Текст книги "Злодей. Полвека с Виктором Корчным"

«Химичит парень…»

Даже в преклонном возрасте у него сохранились бескомпромиссность, заряженность на борьбу, жажда победы. Качества эти вместе с фантазией присущи молодости и с годами обычно пропадают; всё теряет прелесть новизны, накапливается опыт, почти ничто не возбуждает воображение и не подстегивает к творчеству. С Корчным было по-другому. От него никогда не исходил затхлый дух благоразумия и осторожности, присущий всем старикам, и даже в самом конце его миновали робость, зажатость, экономия энергии и осмотрительность. Единственным, чем он мало отличался от большинства ветеранов, было пренебрежительное отношение к молодым, даже неприязнь к ним, к их шахматам, к их манере игры, к их быстрым успехам.

Старики всегда, во все времена очень неохотно уступали место молодым. Грусть по ушедшим дням нередко оборачивается ворчанием и осуждением: если собственную молодость не вернуть, появляется неприязнь и зависть к чужой. К невероятному напору, высокомерию, бесшабашности, безоглядству – всему, что было свойственно когда-то им самим.

И Стейниц, и Тарраш поначалу крайне скептически относились к молодому Ласкеру, и новому чемпиону мира понадобилась целая серия побед, чтобы завоевать их признание. Так, подводя итоги эпохального турнира в Гастингсе (1895), Тарраш писал: «Третий призер Ласкер впервые доказал, что он тоже очень сильный игрок. Все его предыдущие успехи были чересчур раздуты беспримерной рекламой…»

Тигран Петросян называл молодых «детьми Информатора», прямо связывая их успехи с отсутствием настоящего таланта и начетничеством. Скептически относились к лидерам новых поколений и Геллер, и Тайманов, любивший повторять «всё то ново, что хорошо забыто» и нередко вздыхавший: «Этих ребят бы в какой-нибудь чемпионат СССР – им показали бы, где раки зимуют!»

Давид Бронштейн не раз говорил: «Молодые звезды танцуют на наших могилах, в то время как мы еще живы! Живы! Они взяли наши шахматы, присвоили наши мысли, они играют одни и те же, изученные вдоль и поперек позиции, эксплуатируя имидж шахмат как суперинтеллектуальной игры, игры королей. Послушать иных звезд, так до них никто ничего не понимал в шахматах. И вообще, не пойму, почему я должен что-то доказывать молодым шахматистам, я могу их учить!»

Даже Таль после сорока стал без особого уважения говорить о молодых, хотя и облекал мысли в более нейтральную форму: «Пусть они докажут за шахматной доской, что лучше, тогда – пожалуйста. Тогда мы уступим свое место. А так – с какой стати?»

И, играя с молодыми, был особенно строг и проверял их до последнего. Недоумевал, почему постоянно уступает Ясеру Сейравану (Таль проиграл американскому гроссмейстеру четыре безответные партии). «Стои́т себе на месте и ничего не хочет, в чем здесь дело?» – удивлялся Миша. А еще помню, как он, наблюдая за партией Тони Майлса, выигравшего тогда несколько крупных турниров, отвел меня в сторонку и прошептал: «Оптимистичный патцер».

Корчной тоже не хотел согласиться, что шахматы изменились, что молодые сегодня играют не просто много плотнее, но и несравненно лучше, чем в его время.

Несчастье, как известно, бывает двух видов: наши неудачи и удачи других. В конце жизни он испытал в полной мере оба эти несчастья. И если причиной первого был сам Корчной, его собственный возраст и состояние здоровья, имя второго – Магнус Карлсен.

Именно норвежец вызывал у него наибольшую неприязнь. «Знаете, я не очень высокого мнения о Карлсене. На редкость слабый игрок, везунчик, мало что понимает в стратегии», – коротко охарактеризовал Корчной одного из победителей супертурнира в Вейк-ан-Зее (2008), юношу, которому за два месяца до этого исполнилось семнадцать (!).

