Текст книги "Панихида по Бездне"

Лана сделала шаг вперёд и исчезла в вечной темноте.

Глава 31. Свет над головами

Томас умер, когда упал в Бездну.

Он получил, чего желала его размякшая душа, когда сгнивала в безмерно праздном быте. Отверг ту жизнь, что казалось пресной и угрюмой, в угоду чего-то нового. Пускай он и не знал, что его ждёт, он сделал шаг навстречу, и шаг тот обернулся нескончаемой чередой потерь и боли. Во всём следствия его решений, и потому его вина. Теперь он поджигатель городов. Теперь он повелитель игл. Убийца, лицемер, подонок. Теперь он законнорождённый сын Бездны.

…Что есть Проклятье Бездны? Это напыщенное словосочетание непрерывно летит из уст каждого жаждущего внимания толпы лизоблюда. Стоит только прислушаться и обнаружишь парочку философов, которые отчего-то знают лучше остальных. Только и болтают о присносущей природе зла да о бессмысленности любых потугов против него как части собственного естества…

Всё пришло к своим истокам, потому что Томас тому позволил так случиться. По его воле он лежит сейчас на стальном полу в брюхе трупа «Длани Исполина». Из-за его выбора холодная вода, намешенная с кровью лежащего по левую руку Лестера, обступает его истерзанное лицо. Всё, что случилось и случится, всё, что потерял и потеряет, что претерпел и претерпит, – всему причина он. Оттого Томасу сейчас так трудно возвращать себе сознание и ещё труднее вспоминать случившееся.

…Они всё говорят и говорят, не желая обращать слова в решения. Расписывают свои напыщенные теории донельзя искусно и бахвально, лишь бы повыше слог, а люди пока, подобно диким псам, нещадно жрут друг друга в темноте. Бездомных в столице поздним часом пожирают монстры, матери продают своих собственных детей за буханку хлеба да бутылку моховухи, пираты нападают на адмиралтейские суда, а «мыслители», будь они трижды прокляты, кричат о том, что лучше бы смириться, ведь зло, оно ведь в нашей природе…

«ЛАНА!» – звоном льётся у него в ушах болезненная мысль, открывшая глаза.

Томас двигает дрожащими в судорогах ногами, пытаясь встать. Как марионетка в бешеных руках, он вздрагивает на стальном полу. Томас, не обращая внимания на скудный зелёный огонёк, что своим добром всё время забытья исцелял его истекающее кровью тело, рвётся вперёд, поднимая в воздух воду, и она чёрными бусами разлетается вокруг. Он спотыкается из-за невыносимой боли и падает на пол, но через мгновение снова рвётся вперёд.

…Самое интересное, что суть-то, она перед глазами. Столь поверхностна, что копать совершенно и не надо. Дело в жалости к самим себе. Как возможно назвать себя виноватым? Виноват Отче, природа, другие люди, да ладно уж, хотя бы просто стечение обстоятельств, только не я. Я ведь такой светлый и невинный.

С самого начала никто из павших не считал себя виновным. Все безустанно перекидывали это первенство между очевидными оправданиями, пока звание несущего проклятье не получила сама Бездна…

Зияющая Бездна перед ним. Ланы в той пустоте уж нет, без сомнений. Но Томас всё истошно повторяет её имя, задыхаясь, и рвётся дальше к затопленному коридору, к лестнице наверх. Он оббегает свидетельство своего греха, что свернувшейся коркой покрывает палубу и смывается наступающей водой. То несётся к носу, то ныряет в утопающие коридоры. Томас всё ещё надеется, даже когда тёмная вода уже съедает остриё меча Мортэмы.

…А люди, не видя своих собственных гнилых натур, порешили, что они мученики. Страдальцы перед всемогущей бездонной темнотой.

Угодив в безвыходную клетку, их нрав стал долго бродить в этой самой жалости. Набирал обороты, пока главные вопросы не стёрлись с языка, вместо того укоренившись в глубине, подобно опухоли. «За что? О, почему же я?..»

Теряя под собой опору, он видит в темноте огромный округлый образ. Как нависающий эпиграф его попыток, тёмное солнце, примеряющее блики овитых зелёным пламенем, ещё не потонувших обломков. Его бесстрастный облик свисает, ужасая Томаса, и тот спрашивает у солнца, постепенно принимая случившееся как есть:

– Почему?

…И ведь вправду, почему безумцы, твари, идиоты и убийцы оказались в безмерно жестокой, тёмной и страшной тюрьме, из которой нет выхода?..

