Текст книги "Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга вторая: июнь 1942 – январь 1943"

Помимо уже действующих лабораторий, институт предполагает начать работу еще в следующих лабораториях: теплотехнической, электротехнической, сварочного производства, технологии электроизмерительной техники.

900 героических дней. Сб. документов и материалов о героической борьбе трудящихся Ленинграда в 1941–1944 гг. М.; Л., 1966. С. 317–319.

Из воспоминаний А. Г. Сиротской и Н. А. Кузьминой о работе научной библиотеки им. М. Горького Ленинградского университета в период Великой Отечественной войны

Декабрь 1942 года

Обледеневший университетский коридор. 20° ниже нуля. Разбухшие книжные шкафы, скованные льдом и покрытые плесенью книги. «Товарищи, – говорили мы друг другу, – во что бы то ни стало мы должны спасти наши погибающие фонды». Дружно взялись за дело. Распухшие руки со сведенными холодом пальцами не в силах вынуть из шкафа спаянную ледяной коркой кипу книг. На помощь приходит железный лом, которым за несколько дней до того те же люди откалывали лед на университетском дворе. Осторожно вынимаются из шкафов одна за другой сцементированные льдом кипы книг. Слегка ударяя, удается отколоть сосульки и отделить одну книгу от другой. Таким способом освобождаются 24 шкафа. Вдоль длинного коридора плетутся закутанные фигуры, нагруженные книгами, которые вносятся в сухое помещение, где согласно определенной инструкции, проводится «лечение» погибавших книг. Много сотен из них удалось спасти от разъедавшей их плесени и сырости. Но наконец-то настал тот день, когда усилия полуголодных, больных, но преданных родине и Университету людей увенчались успехом.

Время от времени библиотека получала сведения об опасности, грозящей библиотеке эвакуированного или умершего научного работника. Так, например, с трудом работникам библиотеки удалось проникнуть в совершенно разрушенную бомбежкой квартиру проф. Назаренко и вывезти оттуда ценные книги, которые пришлось вытаскивать из-под груды кирпича, перескакивая по обломкам полуразрушенной лестницы и пролезая через дыры в разрушенной стене и таким образом пробраться в нужное помещение, где находились книги.

В квартире одного их ленинградских домхозяйств после смерти владельца оказалась бесхозной [еще одна] библиотека, состоящая из прекрасных изданий ценной литературы в количестве более чем 1000 экз. Управхоз сигнализировал об этом библиотечному работнику Университета, живущему в этом же доме, заявив, что хоть он и мало понимает, но видит, что это книги для «ученых» И поэтому просит их передать Университету. Книги библиотекой Университета с благодарностью были приняты у этого не «ученого» советского человека, честно выполнившего свой долг перед государством.

Кольцо вражеской блокады нарушило связь с «Большой землей». Прекратилось поступление в библиотеку так называемого обязательного экземпляра. Библиотека перестает пополняться новой литературой. В Ленинграде ее издается мало. С помощью библиотечного коллектора и других книжных организаций университетская библиотека с конца 1942 года стала пополняться новой литературой, причем новинки, полученные в Ленинграде, даже в минимальном количестве в библиотеку поступают.

И, наконец, возникает актуальнейшая задача: выделить литературу для вновь создаваемых библиотек в освобожденных от фашистских захватчиков областях. Не нарушая фонды, необходимо было отобрать много тысяч книг. При небольшом количестве работников библиотеки, хорошо знающих ее книжные фонды и понимающих, какую литературу необходимо и нужно направить для пополнения разоренных немецко-фашистскими захватчиками библиотек, это было выполнить нелегко. Однако и это задание было выполнено с честью.

Так в условиях блокады восстанавливается и продолжает работать библиотека. Но работники библиотеки помнят, что этой возможностью они обязаны нашим славным защитникам и поэтому с особенной теплотой стараются обслужить больных бойцов и офицеров. Большое здание Университета (геофак и истфак) обращено в госпиталь. Ежедневно в послеобеденное время в отделениях госпиталя можно видеть женские фигуры с пачками книг в руках – это библиотекари Университета, обслуживающие больных бойцов. Они обходят палаты своего отделения, стремясь обслужить, главным образом, лежачих больных, так как к услугам ходячих имеется еще госпитальная библиотека, также, в большей своей части, укомплектованная книгами Университета.