В другой раз сказал:

– Да, я отличаюсь от норвежского гения. Я играл и играю в «открытые» шахматы, а он – в «закрытые». Вы знаете, кого мне Карлсен напоминает? Таля!

– Как Таля?!

– Да, Таля! Не манерой игры, хотя он подчас рискует, как никто не рискует на его уровне. Но главным образом тем, что вынуждает своих соперников делать ошибки. Он знает что-то, что заставляет их ошибаться! Таль в молодые годы тоже обладал этим качеством: заставлял своих противников ошибаться.

А в другой раз вызвал всеобщее недоумение, поместив Карлсена в одну группу с Талем и бразильцем Мекингом:

– Что у них общего? Какое-то понимание шахмат, невероятная сила воли и огромная гипнотическая сила. Вообще, происходят невероятные вещи. Например, Карлсен всегда вытягивает на жеребьевке первый номер (?!?! – Г.С.). Может быть, это о чем-то говорит? Имеет ли отношение этот факт к шахматам или не имеет? Да и ходы его мне трудно угадать. Вроде они неплохие, но в то же время – рассчитаны на то, что противник будет играть слабо. Его считают гением; вероятно, у него скоро будет рейтинг 2900, но это не совсем шахматная игра! Да, так я думаю. Может быть, другие просто задыхаются от восхищения его игрой, я – нет!

Вечер 30 января 2013 года. Только что закончился турнир в Вейк-ан-Зее. Звоню, спрашиваю его: «Как вы думаете, Виктор, кто выиграл?» Он, поколебавшись: «Каспаров?» Гарри оставил игру восемь лет назад, но характерна проговорка. О том, как он следил за текущими шахматными событиями в последнее время, говорит и его реакция месяц спустя:

– Что? Турнир претендентов? В Лондоне? Через неделю?! В первый раз слышу! А кто там играет? Так. Так… Господи, а этого-то за что пустили?!

Перечисляя участников, я оговорился и сказал «Васильчук», соединив имя и фамилию львовского гроссмейстера. А Юрий Васильчук был простым московским мастером поколения самого Корчного, чем и объясняется его изумленное восклицание.

Но тем вечером не стал ничего ему объяснять, просто назвал имя победителя Вейка-2013. Он снова начал охать, что-то говорить о психологическом воздействии, оказываемом Карлсеном на соперников. Расстроенный, обещал перезвонить на днях и всё объяснить в подробностях. Но не перезвонил.

В обоих матчах Карлсена с Анандом (2013 и 2014) страстно болел за индийца. Говорили за пару месяцев до начала первого, ченнайского матча.

– Карлсен фаворитом считается? Не знаю, не знаю… Думаю, Ананд хорошо подготовится и выиграет несколько партий благодаря домашней подготовке. Говорил об этом не раз, и сейчас повторю: там что-то не то, химичит парень…

Позвонив 17 ноября 2013 года, когда на матче был выходной день, Виктор начал объяснять что-то по поводу 4-й партии, текст которой нашел в швейцарской газете. Не дослушав, я спросил, знает ли он, как закончились 5-я и 6-я партии. «Не знаю». Сказал ему о поражениях Ананда. Ахнул. Подсыпая соль на раны, продиктовал ему концовку ладейного эндшпиля 6-й партии. Расстроился и даже запричитал:

– Как такое может быть? Невероятно! Невероятно! Вы можете объяснить, как такое вообще может быть?..

– Вы понимаете, конечно, что теперь матч решен, что имя нового чемпиона мира…

– Да нет, о чем вы говорите! – прервал он. – Ведь у Карлсена дебюта нет. Нет дебюта! Ананд еще может выиграть следующие две партии, а там еще бабушка надвое сказала. Ему только надо с психологом поработать…

– Как с психологом? Прямо сейчас, во время матча?! Не поздно ли?

– Никогда не поздно! Пусть Ананд с психологом поработает и играет себе. Ничего еще не ясно!!

