Текст книги "Король психов"

– Я не могу бежать, – прохрипел верзила. Он вдруг припал на одну ногу, уперся ладонью в землю, сел.

«Ну вот… – с тоской подумал Псих. – Началось…»

Ему вдруг представилось, что самым оптимальным вариантом будет убить верзилу и забрать у него деньги. Псих пожалел, что не прихватил остро отточенный нож. Справиться с лопоухим голыми руками не удастся. Даже если напасть на него неожиданно и со спины.

Они теряли время…

* * *

Поезд, кабина которого объята огнем, катился мимо платформы. Первоначальная скорость огненного «монстра», когда он только появился на «Каширской», была такова, что, казалось – не собирается останавливаться. Затем поезд стал резко тормозить. Видно было, как пассажиры в вагонах падают друг на друга. Вкатившись в жерло тоннеля на половину головного вагона, поезд замер.

На станции его ждали…

Двери распахнулись. Толкаясь и грозя подавить друг друга, из переднего вагона вывалилась толпа пассажиров. Меньше, чем за пятнадцать секунд, он полностью опустел. Почти так же стремительно опустели и другие вагоны. Следом прогремел мощный взрыв.

* * *

Тюрморезову удалось повернуть тугую рукоятку, открывавшую дверь из кабины машиниста в вагон. Выскочив из кабины, увидел: люди стараются как можно дальше отодвинуться от ее двери. Но сдвинуться больше, чем на несколько метров не удается. Вагон набит битком.

За спиной – языки пламени… Дым от горевшей изоляции, от кресел, от каких-то деревянных частей в оборудовании кабины вовсю проникал в вагон и прежде. Теперь беспрепятственно валил через открытую дверь.

– Огнетушитель!.. Скорее сюда… Дайте!.. – закричал Евграф во всю глотку.

Поезд катился к станции.

Огнетушитель давно вынут из гнезда. К тому моменту, когда Тюрморезов распахнул дверь, красный баллон преодолел, переходя из рук в руки, почти половину вагона.

Королю Психов не пришлось долго ждать. Однако за те несколько десятков секунд, что стоял лицом к пассажирам, умудрился рассмотреть одну важную подробность.

Чуть позже она сыграет в истории с огненным поездом едва ли не главную роль.

Глава двадцать третья
Карниз для штор, дешевый коньячок, пивко, трапеза психов и прекрасный шанс уйти от ответственности

Один из пассажиров вез длинный и узкий пакет, в котором находился карниз для подвешивания штор.

– Дайте это сюда! – велел Тюрморезов.

Требование его было моментально выполнено. Разорвав пакет, Евграф обнаружил, что карниз состоит из двух трубок, раздвигавшихся наподобие телескопа. Он сделал резкое движение – одна из трубок выехала из другой.

– Подержи! – истеричным голосом выкрикнул Король Психов, передавая карниз пареньку, который, в свою очередь, протягивал ему огнетушитель.

Евграф резким движением вырвал из огнетушителя «чеку». Стремительно подскочил к распахнутой двери. Дернул ручку, ударила пенная струя.

У Евграфа уже была идея. Правда, ему самому она казалась крайне сомнительной. Но времени на размышления не было. Вполне возможно, секунд, которые стремительно шли, уже ни на что не оставалось.

Мысль о второй канистре, содержавшей взрывчатое вещество, наводила на Евграфа ужас. Делала его движения скованными и неточными. Тем не менее, ему удалось прибить пламя у самой двери и на небольшом клочке кабины от двери до рычага управления. Того самого, который, как он успел заметить, двигал Миша, останавливая состав на мосту.

Отскочив от двери, Евграф бросил пустой уже баллон огнетушителя и вырвал из рук паренька карниз для штор. Дотянулся им до рычага и с силой толкнул его…

Поезд начал резко останавливаться. Тюрморезов едва не ввалился в горевшую кабину. Карниз выпал у него из рук, уже полетев вперед, он успел судорожным движением схватиться за косяк двери. Помогавший ему парнишка тоже полетел вперед, ударился о стенку. Затем, чувствуя, что Евграф падает прямо на огонь, парнишка вцепился в его пиджак и оттащил Тюрморезова назад.

