто из адской своры ныне не способен противиться воле яростной звезды, что болью окропила тело Томаса и окрасила седой локон его волос в изумрудно-зелёный. Лишь пережитые страдания, мучения, ломавшие нещадно его дух, подарили ему власть, они сделали его способным править. Он властитель зелёного света, он повелитель игл.

Мимо несутся сгустки света. Маленькие огоньки, так беспощадно для памяти Томаса похожие на звёздный свет. Жнец летит мимо них столь быстро, что Томас с трудом в них узнаёт фонари судов и, едва заметные на такой высоте, освещённые буями круги воды. Но вот и они исчезают, оставляя беспроглядный чёрный горизонт, и будто Томас вырвался из виденной вселенной в открытый безграничный космос, где нет и мельчайшей в своём роде искорки.

Томас не знает, куда летит, лишь оставляет на уме у химеры скудное, короткое желание. «Длань Исполина». Он повторяет это, вспоминая образ громадного стального монстра. Это желание находит отзвук в сознании Жнеца, и катавасия игл несётся прямо, не сворачивая. Он знает, чувствует, где плывёт корабль. По странному металлическому вкусу. То кровь Томаса, что всплеском после выстрела прочертила след на палубе. Её так жадно хочет распробовать Несчастный. И пусть иглы отпивают по капле столь сладострастного нектара, эта крохотная лепта не сравнится с тем глотком, что Жнец вкусил ещё на «Мороке». Оттого он чувствует этот прелестный запах на всех необъятных просторах тёмной ямы, каждую мелкую капельку крови, которую умудрился проронить Томас.

Мгновения в сплошной тьме – и вдалеке виднеется зелёная искра, резко выделяющаяся на чёрном пустом фоне. Она несётся на всех порах сквозь Бездну, вдали от всех подобных ей огней. Искра всё больше, а оскал Томаса всё безумнее. Его воля смешана с волей Жнеца. Они оба предвкушают. Вот он, Исполин проклятых тёмных вод, вот он совсем рядом, надо только взять и напиться до пределов.

Томас вскидывает руки вдаль, и Жнец на полной скорости врезается в металл. Листы стали расходятся по швам, закручиваясь от напряжения в спирали. Томас вылетает из бесформенного буйства в недра покачнувшегося от удара корабля.

И вдруг пропала злость. Нечеловечески-безумное месиво в голове отступило, но вместо того засвербело во всех концах тела. Будто под кожей начали роиться насекомые. Томас поднялся на ноги и обратил взгляд на Жнеца. Шум полыхал режущим глаза красно-жёлтым светом, словно раскалённые частички стекла. Он метался в муках, не в силах противиться приказанию Томаса, но истошно вопя скрипящим звуком в агонии от света ренегатовых ламп, что сплошной линией расставлены вдоль перил фальшборта. Хоть зрелище это и было в высшей мере ужасающим (рёв был похож на завывания умирающего в тяжёлых муках животного), Томасу это представление показалось приятным. Пускай его кожа свербела, пускай хотелось ногтем проделать в ней дырку, он всё же хранил память обо всех, кого эта тварь сожрала на «Мороке», и был счастлив, что ей больно.

Насмотревшись вдоволь на мучения, Томас указом руки отвёл Жнеца в сторону от света. Направил в темноту, оставаясь на достаточном расстоянии вне видимости людей с корабля.

Судно заполняется давяще-громким звуком тревоги. Жнец выбросил Томаса на третью палубу, их с Ланой каюта была на палубу выше. Туда-то Томас сначала и отправится. Рука тянется к сумке – завсегдатаю, несмотря на все пережитые злоключения, плотно прилегающему в районе пояса. Томас достаёт отцовский пистолет с вполне конкретной, пускай и несколько опрометчивой надеждой на его работоспособность. Он проверяет барабан, умело вскрывая его с первого же раза, хотя раньше подобного опыта и не имел. Десять поблёскивающих серебряными огнями кружочков отсвечивали огни ламп «Длани Исполина» в лицо Томаса, давая понять, что обойма полная.