Через два дня, уверенный, что его точку зрения разделяет каждый, снова звонит:

– Передайте всем, что Карлсену нельзя предлагать ничью, он расценивает это как проявление слабости, это лишь придает ему еще больше энергии и уверенности.

– Всем – это кому?

– Но вы же пишете в журналы, видитесь с людьми… А матч не кончен еще. Матч только тогда кончен, когда последняя партия кончается. Бывает, что и обратно всё идет…

– Ну, это всё эмоции, Виктор, а факты говорят о другом. Они очень просты: выигрывает матч тот, кто первый наберет 6,5 очка, и Карлсену набрать их значительно проще, чем его сопернику…

Выслушал. Но снова стал давать советы Ананду, полагая, что «все, кому дороги шахматы», должны быть на его стороне:

– А почему Ананд не берет тайм-аут? Передохнуть, в себя прийти…

Объясняю, что играют сейчас по другой системе: два дня – выходной, и никакие тайм-ауты не предусмотрены. Он снова:

– Можно и в выходной посоветоваться с психологом, поработать с ним…

Звонок 18 февраля 2014 года. В телефоне голос Корчного. Говорит с трудом, короткими фразами, чаще вообще односложно. Просит сообщить результаты турнира в Цюрихе, завершившегося две недели назад. Говорю. Огорчается:

– Снова Карлсен? Ничего… не понимаю. Вот был… Алехин. Был… Ботвинник. Был… Фишер. Каспаров. Посмотрев их партии… хотелось следовать их идеям. А посмотрев партии Карлсена… его идеи… проводить не хочется…

Позвонил ему 3 июля того же года. Спросил, знает ли, кто выиграл пару недель назад в Дубае чемпионаты мира по рапиду и блицу.

– Нет. Не знаю.

– Ну, попробуйте угадать.

Он – неуверенно:

– Карлсен?..

– Именно!

– Удивительно! Невероятно… Не-ве-роятно! Но он, мне сказали, в партии с Костенюк брал ходы обратно. Да-а-а, брал ходы назад.

– Да нет, это в Москве было, я сам видел. Она ему указала, что он сначала за другую фигуру взялся, и он сразу сдался.

– Ну, всё равно… Пытался, значит…

Перед вторым, сочинским матчем Карлсен – Ананд тоже считал, что у индийца есть неплохие шансы, снова говорил, что надо избавиться от комплекса Карлсена, сделать ставку на дебют, поработать как следует с психологом.

Почему он был так настроен против Карлсена? В чем причины такой антипатии? Может быть, партии норвежца, где технического брака меньше, а плотность ходов больше, чем у кого-либо, раздражали его? Или стиль чемпиона мира, напоминающий манеру молодого Карпова, был особенно неприятен для Корчного? Может, в этом разгадка? Или же Карлсен явился для него квинтэссенцией, символом новых, очень жестких шахмат, где долгое время идет перетягивание каната и реализуется даже совсем маленькое преимущество?

Правда, в одном интервью, когда журналист спросил о причинах его непримиримого, часто и несправедливого отношения к молодым, Корчной откровенно признался, что, может быть, здесь имеет место просто заурядная зависть: они играют много лучше его самого, когда он был в их возрасте.

В другой раз был еще более конкретен: «Я завидую Карлсену! Он всех выносит одной левой, это действительно невероятно. Мне, чтобы достичь этого уровня, потребовалось много лет тяжелой работы, а ему всё достается легко. Конечно, Карлсену кое-чего не хватает – например, эстетических ходов. Вместо этого он побеждает, используя самые неприглядные ходы, чего у Каспарова никогда не было».

Спорная мысль. Быть может, отсутствие, по мнению Корчного, «эстетических» ходов у Карлсена как раз свидетельствует о глубоком проникновении в природу шахмат. Ведь наши эффектные ходы и блестящие комбинации говорят о грубых ошибках соперников, а сегодня, чтобы раскачать ничейный маятник, требуется тонкая и зачастую нудная подготовительная работа.

