Текст книги "Прорыв под Сталинградом"

Последний расчет

Группа войск, взятая на севере города в окружение, с 26 января потеряла всякую связь с руководством армии, но еще в течение двух дней продолжала держаться под массированным артиллерийским огнем и ожесточенными атаками с воздуха.

Северная часть котла находилась в подчинении командующего 11-м корпусом[64]64
  …в подчинении командующего 11-м корпусом – 11-м армейским корпусом командовал генерал инфантерии Карл Штрекер (1884–1973). 25 января 1943 г. награжден Немецким крестом, а 31-го, по некоторым данным, радиограммой получил звание генерал-полковника. Капитулировал 2 февраля.


[Закрыть], к нему-то и обратились дивизионные начальники – с мольбой положить конец бессмысленному кровопролитию. Презрев все правила устава, командиры полков и эскадронов пали на колени. Старый вояка ответил отказом – твердолобый пруссак с востока так и не вырвался из каменного лабиринта формальностей и предубеждений, в котором пребывал замурованным более сорока лет:

– Я не могу! Как я буду потом смотреть в глаза немецкому народу?!

В ночь на 1 февраля он слушал по радио состряпанную в Берлине фронтовую сводку о “героической финальной битве группировки Паулюса”. “Находясь в своей ставке, фельдмаршал Паулюс собственноручно предал огню секретные документы. Они сражались до последнего человека и до последнего патрона!”

У генерала сложилось впечатление, что Паулюса уже нет в живых.

Второго февраля между третьим и четвертым часом утра пришла радиограмма от Гитлера:

“Каждый день, каждый час, который вам удается продержаться, делает возможным формирование нового фронта. Я уповаю на то, что группа «Север» так же справится с заданием, как и доблестный «Центр»!”

На тот момент северный котел распадался на глазах. Солдаты толпами переходили на сторону русских, командиры полков и дивизий самовольно устанавливали связь с противником, замкнутые соединения складывали оружие. Когда 2 февраля около 11 часов утра по немецкому времени генерал-полковник подписал указ о капитуляции, армия как таковая уже перестала существовать…

Битва за Сталинград завершилась.

Двадцать две лучшие дивизии и другие части вермахта были уничтожены. Германия потерпела самое сокрушительное за всю свою историю поражение.

На месте боев русские собрали и предали земле 147 200 тел немецких солдат и офицеров.

Более 91 тысячи человек отправились в плен, среди них 2500 офицеров и служащих. Это меньше одной трети от общего рядового состава и примерно половина офицерского корпуса. Из тридцати двух немецких генералов семь человек эвакуировались, один погиб в бою, один застрелился и еще один со 2 февраля 1943 года числился пропавшим без вести. Двадцать два генерала во главе с фельдмаршалом сдались в плен.

Позже четыре пятых из числа рядовых военнопленных умерли от последствий перенесенных страданий, корпус офицеров и служащих сократился наполовину. Из двадцати двух генералов один скончался от рака желудка.

Весной 1943 года генерал-фельдмаршал Максимилиан фон Вайхс, командовавший группой армий “Б” (до ноября 1942 года – Сталинградской армией), и его начальник генерал фон Зоденштерн явились в штаб-квартиру фюрера. Как раз накануне этого визита в Германию прибыла первая почта от немецких солдат, взятых в плен под Сталинградом. Во время обеда господа генералы заговорили о том, сколь значительно, оказывается, число оставшихся в живых, и о великом облегчении, какое, безусловно, испытали их родные и близкие.

Взгляд, которым Гитлер посмотрел на офицеров, заставил их сразу замолчать. После этого фюрер сказал: “Те, кто сражался за Сталинград, должны быть мертвы!”

Послесловие автора

Перед нами роман. И потому усматривать в биографиях его героев (если это, конечно, не такие заметные и известные фигуры, как фельдмаршал Паулюс или генерал фон Зейдлиц) реальных людей неправильно и, наверное, даже несправедливо по отношению к живым и к мертвым. Тем не менее: в книге нет ничего выдуманного. Описанные на ее страницах события когда-то действительно происходили на подступах к окруженному заснеженными полями Сталинграду и среди его руин. Только время, место и действующие лица автор определил по собственному усмотрению. Он также был участником Сталинградской битвы, и потому в основу книги лег его личный опыт, дополненный рассказами оставшихся в живых солдат, офицеров и генералов, которых ему довелось встретить в плену за те три года, пока шла работа над книгой. И теперь, пользуясь случаем, он хотел бы выразить им всем свою искреннюю благодарность.

Приложение
Карстен Ганзель
Возвращение после 70 лет плена: роман Генриха Герлаха “Прорыв под Сталинградом” и его удивительная история

I

Поиски оригинальной рукописи Генриха Герлаха, в известной мере предтечи сталинградского романа “Армия, которую предали” (1957), ставшего в свое время бестселлером, имеют личную предысторию, начавшуюся в переломном 1989–90 году – именно тогда архивы Восточного Берлина впервые открыли свои двери для широкой публики. В ту пору крупнейшее в ГДР издательство Aufbau – неизменный лидер по выпуску художественной литературы – обратилось ко мне с предложением написать статью об Иоганнесе Бехере[65]65
  8 августа 1945 г. Иоганнес Р. Бехер был избран президентом Культурного союза демократического обновления Германии, а всего через 8 дней, 16 августа 1945 г. он вместе с журналистом Хайнцем Вильманом, экономистом Клаусом Гизи и издателем Отто Шиле основал на квартире последнего в берлинском районе Далем издательство Aufbau. Лицензия от советских оккупационных властей была получена уже через два дня, а 18 августа утверждена программная политика молодого издательства, во многом определенная Бехером. Стратегию, направленную на примирение всех демократически настроенных сил в интересах обновления страны, он разработал еще в московской эмиграции. (См. также Carsten Wurm. Der frühe Aufbau-Verlag 1945–1961. Konzepte und Kontroversen. Wiesbaden: Harrowitz Verlag 1996). (Здесь и далее, если не указано иное, прим. автора)