– Хорошо… – тихо на выдохе, но всё-таки сохраняя непреклонную решимость, шепчет Томас.

Он закрывает барабан, поднимает пистолет дулом вверх и осторожно выходит из той каюты, в которую его занёс Жнец, в коридор. Дальше вверх по лестнице, и несколько кают спустя находит заветную дверь. Каюта пуста. Томас не хотел представлять такого расклада. Он всей душой надеялся, что у проклятого Лестера хватит совести не трогать Лану. Но, видимо, это не так.

– Твари! – рычит Томас, понимая, что нужно как-то всё узнать.

На тревогу реагирует вся команда «Багряного». Томас видит это краем глаза через дверной проём, и идея сама настигает его. Он не тратит времени. Таится в каюте с надеждой застать спешащего на зов красноплечего, что по своей глупости порешил отсоединиться от группы. Так и выходит. Один из членов команды Лестера спешит на лестницу, направляясь мимо каюты, в которой затаился Томас, и получает непомерно лёгкий удар по голове. Недостаточно тяжёлый, чтобы хоть как-то сказаться на сознании человека, и потому приходится затаскивать его в каюту, угрожая пистолетом.

Томас заводит красноплечего в комнату и с силой валит его на пол.

– Ты же сдох! Какого хрена?! – вопрошая, орёт парень, едва выговаривая слова через сдавленное рукой с пистолетом горло.

– ГДЕ ЛАНА?! – кричит Томас и бьёт матроса по лицу свободной рукой.

Томас ударил снизу вверх по носу, и из того хлынула кровь. Матрос отхлёбывает её и тут же заходится кашлем.

– ГДЕ ЛАНА?! – повторяет Томас, кажется, совершенно не опасаясь, что его кто-нибудь услышит, и снова бьёт парня по лицу.

– В рубке, твою мать! В капитанской рубке! Отстань от меня, полоумный!

– ЧТО ОНА ТАМ ДЕЛАЕТ?! – истеричным голосом вопит Томас.

– Заперлась она там, курс поменяла! – действительно перепугавшись безумного вида Томаса, сказал красноплечий.

Глаз Томаса чуть дёрнулся. Сам он не понял почему, но он откровенно вздрогнул, будто в нём сверкнула молния. Странное, ни с чем не связанное чувство, немного перемешанное с неожиданностью от столь смелого поступка Ланы.

В следующую же секунду в голове Томаса проскочила мысль, что лучше будет вырубить матроса и, не предоставляя и малейшего времени на обдумывание этой мысли, Томас ударил парня тяжеленной рукоятью пистолета по голове. Матрос схватился руками за голову и весь задрожал. Конечности начали дрыгаться в безумном треморе. Сплошной поток крови полился сквозь пальцы по всему лицу и потёк по подбородку к шее. Матрос мучительно застонал. Томас отпрянул с ужасом назад, прикрыл рукой рот и смотрел на дрожащего парня в парализующем испуге. Он встряхнул головой, и по лицу побежала дрожь, бесформенно скомкавшая его лицо. Будто его мина не знала, что ей выражать.

Томас не выдержал стонов матроса и рванул в коридор, подальше от этой ужасающей картины.

«Спасти Лану!» – пролилось в его голове, словно лечащий бальзам. Эта мысль – светлая цель. Она всё оправдает, она всё искупит. Так думал Томас. Думал, что раз он ведом благими намерениями, то все дела его оправданны и справедливы. Томас был не прав.

– Потушить фонари, остановить судно, – проговаривал Томас, спускаясь по лестнице.

Ему нужен был Жнец. Без него Томасу судно не остановить, а для того нужно было отключить все зелёные фонари. Где это можно сделать? Капитанская рубка и двигатель.

