Текст книги "Мозаика"

31

9.46. ВОСКРЕСЕНЬЕ

БАЛТИМОР (ШТАТ МЭРИЛЕНД)

Сэм проснулся около десяти утра. Его сон был беспокойным и неглубоким. Пробуждение оказалось намного приятнее. При свете дня он попытался понять смысл происходящего. И не только с Янтарной комнатой; многое другое еще ускользало от его понимания.

Он спустился в гараж и достал свой чемоданчик и русскую книгу с цветными фотографиями сокровищ, когда-то хранившихся в Кенигсбергском замке. Прислушался у двери спальни Остриан. Тишина. Он тихо приоткрыл дверь. Она спала, влекущие губы застыли в полуулыбке. Он подавил вспыхнувшее возбуждение.

Сэм покачал головой и пошел в гостиную. Ей впервые удалось по-настоящему поспать за двое с лишним суток. Пусть еще поспит. У него есть дела.

Он еще раз набрал номер сестры Пинка на Лонг-Айленде. Порт-Вашингтон находился недалеко от Остер-Бэя.

– Ты все еще выпендриваешься? – проворчал Пинк. – По крайней мере отсюда следует, что Майя Стерн пока не успокоила тебя.

– Пинк, послушай. За тобой никто не следит? Никто не наблюдает за домом твоей сестры?

– Да вроде бы нет. С чего бы?

Хорошо, подумал Сэм. Если бы «чистильщики» шныряли вокруг, Пинк наверняка заметил бы их.

– Я знаю, что тебе скучно, и надумал дать тебе небольшое оперативное задание. Можешь ли ты доехать до Остер-Бэя и кое-что узнать для меня? – Он дал Пинку название поселковой службы. – Мне нужно все, что ты можешь выяснить о женщине по имени Норма Кинсли. Она – помощница, которую эта служба нанимает от случая к случаю...

– Она, случаем, не свидетельница, с которой беседовала полиция? – перебил Пинк. – Сегодня утром я прочитал в «Нью-Йорк таймс» о том, что натворила эта Джулия Остриан, которой ты интересовался. Убила своего психолога.

Сэм был ошарашен. Но затем понял, что удивляться не стоило. Пинк знал, что Сэм собирался выяснить все об Остриан.

– Она не делала этого. И «Норма Кинсли» – имя, которым воспользовалась Майя Стерн, чтобы подобраться к Джулии. Мне нужны все сведения, которые ты сможешь раздобыть.

– Так она теперь для тебя Джулия? Сэм, не делай этого. Она – двоюродная сестра Винса Ред...

– Я знаю, кто она. Но я знаю также, кто такая Майя Стерн. У меня тут уже была стычка с парой «чистильщиков». Тебе это что-нибудь говорит?

– Угу. Тебе не нужно влезать в это дело. Твоя Джулия Остриан...

– Можешь ли ты добыть мне сведения о Норме Кинсли, Пинк? Да или нет?

Пинк помолчал.

– Те люди, которые, по-твоему, могли бы следить за мной, «чистильщики»?

– Возможно.

– Следить за домом моей сестры? За ней и за девочками?

– Пинк, если ты не хочешь...

– Надеюсь, что это важно, Сэм. В любом случае, сегодня воскресенье, если ты забыл.

– С каких это пор такое мелкое препятствие может удержать тебя от работы? Кроме того, богатым наплевать на воскресенье, когда им что-то нужно. Агентство будет работать.

Пинк подошел к окну и увидел занюханный «Форд-Эскорт», отъехавший от тротуара. Что-то сдавило ему грудь. Он смотрел вслед машине, пока та не исчезла из поля зрения.

– Не знаю, Сэм. После того, что я прочитал про Остриан, я начинаю думать, что ты вляпался по самые уши. Что ты слишком далеко влез в это дело с Янтарной комнатой.

Сэм нахмурился. Что могло произойти с Пинком? Сэм решил, что во всем виновато его постоянное стремление вернуться к оперативной работе.

– Послушай, Пинк, ты мой должник. Помнишь Одессу? – В этом черноморском порту коммунисты почти загнали Пинка в ловушку во времена «железного занавеса». Сэм тогда вызволил его, спас ему жизнь. – Ты много чем обязан мне. Я прошу всего об одном паршивом одолжении и хочу, чтобы ты сделал это прямо сейчас.