В это мгновение взгляд Тюрморезова упал на сумку. Он бросил ее у самой двери, и она не обгорела. Он быстро наклонился, схватил сумку, зажал под мышкой.

Поезд встал. Двери распахнулись, – видимо, кто-то рванул рычаг их экстренного открытия. С сумкой под мышкой, не обращая внимания на паренька, который с вытаращенными глазами двигался за ним, Евграф навалился на крайнего в толпе, стремительно покидавшей вагон. Это был пожилой человек в матерчатой кепочке со светло-зеленым солнцезащитным козырьком…

* * *

На оживленную улицу Псих и Миша вышли, как лже-Скворцов и задумал с самого начала, спокойным, размеренным шагом. Едва Псих протянул руку, из крайнего правого ряда к обочине подрулил новенький «Форд» черного цвета. Псих не торговался и через минуту они уже катили прочь от района, в котором обоим угрожала опасность.

Водитель, довольный тем, что пассажир согласился заплатить за поездку до центра столицы в три раза больше, чем это обычно стоило, расстарался на славу. Он гнал во всю, старался протиснуться в самые узкие промежутки между машинами, объезжал пробки по дворам. Псих был доволен. Теперь уже был полностью уверен, что все обошлось.

Более того, в его голове родилась прекрасная идея…

Там, на берегу, лопоухий рассказал Психу о потерянных деньгах, о человеке, шагнувшем в кабину машиниста на «Автозаводской». У лже-Скворцова сразу появилась догадка, которая тут же, как только он описал лопоухому Короля Психов, подтвердилась: в кабину к Мише зашел именно Евграф.

– Не волнуйся, мы, может быть, даже вернем деньги!.. – надежда, которую лже-Скворцов подал верзиле на берегу у воды, желая хоть как-то расшевелить его, заставить уйти из опасных мест, позже сработает против самого Психа. Но пока он этого не знал. Верзила, оживленный туманной перспективой, поднялся с травы и сначала быстро пошел, а потом и побежал вслед за подельником…

В такси заметно приободрившийся лже-Скворцов, – он-то своих денег, пусть они были значительно меньшими, чем у Миши, не потерял, – выдумал, а потом и представил в деталях план, который они с лопоухим, – а главным образом Миша, – осуществят.

* * *

Стоя, прижатым спиной к двери отъезжавшего вагона, Тюрморезов смог обернуться: на платформе царила паника.

Поезд, в вагон которого он успел в последний момент заскочить, прибыл на станцию раньше, чем состав с горевшей кабиной машиниста. Если бы не взрыв, он, скорее всего, так и не был бы отправлен. Но после того, как грохнула снаряженная лопоухим вторая канистра, и из кабины вылетели какие-то горевшие детали, кто-то отдал приказ тронуть состав.

Двери захлопнулись, поезд дернулся. Потом неожиданно замер. Пассажиров в вагонах резко качнуло вперед. Тут же состав опять тронулся с места. Принялся стремительно набирать скорость, чтобы полностью скрыться в тоннеле – подальше от «Каширской», на которой стоял с развороченной кабиной злополучный поезд.

Евграф уже представлял, как добравшись за четверть часа до одной из станций в центре города, выйдет из вагона на платформу, повернет к эскалатору, поднимется наверх. Там он планировал осесть в каком-нибудь ресторанчике, провести в нем время до глубокой ночи и потом, когда в городе станет прохладно, выйти на улицу, подумать, где ему скоротать долгие часы до утра.

Но тут поезд принялся резко снижать скорость, пока, наконец, не встал… Минут через пять по громкоговорящей связи было объявлено: «поезд скоро отправится, просьба сохранять спокойствие». К этому моменту шок, испытанный пассажирами, которые видели состав с горевшей и потом взорвавшейся кабиной, немного прошел. Незнакомые люди принялись разговаривать друг с другом. Фразы, брошенные попутчиками друг другу, помогали преодолеть нервное напряжение, которое вновь нарастало.

Однако, время шло, но ничего ужасного с пассажирами замершего состава пока не случилось. Принюхивавшиеся люди не чувствовали запаха гари. Ниоткуда не доносилось ни звука. Слышны были только голоса людей, находившихся в вагоне. Минут через пять машинист повторил стандартные фразы про скорое отправление поезда и необходимость сохранять спокойствие.