Томас сошёл в самом низу и побежал вдоль производственных коридоров и мимо подсобных помещений. Он направлялся к двигателю. Томас не думал, как будет выбираться с судна вместе с Ланой. Для этой мысли не отводил даже мгновения. Он знал лишь только то, что должен спасти её от «Багряного», от Лестера. А всё остальное потом.

Дверь в машинное отделение распахнулась. Томас влетел в него и остановился у лестницы, ведущей вниз, к котлам. Около тридцати по пояс голых мужиков стояли у огненных пастей и забрасывали уголь в топку. Когда Томас появился в проходе, они разом обратили на него внимание. Не медля, он достал пистолет и выстрелил дважды в потолок. Пули рикошетом засвистали по помещению и остановились где-то в дальнем его углу.

– Пошли все отсюда! – заорал Томас, спускаясь по лестнице. Все тридцать мужчин нерешительно перевели глаза в противоположный конец помещения. Там была ещё одна лестница. Она вела на небольшую ровную возвышенность. Что-то сродни постаменту, на котором, собственно, стоял сам двигатель.

По лестнице спустился полноватый человек в белой форме, почти полностью испачканной мазутом. Из-за его плеча выглядывали четверо в подобных одеждах, только значительно более молодых парня. Мужчина, по всей видимости, машинист, с недоумевающим лицом смотрел на Томаса. Тот был достаточно напуган и напряжён, но своих глаз не отвёл. Мгновение – и машинист полез к поясу, шаря в поисках кобуры. Томас резко вскинул руку и выпустил пулю в живот мужчины, сам поразившись быстроте действия. Машинист постоял, переводя глаза то на рану, то на всех вокруг, потом сделал шаг вперёд и упал, корчась от боли.

Все остальные багряные толпой ахнули и собирались было рвануть на Томаса, но он стал стрелять во все стороны, беспрерывно выкрикивая:

– Пошли отсюда! Пошли на хрен! Пошли отсюда! Пошли…

Пули свистели вокруг, отскакивая от стальных стен. Толпа в панике заметалась по помещению, а Томас всё палил. Когда патроны кончились, рикошет ещё несколько секунд оставлял вмятины на стенах и дыры на людях. Последняя неудачная пуля нашла ногу Томаса. Он со жгучей болью вскрикнул и распахнул глаза. Машинное отделение уже было пустым, лишь парочку людей, включая машиниста, валялись на полу, держась за полученные раны.

Свинцовый шарик прошёл навылет, кажется не задев кости. Тем не менее мучительные волны уже направились к мозгу, попутно напоминая, какова на вкус боль. Не дожидаясь нового раскрытия того чувства в полной красе, Томас оторвал длинный лоскут от штанины и повязал его на ране. Прискакивая на одной ноге, он направился к лестнице.

Обойдя стонущего машиниста, Томас поднялся наверх, где перед ним во всей красе предстала огромная стальная машина. Сияющая медными отливами, эта громадина была соразмерна судну, на котором стояла. Без малейшего сомнения, перед Томасом был аппарат, полностью выполненный из древнего металла, отличительные особенности которого хорошо запали ему в память.

Томас прошёл к странной топке, закрытой заслонкой с небольшим отверстием, из которого валил, переливаясь с багряного на зелёный, плотный свет. Оглядев этот странный аппарат, Томас обнаружил не сильно большой белый баллон, подключённый разного рода трубками, а недалеко от него, в трёх метрах, – скопище ему подобных. На каждом красовалась аббревиатура, значение которой было для Томаса неизвестным: ГРИТ. Большие красные буквы, немного теряющиеся в сравнении с ярко-жёлтой надписью «Взрывоопасно». Видимо, именно это вещество заставляет стального «Исполина» сдвинуться с места.

Заслонка на котле скоро отворилась, и пламя, захлебнув дозу кислорода, вскинуло свой яркий сгусток, обдав машинное отделение светом. Томас взял один из баллонов и встал напротив котла. Он смотрел в пламя, сдавливая в себе трусость уже знакомым оправданием. Томас понимал, что заплатит любую цену за спасенье Ланы, но нерешительность всё же делала своё. Быстрее решиться помог Лестер.