– Здравствуйте, товарищи!

– А, книжечки, книжечки пришли. Ну-ка покажите, что хорошенького!

Ходячие окружают стол, на который выложены книги, а библиотекарь тем временем обходит лежачих, предлагая и рекомендуя ту или другую книжку.

– Сестра, выберите мне сами что-нибудь поинтереснее, – слышится в одном конце палаты.

– Мамаша, а это книга какая? Интересная? – спрашивают бойцы помоложе. И библиотекарь с готовностью откликается на запросы, вкратце знакомит одного с содержанием книги, подбирает литературу по вкусу другому.

– А вы, товарищ, какую книжку возьмете? – обращается библиотекарь к больному, внимательно разглядывающему книги.

– На русски – нет, дай на наш язык, – отвечает нацмен.

И здесь библиотекарь не раз удовлетворяет требования таджиков, грузин, казахов, татар и других представителей народностей нашего Союза.

Каждый библиотекарь имеет комплект книг, которым обслуживает свое отделение, а кроме того, часто выполняет и индивидуальные требования как по художественной литературе, так и по социально-экономической, технической и научной, получая книги из фондов библиотеки Университета.

Скромна, но кропотлива и содержательна работа госпитального библиотекаря, требующая не только знаний, но и чуткого индивидуального подхода к больному.

Больные бойцы ценят своих библиотекарей, отвечая дружеским расположением, благодарными заметками в стенной газете, искренней, теплой признательностью при выходе из госпиталя.

В связи с растущими успехами нашей славной Красной Армии мысль невольно переносится в героическое прошлое любимой Родины, к ее великим сынам и защитникам. Возникает мысль: к исполняющейся в июле месяце 1943 г. 143-й годовщине со дня смерти Суворова устроить выставку. Несмотря на крайне неблагоприятные для этого условия, главным образом недостаток работников (библиографов, художников-оформителей и технической силы), замысел этот удалось осуществить. Была представлена наиболее интересная литература о Суворове, отображающая героические страницы прошлого, приведены отзывы о нем старых писателей, русских и иностранных, так же как и современников – военных специалистов. Выставка оживлялась наиболее характерными из портретов Суворова и рядом фотоиллюстраций его подвигов.

Отдельная витрина заключала в себе отражение личности и подвигов великого полководца в художественной литературе и поэзии, начиная с Державина, Сумарокова и Байрона и кончая посвященными ему стихотворениями К. Симонова, Всеволода Рождественского и др.

Дежурный библиотекарь водил экскурсии, давал нужные объяснения посетителям. По словам последних, выставка оказалась яркой и содержательной.

Так работала в тяжелые дни блокады университетская библиотека, восстановилась и по мере своих сил и возможностей работает и далее. Нет больше битых стекол, обвалившейся штукатурки, покосившихся стеллажей и беспорядочно разбросанных груд книг. В прежнем порядке заняли свое место на стеллажах наши книжные фонды, стройно тянутся анфилады чистых и убранных библиотечных залов. И только местами аккуратно пригнанная фанера на окнах и подпорки, выпрямляющие стеллажи, покосившиеся от сотрясения во время бомбежки и обстрелов, напоминают о гибели, грозившей нашей библиотеке, и о самоотверженном труде и любви оставшейся кучки работников, ее спасавшей.