После этого объявления взвинченность пассажиров изменила «цвет». До сих пор они ждали чего-то ужасного. Теперь – предчувствовали скорое «избавление».

Притом, что любой дурной знак тотчас вверг бы всех обратно в пучину мрачных предположений. Еще через пять минут из динамиков вновь прозвучал стандартный призыв сохранять спокойствие и обещание скоро отправить состав.

Но «избавление» не наступало. Пассажиров охватывала тревога.

Минуло не меньше получаса, прежде чем поезд тронулся. Теперь он бежал по тоннелю резво и без остановок. Вот и станция… Евграф ожидал: половина вагона выскочит на платформу, чтобы уже не зайти обратно. После всех переживаний люди предпочтут добираться, как угодно, хоть пешком, только бы не продолжать путешествие по подземному тоннелю.

Вышло всего несколько человек, двери закрылись, поезд тронулся. Вскоре на приличной скорости мчался по тоннелю. Больше состав не делал никаких неожиданных остановок.

Тюрморезов, как и планировал, добрался до одной из станций в центре города. Поднялся по эскалатору наверх.

В надземном павильоне станции не увидел ничего необычного: полиции нигде не было, турникеты пропускали людей. Никаких признаков чрезвычайной ситуации. Он вышел на улицу. Медленно побрел вдоль тротуара, неспеша подыскивая место, где можно поесть и скоротать время.

* * *

Лопоухий и Псих сидели за столиком ресторана. Время от времени лже-Скворцов украдкой озирался по сторонам. Все в этом дорогом ресторане, – таких он прежде не посещал, – было ему непривычно.

Еще когда проезжали последние полкилометра на такси, состояние Миши начало меняться в худшую сторону. Он вдруг принялся сжимать руками виски, сетовать на то, что все пропало.

– Лучше бы нас поймали еще там! Я бы не мучился, что все так скверно вышло. Теперь я на свободе, но без сумки. Зачем мне такая свобода! – произнес он при водителе. Фразы окончательно убедили лже-Скворцова: психика его компаньона еще менее надежна, чем его собственная. Из-за этого их могут арестовать в любой момент. Лже-Скворцов начал впадать в панику. Он и сам в последние дни чувствовал себя неважно. Но чудовищное нервное напряжение, как ни странно, до сих пор помогало держаться в тонусе. Этот «стимулятор», как видно, не мог действовать бесконечно.

План, который Псих держал в голове, надо как можно скорее воплощать в жизнь. А потом исчезать. Чем дольше он находится в компании с теперь уже бесполезным Мишей, тем большему риску себя подвергает.

Псих велел водителю остановиться у тротуара, сунул ему денег. Даже больше, чем пообещал, когда они садились в машину.

Лже-Скворцов пристально посмотрел водителю в глаза. Пытался понять – возникли ли у «извозчика» какие-нибудь подозрения, стоит ли ожидать опасности с его стороны?.. Нет, «водила», похоже, не слишком наблюдателен и подозрителен. «Его интересуют только деньги. И больше ничего… – попытался успокоить себя Псих, вылезая из машины. Из противоположной двери тяжело и неуклюже, словно был пьян или сильно болен, вылез лопоухий. – Я себя успокаиваю… Парень обязательно сопоставит все факты…» Психа начала охватывать паника. Хуже нее могло быть только то, что обязательно наступит, когда он окончательно изнервничается и выбьется из сил – очередной приступ болезни.

Лже-Скворцов захлопнул дверь, и машина отъехала.

Миша по-прежнему стоял на проезжей части – в паре метров от тротуара, ровно на том месте, куда он выбрался из автомобиля. Двигавшимся в крайнем ряду машинам приходилось уходить левее, чтобы не сбить его. Псих тоже не двигался, не в силах ни совладать со своими эмоциями, ни собраться с мыслями. Как два инвалида, не способных угнаться за быстрым ритмом жизни огромного города, они еле шевелились на этой улице, где все мчалось, бежало, дорожило каждым мгновением.