За что человек, сознательно сотворивший из своей жизни отвратительную похлёбку, полную лишь самокопания и прозябания в тоске, окунулся в вереницу истинной боли и страдания?

…За что? Почему они?..

Почему он?

Почти пустеющая гладь с каждым исчезнувшим огоньком всё громче кричит Томасу о том, что поздно, больше ничего не осталось, но он плачет и ищет глазами вокруг, надеясь на наступление озарения. И даже несмотря на самобичевание, которым исполнена его бушующая голова, он не потонет тут, не хватит смелости. Пускай и понимает это, но в открытую уж не признает, что хочет жить.

…Лицемерие. Источник, неустанно порождающий новые факты для самообмана. Только это поддерживает жизнь в узниках Бездны. Оправдание, что не они такие, а жизнь такая, даёт им уснуть, а проснувшись, вновь без зазрения совести творить зло…

Голова ложится на воду. Дно исчезло из-под ног. Исчезнувшее в Бездне судно забирает с собой боль. Остаётся лишь пустая бесчувственная оболочка, холодная ко всему на свете. Руки Томаса наполняются огнём, горячая кровь пульсирует в конечностях, он гребёт к Солнечному острову.

…Ведь дело даже не в том, что их чувство правого до невозможного искажено, это лишь симптом. Как и подпитка религией, а в связи с тем и объявление всего поднебесного греховным, как желание окунуть во зло других, а потому появление немыслимого по своим размахам в нормальном человеческом мире пиратства. Лишь нити, в огромной паутине раскинувшейся, насколько хватит глаз. Дело в пауке. Питающая всё это многообразие злодеяний сердцевина умело скрыта за непреступными массами. А итог – идеальная машина зла…

Томас подплывает к выступающей из воды твердыне, что скрывается под незримой тенью от застывшей, казалось, в воздухе чёрной громадины. Ногтями он впивается в извившие каменную опору наросты и, укрепившись, поднимается по ним наверх. Намертво лишённый чувства усталости, он выправляется и идёт вперёд, с каждым шагом будто прибавляя своей истерзанной туше веса. Томас поднимается по склону к обведённым тусклым светом фонарей надстройкам.

…Так и получилось, что простое в своей природе саможаление переросло в бесконечное множество самых разных средств компенсации. Всё новые и новые формы, зачастую противоположные и разные, но изначально всё же одинаковые. Как целая ветка развития, зашедшая своими ветвями не туда.

Полностью оставленный стремлением и волей, он идёт куда-то только потому, что его несут ноги. Его свободная от размышлений голова игнорирует вниманием скопище тел, лежащих на всём пути, пустые комнаты с мигающими лампами тревоги и даже огромный прозрачный резервуар с кладкой тех самых древних сфер. Томас сторонится этого, ведь более считает уж не важным поиск каких-либо ответов. Он безвольно поднимается по лестнице наверх к самой опоре чёрного гиганта и находит там то, что всё это проклятое время так искал. К чему стремился, хотя и сам того не знал. То, что ему было нужно.

…То самое перебродившее нутро, чтобы заполнить пустоту внутри, требует боли от других и не стесняется её причинять, прикрываясь за мнимой добродетелью. Через таких, как Раус или Лестер, как превеликое множество Канцлеров и вообще правящую верхушку Дадхэма. Через всех возомнивших себя правыми. Люди, что становятся солью проклятой земли, – преграда перед излечением. Те, кто вроде бы понимают природу происходящих проблем, но зациклены на вторичном (власть, месть, безумие и т. д.), не способны довести своё дело до конца…

Лишь в это самое мгновение, когда он встаёт перед овитой плотным светом кнопкой, Томас понимает всё произошедшее и обретает ясность мыслей. Сплошным грузом это ложится ему на руки, открывая суть, которую он должен был принять ещё тогда. В то самое мгновение, как глаза его открылись в темноте, в утробе Бездны.

Сейчас Томас примиряется. Навеки обретя зияющую пропасть вместо сердца, он смиряется со своим местом в чертогах темноты. Томас принимает, что в прошлом мире теперь нету места для него, и Бездна теперь его обиталище по праву.

Сознание раскрывается цветком, и среди лучезарных лепестков летят слова, праведнее которых он никогда не скажет.

…Но должен быть тот, кто всё объяснит. Некто способный открыть глаза. Тот, кто предаст чёрные души свету…

– Над головами лжецов и лицемеров, убийц и извергов, безумцев и фанатиков, несчастных и обречённых и над своей головой я зажигаю свет.

КОНЕЦ