[Закрыть]. Бехер (один из основателей издательства, а с 1954 года первый министр культуры ГДР) памятной осенью 1989 года как никто другой из пишущей братии нес ответственность за “триумф и развал” ГДР, а отчасти и ее литературы. Кем становится “придворный поэт”, если больше нет двора, которому он служит? Что происходит с его литературным наследием? Эти вопросы волновали не только сотрудников Aufbau, которое обладало правами на Бехера и уже выпустило восемнадцать томов его сочинений. На этот раз было решено издать сборник до сих пор неизвестных стихотворений, писем и документов. Проект казался очень заманчивым, поскольку сильно повышал мои шансы попасть в архивы и заполнить недостающие “белые пятна”, которых накопилось немало. У молодого поколения (да и не только у него) Бехер не слыл за “своего” по многим причинам, это имя отложилось в культурной памяти почти безотчетно, отчасти (а может, и в подавляющей мере) из-за того безоговорочного приятия, которое навязывалось сверху и не подразумевало никакой критики. Пафос многолетнего оптимизма, примитивные строфы и рифмы, избитые лирические приемы явно не вязались с переживаемой в ГДР “атмосферой зала ожидания” (Хайнер Мюллер), царившей в 1980-е годы, не вязались они и с другими темами, все более заострявшимися в литературных текстах и не только в них. По мнению Ханса Майера, одного из ведущих германистов послевоенного времени, министр культуры Бехер стал для ГДР “счастливым билетом”. В то же время Майер, знавший его лично и высоко ценивший, подчеркивал, что “противоречий в этой жизни, а следовательно, и в творчестве, не счесть”[66]66
  Hans Mayer. Der Turm von Babel: Erinnerung an eine Deutsche Demokratische Republik. Frankfurt. M. Ä: Suhrkamp 1991, S. 111, 106.


[Закрыть]. Их-то и предстояло вскрыть в готовящемся сборнике, поскольку до 1989 года о подробностях, не отвечавших безупречному образу поэта-коммуниста, предпочитали умалчивать[67]67
  Так никогда никем не говорилось об убийстве Бехером его возлюбленной, старшей по возрасту Фанни Фус (1910), о его поэтическом бунтарстве, навеянном духом раннего экспрессионизма, и заигрывании с богемой, а также о страсти к морфию, которая постоянно приводила его на больничную койку. Московскому периоду не придавали значения, не вспоминали попытку самоубийства, равно как и тот факт, что в 1936 году у него на глазах друзья и знакомые становились жертвами сталинских чисток, как арестовывали их по ночам в эмигрантском отеле “Люкс” и упекали в ГУЛАГ или же сразу расстреливали. Молчали и о тяжелых потрясениях, ожидавших Бехера после возвращения из эмиграции в 1945 году, а также о кризисе, пережитом им уже в ГДР в 1950-х годах.


[Закрыть].

Весной 1990 года я сидел в довольно просторном зале Центрального партийного архива СЕПГ (ЦПА) и просматривал досье Иоганнеса Р. Бехера, до того момента засекреченное[68]68
  Центральный партийный архив СЕПГ (ЦПА СЕПГ) согласно договору от 29 декабря 1992 г., подписанному между ФРГ и Партией демократического социализма (ПДС), стал частью Федерального архива Германии и перешел в отдел “Архив партий и массовых организаций ГДР”. ЦПА был учрежден 8 апреля 1964 года решением Секретариата ЦК СЕПГ и включал в себя архив Института марксизма-ленинизма (ИМЛ) при ЦК СЕПГ и закрытый партийный архив (ЗПА), основанный согласно указу Секретариата ЦК СЕПГ 19 августа 1959 года. В ЦПА находились на хранении конфиденциальные материалы и документы с грифом “секретно”. Ни разу не было речи о том, чтобы открыть к ним доступ для общественности и исследователей.


[Закрыть]. И тут приметил у себя за спиной Вальтера Янку – в то поворотное время это была одна из самых заметных в ГДР фигур. Осенью 1989 года в гамбургском издательстве Rowohlt было напечатано его эссе “Трудности с правдой”, переизданное в Aufbau, оно уже через какие-то пару месяцев открыто цитировалось по всей стране, особенно в университетских стенах. Сейчас Вальтер Янка и его жена, притулившись за партой как школьники, читали конфиденциальные документы СЕПГ. Время от времени с их стороны доносились возгласы удивления. В 1956 году против Янки, руководившего тогда издательством Aufbau, был устроен показательный процесс, к которому также привлекли Вольфганга Хариха, Густава Юста, Хайнца Цёгера и Эриха Лёста. Всех их приговорили к нескольким годам исправительных колоний. “За формирование контрреволюционной группы”, – гласило обвинение, которое, несмотря на прекрасную осведомленность, не опротестовали ни Анна Зегерс, ни Иоганнес Р. Бехер, присутствовавшие на процессе. Об этом и шла речь в эссе Вальтера Янки, где он позволил себе заметить об Иоганнесе Бехере следующее: “Когда наступит время и станет возможно заглянуть в государственные и партийные архивы, литературоведам, которые захотят дать беспристрастную оценку личности этого авторитетного писателя, придется нелегко”[69]69
  Walter Janka. Schwierigkeiten mit der Wahrheit. Reinbeck bei Hamburg: Rowohlt 1989, S. 11.