Пинк закрыл глаза. Он действительно обязан Сэму. Но вопрос состоял в том, насколько. Он пожал плечами:

– Ладно, задница. Какой там у тебя телефон? Если я решу выполнить твою просьбу, я дам знать о своих находках. Но сначала нам тут надо позавтракать.

Сэм улыбнулся:

– Ты настоящий друг, Пинк. Я буду молиться за тебя.

* * *

Джулия вздрогнула и проснулась. Глаза жгло будто огнем. Страх охватил ее. Почему болят глаза? В полудремотном состоянии она решила, что вновь ослепла.

Но нет... ярко-розовый свет проникал сквозь закрытые веки. Если свет побеспокоил ее, слепота не вернулась. Она попыталась открыть глаза, но взрыв дневного света вызвал болевой шок в мозгу. Она оглядела маленькую спальню, купавшуюся в проникающих через окно солнечных лучах. Света было много. Каждый раз, когда к ней возвращалось зрение, это происходило в темноте. Сейчас впервые она видела при солнечном свете, и разница между ним и искусственным освещением была поразительна. И болезненна.

Она прикрыла глаза перебинтованными руками, и прохладный сумрак устранил жжение. Но тут же боль пронзила челюсть, когда она коснулась ее ладонями. Ладони тоже болели, когда она ими шевелила. Она вздохнула. Измученные мышцы, должно быть, одеревенели во сне.

И тут она вспомнила, как убийца ударила ее в челюсть. Это было непосредственно перед тем, как она застрелила мать. И двух дней еще не прошло? Уже знакомое ощущение ужасной потери обожгло Джулию, терзая душу.

Джулия прикусила губу, чтобы не расплакаться. Она собралась с силами и сняла руки с глаз. Дневной свет опять проник через веки, но глаза болели уже меньше. Наверно, она приспособилась. Теперь ей нужно было открыть глаза и не закрывать...

– Завтрак? – Это был бодрый голос Сэма. Неожиданно в голове всплыло воспоминание о его пряном запахе, о тяжелом теле, навалившемся на нее там, у подъезда дома в Александрии, и возбуждении, охватившем ее, когда он стоял прошлой ночью в дверях этой комнаты.

– Вам пора поесть. – Раздался стук, и дверь медленно открылась. Он заглянул внутрь. – Как? Еще не встали? Давайте, мисс Остриан. Вставайте, нам нужно обсудить дальнейшие действия. Халат в шкафу.

Джулия посмотрела на Сэма. Лицо сияло чистотой, соломенного цвета волосы были аккуратно зачесаны назад, подчеркивая породистость его лица. Но глаза ничего не выражали. Если что-то и возникло между ними прошлым вечером, сейчас исчезло. Он демонстрировал это всем своим видом. Все равно что лампочка погасла.

Разочарование длилось всего секунду. Это даже хорошо, сказала она себе. Она не может позволить себе отвлекаться. У нее только одна цель – Майя Стерн.

У Джулии уже почти ничего не болело, когда они с Сэмом завтракали за выкрашенным эмалевой краской столом в укромном уголке театральной квартиры. Ее чувство опасности обострилось, хотя все в этом тихом балтиморском доме дышало спокойствием.

Над ними висели под стеклом американские и русские киноафиши 1920-х годов с Джоан Кроуфорд, Рудольфом Валентино, Кларой Боу, а также множеством актеров из русскоязычных фильмов, которых она не могла узнать. Сэм вышел и вернулся, неся молоко, бананы и свежий апельсиновый сок. На плите булькала овсянка. Он купил два экземпляра воскресного выпуска «Нью-Йорк таймс», но настоял, чтобы она поела, прежде чем открыть их.

Джулия послушно нарезала бананы в тарелку с горячей овсянкой. Перевязанные руки действовали нормально, а боль почти прошла. Она налила себе соку и ела овсянку, рассматривая старомодную кухню. Впитывала цвета – желтый линолеум, белая эмалированная плита, белый и желтый кафель до середины стены, зеленая кухонная табуретка, белые шкафчики. Цвета были чистые и выглядели так, как она и представляла себе их в уме, но в действительности они сияли для нее радугой оттенков.