Ссылка же на Каспарова не случайна. Когда у Корчного спросили о самом сильном шахматисте XX века, он сразу сказал: «Каспаров». А на вопрос о тройке лучших ответил: «Каспаров! Каспаров!! Каспаров!!!»

Перед их первой встречей на Олимпиаде в Люцерне (1982) Корчной заявил журналистам, что он «покажет мальчику, как надо играть в шахматы», но… уступил в грандиозной битве. И хотя затем ему удалось одолеть Каспарова в 1-й партии матча претендентов (Лондон 1983), этот успех остался единственным, тогда как Гарри одержал над Виктором добрых полтора десятка побед. Может быть, этим фактом, а не только выдающимися спортивными и творческими достижениями тринадцатого чемпиона мира объясняется столь эмоциональная реакция Корчного?

Во время восхождения Ананда в девяностые годы Корчной пренебрежительно отзывался об игре молодого индийца, но суровая реальность (Ананд: «Я выиграл у него всухую дюжину партий, и после каждой из них он сообщал мне, что я не имею понятия о шахматах») заставила его в нулевые стать горячим поклонником Виши.

Магнусу только-только исполнилось четырнадцать, когда Корчной добился победы в единственной партии между ними. Не исключаю, что в случае их дальнейших встреч с прогнозируемым результатом его мнение об игре норвежца тоже изменилось бы. Но сыграть им больше не довелось, и проверить эту гипотезу невозможно.

Партнеры для сеанса

«Я жить устал – я прозябать хочу», – писал поэт, настигнутый старостью и смирившийся с этим. Прозябать? К Виктору Корчному это не относилось. Пусть другие прозябают, если им так нравится. Не желая уподобляться старому псу, который уже не может грызть настоящего и облизывает прошлое, он хотел не только жить и играть в шахматы, но и посмотреть, чем же молодые так уж хороши.

Считается, что в шестьдесят лет человеку много легче уступать молодым, чем в тридцать. Корчной не хотел уступать молодым ни в шестьдесят, ни в восемьдесят – и, хотя не уставал повторять, что у него уже нет амбиций, продолжал яростно биться с ними.

Нередко говорил, что молодым есть чему у него поучиться, что он продолжает играть, чтобы передать им свои знания и опыт. На самом-то деле все знали, как ветеран передавал молодым свой опыт: старался как можно больнее их прибить!

На командном чемпионате Европы в Батуми (1999), закончив игру, часами бродил по залу, останавливаясь у наиболее интересных партий. Наблюдая, как Люк ван Вели уже после контроля ход за ходом выпускает огромный перевес в поединке с Алексеем Федоровым, наклонился ко мне и прошептал:

– Молодые устают. Устают быстро молодые…

А после матча с Русланом Пономаревым в Донецке (2001) говорил:

– Ошибается, ошибается в эндшпиле семнадцатилетний Пономарев, а всё потому, что устает сильно к концу партии. С чего бы это?

На турнире в Вейк-ан-Зее (2008), готовясь к партии с Тимманом, заметил:

– Сдает, сильно сдает Ян к последнему часу игры. Так что я решил замотать его, поддерживая напряжение до конца.

Замотать? Поддерживая напряжение? Разница в возрасте между ними составляла ровно двадцать лет.

В том же Батуми сказал ему после партии с Андреем Истратеску:

– Вы хорошо играли сегодня.

– Хорошо-то, хорошо, но Истратеску рано сдался, – не принял комплимента Корчной. – Не дал мне продемонстрировать технику, а жаль. Молодые могли бы у меня кое-чему поучиться. Да-а-а, не дал мне технику продемонстрировать Истратеску…

Техника техникой, но самым радостным моментом для него была живая, ощутимая, реальная победа. Когда после нескольких поражений ему удалось-таки одолеть Фабиано Каруану (Гибралтар 2011), весь светился от счастья и не ленился комментировать этот выигрыш в журналах и на сайтах: «До этого я несколько раз проигрывал ему, но не понимал, в чем его сила и почему я вообще проигрывал. На этот раз я смог показать, что я еще могу его победить!»