И мы, работники библиотеки, уже не те, окрепшие и физически и морально. Уже в конце 1942 г. наша университетская библиотека вступила в тесную связь с Государственной публичной библиотекой имени Салтыкова-Щедрина, где по-прежнему вел и ведет свою работу кабинет библиотековедения. Систематические доклады на темы библиотечно-библиографического характера посещаются работниками нашей библиотеки, и коллектив наш не отстает от актуальной библиотечной жизни. С неослабленным интересом работники библиотеки слушают и активно участвуют в регулярно проводимых беседах на социально-политические и актуальные темы. Затаив дыхание, мы следим за ежедневными успехами нашей Красной Армии и с надеждой смотрим вперед. Возможно лучше мы налаживаем нашу работу и делаем все от нас зависящее, чтобы к светлому дню близящейся окончательной победы над врагом мы были бы вправе сказать: «Да, мы сохранили нашу старинную фундаментальную университетскую библиотеку и готовы широко и гостеприимно открыть двери для тех, кто, вернувшись после победоносных боев, вновь возьмется за учебу и мирный созидательный труд».

«Мы знаем, что значит война…». Воспоминания, письма, дневники универсантов военных лет. СПб., 2010. С. 468–470.

Из дневника анонимного жителя города

15 декабря 1942 года

Напряженность усилий ленинградцев поддержать город в порядке во всех моментах подготовки к зиме и во всей жизни и внешнем облике ярко ощущается на каждом шагу.

Ленинградцев стало заметно меньше. Входишь в какое-нибудь учреждение, минуешь анфиладу пустых комнат и наконец в одной, обогреваемой печкой-времянкой, находишь трех-четырех сотрудников.

Основная масса людей за лето пришла в себя, выглядит хорошо, веселые посещают кино, театры, трудятся. Но наряду с этим еще очень много дистрофических типов, еле передвигающихся, хныкающих, всем недовольных.

Количество маршрутов трамвая доведено до десяти. Но вагонный парк ремонтируется плохо. Отсутствуют квалифицированные рабочие. В ремонте заняты в основном молодые ребята 15–16 лет, окончившие ФЗО и ремесленные училища.

Каждый день происходит масса аварий и сходов с маршрута. Движение идет с большими перебоями. На остановках приходится ждать трамвая по 30–40 минут. Диспетчерская служба работает плохо.

Дома как будто подготовлены к зиме, но дворы опять захламлены. Жильцы ничтоже сумняшеся выбрасывают все ненужное им во дворы, и этот мусор никто не вывозит.

Особенно некрасив вид окраин. На месте разобранных деревянных домов торчат печные стояки. Площадки завалены строительным мусором, заставлены брошенным домашним скарбом и т. д. Кровати, матрацы, сундуки – все, что когда-то служило своим хозяевам и имело в доме свое место, было оставлено при переезде на новую квартиру. Транспорта не хватает. Для перевозки личных вещей из приготовленных к сносу домов использовались грузовые трамваи и автотранспорт предприятий, сносивших дома.

На каждой улице в центральной части города стоят дома, пострадавшие от бомбежек и обстрелов. Сквозь пробоины в стенах видны обломки прежней жизни. Они омыты дождями, обсушены солнцем и ветрами и выглядят как старые раны на прекрасном лице города. Придет время, ленинградцы бережно восстановят все утраченное. Ну а пока кое-где на Невском разбитые фасады прикрыли щитами из фанеры, на которой масляными красками нарисованы несуществующие здания.

В банях частые перебои с водой – не хватает топлива, но все же они работают – и это счастье.

В редкой парикмахерской можно вымыть голову и освежиться, но и они работают.

Ленинградцы активно потянулись к книгам. Всякая литература идет нарасхват. Издательства стараются удовлетворить интересы публики. Выходят в виде брошюр отдельные произведения современных поэтов и прозаиков и литературной классики. В большом ходу собрания сочинений классиков. Часть выходит в красивых томиках малого размера…

Блокада. Воспоминания очевидцев / авт-сост. В. М. Давид. М., 2014. С. 520–521.