– Вы когда-нибудь слышали, что человеческий глаз может различить двести тысяч оттенков цвета? – спросила она Сэма.

Он удивленно оторвал взгляд от овсянки. Сэм выглядел отдохнувшим, его плечи спокойно опирались на высокую спинку кухонного стула. Глубокая морщина между бровей разгладилась. Весь его внешний вид говорил о полной уверенности в их безопасности. Только в глазах оставалась глубокая и мрачная настороженность.

– Нет, – признался он. – Я не знал об этом. А вы откуда знаете?

– У меня в голове хранится множество всяких причудливых сведений. Когда я ослепла, мне казалось важным знать все о том, что случилось со мной... и что я потеряла.

– То есть вы автодидакт.

– Кто?

– Автодидакт. То есть самоучка. Это хороший способ. Позволяет избежать множества скучных лекций.

– Вы когда-нибудь бываете серьезным?

– Нет, если можно обойтись без этого. – Он широко улыбнулся.

Она улыбнулась в ответ:

– Вы мне так и не сказали, чем занимаетесь в Компании.

Сэм осторожно описал свою работу в разведывательном управлении, не раскрывая государственных тайн, которые были разложены по полочкам в его дисциплинированном мозгу.

– Так что это в основном анализ. Затем я делаю выводы, пишу отчеты, высказываю предложения и отправляю их наверх.

– В Белый дом?

– Иногда они доходят и туда, – признался он.

– Все эти отчеты и бумаги, конечно, интересны, – сказала Джулия не очень уверенно. – Но ваша физическая подготовка говорит о том, что вы не проводите все время за письменным столом. Как давно вы отошли от «оперативной работы», как вы ее называете, и как случилось, что вы ее так хорошо помните?

– Я провел в оперативном управлении четыре года, – мимоходом заметил он. – Вот почему я жил в Западном Берлине, где и смог сам заняться поисками Янтарной комнаты.

– Когда вас перевели в разведку?

– Около девяти лет назад. Сразу после Берлина. Через шесть месяцев после того, как погибла Ирини и он решил исключить насилие из своей жизни. Так ему казалось. Но он не собирался говорить ей об Ирини. Это дело касается только его и никого другого. Она обдумала сказанное им.

– Похоже на то, что оперативная работа и в самом деле не для вас, независимо от того, как хорошо она вам удавалась. Вам больше подходит тщательное исследование, какое вы сделали о Гиммлере и Янтарной комнате, и то, чем вы сейчас занимаетесь в разведке. Держу пари, что под всей этой тренированностью, достойной мачо, на самом деле скрывается ученый.

Он улыбнулся.

– Виновен по всем пунктам обвинения, Ваша честь.

Она кивнула, по достоинству оценив его чувство юмора. Личность Сэма Килайна обретала в ее глазах все более четкие очертания. Ученый и вынужденный убийца. Ну и сочетание. Неудивительно, что он показался ей сложным человеком.

Он собрал тарелки:

– Лучше посмотрите новости в «Таймс».

Новости были очень плохими. У Джулии перехватило горло, когда она увидела собственную фотографию на первой полосе. В статье излагались «факты»: доктор Орион Граполис, уважаемый психолог, был застрелен в своей квартире в нью-йоркском районе Северный Ист-сайд примерно в 8 часов вечера в субботу. Подозревается его пациентка – известная слепая пианистка Джулия Остриан. Полиция нашла пистолет рядом с креслом, в котором она сидела, а по утверждению вдовы, Остриан угрожала убить ее мужа.

Статья продолжала развивать мысль о том, каким образом статус Остриан, как главной подозреваемой, может повлиять на и без того уже призрачные шансы ее дяди Крейтона Редмонда на президентство. Затем следовали выдержки из заявления Крейтона, в котором он говорил, что он и семья Редмондов очень сильно любили Джулию Остриан, и призывал ее сдаться полиции.