И в той или иной аранжировке во многих интервью его последнего периода звучал мотив: «Закончить карьеру, став чемпионом мира, – это для Бобби Фишера, но не для Виктора Корчного. Я доволен и без титула чемпиона. Я хочу играть в шахматы и побеждать молодых игроков!»

В противостоянии Каспаров – Карпов он всегда был на стороне Каспарова. Рассказывал:

– В дни первого матча между ними дал Каспарову телеграмму с наставлениями – как играть, какой тактики придерживаться, каких позиций избегать, а в какие, наоборот, стараться его завлекать. Времена были еще советские, поэтому подписался – Дядя…

Но когда в марте 2005-го его герой объявил, что оставляет шахматы, счел это дезертирством с поля боя:

– Ведь мальчишка еще, сколько ему там – сорок один? Сорок два? Смешно! Послал ему факс такого содержания: «Под личным давлением Путина Илюмжинов отменял все Ваши матчи. Теперь Путин может торжествовать полную победу!»

Я пытался объяснить, что сейчас другие времена, что интенсивность игры возросла невероятно, что в возрасте, когда он впервые отобрался в финал чемпионата страны, Каспаров стал уже чемпионом мира. Не соглашался:

– Ну и что? Да я за свою жизнь больше турниров сыграл, чем кто-либо вообще, так ведь играю еще!

Не обнаружив меня на традиционном блицтурнире в голландском Дордрехте, где сам играл едва ли не до последних лет, спросил у Тиммана:

– Что-то я Сосонко не вижу. Он что, уже в старики записался?

Формула боя в том турнире была такая: 33 (!) тура в один день, с получасовым перерывом на ланч. Тем же вечером позвонил мне:

– Кстати, отчего вы в Дордрехте никогда не играете? Размялись бы, там же по пять минут играют.

А мое окончательное решение оставить практическую игру со ссылкой на недостаток энергии, отсутствие мотивации и подобную чепуху, осудил, не желая даже слушать. Нет, надо продолжать играть, несмотря ни на что! Играть и не задумываться о таких пустяках, как смысл жизни: какое всё это имеет значение по сравнению с наступлением армады черных пешек на ферзевом фланге в варианте Мак-Кэтчона!

Несколько лет спустя, зная, но не желая знать, что я уже давно прекратил игру, советовал:

– А почему бы вам не сыграть в Гибралтаре? Хоть и швейцарка, но состав сильный и, чтобы прилично выступить, не надо выигрывать каждую партию. А там, глядишь, и рейтинг можно наварить…

Любители, плохо представляющие себе степень напряжения в партиях больших мастеров, приводили его в качестве примера: «Посмотрите, вот Корчной ведь еще играет». Они не понимали, что дело здесь не только в мастерстве и таланте: его искусству полной отдачи шахматам всего себя без остатка так же невозможно обучиться, как взрослому человеку, при всем желании, – вырасти хотя бы на один сантиметр.

«Когда он сидел за роялем, он явно не воспринимал ничего окружающего… Мускулы его лица напрягались, и вены набухали, безумный глаз вращался еще более безумно, губы дрожали; он выглядел, как чародей, охваченный демонами, которых сам вызвал… И, учитывая его глухоту, он, конечно, не мог слышать всё, что играл». Сказанное очевидцем о великом Бетховене можно в ретроспекции на шахматы повторить и о Викторе Корчном.

В семьдесят пять лет он играл на Олимпиаде в Турине (2006) и в 12-м туре встретился с филиппинцем Марком Парагуа, который был моложе его более чем на полвека. Отойдя от столика, Виктор открыл бутылочку сока, жадными глотками выпил половину и, не отводя взора от положения на доске, завинтил крышку. Потом все-таки решил допить до конца, но бутылка не давалась. Не отрывая взгляда от позиции, он впивался зубами в крышку, долго нападал на нее с разных сторон, пока не понял, в чем дело. Сняв крышку, осушил бутылку мощным глотком, со стуком поставил ее на столик и, по-прежнему неотрывно глядя на позицию, сел за доску.