Немного успокоившись, Псих решил: времени терять не стоит, – состояние лопоухого могло ухудшиться каждую минуту.

Буркнув «Надо перекусить…» – верзила уже стоял рядом с ним на тротуаре, – лже-Скворцов глянул вдоль улицы, заметил неподалеку, метрах в пятнадцати, вывеску ресторана и, не глядя на компаньона, направился туда. Миша двинулся следом.

За дверью, сразу у входа, стоял метрдотель. Он пристально взглянул на обоих гостей. Особенно недоверчивым взглядом рассмотрел лопоухого. В сумке, которая досталась Евграфу, на дне лежали джинсы и рубашка, которые верзила приготовил на смену форменной одежде. Теперь Миша был вынужден разъезжать по городу в том же наряде, – вдобавок мокром и перепачканном, – в котором выпал из кабины машиниста.

Псих занервничал: то, что метрдотель рассматривал их, представилось ему очень опасным. В голове лже-Скворцова мгновенно начали складываться самые дикие сценарии. Но тут метрдотель чрезвычайно любезно осведомился, какой столик они бы желали занять, не присоединится ли к их компании кто-нибудь еще. Тревожность Психа внезапно пропала. Он почувствовал себя хозяином положения, – при себе у него были все его деньги – немалая сумма. Ничего не отвечая метрдотелю, он пошел в зал…

Столики были низкие, на гнутых ножках, украшенных искусной резьбой. Ценное дерево сверкало полировкой. Рядом стояли огромные глубокие кресла с толстыми валиками. Обивка из натуральной кожи, вставки из все того же полированного ценного дерева. Из настенных бра с толстыми матовыми колпаками лился мягкий приглушенный свет. Между бра висели картины в массивных позолоченных рамах.

Полотна изображали утопавшие в зелени беседки, залитые солнцем узкие улочки старого города, оливковые рощи. Все это на фоне гор и моря.

Других посетителей в ресторане не было. Лже-Скворцова это обрадовало. Подошедшему официанту велел принести поскорее бутылку самого дорогого коньяку. Тот замялся, не спеша выполнять заказ. Псих тем временем сообразил, что в таком ресторане самый дорогой коньяк может стоить слишком больших денег, и раскрыл меню. Официант с подчеркнутым вниманием принялся следить за пальцем, которым лже-Скворцов водил по строчкам.

Выбрав, наконец, самый дешевый коньяк, Псих велел принести бутылку. Официант удалился.

Когда через некоторое время официант вернулся, неся коньяк на маленьком серебряном подносе, лже-Скворцов и Миша сидели, не глядя друг на друга и не разговаривая. Не выпив, Псих не чувствовал в себе сил приступить к намеченной беседе с подельником.

– Принесите еще три бутылки пива… Любого! – неожиданно распорядился Псих, когда бутылка коньяка оказалась на столе. Официант кивнул головой, отправился к бару за пивом. Так же, как и метрдотелю, два посетителя показались ему людьми диковатыми. Но именно от таких, по опыту, стоило ожидать щедрых чаевых. Поэтому официант старался изо всех сил. Через минуту он вернулся, неся в руках три бутылки самого дорогого пива, какое только нашлось в ресторане, и один пивной бокал. Поставив его перед верзилой, официант свинтил с одной из бутылочек пробку и наполнил его пивом.

Псих тут же передвинул бокал к себе.

– Принесите для него еще один стакан! – распорядился он, кивнув на лопоухого, и залпом, жадными глотками выпил пиво.

Озадаченный официант посмотрел на бутылку коньяка, которая стояла на столе нераспечатанной, и отправился за еще одним бокалом для пива.

Опьянение, наступившее моментально, подавило «виброзвонок», – так про себя он называл это состояние, – мелко дрожавший в душе Психа.

– У тебя есть прекрасный шанс уйти от ответственности, – сказал он лопоухому. Официант принес пивной бокал. Псих взял в руки бутылку коньяка, сам сорвал с горлышка обертку, вынул пробку и щедро плеснул коньяка в пивной бокал. Не дожидаясь, когда принесут хоть какую-нибудь закуску, верзила опрокинул коньяк в глотку.