Из дневника инженера 7-й ГЭС И. Д. Зеленской

19/XII [42] – Я иногда ощущаю радостное изумление перед той стихийной, прямо-таки изобразительной верой в победу – нашу победу, которая пронизывает наше сознание, нашу жизнь. Чего стоит одно воскресенье Ленинграда из мертвых. Разве возможно оно было бы после ужасов прошлой зимы, если бы не эта вера? По-прежнему душит город блокада, по-прежнему бьет немецкая артиллерия по городу, немцы сидят цепко, как впившиеся клещи, в Петергофе, Стрельне, в незабываемо-прекрасном Павловске. Еще не видно, когда и как разомкнется это убийственное кольцо. А в газете маленькая заметка – художники, архитекторы, историки Ленинграда собирают материалы для восстановления исторических пригородов Ленинграда, лежащих сейчас в развалинах. Трудно передать, как могут взволновать и наполнить надеждой такие вещи.

И то, что город упрямо налаживает нормальную жизнь, борясь не только с внешними препятствиями, но и с внутренним врагом – косностью, ленью, равнодушием, неповоротливостью – это тоже источник надежды. Очень часто выполнение безнадежно отстает от задания: сказано обеспечить город водой, а люди еще бегают с ведрами к соседним водоразборам (но уже не на Неву), сказано дать свет в квартиры, а осветительная сеть в беспорядке, сказано наладить бани, а там по-прежнему многочасовые очереди и перебои с водой. Но задание дано, дан толчок, и он делает свое, прошибая материальные препятствия и медные лбы иных исполнителей. Вчера из райкома я зашла к Верочке Королевой. На лестнице, как всегда, чернильная темнота, при зажженной спичке прочитала на дверях записку – искать ее в соседней квартире. Едва достучалась, открыла соседка, самой Верочки не оказалось дома. Спрашиваю – в чем дело, почему переехала? Оказывается, взрывной волной высадило у нее все окна и рамы, испортило ей новоселье, а она только перед этим перебралась туда из верхнего этажа. В квартире такая же тьма, как и на лестнице, соседка ощупью провела меня к себе на кухню, где она живет. Тесно, грязно, завалено барахлом, и все это при свете коптилки выглядит бесконечно уныло, я скоро собралась уходить. Вышла в тот же чернильный коридор и вижу какой-то свет. Пошла на него – в ванной комнате горит электричество! Я кричу ей об этом радостном открытии. Из соседней комнаты выскакивают какие-то девушки, прямо визжат от восторга – свет, свет! Этот дом поврежденный, изувеченный дом через свет возвращается к жизни, выкарабкивается со всем своим поредевшим населением из темноты, в которую был погружен больше года. Повреждения отремонтируют, люди вернутся, будет и свет, и тепло, и вода, будет жизнь, одним словом, и эта лампочка, загоревшаяся неожиданно в ванной, – как сигнал будущего благополучия. Всё вернется для живых, не вернутся только люди, павшие жертвами на этом трудном пути…

Зеленская И.Д. Когда я буду занята, то буду счастлива // Записки оставшейся в живых. Блокадные дневники Татьяны Великотной, Веры Берхман, Ирины Зеленской. СПб., 2014. С. 450–451.

Из дневника Л. В. Шапориной

1942 г.

25 декабря. Мои соседки спасают меня от голодной смерти. Анна Ивановна принесла мне сегодня целый литр солодового молока, причем я беру пока в долг за неимением денег. Ольга Андреевна угостила тарелкой пшенной каши. Это пустяки, казалось бы, в обыкновенное время. А сейчас это спасение, потому что я очень голодаю. Эти дни я срочно кончаю свою работу для института, статью о кукольных театрах и ТЮЗах во время войны я уже сдала, а также о гражданских и военных бригадах дома Красной Армии. 22 и 23-го ложилась во 2-м часу ночи, и вчера утром у меня было такое головокружение, что я боялась упасть на пути в столовую. Вот соседки и испугались, верно, за меня. Вид у меня плохой.

Договорилась с домом Балтфлота – начнем работать с 1.1, и в Институте меня зачисляют в штат с 1-го. Как я это все осилю, как и где буду питаться?