Дочитав, Джулия ощутила облегчение. Сейчас Крейтон представлялся этаким заманчивым якорем во время свирепого шторма. Она должна позвонить ему. Сегодня он был в предвыборном турне по Калифорнии, но она может связаться с ним через Арбор-Нолл.

Может быть, как говорил Брайс, он сможет помочь ей выбраться из этой заварухи...

Но она продолжила читать дальше. Ее голос задрожал, когда она сказала:

– Послушайте-ка вот это:

В заявлении Редмонда, распространенном его пресс-службой, говорится, что семья глубоко опечалена новостями об Остриан. «В течение многих лет она была психически неустойчивой, – говорится в нем. – Мы считаем, что трагическое убийство ее матери в Лондоне в пятницу, должно быть, окончательно вывело ее из равновесия. Это единственное разумное объяснение для нас, потому что в основе своей она добрый и достойный человек».

Сэм нахмурился:

– Что это там насчет вашей неустойчивости?

Шок от явной лжи Крейтона заставил ее разинуть рот. Она никогда не была неустойчивой. Расстроенной – да. Убитой горем – определенно. Но никогда не была близка к помешательству. Джулия быстро перешла к следующему абзацу и мрачно сообщила:

– Тут еще хуже.

Бывший психиатр Остриан, доктор Уолтер Дюпюи, возглавляющий психиатрические клиники в Нью-Йорке и Париже, лечил ее в течение трех лет после того, как она впервые ослепла.

Согласно утверждению Дюпюи, он диагностировал конверсивную истерию, а истеричные люди могут становиться опасными.

В телефонном интервью Дюпюи объяснил: «Естественно, я не могу разглашать то, что происходило у меня на приеме. Эти сведения были конфиденциальными и остаются таковыми. Но можно сказать, что Остриан обладала неуравновешенной психикой, по крайней мере, на протяжении десяти лет. Она истеричка».

– Истеричка. – Джулия была потрясена. – Они только что использовали слово, которого избегали годами. Они прекрасно знают, что это конверсивное нарушение, но всегда говорили посторонним, что моя слепота вызвана физическими причинами. Они хотели избежать позорного клейма... предубеждения против всего, что хоть отдаленно напоминало о болезни психики. И теперь, только для того, чтобы навязать всему миру выгодное для них мнение, Дюпюи называет меня опасной!

Негодование поднялось у нее в груди, а на щеках проступил румянец.

– Этот подлец Дюпюи, – прорычала она. – И Крей-тон хорош! Почему? Это лишено смысла.

– Простите меня, – тихо сказал Сэм, – я знаю, что Редмонды дороги вам. Но я только что прочел выдержки из заявлений всех ваших дядьев. Позвольте сказать вам, что ваше чувство отнюдь не взаимно. Они сделали все, Остриан, чтобы вы пребывали в неопределенности.

Она закрыла глаза. Затем снова широко раскрыла.

– Теперь у полиции есть не только оружие, которым я якобы убила Ориона, и обстоятельства совершения убийства. У них теперь есть недостающий компонент, чтобы обвинение против меня было законченным, – мотив. И мотив состоит в том, что я сошла с ума! Меня подставляют так, чтобы свалить на меня вину за смерть Ориона. Это не может быть ни ошибкой, ни совпадением. Это делается преднамеренно!

32

Джулия в ярости читала газеты от корки до корки. Сэм был прав. Крейтон, Дэвид и Брайс опубликовали отдельные заявления как главы своих ветвей семейства, и все они перекликались друг с другом – многие годы ее поступки были эксцентричными, неразумными, эмоционально необоснованными и иногда казались жестокими. Семья скрывала ее состояние от друзей и публики в надежде, что она вернется к доктору Дюпюи, чтобы лечиться. Сейчас они глубоко сожалели о своем молчании. Каждый дядя убеждал ее сдаться полиции, чтобы никто больше не пострадал.

У нее перехватило дыхание. Ложь и предательство были непостижимы, и все-таки...

Сэм разливал кофе. Он уловил выражение ужаса на ее лице.

– Что теперь?

Она сказала то, что думала:

– Зачем им нужно представлять дело так, будто я убила Ориона, когда я ясно сказала Брайсу, что это сделала женщина из Лондона? И что именно она убила маму. Об этом нигде ни слова!