У входной двери машинного отделения, в противоположном его конце появился капитан «Багряного» в компании со своими чёртовыми подручными. Теми самыми, что сбросили его за борт. На лице у одного из них была громадная рана из трёх рваных полос. Она была забинтована, но, видно, из-за беготни повязка съехала, и Томас сумел различить серьёзность полученных увечий.

– Как? Как, твою мать?! – завопил Лестер ужаснувшимся, но всё ещё сохраняющим уверенность голосом.

Томас улыбнулся, глядя через плечо. Он ничего не сказал, лишь хорошенько размахнулся и закинул баллон прямо в загребущие руки пламени. Взрыв прогремел в то же мгновение, как мельчайший огненный язычок коснулся канистры. Томаса отбросило на десяток метров в сторону, оставив на теле множество ожогов и частично опалив тот самый зелёный локон.

Придя в себя пару десятков минут спустя, Томас, заходясь кашлем, закачался на земле. Претерпев очередной выброс боли, он распластался на полу и открыл глаза. Свет погас. Машинное отделение освещалось лишь одинокими искрами пламени, обрисовывающими через облака пыли прекрасный, раскорёженный стальной цветок, оставленный от двигателя.

Шатающиеся глаза попытались нащупать в пространстве Лестера. Тот, опираясь боком на перила лестницы, держался за голову, как и его подручные. Все в этом помещении, а в особенности Томас, по-новому познали на себе значение слова «контузия». Она приземлила их на пол, вызвав у некоторых несдерживаемые рвотные позывы. Головы сдавливало, будто тисками, глаза вылезали из орбит.

Когда спустя десяток минут разум всё же вернул некую осознанность, а звон в ушах немного откатил, Лестер поднялся на колени и упёрся взором в Томаса, скорчив озверевшую мину. Тот с тяжёлым дыханием, не чувствуя на себе взгляда, улыбнулся во всё лицо, наполнил донельзя лёгкие кислородом и во всё горло прокричал:

– ЖНЕЦ! – его голос прошёл сквозь сталь гулким сигналом, вмиг принятым химерой.

Беснующийся шум заполнил собою «Длань Исполина».

Глава 30. Её слова

В то же мгновение судно потонуло под криками ужаса. Люди орали, вопили изливались оглушительным плачем. Дикие истерические звуки агонии лились со всех сторон корабля, заставив Томаса вспомнить «Морок» и осознать, что он только что сделал. Допустил самое страшное. Взял на душу полсотни человеческих жизней.

Голову Томаса наполнил ужас. Его тело задрожало.

– Что ты сделал?! – вопит Лестер, будто не верящий крикам, доносящимся со всех сторон.

Томас приподнимается на одной руке и повинно смотрит в округлые глаза капитана «Багряного».

– Что ты сделал?! – повторяет Лестер уже более походящим на визг голосом.

Корабль подпрыгивает на месте. Все разом подлетают вверх и быстро рушатся обратно на пол. Заглушающий стоны и вопли скрежет проносится мимо, оставляя на правом борту огромную щель с рваным металлом по краям. Сплошным потоком тёмная вода бьёт сквозь эту пробоину, быстро заполняя своими гнилыми массами внутренности «Длани Исполина».

«Лана…» – снова звучит в голове Томаса, заставляя его подняться на ноги и поковылять прочь от Лестера, в сторону лестницы на противоположном конце машинного отделения. Капитан «Багряного» рвётся за ним, спускаясь на несколько ступеней, и пускает пару пуль вдогонку, но из-за того, что всё судно ходит ходуном, они расходятся с Томасом на достаточном расстоянии, лишь припугнув своим мимолётным свистом.