Там же в Турине перед началом 11-го тура главный судья зачитал заявление: Корчной настаивает, чтобы ему не мешали играть и прекратили просить у него автографы во время партии. Объяснение лежало на поверхности: он проиграл дважды кряду и был совершенно вне себя.

Когда он пребывал в таком состоянии, ему вообще лучше было не попадаться на глаза. Очевидец вспоминает, как на одном из турниров в Швейцарии (2006) местный любитель обратился к маэстро с просьбой об автографе. Момент был выбран крайне неудачно: Корчной только что проиграл партию, но проситель об этом, наверное, не догадывался.

– Если бы за каждый автограф я просил 50 центов, я был бы сейчас богатым человеком! – сообщил Виктор ошарашенному любителю, наотрез отказав в автографе.

Если Бронштейн порицал молодых в своих книгах и интервью, то Корчной сбрасывал негативные эмоции сразу после загубленной партии, а порой и во время игры, разражаясь гневными репримандами и беспощадными комментариями в адрес годящихся ему во внуки соперников. Мог сказать кому-нибудь прямо в лицо: «Вы – партнер для сеанса». Или: «Я и сам так играл, когда у меня был первый разряд».

Думаю, причина была не только в раздражении на соперников, когда его дела на доске принимали дурной оборот. Не меньше раздражался он и на самого себя. Причем это чувство дискомфорта охватывало его уже во время партии, нарастало, и под конец, пытаясь освободиться от него, Виктор выплескивал всё свое недовольство на партнера.

Знавший об этом израильский гроссмейстер Илья Смирин очень удивился, когда после победы над Корчным (Дрезден 1998) услышал от него: «Неплохо играете, молодой человек». Правда, после короткой паузы маэстро добавил: «На цейтнот». И высказался в том смысле, что Илья ничего не понимает в своей староиндийской и что жертва пешки была бездарной…

В последние годы переживал поражения еще болезненнее. Зачастую не только не поздравлял соперника с победой, но и разносил того в пух и прах вообще без всякой причины. В сердцах высказывал молодым коллегам всё, что думал не только об их игре, но порой и о них самих. Немало свидетельств таких вспышек гнева маэстро до сих пор можно найти в ютьюбе.

Немецкий гроссмейстер Михаил Прусикин вспоминает: «Виктор Львович был известен крутым нравом. Я сам не раз присутствовал при том, как он после незаслуженных, по его мнению, поражений объяснял не последним шахматистам, что играть они не умеют и вообще должны поискать себе более подходящее занятие. Поэтому к концу партии (Швейцария 2005. Прусикину удалась стремительная атака. – Г.С.) я уже начал опасаться громов и молний, которые неизбежно обрушатся на меня по ее окончании. Но ничего подобного не произошло – Корчной подал руку и молча удалился, оставив меня один на один со свалившимся на меня счастьем красивой победы над великим шахматистом. Знающие люди потом подтвердили мне, что реакция В.Л., вернее, ее отсутствие, была высшей формой признания, доступной Корчному».

Даже зная на собственном опыте о немалых психических и эмоциональных перегрузках во время игры, молодые только теоретически могли представить себе, как влияли перегрузки на человека его возраста. Но надо отдать им должное: вздорный старик казался им чудаком из далеких, канувших в Лету доисторических шахмат, и в подавляющем большинстве случаев они ничего не отвечали маэстро, молча снося его эскапады.

На турнире «Молодость против опыта» (Амстердам 2008) Каруана, которому только-только исполнилось шестнадцать, дважды победил Корчного. Я присутствовал на обеих партиях и помню, как Фабиано стоически, не проронив ни слова, перенес словесные водопады, обрушенные маэстро по поводу его игры в этих партиях и вообще перспектив в шахматах.