Курьез: на прошлой неделе Ольга Андреевна презентовала мне 4 картошины, 4 свеклы, кочешок белой капусты и глубокую тарелку квашеной (перед этим я ей подарила чудесную вышивку кустарную не то для подушки, не то для стола, а сегодня я им устроила билеты на «Русских людей» в Комедию, перед этим достала на «Евгения Онегина», так что обмен любезностями). Кочан я съела живьем в тот же вечер, т. е. в сыром виде; одну картошку спекла наутро в печурке – съела с маслом, зажмурившись от наслаждения. 3 картошки и свеклу очистила и сварила борщ, которого хватило на два дня. Затем вымыла картофельную и свекольную шелуху, очистки в нескольких водах и тоже сварила и съела за милую душу! Я подметаю со стола все до единой крошки хлеба и съедаю их. Очевидно, отсутствие запасных жиров в организме дает о себе знать. Обидно будет не пережить зимы. Сожгут все мои анналы. Бодрись, мать моя, бодрись.

Шапорина Л. В. Дневник: в 2 кн. T. 1. М., 2012. С. 386.

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА П. С. ПОПКОВА А. А. ЖДАНОВУ О ПОСЛЕДСТВИЯХ ГОЛОДА ДЛЯ НАСЕЛЕНИЯ И МЕРАХ, НЕОБХОДИМЫХ ДЛЯ ИХ ЛИКВИДАЦИИ

3 января 1943 г.

Секретно

За зиму 1942 г. население Ленинграда сильно пострадало от недоедания. Наиболее резко это выразилось в поголовном похудании. Каждый житель Ленинграда в среднем потерял 22,7 % своего веса; в отдельных случаях падение веса достигало 35–40 %. Данные вскрытий показывают, что падение веса шло за счет почти полного израсходования жира (до 90–95 %), от потери веса сердца, печени, мышц. С появлением зелени, с улучшением и упорядочением питания явления похудания сократились, но все же значительное количество населения за лето не восстановило своего нормального веса. С наступлением холодов вновь наступило падение веса, увеличились заболевания дистрофией. Особенно грозным это заболевание может быть текущей зимой в связи с тем, что жизненные запасы организма в этом году ниже, чем они были к зиме прошлого года.

В настоящее время лечение больных дистрофией проводится в больницах.

В связи с ростом заболевания дистрофией возросла потребность в госпитализации: в октябре госпитализировано 12 699 больных, в ноябре – 14 138.

Развернутые в Ленинграде 30 175 больничных коек все заполнены, причем в подавляющем большинстве больными дистрофией. В числе госпитализированных много больных дистрофией II степени, помещенных в больницы в порядке профилактики от дальнейшего истощения, которые при наличии столовых усиленного питания могли быть не госпитализированы.

Опыт работы столовых усиленного питания, организованных постановлением горкома ВКП(б) в прошлом году, показал, что такого рода больные, прикрепленные к столовым усиленного питания, успешно излечиваются в амбулаторных условиях без отрыва от производства.

В целях быстрого восстановления здоровья и трудоспособности трудящихся вношу предложение об организации вновь, по опыту прошлого года, столовых усиленного питания на 20–25 тыс. человек.

Большим недостатком в питании населения является недостаточность в рационе белка. Продовольственная карточка рабочих и ИТР обеспечивает в сутки около 55 г белка, в том числе полноценных только 9,6 г, при потребности белков 80 г в сутки, из которых 30 г должны быть животного происхождения.

Учитывая невозможность покрытия потребности населения в белках за счет мяса, рыбы и других продуктов, вношу предложение о завозе в Ленинград казеина и сухих пищевых дрожжей. 10 г казеина и 30 г сухих дрожжей в суточном рационе дают около 25 г полноценного белка.

Председатель исполкома Ленгорсовета депутатов трудящихся ПОПКОВ

Резолюция: «Тов. Лазутину. Справку. ЖДАНОВ».

Ленинград в осаде. Сб. документов и материалов о героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. СПб., 1995. С. 248–249.

СОВ. СЕКРЕТНО

Управление НКВД СССР

по Ленинградской области и городу Ленинграду

6 января 1943 г. № 1011

НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР ГЕНЕРАЛЬНОМУ КОМИССАРУ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ

товарищу Л. П. БЕРИЯ

СПЕЦСООБЩЕНИЕ

В декабре месяце 1942 года перебоев в снабжении населения продуктами питания не было. Продовольственные карточки отоварены полностью.