Лестер бегом спускается вниз по лестнице, но спустя мгновение её нижней части, как и одного из трёх красноплечих подручных позади, более не существует. Шум пронёсся мимо, оставив лишь багряный всплеск и замерший эхом крик того самого человека с бинтами на лице. Лестер с остекленевшим от испуга взглядом пятится назад и разворачивается в воздухе. Что есть силы он несётся обратно в коридор, ведущий к центральной лестнице, надеясь перехватить Томаса на палубе. Лестер бежит, умело подавляя страх того, что в одно из подобных неожиданных мгновений может не стать и его.

«Лана. Спасти Лану…» – превеликое множество раз повторял Томас, словно вставляя кляп для душераздирающе кричащей совести. Он пихал эти слова как искупление собственной душе, на что та временно умолкала, продлевая поддерживающую его силу воли, и он бежал, вместо того чтобы упасть, подавляемый собственными уничижительными мыслями.

Томас стремился к капитанской рубке. Ковылял на пределе возможностей, давясь воздухом и страхом, что услышит в этом бесконечном хоре ужаса женский голос. Ступенька за ступенькой, пролёт за пролётом. И вот он сходит на вторую палубу, так как лестницы выше просто не было. Вместо неё была рваная прореха, за которой зияла темнота. Слышится крик громче всех окружающих, а значит, ближе. Томас заходит за поворот и видит человека. Он несётся вдоль коридора и безудержно кричит. Глаза его как две ровные окружности. В ужасе раскрыты до пределов. На верхней правой части тела бегущего не было кожи. Будто срезана невозможно острой бритвой. Томас чуть отступился от неожиданности, и тут же позади человека из стены, порвав металл, вырвался Жнец. Горящие обломи и искры с красотой салюта разлетелись в стороны, осветив коридор переливающимися огнями. Химера пролетела вдоль прохода и буквально впитала в себя несущегося человека, на мгновение сама побагровев. Шум остановился, смотря на Томаса двумя своими красными глазами в глубине дрожавших серых облаков игл. Жнец ожидал от Томаса каких-то действий. Не то приказания, не то просто реакцию на увиденное.

– Хватит! – заорал Томас в красные глаза, надеясь остановить безумие, но Жнец и не шелохнулся. Ему всё равно. И даже когда, как прежде, Томас ведёт в сторону рукой, отдавая приказание отступить, химере наплевать. Чудище не смеет коснуться Томаса, но и во власти его оно больше не находится. Его облака упились кровью, с концами обратив химеру в одичалого монстра. Багряные глаза скривились в презрении, и шум рванул вверх, оставив новую дыру, с краёв которой струями стекала кровь.

С бьющимся о стенки черепа вопросом «почему?» Томас, не теряя ни секунды, понёсся дальше в сторону лестницы, надеясь поспеть до рубки вовремя. Крики становились всё реже. Их отзвук теперь не так резво и ясно проносился сквозь плотные стальные стены «Длани Исполина». Видимо, всё меньше оставалось способных прокричать.

Заскакивает на лестницу. Пролёт, другой – и вот зияет освещённая аварийными фонарями дверь. Томас врывается в неё, настежь раскрывая, и, проносясь несколько шагов от порога, останавливается. Замирает, полностью, казалось, выронив из головы все двигающие вперёд идеи. Томас забывает обо всём на свете. Мгновением очищается от всего, что ранее волновало. Он вкопанным наблюдает за ужасающей картиной. Вся палуба, вся эта проклятая сотня метров от бака и до юта залита кровью. Сплошным, стекающим в огромные зияющие дыры багряным болотом с остатками людей. О, это не «Морок», не тот мимолётный ужас, что прошёл и оставил лишь пару ссадин животным страхом. Это статичный образ зла, которому Томас сам виной. Безумство, которое он не выкинет из головы до скончания своих проклятых дней. Представшее перед ним было отпечатано промеж извилин в его обезумевшей голове, показав, что всё им сотворённое уж точно не искупят слова, слетевшие в очередной раз с окровавленных губ:

– Ради Ланы…

Томас стоял, смотря на ужаснейшую в свой жизни картину, не желающий признавать, что тому всецело он виной. Не веря, что всё существующее сотворил его гнев. Он не мог сознаться, не мог принять вину, взгромождённую совестью. Той самой совестью, что более никогда не прикроет своего рта. Томасу становится плохо.