– Они могут быть искренне уверены в своих словах. – Он поставил чашки на стол. – Эта смерть Ориона и обвинения против вас укладываются в некую схему вашего поведения, которую, как им кажется, они наблюдали многие годы. Вы знаете, есть старое изречение: реальность такова, какой вы хотите ее видеть.

Он сел напротив, принимаясь за свою чашку кофе. Но она не верила в это, и, судя по выражению на лице Сэма, он тоже не верил.

– Сначала мой двоюродный брат забирает пакет у вас в штаб-квартире ЦРУ. Затем я обнаруживаю, что мой психиатр, которого прислал дядя Крейтон, лжет. Брайс не сказал полиции о том, кто на самом деле убил маму и Ориона и откуда Стерн знает, что меня нужно ожидать около его дома. Плюс кто-то, обладающий большой властью, нанимает «чистильщиков», чтобы они преследовали нас, и он же стоит за смертью мамы, поскольку Стерн тоже «чистильщик», и именно она забрала пакет у мамы. И теперь все дядья не только отказываются от меня, но и делают все, чтобы представить, будто у меня был мотив для убийства Ориона.

Она сделала паузу, пытаясь еще раз осмыслить сказанное.

– Получается, что ваш двоюродный брат и дяди виноваты во всем?

Она старалась сдерживаться.

– Куда ни посмотришь, без кого-либо из них дело не обходится. Думаю, что все это из-за Янтарной комнаты, но я пока не вижу связи. Каковы же их ставки, чтобы убить маму, а теперь приняться за меня?

– Может быть, у меня есть ответ...

Он замялся.

– Все в порядке. Какой же?

Он вновь открыл «Нью-Йорк таймс» и показал на первую полосу:

– Прочтите это.

В сегодняшней эксклюзивной статье лондонская «Санди таймс» привела свидетельства того, что ведущий кандидат в президенты Дуглас Пауэрс вел двойную жизнь, нанимая девушек по вызову в Монако и Праге.

Она нахмурилась:

– Какое отношение это имеет к смерти мамы?

И вновь он принял обманчиво расслабленный вид, но при этом его серые глаза потемнели.

– Я спорил с Винсом, потому что он иногда был недостаточно доказателен. – Сэм ткнул пальцем в статью. – Из-за того что мы не пришли к согласию относительно вот этого, он пригрозил перевести меня из аналитической службы. Видите ли, однажды ко мне поступила пачка несистематизированных данных из Праги, и там был список из досье, о котором говорится в этой истории, от типа под кодовым именем Иржи. Там также была фотография Пауэрса, садящегося в лимузин с секс-дельцом и проституткой. При этом на них взирали какие-то дети, стоящие на тротуаре. Мне фотография показалась поддельной. Я хотел проверить, но Винс велел мне положить ее на полку. Он думал, что все выглядит так, словно Компания вмешивается в политику, потому что его отец был вторым кандидатом.

– Винс не позволил вам провести расследование?

– Именно так.

В жуткой тишине они смотрели друг на друга.

Она медленно выдохнула.

– Они пытаются нанести вред репутации Дугласа Пауэрса, чтобы Крейтон мог выиграть.

– Именно так я это и представляю. На память приходит «Уотергейт». На протяжении двух столетий у нас случались всевозможные нарушения закона и выборные подтасовки. Если я прав, это не будет первым случаем, когда политик пытается надуть страну. Но этот случай, похоже, может быть самым крупным и позорным.

– Может быть, обвинения против Пауэрса истинны, а Крейтон с Винсом просто пытаются повлиять на общественность, сообщив правду. Чего я не оправдываю, заметьте. Но тогда это хоть не так противно.

Глаза Сэма вспыхнули.

– Любопытно, что Винс сделал все, чтобы я не расследовал данные из Праги, и что он же был тем человеком, который увел пакет, адресованный мне.

– И опять Янтарная комната. Но мы имеем теперь три отдельных вопроса. Один – это пакеты, второй – Янтарная комната и третий – выборы Крейтона. Связаны ли они между собой? Если вы правы и выборы заставляют Крейтона и дядей делать все это со мной... Я до сих пор не вижу связи.