Смертность населения в декабре месяце по сравнению с ноябрем несколько повысилась.

Из числа умерших в декабре:

Мужчин…………….942 чел., т. е. 27%

Женщин……………..2549 чел., т. е. 73%

Сравнение данных за январь и декабрь месяцы показывает, что по отношению к общему количеству умерших за последнее время увеличилась смертность среди населения в возрасте от 20 до 30 лет и в возрасте свыше 50 лет.

Всего за 1942 год в Ленинграде зарегистрировано умерших – 463.749 чел.

Ломагин Н. А. Неизвестная блокада: в 2 кн. Кн. 2. СПб., 2002. С. 345–346.

СВЕДЕНИЯ ГОРОДСКОГО СТАТИСТИЧЕСКОГО УПРАВЛЕНИЯ В ГОРИСПОЛКОМ О ДВИЖЕНИИ НАСЕЛЕНИЯ, О БРАКАХ И РАЗВОДАХ ПО 15 РАЙОНАМ ЛЕНИНГРАДА ЗА 1942

Ленинград в осаде. Сб. документов о героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. СПб., 1995. С. 316–317.

О.Ф. Берггольц. «Наша победа»

Дорогие товарищи,

послезавтра мы будем встречать новый, тысяча девятьсот сорок третий год.

<…>

Второй Новый год встречаем мы в блокаде.

Воспоминание о той, прошлогодней встрече, то есть о ленинградском декабре сорок первого года, это воспоминание еще так жгуче болит, что к нему тяжело и страшно прикасаться. Не надо же сегодня вспоминать сумрачные подробности тех дней. Вспомним, товарищи, только одну подробность: вспомним, что мы, несмотря ни на что, и тот Новый год встречали с поднятой головой, не хныча и не ноя и, главное, ни на минуту не теряя веры в нашу победу.

И вот прошел год. Не просто год времени, а год Отечественной войны, год тысяча девятьсот сорок второй, а для нас еще триста шестьдесят пять дней блокады.

Но совсем по-иному встречаем мы этот новый, 1943 год.

Наш быт, конечно, очень суров и беден, полон походных лишений и тягот. Но разве можно сравнить его с бытом декабря прошлого года? В декабре прошлого года на улицах наших замерло всякое движение, исчез в городе свет, иссякла вода, да… много чего исчезло и много чего появилось тогда на наших улицах…

А сейчас все-таки ходят трамваи – целых пять маршрутов! Сейчас поет и говорит радио, в два наши театра и в кино не пробьешься, целых три тысячи ленинградских квартир получили электрический свет. И, несмотря на то, что нашему городу за этот год нанесено много новых ран, весь облик его совсем 'иной, чем в прошлом году, – несравненно оживленнее, бодрее. Это живой, напряженно трудящийся и даже веселящийся в часы отдыха город, а ведь блокада-то все еще та же, что и в прошлом году, враг все так же близок, мы по-прежнему в кольце, в окружении.

Да, за год изнурительной блокады наш город и все мы вместе с ним не ослабли духом, не изверились, а стали сильнее и уверенней в себе.

С точки зрения наших врагов, произошла вещь абсолютно невероятная, невозможная, и причины этого они понять не в состоянии…

Мы победили их, победили морально – мы, осажденные ими!

Потому и подходим мы к встрече сорок третьего года более сильными, чем в прошлом году. А радостные вести об ударах, которые наносит наша славная армия немецким захватчикам, гоня их от Сталинграда, наполняют сердца счастьем, и легче становится переносить нам наши трудности, и легче работается, и так хочется самому, физически, своими руками помочь далеким от нас армиям скорее вернуть многострадальной нашей родине мир и покой.

Дорогие товарищи, послезавтра мы будем встречать Новый, 1943 год.