Лестер со множеством порезов и ожогов выбежал на палубу из лестницы на противоположном конце кровавого болота. На всём левом плече его не было кожи. Безудержно кровоточащий след от срезанного лоскута. Багряные подтёки окрашивали собой его оборванный бордовый плащ в страшный тёмно-багряный цвет, отчего вид его был в несколько раз более ужасающ.

Сразу за Лестером из двери показались двое его подручных, состояние которых было заметно более плохим. Их всех измучило по пути наверх, и встреченная ими ужасная картина – будто бы высшая точка произошедшего. Пик всего самого ужасного.

Голова Томаса в дурмане. Он оглядывает пространство и нащупывает плывущими глазами лицо Лестера. Что-то блестит линиями на его щеках, что-то отражает всплески огня и свет от аварийных ламп. Томас делает усилия, отводя рвоту обратно в недра брюха, и, сощурившись, находит фокус. Это слёзы. Лестер плачет. Ревёт навзрыд, да так, что даже сквозь гул рвущейся на части «Длани Исполина» слышно.

Томас холодеет. Пират, кровожадный монстр, предавший целый город пламени и им же хотевший пройтись по миллионам невинных голов, плачет, подобно малому дитю. Томаса вырвало на палубу. Металлические облака вгоняли его голову в обморок. Он хотел упасть прям тут в свою же лужу рвоты, но рассвирепевшее чувство ненависти не позволило. В Томасе зажглось желание кричать, вопить, отводя в сторону потуги самобичевания за свою вину в угоду новой волне гнева. Дать понять, что Лестер – убогий лицемер, изливающийся крокодильими слезами. И опьяневшая голова поспешила воплотить желанья в явь.

– Ублюдок! Лицемерный кусок дерьма! – кричал Томас на ту сторону болота крови, полыхая гневом.

В то самое мгновение, как Лестер поднимает на него глаза, отвечает вниманием на ор, шум пролетает, впитав в себя тех двоих, что были позади. Они исчезли так мимолётно, будто никогда и не существовали вовсе.

Серая катавасия заносилась вокруг Лестера, порождая собой ураган. Парализованный страхом капитан «Багряного» смотрел в серые туманные хлопья. Красные глаза Жнеца витали, заглядывая в его душу, усердно вычитая всю подноготную его жизни. Это продолжалось несколько минут, как вдруг всё буйство резко остановилось. Химера застыла в воздухе, что явно для беснующего шума в тягость, пытаясь донести намёк. Жнец смотрел в подобные себе глаза, будто нащупывая связь. Красные светящиеся глаза скрылись в глубине серых облаков, и химера унеслась за спину Томаса, проделав новую сквозную дыру в палубе.

Они недвижимыми стоят мгновение. Несколько протяжных минут, за которые Лестер переваривает всё случившееся. Истекают отведённые секунды, и он дрожащими руками достаёт из кобуры свой пистолет. С его охваченных гневом губ слетает одно слово: «Ты» – до боли короткое, но безмерно значимое. Вобравшее в себя все обвинения, весь ужас, виденный вокруг кровавыми глазами. Лестер выпустил на свет звонкие две буквы, и они отразились громогласной тяжестью вокруг. Этому суровому посылу вторят выстрелы из пистолета. Несколько свинцовых шариков пронизывают воздух по обе стороны от Томаса. И в следующий же миг оба срываются с цепи погоней, прерывая ступор.