– Это похоже на мозаику, где цветные фрагменты постоянно перемешиваются, складываясь в новые и причудливые картины.

Они молча сидели, пытаясь в уме сложить элементы головоломки.

Наконец Сэм сказал:

– Ручаюсь, ДГР ничего не знает о происходящем. Если бы знал, то даже фамилия Редмонд не спасла бы Винса.

– Что это за ДГР?

– Директор главной разведки. Это тот, кто отвечает за все разведывательные агентства США. Он прямой начальник Винса. Может быть, он не знает о пакете, но точно знает об информации из Праги. – Сэм покачал головой. – Мы должны воспользоваться кое-какой помощью. Это единственный человек, с кем можно поговорить. Он живет в Силвер-Сиринге. Это недалеко отсюда...

– Вы никуда не поедете.

Сэм удивленно посмотрел на нее.

– Вы еще не научили меня пользоваться пистолетом.

* * *

Она быстро приняла душ и вновь надела вчерашнюю одежду. Шерстяные брюки и шелковая блузка не были порваны, и она смогла отстирать грязь до более-менее приличного вида. Это было почти чудом, учитывая, сколько раз она падала. На мгновение Джулия пожалела, что не находится в магазине «Сакс» на Пятой авеню с полным бумажником. Она покачала головой и перебинтовала руки. Они заживали и болели все меньше. С челюстью тоже дело обстояло получше.

Причесываясь, она попыталась успокоиться. Но все мышцы затекли. Именно в этот момент она услышала болезненную тишину внутри...

Ее музыка закончилась. Сколько она могла себя помнить, музыка постоянно текла в ней, подобно прекрасной реке. Теперь вместо музыки звучала канонада слов. Она не могла остановить их, потому что была вынуждена анализировать все, что происходит вокруг. Это не оставляло места музыке и прежней жизни. Ее охватила тоска. Сможет ли она еще когда-нибудь играть? Трепетать от музыки? Она потеряла все остальное. Вдруг она осознала, насколько одинока.

* * *

Сэм был в маленькой гостиной. Здесь была уютная и прелестная мягкая мебель с гнутыми деревянными спинками и ножками. Полки с книгами на английском и русском языках закрывали одну стену. Многие из томов – в богатых кожаных переплетах с тисненными золотом буквами. Красивые низкие столики и высокие лампы придавали комнате обжитой и приветливый вид. Несмотря на то что квартира месяцами стоит закрытой, в воздухе витал лишь едва заметный запах затхлости... и давняя память об ароматном трубочном табаке.

Джулия принесла пистолет, который подобрала около дома в Александрии.

Он повесил телефонную трубку:

– Я жду два звонка. Один из Остер-Бэя. Мой друг из Компании может позвонить, чтобы дать нам знать, что он узнал о Майе Стерн и о службе найма; другой из Праги. Есть у меня коллега, который преподает там, в Карловом университете. В качестве дополнительного заработка он подрабатывает на Компанию. Он попробует выяснить источник этих страниц из досье.

Это произвело на нее впечатление.

– Вы времени даром не теряли.

– Не позволяю себе скучать.

Она фыркнула:

– Да уж, не приходится. Где вы можете показать мне, как надо стрелять?

Он стоял, разглядывая ее. Ей стало неловко, под его пристальным взглядом она еще раз поняла, насколько он привлекательный мужчина.

Он принял решение.

– Мы изменим вам внешность. Теперь, когда ваш портрет напечатан в газете, будет еще опаснее появляться на людях. Пошли.

Он провел ее через комнату, где провел ночь. Там стояла королевских размеров кровать с белым кружевным покрывалом, прикроватными столиками и бюро. На стене висела старинная икона, очевидно русская, – Богородица с младенцем.

Он присел и извлек из шкафчика под раковиной в туалете бутылку:

– Ага. То что надо. Волшебное преобразование.

* * *

Джулия сидела на краю кровати. Сэм склонился над ее головой. Она смотрела, как мышцы бугрились под его обтягивающей черной футболкой. Она закрыла глаза. Не имея теперь возможности видеть его грудь, она почувствовала запах его дыхания – мятной зубной пасты.