[Закрыть].

Случилось то, что Вальтер Янка на момент написания работы не брал в расчет совершенно, причем случилось на удивление скоро – осенью 1989 года государственные и партийные архивы открыли свои двери, предоставив доступ к секретным документам!

Мне посчастливилось отыскать досье Иоганнеса Р. Бехера и там в разделе “секретно” – характеристики, написанные Вильгельмом Пиком и Вальтером Ульбрихтом во время их пребывания в Москве, а также конфиденциальные письма, адресованные Бехером Центральному комитету КПГ после попытки самоубийства в московской гостинице “Люкс” – в те времена бывшей прибежищем для многих иностранных изгнанников. В моих руках – кто бы мог подумать – оказалась “медицинская карта товарища Бехера”, и содержащаяся в ней информация, откровенно говоря, не предназначалась для печати. В папке также хранился пятьдесят один отчет о беседах, проведенных Бехером в суздальском лагере для военнопленных № 160, куда в январе-феврале 1943 года попали многие немецкие офицеры 6-й армии вермахта, участвовавшие в битве за Сталинград. Лагеря, предназначавшиеся исключительно для офицерского состава, находились не только в Суздале, но и в Красногорске, Елабуге, Оранках и Войково[70]70
  Войково – “генеральский” лагерь МВД № 48 оборудовали на месте санатория имени Войкова в селе Чернцы Лежневского района Ивановской области. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Беседы состоялись в начале июня 1943 года, и Бехер не без горечи признал, что на тот момент готовность “бороться за дело мира” выразили лишь единицы. Большинство офицеров отказывались связывать себя официальными заявлениями, уверяли в своей аполитичности и верности военной присяге, не на шутку опасаясь, что их увлеченность антифашистскими идеями неприятно аукнется в будущем, когда война подойдет к концу. В некоторых комментариях проскальзывала нескрываемая разочарованность Бехера: похоже, даже сталинградский опыт не произвел в умах людей настоящего переворота. Вот запись, сделанная после одного разговора:

Подполковник фон Засс, знакомый мне еще по Красногорску, снова разложил перед собой ордена и Рыцарский крест, который в плену пришлось снять. С самым радушным и деликатным видом. Питанием и проч. доволен чрезвычайно. По его словам, жаловаться буквально не на что. Обстоятельно рассказывает о вполне сносной лагерной жизни, где каждый день наполнен самыми разнообразными занятиями и расписан с утра до вечера[71]71
  Johannes R. Becher: Gespräch mit Oberstleutnant von Sass (Lager 160). In: Carsten Gansel (Hrsg.). Metamorphosen eines Dichters. Johannes R. Becher. Gedichte, Briefe, Dokumente 1909–1945. Berlin: Aufbau-Taschenbuch Verlag 1992, S. 243–244.


[Закрыть].

Бехер пытался привлечь фон Засса в Национальный комитет “Свободная Германия” (НКСГ), который организовывался по инициативе офицеров и эмигрантов для борьбы с гитлеровским режимом. Чем эта попытка закончилась, резюмируют следующие слова: “Фон Засс избегал открыто заявлять о своей политической позиции, так же как в свое время в Красногорске, однако складывается впечатление, будто он, что называется, окончательно «взял себя в руки». Теперь погибнуть вместе с Гитлером вновь стало его намерением. И если этому суждено случиться, значит, такова судьба. Он, дескать, принимал присягу”[72]72
  Ibid., S. 244.


[Закрыть]. Совсем иначе протекали беседы с полковником Луитпольдом Штейдле, который также был родом из Мюнхена и даже плавал в том же спортклубе, что и Бехер, но только несколькими годами позже. “Внешне производит безукоризненное впечатление. Кавалер Рыцарского железного креста, – записывает Бехер. – Его полк принадлежал дивизии Даниэльса, которая в Сталинграде своевременно сдалась русским, предотвратив напрасное кровопролитие – факт, наполняющий полковника гордостью. Как и майор Зефке, Штейдле особо подчеркивает безупречное обхождение с военнопленными в лагере”[73]73
  Johannes R. Becher. Besprechung mit Kriegsgefangengen deutschen Offizieren im Lager 160: Steidle, Luitpold – Oberst aus München, 45 Jahre (2. Juni 1943). In: SAPMO-BArch, Signatur NL 36/571, Bl. 89. Здесь имеется в виду 376-я пехотная дивизия, подчиненная генерал-лейтенанту Эдлеру фон Даниэльсу. В своих воспоминаниях, опубликованных в 1969 году, Штейдле подробно описывает события Сталинградской битвы и капитуляцию немцев. При этом им особо подчеркивается, каким мучительным был для генерал-лейтенанта встававший то и дело вопрос, равнозначна ли капитуляция нарушению офицерской присяги. См. Luitpold Steidle. Entscheidung an der Wolga. Berlin: Union Verlag 1969, S. 258–269, hier: S. 258.