Лестер бежит, как одержимый, не обращая внимания, что погружает ноги в кровавое месиво, по которому мгновение назад лил слёзы. Из кожи вон лезет, стараясь добраться до Томаса. Движимый непомерной ненавистью, хочет снова выдавить жизнь из ненавистного подонка, и тот, не имея защиты от такой злобы, несётся назад, на лестницу.

Томас, хромая, минует два пролёта и выбегает на вторую палубу. Он успевает пробежать лишь одну каюту, когда ещё две пули пронизывают его здоровую ногу, с концами обрушая тело на пол. Лестер слетает с лестницы, по колено покрытый кровью. Ровный багряный след очерчивает его штанины чуть ниже изгибов ног.

Капитан «Багряного» быстро идёт по кровавой полосе, уходящей в одну из кают. Томас проползает всю длину комнаты и тулится в дальний угол от входа. Он поворачивается лицом к дверному проёму, слыша, как сильно цокают каблуки сапог Лестера. Эти же звуки знаменуют его появление в дверном проёме. Лестер встаёт на обозрение Томасу и своими безумными глазами вгоняет его плотнее в угол.

– Ведь ты. Это ты. Ты всё это сделал. Только ты… – он повторял это, размахивая пистолетом в воздухе, словно ножом. Лестер, витиевато выводя фигуры и щурясь так, будто пытаясь уложить в голове невозможные мысли, вдруг направляет пистолет на Томаса. – Как ты выжил? Как ты пережил всех их? Как?! – Лестер возводит курок.

– Стой! Постой, постой… – проговаривает Томас, поднимая руки.

Выстрел дырявит кисть Томаса и отбрасывает её вплотную к стене, будто пригвоздив. Он хватается за рану, не особо демонстрируя потуги боли. Повышенный мучениями порог отзывает в Томасе этот ущерб как лёгкую царапину.

Истерзанные стеклянные глаза снова поднимаются на Лестера, но с другой эмоцией. Его мина во всех красках выкрикивает ему посыл: «Давай! Я пережил одну смерть, переживу и другую». И, без сомнения, Томас обернул бы эту эмоцию в реальные слова, высказав прямо в лицо Лестеру, если бы не голос. Сначала тихий, издалека, но постепенно приближающийся.

– Томас… – прозвучало со стороны двери. Нежный, грустный, испуганный до глубины души голос. – Томас… Кто… Томас… Томас… Кто… Томас… – Лана задыхалась, глотая ртом воздух и надрывая слова. Она медленно вошла в каюту, упираясь пустыми глазами в пол и придерживая в руках тот самый дневник. Её ноги были окрашены кровью, как и весь низ платья. Лана, прерываясь, повторяла два слова – «Томас» и «кто». Её разум, подобно заевшей пластинке, всё запинался и запинался, неспособный выдавить через заслонку ужаса вразумительного вопроса.

– Хочешь спросить, кто их всех убил? Хочешь спросить, да?! А ты ответить не хочешь?! – перевёл гневливые глаза обратно на Томаса Лестер. – Ради неё ведь, сучий ты выродок?! – Лестер повернул голову и посмотрел в лицо Ланы, которая в нервном тике рывками вскидывала глаза вверх. – Ради тебя, родная! Всё ради тебя Томас сделал! Теперь ты спасена! Будь же счастлива!

Лана задрожала, а вместе с ней и всё судно. Послышался гулкий скрежет металла, приближающийся с другого конца судна. В мгновение вся правая от входа стена исчезла, оставив рваные обломки и открыв содержимое каюты Бездне. Все трое от сильного толчка полетели на месте и обрушились на пол. Из рук Ланы вылетел дневник. Он проехал по полу и остановился в полуметре от руки Лестера. Встряхнув головой, тот посмотрел на дневник и вспомнил его. Он перевёл подозрительные глаза на Томаса, что-то осознав.