– "Крест", – сказала она ему.

– А? – Он был сосредоточен.

– Сегодня утром вы чистили зубы пастой «Крест». Он сделал паузу.

– Вы правы. Вы смогли по запаху определить сорт?

– Конечно.

– У вас, кроме всего прочего, очень развита память на запахи.

Сэм продолжил свою работу. Его руки оказались на удивление ласковыми, когда он поднимал несколько прядей ее волос, окрашивал их, а затем повторял процесс.

– Как и у всех слепых. Я говорила вам. Альтернативное зрение.

Он отступил назад, и тепло его тела откатилось, как волна. На мгновение она ощутила укол одиночества.

– Мне нравится, – решил он. – Взгляните. Это старый театральный фокус.

Она встала перед зеркалом. Сэм проделал замечательную работу. Она вдруг стала на десять лет старше, а седые волосы сделали ее почти похожей на школьную учительницу.

Он стал рыться в настенном шкафчике. Затем протянул ей маленький мешочек:

– Моя мать хранила здесь заколки для волос. Вы можете собрать волосы на затылке?

Не говоря ни слова, Джулия вернулась к зеркалу. Сначала она хотела сделать прическу, как носила ее мать. По крайней мере она знала, как это делать. Но у нее не получилось. Вместо этого она нашла аптечную резинку, сделала себе «конский хвост» высоко на затылке, накрутила волосы вокруг этой резинки и с помощью заколок соорудила нечто строгое.

Сэм наблюдал за ее манипуляциями. Она чувствовала на себе его внимательный и анализирующий взгляд. Он протянул ей очки:

– Примерьте их. В них вставлены обыкновенные стекла. Я нашел их среди реквизита в комнате деда.

Джулия надела их и еще раз посмотрела на себя в зеркало. Теперь она выглядела старше, мудрее и проще. Она поймала себя на том, что улыбается. Вокруг этой новой Джулии с седыми волосами, с очками в толстой черепаховой оправе и с серьезным лицом витал дух соблазнительной тайны. Она выглядела так, словно провела всю жизнь в библиотеке – в музыкальной библиотеке. Чувство потери отступило.

Она повернулась к нему:

– Похоже на меня, но не очень.

– Вы проведете любого, кто не очень хорошо вас знает.

Она еще раз заглянула в зеркало. Перемена была разительной.

– Я почти провела саму себя. Вы сделали прекрасную работу. А как насчет вас? Полиция, может быть, и не знает, что вы со мной, но «чистильщикам» это отлично известно.

– Терпение, – сказал он. – Теперь моя очередь.

Джулия наблюдала, как Сэм с помощью коричневого крема для обуви делал свои волосы темнее. Он наносил его жирными мазками. Вскоре бледно-желтый цвет сменился шоколадным. Он причесал волосы и аккуратно провел мельчайшими зубчиками расчески по бровям. Теперь и они стали каштановыми. Из кармана он извлек очки. Они были в тонкой оправе.

– Мои собственные, – пояснил он. – Мне прописали их для чтения.

Он надел их.

Джулия отступила назад.

– Замечательно. Вы стали похожи на настоящего брюнета. Скажите, пока вы еще помните: блондинам живется веселее?

– Зависит от того, с кем они живут. – Он вложил в слова двойной смысл.

И ухмыльнулся. Ему самому не верилось, что он сотворил такое.

– Вы думаете, это сработает?

Он кивнул. После того как его светлые волосы стали темнее, казалось, что и его тело стало тяжелее. Теперь он не выглядел столь высоким, тощим или...

– Вы стали другим человеком. Как вам это удалось?

– Практика. Вы тот человек, каким себя считаете. Сейчас я считаю себя коротышкой, толстым и грубым. Ваше тело следует за мозгом, если вы достаточно долго над этим работаете.

– Подготовка Компании.

– От начала до конца. Готовы учиться палить из пушки?

– Из моего «вальтера».

Она прочла марку пистолета на стволе. Предвкушение охватило ее.

– Я уж думала, что вы никогда об этом не спросите.

Они пошли в кухню, Сэм стал копаться в шкафах, отыскивая старый фонарь.

– Ну что ж, пошли в театр.