[Закрыть]. Во второй беседе с полковником Бехер прощупывает его политическую позицию. “На вопрос, как он, будучи католиком, отзывается о национал-социализме, отвечает уклончиво: судьбе отдельной личности нет места в его мировоззрении”, – пишет Бехер. На следующий вопрос о том, как “относится офицерский состав к антисемитизму”, Штейдле заверяет, что офицеры “никогда не разделяли многих самых радикальных аспектов национал-социалистического мироощущения. В офицерском корпусе, и соответственно в рядах рейхсвера, антисемитизм никогда не был типичным явлением”[74]74
  См. там же, с. 90.


[Закрыть]. По признанию Бехера, эти разговоры очень продуктивны, и в третий раз со Штейдле встречался уже профессор Арнольд. Преподаватель университета Арнольд (настоящее имя Абрам Гуральский), занимавший должность политинструктора немецких военнопленных, с осени 1941 года проводил профилактические беседы, главным образом с офицерами. В ходе этих встреч ему удалось завербовать капитана Эрнста Хадермана, с которым впоследствии познакомился Герлах.[75]75
  Капитан, в мирное время так же как и Герлах преподававший в школе немецкий язык и латынь, попал в плен уже в июле 1941 г. В офицерском лагере в Елабуге он написал речь “Как положить конец войне? Слово чести одного капитана”, с которой он выступил 21 мая 1942 г. и которая вызвала решительное неприятие у большинства пленных. Речь тиражом в полмиллиона экземпляров была разбросана над немецкими позициями. В Лунёво Хадерман подружился с Рудольфом Гернштадтом и принадлежал к тем немногим, которые после исключения из СЕПГ в 1953 году остались ему верными до самой смерти. См. так же Daniel Niemetz. Das feldgraue Erbe: Die Wehrmachtseinflüsse im Militär der SBZ/DDR (1948/49–1989). Berlin: Ch. Links Verlag 2006. S. 22f.


[Закрыть] С 1943 года и до конца войны Арнольд становится для пленных офицеров одним из самых авторитетных референтов, и те, в свою очередь, высоко ценят его ум и осведомленность. Так же, как и Бехер, профессор Арнольд видит в Штейдле человека “уравновешенного и прямого”, “интеллигентного и знающего меру”, “настоящего интеллектуала на порядок выше уровня среднего полковника”. В беседе Штейдле сигнализирует о своей готовности “бороться за мир”, но “принять решение сразу не решается, поскольку не располагает достаточно исчерпывающей информацией”[76]76
  Professor Arnold: Drittes Gespräch mit Oberst Steidle am 5. Juni 1943. In: SAPMO-BArch, Signatur NI. 36/571, Bl. 90.


[Закрыть]. После таких отзывов Иоганнеса Р. Бехера и профессора Арнольда кажется вполне закономерным, что полковник Штейдле принадлежал к числу тех, кто несколько недель спустя входил в круг учредителей инициативной группы по созданию Союза немецких офицеров[77]77
  В воспоминаниях Штейдле есть две главы, повествующие о его встрече с Иоганнесом Р. Бехером и профессором Арнольдом. См. Luitpold Steidle. Entscheidung an der Wolga, выходные данные см. выше, S. 292–298, 298–304.


[Закрыть].

Советское руководство было заинтересовано в том, чтобы склонить на свою сторону офицеров старшего ранга и особенно генералов разбитой в Сталинграде 6-й армии, которой командовал фельдмаршал Паулюс. Насколько это важно, становится ясно через три недели, когда высокопоставленные советские офицеры и правление эмигрантской КПГ отправляются в Суздаль – привлечь в Национальный комитет “Свободная Германия” (НКСГ) “сливки” вермахта[78]78
  Речь тем не менее шла о начальнике Петрове и руководителе 7-го управления Бурцеве. См. подробнее у Jorg Morre. Hinter den Kulissen der Nationalkomittees. Das Institut 99 in Moskau und die Deutschlandpolitik der UdSSR 1943–1946. München: R. Oldenbourg Verlag 2001, S. 53.


[Закрыть]. Однако на тот момент генералы ни под каким видом не желают вести переговоры и занимать активную антигитлеровскую позицию, и членам делегации остается довольствоваться кандидатурами в чине не выше полковника.

Весной 1990 года, перечитывая в архиве многотомные записи этих бесед, я и не предполагал, что в последующие годы судьба вновь сведет меня с некоторыми из тогдашних действующих лиц, описанных Бехером, – я не только встретил знакомые имена в архивных документах, но даже лично сошелся с одним из них. Годы спустя, пустившись по следам Генриха Герлаха, я почувствовал ощущение дежавю – оказывается, когда Иоганнес Бехер и эмигранты-коммунисты вели свою кампанию по вербовке в Национальный комитет “Свободная Германия”, Герлах находился в том же лагере. Его перевод в Суздаль последовал 23 июня 1943 года после четырех месяцев одиночного заключения. Вскоре по прибытии Герлах знакомится с видными немецкими коммунистами Вильгельмом Пиком и Иоганнесом Бехером, а также с профессором Арнольдом, с которым уже доводилось иметь дело полковнику Штейдле. Через двадцать лет в автобиографической книге “Красная Одиссея” Герлах, а точнее, его альтер эго обер-лейтенант Бройер, будет вспоминать, как встретился в лагере с немецкими эмигрантами и как ему представили Иоганнеса Р. Бехера. Впечатление от этой встречи не самое лестное:

Бройер пожимает вяло протянутую тряпичную руку. Смотрит в одутловатое лицо с отвисшей нижней губой, какая обыкновенно выдает человека капризного. Он видит тонкие волосы, посеребренные на висках и сильно поредевшие на затылке, и тщетно пытается рассмотреть глаза, сокрытые за отсвечивающими стеклами роговых очков. Так вот, значит, какой этот Бехер, поэт-коммунист с чопорным именем; человек, чьи художественные творения проникнуты тоской по дому, а памфлеты ненавистью. Темно-серый однобортный пиджак, педантично завязанный галстук… Пролетарий? Коммунист? Бройер был озадачен. Эта фигура не укладывалась в его привычные представления о мире[79]79
  Heinrich Gerlach. Odyssee in Rot. Bericht einer Irrfahrf. München: Nymphenburger Verlagsanstalt 1966, S. 131.


[Закрыть].

На следующий день Бройер присутствует на встрече, во время которой Иоганнес Р. Бехер выступает с докладом о положении Германии после Сталинградской битвы. Впрочем, делает он это в довольно странной манере – бросаясь словечками вроде “шайка Гитлера” или “нацистская клика” так беспечно, что офицеры снова чувствуют себя “причастными к жалкой клике поносимых, от которой они только-только постепенно начали отмежевываться”[80]80
  Ibid., S. 134.


[Закрыть]. Естественно, подобные речи особого энтузиазма у них не вызывают. Только один оживляется – сидевший рядом с Бройером “упитанный господин в светло-сером костюме”. Тут же дается его описание: “Серые, плохо стриженные по бокам волосы, куцая шея, широкоскулое лицо, в центре которого, как клубника, пламенеет нос картошкой”[81]81
  Ibid., S. 133.


[Закрыть]. Позже выяснится, что этот “мужчина с носом” не кто иной как Вильгельм Пик, бывший депутат рейхстага от КПГ. Вильгельм Пик 1 июля 1945 года вместе с другими ведущими активистами вернется в Берлин, а с 1949 по 1960 год будет первым и единственным президентом ГДР. Но пока ему 64, и он стоит во главе КПГ, которая в Германии находится на нелегальном положении. Пленные “суздальские” офицеры поймут, с кем имели дело, только потом. И тогда наступит прозрение: “Боже правый, это же самые сливки! Пожалуй, от греха подальше, следовало бы пойти на переговоры…”[82]82
  Ibid., S. 138.


[Закрыть] Делегация проводит в лагере десять дней, с 18 по 28 июня. Вильгельм Пик дает довольно жесткую и беспристрастную оценку многочисленным встречам с немецкими офицерами, которая не совсем вяжется с его добродушной внешностью, но полностью подтверждает выводы Бехера. Офицеры, пишет Пик, “считают, что оказывать на них давление и ожидать скорого ответа бестактно”. По его мнению, представляется совершенно невозможным за столь короткий срок привить пленникам мысль о том, что долг Национального комитета “помочь немецкому народу положить конец войне”[83]83
  Wilhelm Pieck. Notizen über den Besuch des Offiziers-Kriegsgefangenenlagers in Susdal vom 18. – 28.6.1943. In: SAPMO-Barch NY 4036/498, 72–82, а также письмо Вильгельма Пика Мануильскому от 21.6.1943. Там же: NY 4036/571, Bl. 110.


[Закрыть]. С подачи Бехера и Пика антифашистскую газету Das freie Wort (“Свободное слово”) забраковали, ее редакторов, лейтенанта Бернта фон Кюгельгена и графа Генриха фон Эйнзиделя, правнука первого немецкого рейхсканцлера Отто фон Бисмарка, сочли слишком молодыми и неопытными, а оформление листка тенденциозным и “не отвечающим немецкому духу”[84]84
  Там же.


[Закрыть]. С правнуком Бисмарка Генрих Герлах столкнется уже через несколько недель после знакомства с немецкими ссыльными коммунистами. Самое сильное впечатление на него в Суздале производит доклад некоего доктора Эрнста Хадермана – капитана, которого Арнольд еще на ранней стадии привлек к работе в антифашистскую газету. “Это был один из них, кто говорил на их языке. И мысли, которые он выражал, были их собственные, систематизированные, приведенные в порядок и систему рассудительным духом”, – писал он позже[85]85
  Heinrich Gerlach: Odyssee in Rot. Bericht einer Irrfahrt, S. 135.


[Закрыть]. Вдохновленный Хадерманом Герлах пользуется лагерной библиотекой, богатой не только легким развлекательным чтивом. В ней собраны книги великих прозаиков XIX века, а также немцев Леона Фейхтвангера, Франца Верфеля, Арнольда Цвейга, Леонарда Франка, Томаса и Генриха Маннов, Германа Гессе и Эрнста Фихерта, Рудольфа Георга Биндинга и даже Ганса Кароссы. На библиотечных полках Герлаху попадается “Прощание” – автобиографический роман Бехера, вышедший в 1940 году в Москве, и тот прочитывает книгу с большим интересом. Такая увлеченность не остается незамеченной, и Герлаха вызывают для беседы, во время которой Арнольд недвусмысленно намекает, что видит для него в советском плену более высокое предназначение: “Вы поедете в другой лагерь. Там вам дадут возможность читать, учиться и еще общаться с правильными людьми”[86]86
  Там же.