Многих из тех, кто встречал с нами прошлый Новый год, родных и близких нам людей, не будет с нами на этой встрече. Священен для нас их облик, незабвенно прекрасна их память. И все же давайте сядем за наш небогатый праздничный стол со светлым сердцем, радостно поздравим друг друга с Новым годом и пожелаем друг другу нового счастья – счастья полной победы над проклятым Гитлером…

Берггольц О. Ф. Дневные звезды. Говорит Ленинград. М., 1990. С. 229, 234.

Из книги Николая Тихонова «Ленинградский год»

1942

Ленинград в декабре

1

Туманная мгла. Под ногами то хлюпает вода, то ноги скользят на обледеневшем камне мостовой. Тускло светят в тумане желтые огни автомобилей. С крыш капает, как в апреле. С реки слышен глухой бас буксира. Где же зима? Теплый ветер нагибает голые черные ветки, налетая с моря.

Это декабрь в Ленинграде.

Облокотившись на перила моста следит прохожий за тем, как движется сквозь ледяную кашу буксир, качает головой и вздыхает.

– Хоть бы мороз поскорей ударил. Это ведь что же такое, ни на что не похоже. Это не годится.

Он не договаривает своей тайной мысли. Если не придут морозы, Ладога не замерзнет. Не замерзнет Ладога – не наладится дорога к «Большой земле», нельзя будет перебрасывать грузы, нужные городу.

И не только случайный прохожий неодобрительно качает головой, наблюдая эти капризы природы. В прошлом году в эту пору птицы замерзали на лету, а в этом декабре можно гулять без пальто, как в Тбилиси. Но ленинградцы не рады теплу, и простая женщина в платке, утопая в лужах, ворчит сердито:

– Вот вред-то какой еще свалился на нас. Кто это так организовал?

Ей, привыкшей к ленинградской организованности, все это представляется чьей-то распущенностью, не ко времени. Но старые моряки, кряхтя натянув дождевики, всходят на мостики своих пароходов и отправляются в тяжелое плаванье во льдах, тоже награждая озерного бога нелестными словами.

Идет семнадцатый месяц блокады. Стоят самые темные дни, самые короткие. Вечер наступает так рано, что кажется, будто звезды не уходят с неба и только на какое-то время закрываются низко висящими облаками. Это делает город еще более мрачным, еще более фантастическим. Можно вспоминать стихи Блока, рожденные такими вот туманами, когда город исчезает вдруг или появляется в диковинном освещении случайных огней случайной машины. Вырастает освещенный фонариком пешехода дом с колоннами. Типичный ленинградский дом. В таком доме могла жить «Пиковая дама». Рядом звучат подковы конного патруля. Радио передает симфонию Бетховена. Дальние прожекторы расплываются желтыми вспышками над крышами, и вдруг скрежещет танк, как заблудившийся стальной зверь, мокрый, тяжелый, новый – он идет на фронт. Может быть, можно забыть, что рядом фронт, тоже закрытый туманом, пронизанный сыростью, с размокшими траншеями, с сырыми блиндажами, с ночными схватками и огневыми налетами.

Нет, этого ленинградцы не забывают никогда. Они не забывают этого потому, что вся их жизнь посвящена одной цели: работе на оборону. Эта жизнь похожа на жестокую, красочную и правдивую до боли книгу. В ней все самое разное существует сразу! В цех огромного завода входит приезжий фотограф, человек, за время войны бывший на пяти фронтах, видавший много, но и он поражен отсутствием рабочих в этом работающем, брызжущем искрами полутемном цехе. Только приглядевшись видит он маленькие головы, старательно наклонившиеся над станками. Эти рабочие стоят на ящиках, на скамейках, чтобы можно было достать им до верхнего края станка. В их глазах столько сосредоточенности, в их руках, маленьких и быстрых, столько уменья, в их маленьком сердце столько недетского спокойствия. Они относятся к работе так, как будто много детей собрались играть, собирать на скорость металлические детали, вынутые из коробок, купленных в игрушечных магазинах.

Фотограф не совсем уверен в этой быстрой детской игре. Что они могут сделать? И ему торжественно показывают бесконечные ряды автоматов, новеньких, блестящих, готовых к бою. Это работа детских рук. Эти автоматы выбросят смертельный ливень, уничтожат новые тысячи врагов великого города.