Нередко перед тем, как сделать ход, он поджимал губы, удивленно-презрительно поднимал брови, пожимал плечами и небрежно брался за фигуру, с недоумением покачивая головой. Нет сомнения, что такие гримасы мэтра оказывали психологическое воздействие, особенно на молодых. Волей-неволей его соперник спрашивал себя: не был ли грубой ошибкой мой последний ход? А то и – не зевнул ли я ферзя?! В последние годы, сделав ход, смотрел на соперника с выражением – этого ты уж точно не ожидал! Или совсем по-детски – ну что, съел?

Трудно сказать, делалось ли это осознанно, хотя в рекламном ролике молока Виктор прекрасно сыграл роль самого себя в партии с… коровой, блестяще воспроизведя собственную мимику во время игры. Правда, когда дела в партии складывались неважно и его беспокоила позиция на доске, он прекращал или почти прекращал свои мимические экзерсисы.

Фридрих Ницше писал о «божественной злобе, без которой немыслимо совершенство». У Набокова где-то мелькает персонаж, у которого слишком добрые для писателя глаза. «Писатель должен быть сукиным сыном», – вторил ему Эзра Паунд. Беспощадным сукиным сыном должен быть и шахматист, стремящийся к наивысшим достижениям, и Корчной тоже часто повторял: мне спортивной злости не занимать.

Глядя на него, порой можно было усомниться, только ли спортивной, и начать сомневаться в конфуцианской идее, что каждый человек рождается добрым и только обстоятельства могут изменить черты его характера.

В январе 2008 года он играл в двухкруговом ветеранском турнире в Вейк-ан-Зее (Портиш, Любоевич, Тимман, Корчной). Через два месяца ему исполнялось семьдесят семь. После выигранной партии блистал: обожая анализировать на публике, зачастую обращался к окружавшим столик коллегам, журналистам или просто любителям. Но с шутками и прибаутками анализируя партию вместе с соперником, не замечал, как его замечания становятся едкими, саркастичными, когда и на грани фола, порой и переходящими эту грань. Слушая Виктора, я думал, что иногда ему следовало бы позволять своим мыслям оставаться мыслями, без того, чтобы переводить их в речь, и сама собой вспоминалась библейская мудрость – «ты молчишь лучше, чем говоришь».

Шотландский гроссмейстер Джонатан Роусон дал ему такую характеристику: «Многие, восхищающиеся Корчным как шахматистом, не особенно любят его как человека. Он известен своей несдержанностью, грубостью и тяжелым характером. Мои личные отношения с ним были исключительно корректными и приятными, но у него такая репутация, что я не удивлюсь, если он оскорбит и меня. Вероятно, это когда-нибудь произойдет».

Роусон вспоминает, как играл с ним в одном турнире на острове Мэн (2004). Склонившись к партнеру, погруженному в раздумья, Корчной вежливо спросил: «Вы говорите по-английски?» Получив утвердительный ответ, маэстро задал незатейливый вопрос: «Тогда почему вы не сдаетесь?»

Подчеркивая, что это был еще относительно мягкий инцидент и что на счету Корчного немало более грубых выпадов, Роусон заключает: «Мы знаем, что у него задиристый характер. Иногда яд, стекающий с его языка, кажется бессмысленным, но, может быть, этот яд неразделим с его сущностью и является частью его шахматной силы. Ведь характер человека – это не просто арифметическая сумма всех его черт, и хорошее очень часто неотделимо от плохого. В своей книге Корчной рассуждает о важности психологической решимости во время игры. Он, без сомнения, заряжен такой психологической решимостью мощнее, чем подавляющее большинство шахматистов, и я полагаю, что об этом свидетельствует всё его поведение. Как бы то ни было, я спрашиваю себя: а хотели ли бы мы иметь другого Корчного?»

Прекрасно сказано! Если вы были поклонником Корчного, вам ничего больше объяснять не нужно, если же не были – никакое иное объяснение феномена Виктора Корчного не поможет.