[Закрыть]. Похоже, так оно и было, никаких “подвохов памяти”, как может показаться на первый взгляд. Через 70 лет – об этом речь еще впереди – мне посчастливится напасть в одном российском архиве на след этой беседы. У Арнольда и в самом деле сложилось положительное мнение о Генрихе Герлахе, которое определило его дальнейшую судьбу в плену. В характеристике, датированной 14 июля, мы читаем:

Характеристика военнопленного обер-лейтенанта германской армии Генриха Герлаха.

Генрих Герлах, воинское звание обер-лейтенант, один из самых активных офицеров лагеря № 160, отличается умом и прилежанием. Оказывает посильную помощь в работе, выполнил целый ряд поручений, касающихся установления контактов с другими офицерами и проведением профилактических бесед. Противник гитлеровского режима, во всяком случае, такое производит впечатление. В вермахте, по всей вероятности, работал в службе военной разведки, выполнял определенные политические задачи. Что касается политических устремлений и планов СССР, у Герлаха на этот счет много еще не устраненных предрассудков. Жаден до знаний (стремление к образованию налицо). Может оказаться полезен, пользуется большим уважением у старших по званию офицеров. Проф. Арнольд. 14 июля 1943 г.

Накануне, перед тем как появилась эта запись, 12–13 июля 1943 года в подмосковном Красногорске учреждается Национальный комитет “Свободная Германия” (НКСГ), несмотря на то что перевербованные сталинградские генералы все-таки отказались сотрудничать. Герлах на тот момент находится в лагере и узнает о Союзе из газеты Freies Deutschland (“Свободная Германия”), разложенной на всех столах. Возмущение военнопленных велико, тем более что полоса под названием выполнена в цветах второго и третьего Германского рейха: черный-белый-красный[87]87
  Национальный комитет “Свободная Германия”, будучи неотъемлемой составной частью коммунистического антигитлеровского сопротивления, играл ключевую роль в основании ГДР и пользовался там исключительным уважением, в то же время в ФРГ вплоть до 1980-х годов к нему относились с резкой неприязнью. См.: Jesco v. Puttkammer. Irrtum und Schuld. Geschichte des National-Komitees “Freies Deutschland”. Neuwied/Berlin: Michael-Verlag 1948; Bodo Scheurig. Verräter oder Patrioten. Das Nationalkomitee “Freies Deutschland” und der Bund Deutscher Offiziere in der Sowjetunion 1943–45. Berlin. Frankfurt a. M.: Propyläen 1993; Gerd R. UeberschÄr (Hg.). Das Nationalkomitee “Freies Deutschland” und der Bund Deutscher Offiziere. Frankfurt. M.: Fischer 1995.


[Закрыть]. Из газеты Герлах узнает, что учредительный манифест Национального комитета подписан двенадцатью эмигрантами-коммунистами и двадцать одним военнопленным, все подписи подтверждаются факсимиле. Среди одиннадцати офицеров, вошедших в комитет, самые старшие по званию майоры: в их числе Карл Хетц, Герберт Штёсляйн и Генрих Хоман[88]88
  Генрих Хоман (1911–1994) с 1934 года был кадровым военнослужащим рейхсвера. В 1943 году в чине офицера вермахта он участвовал в битве за Сталинград и был взят в плен. В 1948 году, после возвращения вступил в НДПГ, с 1949 года стал членом народной палаты ГДР, а с 1960 года – заместителем председателя государственного совета ГДР.


[Закрыть]. Герлах ни с одним из них не знаком, но с другими соучредителями комитета, капитанами Крамером и Хадерманом, за несколько дней до этого беседовал в лагере. Фамилия еще одного члена комитета запоминается сразу – уж больно выдающаяся: “Здесь был даже граф. Бройер припоминал: наверно, тот самый наголо остриженный правнук Бисмарка, лейтенант авиации, на счету которого три сбитых самолета и Рыцарский железный крест. Там, в котле, когда они еще искренне принимали на веру всю ложь, им показывали листовку с его портретом”[89]89
  Heinrich Gerlach. Odyssee in Rot, S. 156.


[Закрыть]. С графом Генрихом фон Эйнзиделем, одержавшим 35 воздушных побед, отмеченным высокими наградами и сбитым в районе Сталинграда 30 августа 1942 года, Герлах встретится лично через два месяца во время формирования Союза немецких офицеров.

С графом фон Эйнзиделем довелось познакомиться и мне, это произошло почти полвека спустя, в начале 1990-х, вскоре после выхода в издательстве Aufbau двух книг об Иоганнесе Р. Бехере. В мае 1991 года на первом конгрессе объединенного Союза немецких писателей была образована историческая комиссия, которой предстояло изучить работу восточного и западного союзов в период разделенной Германии. Я был избран в комиссию, а чуть позже к нам присоединился Генрих фон Эйнзидель. Поскольку граф водил знакомство с Иоганнесом Р. Бехером еще во времена Национального комитета “Свободная Германия”, мы частенько беседовали. К личности Бехера, полной противоречий, на тот момент Эйнзидель оставался совершенно равнодушен. Однако о Сталинграде и последовавшем за ним плене в Советском Союзе по-прежнему говорил с живейшим интересом. Он не раз ссылался на свой “Дневник одного искушения. 1942–1950”, опубликованный уже в 1950 году издательством Pontes. Однажды, когда речь зашла о литературе, посвященной Сталинграду, фон Эйнзидель обратил мое внимание на документальный роман “Армия, которую предали”. С его автором, обер-лейтенантом Генрихом Герлахом, которого он неизменно называл “господин штудиенрат”, граф фон Эйнзидель познакомился в 1943 году в Красногорске в период основания Союза немецких офицеров. Роман, по его словам, пользовался в Федеративной республике большим успехом. В отличие от бестселлера Теодора Пливье “Сталинград”, увидевшего свет благодаря издательству Aufbau уже в 1946 году, здесь нет страшных сцен распада и гибели. В предисловии к новому изданию книги Иоахима Видера “Сталинград и ответственность солдата” фон Эйнзидель еще раз подчеркнул значение романа Герлаха[90]90
  См. Joachim Wieder, Heinrich Graf von Einsiedel (Hrsg.). Stalingrad und die Verantwortung der Soldaten. München: Herbig 1993, S. 306. В новом издании речь идет о переработанном варианте книги, опубликованной Иоахимом Видером еще в 1962 году. После смерти Видера в октябре 1992 года фон Эйнзидель отвечает за подготовку книги к печати.