Переверните страницу этой книги – и вы увидите, как в расплывшихся сугробах крадутся грязные, спотыкающиеся фигуры, которые будут покорно подымать руки, когда штыки преградят им дорогу. И наши красноармейцы увидят смуглые лица, перепачканные грязью и копотью, увидят рваные полосатые одеяла на плечах, слезящиеся от ветра глаза и дрожащие руки, поднятые над головой. Они не понимают ни по-русски, ни по-немецки. Это испанские перебежчики из остатков голубой дивизии. Это выходцы из чудовищного лагеря, расположившегося перед Ленинградом. Вся шпана Европы сидит там, дуя в окоченевшие пальцы. Они похожи на изголодавшихся, мокрых, запаршивевших волков, залегших в поле перед человеческим жильем.

Перед ними тигр из ленинградского зоосада – благородный и прекрасный зверь. Это тигр – единственный в мире. Такого второго нет нигде. Он стал вегетерьянцем. Он ест постные щи и лежит, часами раздумывая о том, почему он до сих пор не ел такого непонятного и вкусного блюда.

Какие странные времена, когда тигры становятся вегетерьянцами, а перед великим городом второй год лежит лагерь людоедов! Эти людоеды бросаются к орудиям и начинают неистовый обстрел города, как будто за несколько часов хотят стереть его с лица земли.

2

Это печальное зрелище. Снаряды свистят, воют, дребезжат, несутся по улицам, залетая в подвал, вонзаясь в башенку над домом, ломая стены третьего этажа, ударяя в асфальт, в рельсы, в деревья.

Улицы пустеют, дождь стекол сыплется отовсюду, свистят кирпичи, вырванные по кускам, летят оконные рамы, кое-где вспыхивает неяркий огонек пожара.

Декабрьский обстрел города длился два с половиной часа, упорный, страшный, глупый. Снаряды ударяются перед театром, где все слышат грохот разрыва, но театр живет своей жизнью. И только артисты, невольно прислушиваясь к взрывам, еще старательней играют свою роль. И зритель следит с неослабевающим вниманием за тем, что происходит на сцене. Он пришел отдохнуть в театр, и его не может вывести из себя рвущийся рядом снаряд.

Артисты в театре – на своем боевом посту, как машинистка, не имеющая ничего общего с пушками или самолетами. Она сидит, стуча на машинке, и на какой-то запятой красное пламя закрывает перед ней комнату, и когда дым рассеивается, она сидит, держа руку на валике машинки, с оторванной снарядным осколком головой. Она погибла на боевом посту. Другая машинистка садится на прибранное место и, переменив бумагу, продолжает начатую работу. Как смена часовых – произошла смена машинисток.

Архитекторы шли посмотреть разрушения, причиненные дому недавним немецким обстрелом. Они нашли возможности восстановить здание. Когда они возвращались, новые снаряды уже гудели над головой. Через минуту они простились на углу. Следующий снаряд убил старого архитектора, как бы мстя ему за то, что он своей работой побеждает варварство бомбардировки. И что же – разве завтра же не приступят к работе новые архитекторы?

Враги, бессильные взять город, злобствуют, не понимая, что для каждого жителя города его дом стал как боевой корабль, где он знает свое место. И как моряк красит в белое свое судно, чистит его, таскает в тяжелых мешках уголь для своих котлов, дежурит на палубе, несет вахту, хотя вокруг него не бушующее море, а уже второй год тихие, гранитные берега и заснеженные линии домов на набережной, так и простой житель предан своему бытию, как самой строгой службе.

По городу выкинут лозунг, необычный в блокадное время, но своевременный и глубоко советский: любовь к своему жилищу! Даже кают-компания есть на этом огромном ленинградском корабле-доме. В подвале, где бомбоубежище, – устроен красный уголок. В другом доме он в другом месте. Это место – помещение, где собираются все, кто свободен, кто хочет поговорить с соседом, пошить, отгладить белье, выслушать лекции о международном положении.