Лестер взял дневник и уверенно встал на ноги. Лана приподнялась на карачки, смотря за тем, как Лестер открывает дневник. Пролистав все страницы, он остановился на последней. Вместо неё там был обрывок. Остатки оборванной бумаги. Лестер поднял напряжённые в гневе глаза на Томаса, тот ответил непонимающим взглядом. Рука Лестера потянулась в нагрудный карман, скрывшись в нём. Он медленно вынул оттуда листок, судя по вмятинам, ранее скомканный, но теперь расправленный, и вложил в оборванное место. Голова Лестера устало упала назад.

– Ах ты ж сука! – на выдохе послал он в потолок.

В голове Томаса разрывалась канонада.

«ОТКУДА?! ОТКУДА У НЕГО ЛИСТОК?!»

Лестер отшвырнул дневник под ноги Ланы. Листок чуть съехал в сторону, но надпись открылась перед её взором во всей красе.

– Он про тебя говорил! Волк тогда про тебя говорил. Ты Волчий сын.

Бровь Томаса скаканула вверх. Он в то же мгновение перевёл глаза на Лану. Она застыла с ничего не выражающей миной. Стояла, смотря в одну и ту же точку, будто выключенная.

– Лана, послушай, я не знал. Всё, что тогда говорил, – это правда. Лана, клянусь, я не знал тогда! Прошу тебя, Лана… – Томас говорил это, двигаясь с места. Выползая из угла и медленно подтягиваясь к остолбеневшей Лане.

Голова Лестера вернулась в нормальное положение, и он спокойно повторил:

– Он тогда тебя имел в виду, а не меня. Опять соврал, – договорив, он направил пистолет на Томаса, остановив того на месте. Лестер медленно взвёл курок, указывая дулом прямо промеж глаз Томаса, и тот снова увидел слёзы. Горючие и прозрачные. Они текли, овивая лицо капитана «Багряного», и смывали собой плотный слой пыли вместе с запёкшейся кровью. Эти багряные капли отрывались от подбородка и летели на пол. За этой кровавой заслонкой, что всегда полыхала в глазах пирата, Томас увидел голубые, совсем юные, ещё не пропитанные вездесущим злом, но горестные глаза. Глаза искренне разбитого и уязвлённого. Глаза обманутого.

Лестер промедлил лишь мгновение. Секунду, которой хватило, чтобы осколок стекла с блеском пронёсся у его шеи, выпустив наружу всё тепло, что питало его сердце. Лестер выронил пистолет и медленно обрушился всем телом набок. Он схватился руками за горло, но ничего не успел сделать. Он умер почти в ту же секунду, как, в последний раз захлёбываясь, произнёс: «Ты!» – глядя дрожащими глазами на Томаса. Тело Лестера ослабело, и он опал на стальной пол каюты.

Томас поднял глаза на Лану. Она стояла с окровавленным осколком в руке, нависая над Томасом. Чёрная тень от горящих обломков «Длани Исполина», которые, повиснув на водной глади, через пролом обрисовывали Ланин силуэт на лежащем, полностью накрывала Томаса своей темнотой, словно одеялом.

– Лана, – тихо, почти шёпотом проговорил Томас. – Лана, прости меня.

Лана разжала пальцы и выпустила осколок. Он упал на пол и, разбившись, обдал немую тишину громким звуком. На лице Ланы выступила улыбка. Лёгкая и незаметная, но по-настоящему искренняя. Она облегчённо вздохнула, и пустые, стеклянные глаза прояснились. Лана отвернулась от Томаса и прошла вдоль каюты, медленно ступая по полу. Пролетая над лужами крови и чередой блестящих на свету осколков, Лана прошла к самому краю обрыва и остановилась там. Её голова нежно повернулась, и подбородок лёг на плечо. Милые, светящиеся глаза нашли в темноте Томаса и коснулись того своей теплотой. Маленькая фраза, светлее которой она не говорила в жизни, слетела с её прекрасных губ. Эти слова никогда не долетят до Томаса. Не преодолеют то бесконечно огромное пространство до его ушей. Их отберёт Бездна, оставив лишь невыносимую боль и извечное страдание.