[Закрыть]. Он настоятельно порекомендовал мне прочитать обе книги. Я хорошо знал все, что писали о войне в ГДР. Начав с “Оставшихся мальчиков” (1950) Эриха Лёста, я прочел роман Эгона Гюнтера “Их сровняли с землей” (1957) и “Час мертвых глаз” (1957) Гарри Тюрка, раскритикованный Союзом писателей ГДР за “жесткость стиля”. Книги, написанные так называемым “неприкрашенным слогом”, старательно вытеснялись из коллективной памяти ГДР, уступая место монументальным эпосам начала 1960-х годов, основной темой которых, как правило, являлось становление героя. В первую очередь это “Приключения Вернера Хольта” (1960) Дитера Нолля, на протяжении многих лет входившего в школьную программу. Романы “Мы не пыль на ветру” (1962) Макса Вальтера Шульца и “Теснина” Гюнтера де Бройна (1963) были также известны широкому читателю, а не только специалистам. Но как писали о войне в Западной Германии, на Востоке мало кто себе представлял. Надо признаться, и я тоже не особо внимательно следил за литературными новинками о Сталинграде “из-за кордона”. Услышанное от очевидца событий фон Эйнзиделя стало для меня откровением, мне открылась неизведанная земля – о Национальном комитете “Свободная Германия” я знал только то, что отвечало официальной версии, курсировавшей в литературных повестях ГДР, о Союзе немецких офицеров, основанном в советском плену, не слышал вовсе. В конце концов, вняв совету фон Эйнзиделя, я прочел его “Дневник” и бегло пролистал “Армию, которую предали” Герлаха. И, честно говоря, Эйнзидель оказался прав. Роман Герлаха действительно был “свободен от предрассудков и ресентимента, от черно-белой пачкотни и идеологических перекосов”[91]91
  Joachim Wieder, Heinrich Graf von Einsiedel (Hrsg.). Stalingrad, Op. cit., S. 304.


[Закрыть]. Он беспощадно рисовал ужасы войны и отличался в буквальном смысле слова “неприкрашенным слогом”, не только в эпизоде “костяная дорога”:

И тут он [Айхерт – К. Г.] видит нечто, что заставляет его прищуриться и нагнуться к земле. Справа и слева от треклятой дороги он видит странные знаки. Вон торчит из-под снега одинокая лошадиная нога – а чуть подальше другая, а вон там пирамида, сложенная из одних костей, и венчает ее осклабившийся в улыбке череп… Дальше слева как кол в сугробе – боже правый – да это же целый человек! Голова зарыта в землю по самые плечи – стойкий оловянный солдатик во время оно, ноги-свечки метят в небо. На оголенных грязно-желтых ступнях лежат нежные ажурные салфеточки из снега. Водитель заметил смятение Айхерта.

– Костяная дорога, – говорит он, хотя его ни о чем не спрашивают. – Помечаем ее постоянно, иначе снегом занесет. Всякую деревяшку только воруют сразу, и до ходулей лошадиных нынче тоже немало охотников…

Таких людей, как капитан Айхерт, в вермахте величали “старыми кадрами”. Когда разразилась война, он служил уже двенадцать лет. За это время сердце его сделалось твердым как камень. Но сейчас оно трепетало от ужаса[92]92
  Heinrich Gerlach. Die verratene Armee, Op. cit., S. 235.


[Закрыть].

Тогда в исторической комиссии полыхали жаркие дебаты о литературном наследии Западной и Восточной Германии, посвященном Второй мировой войне и, в частности, Сталинграду. Роман Генриха Герлаха как нельзя более кстати отвечал этой теме, однако наш обмен мнениями о нем не вышел за рамки приватных бесед. Члены комиссии придерживались различных позиций по поводу того, как удачно связать западные и восточные биографии, судьбы, коды и опыты. После 12-го конгресса Союза немецких писателей в 1994 году Генрих фон Эйнзидель вышел из комиссии, он окунулся в политику и в октябре был избран в Бундестаг в качестве кандидата от партии ПДС по Саксонии, где работал до 1998 года”[93]93
  Результаты работы исторической комиссии были опубликованы в сборнике, подготовленном Ренатой Хотьевитц-Хефнер и Карстеном Ганзелем: Renate Chotjewitz-HÄfner, Carsten Gansel (Hrsg.). Verfeindete Einzelgänger. Schriftsteller streiten über Politik und Moral. Berlin: Aufbau-Taschenbuch 1997.


[Закрыть].

Я потерял графа фон Эйнзиделя из виду, но после ахенского конгресса 1994 года возобновил контакт с другим литератором, Эрихом Лёстом, с которым познакомился четырьмя годами раньше. Его дебютный роман “Оставшиеся мальчики” – тоже о войне – увидел свет еще в 1950 году, автору тогда исполнилось всего 23 года! Так же как и у Герлаха, речь в “Оставшихся мальчиках” идет о пережитом во время войны опыте, о страхе солдат, о безвыходном положении, в котором оказались те, кого заставляли убивать, а после обрекли на смерть. В книге подробно рассказывается о судьбах вчерашних школьников в последние годы войны. О бесчеловечной муштре и постоянных унижениях, о пришедших им на смену фронтовых ужасах, о крушении иллюзий и отчаянии. Роман Лёста увидел свет под Рождество 1950 года и был уничтожен критиками Tägliche Rundschau, ежедневной газеты Советской военной администрации в Германии (СВА). В разгромной рецензии говорилось:

Допустим, точка зрения Лёста была типична для сотен тысяч солдат. Но если автор считает, что его убогая точка зрения единственно возможная, этому есть только одно объяснение – молодость. Между тем прошло уже пять лет, и сегодня больше неуместно писать о войне в столь “объективном” тоне без личного отношения. Современный немец обязан знать, сколь ошибочной и гибельной была его тщедушная позиция по отношению к нацистскому вермахту[94]94
  Tägliche Rundschau vom Dezember 1949. Цит. по Erich Loest: Durch die Erde ein Riß. Leipzig 1981–1990, S. 147. См. также Carsten Gansel: “Ihr habt keine Ahnung, Kinder”. Эрих Лёст в контексте литературы ГДР. См.: Carsten Gansel, Joachim Jacob (Hrsg.). Geschichte, die noch qualmt. Erich Loest und sein Werk. Göttingen: Steidl 2011, S. 16–35.


[Закрыть].

Схожие доводы – о них чуть ниже – приводились и в Советском Союзе, чтобы предостеречь от опасности, якобы таящейся в сталинградском романе Герлаха. После уничижительной критики Эрих Лёст был уволен из газеты Leipziger Zeitung и всецело посвятил себя писательству. “Старые истории”, – частенько говаривал он в то время. После его избрания председателем Союза немецких писателей наше общение стало еще более интенсивным. Естественно, мы обсуждали и его “Оставшихся мальчиков”, и роман Герлаха, который Лёст тоже читал. Разделяя мнение Эйнзиделя, Лёст все-таки сдержанно напоминал, что, когда началась война, он еще только оканчивал школу, а 33-летний Герлах уже работал учителем. Тема переосмысления войны в литературах Восточной и Западной Германии имела для Лёста первостепенное значение. Чуть позже, когда в 1995 году я принял приглашение Гиссенского университета и занялся преподавательской деятельностью, наша кафедра заключила договор с Союзом немецких писателей в лице Эриха Лёста: речь шла о проекте, фокус которого определяла немецко-немецкая литература в период с 1945 года до воссоединения Германии и, в частности, сравнительный анализ произведений о войне, созданных в 1950-х – 1960-х годах. Для доступа в архив Союза писателей, который, согласно решению исторической комиссии, теперь находился в ведении Академии искусств, были оговорены особые условия. Я работал в архиве с начала 1990-х. Передо мной лежала внушительная стопка документов, касавшихся истории двух немецких государств и до того момента никем и никогда не виденная. В ворохе исторического материала я наткнулся на монтаж фонограммы с заседания правления Союза писателей, проходившего с 11 по 14 июня 1959 года в резиденции для официальных гостей правительства ГДР. Тема заседания гласила: “Жестокая реальность и способы ее изображения”. В центре дискуссии стояли произведения молодых писателей ГДР, написанные в середине 1950-х годов в духе “неприкрашенного реализма”. Все книги рассказывали о Второй мировой войне, о смерти и умирании на фронте и ориентировались на американские примеры – Нормана Мейлера и Эрнеста Хемингуэя. Тон, задаваемый тогдашней критикой, был презрительным, романы Харри Тюрка, Эгона Гюнтера и Ханса Пфайфера, когда-то составлявшие тему наших бесед с графом фон Эйнзиделем, были встречены с категорическим неприятием как “декадентские” и “объективистские”. Обсуждалось и дистанцирование от военной литературы ФРГ, заклейменной как “реваншистская”[95]95
  См. Carsten Gansel. Störungen und Entstörungsversuche im Literatursystem DDR. DDR-Schriftstellerverband, “harte Schreibweise”und literarische Vorgriffe. In: Ulrich von BÜlow, Sabine Wolf (Hg.). DDR-Literatur. Eine Archivexpedition. Berlin: Ch. Links Verlag 2014, S. 62–80.


[Закрыть]. Роман Генриха Герлаха принадлежал к этой группе! С головой уйдя в немецкую послевоенную литературу и деятельность Союза писателей, я столкнулся с таким невероятным объемом материала, что волей-неволей круг изысканий пришлось сузить и сконцентрироваться на романах второй половины 1940-х годов – времени, когда все уповали на “парламент духа”. Занятия военной литературой “жесткого стиля”, к которой, несомненно, относился и сталинградский роман Герлаха, пришлось до поры до времени отложить.