Официант начал испытывать нехорошие предчувствия. Псих, который не мог продолжить разговора при постороннем человеке, открыл меню и быстро заказал несколько случайных блюд. Тех, на которые упал взгляд. Молодой человек удалился.

– На «Автозаводской» к тебе в кабину вошел незнакомый человек. Наверняка это видели многие свидетели. Все записала какая-нибудь камера, установленная на платформе… Я знаю этого парня, – продолжал Псих, откупоривая вторую бутылку пива. Хмель уже сильно ударил ему в голову. Теперь ему казалось, что все хорошо: первая часть плана выполнена удачно, если ему удастся приплести к этому делу Евграфа, все будет замечательно вдвойне. – Он давно работает против нас…

– Против «Группы личностей»? – изумился Миша. До сих пор он считал, что незнакомец, вскочивший к нему в кабину – один из своих, которого прислали к нему для контроля. Но вместо этого, зная о деньгах, тот попросту решил ограбить Мишу, отняв у него сумку. Так представлялось верзиле…

– Да… Тебе дан уникальный шанс полностью отвести от себя подозрения. Сейчас мы пообедаем, потом зайдем в какое-нибудь учреждение, где есть телефон, ты позвонишь в полицию и расскажешь им, что человека, который поджег кабину поезда, зовут Король Психов и в свое время он отдыхал в психиатрической больнице тюремного типа…

Официант принес заказанный лже-Скворцовым сыр – маленькие круглые корзиночки на тарелке, поставил их перед Психом. Но Миша резким движением неожиданно подвинул тарелку к себе и принялся ложкой жадно запихивать сыр себе в рот… Огонь в глотке, который был у него после изрядной порции коньяка, постепенно затихал.

* * *

Звонок в полицию поступил, как очень скоро выяснилось, из холла одного бизнес-центра. Там на стене висел бесплатный городской телефон. Рабочий день близился к завершению, поэтому у аппарата, которым обычно пользовались «клиенты» бюро пропусков, никого не было. Лопоухий машинист мог говорить спокойно.

Охранники рассмотрели человека в форменной одежде, запомнили его. Но в этом не было особой нужды: Миша перед своим сообщением представился подлинным именем. Он сказал, что боится прийти в полицию, так как не уверен, что его не притянут к этому громкому делу и не арестуют. Потом, когда следователь опрашивал всех, кто видел в холле звонившего по телефону машиниста метро, выяснилось: Михаил во время разговора заглядывал в бумажку, которую держал в руке. Как будто это была шпаргалка…

Лопоухий подробнейшим образом описал внешность Короля Психов. Незнакомец, как рассказал Миша, угрожал ему пистолетом. – Выхватил его из-за пазухи сразу, как только вскочил в кабину. При этом, как сообщил машинист, человек несколько раз упомянул психиатрическую лечебницу тюремного типа. Там он оказался после поджогов каких-то совхозных построек. Незнакомец заявил, что хочет доказать: врачам-психиатрам не удалось сломить его волю. Он поджигал раньше, и будет поджигать теперь. Только если прежде от его действий страдали пустые сельскохозяйственные фермы, то теперь жертвой будет поезд с множеством пассажиров в битком набитых вагонах.

На мосту незнакомец велел остановить состав, поднял с путей канистры. Разлил их содержимое по кабине. Затем, угрожая оружием, велел машинисту тронуть поезд. Когда пламя вспыхнуло, Михаил отпрянул к двери. Незнакомцу того и надо было: он схватил машиниста за грудки и вытолкнул из кабины.

Глава двадцать четвертая
По закону – никакой ответственности

На старой московской улице, – она известна тем, что именно здесь еще с царских времен располагалась старинная тюрьма, – возле тротуара стояло несколько легковых автомобилей и микроавтобусов. Их борта разрисованы логотипами телевизионных каналов.

У стены тюрьмы, возле ворот и на противоположном тротуаре, расставлены штативы-треножники. На них укреплены телевизионные камеры. Рядом, кто с зажженной сигаретой в руке, кто с бутылкой «кока-колы», прогуливались операторы и корреспонденты. Чего-то ждали…

Людей в полицейской форме поблизости не видно.

Погода стояла отличная: светило яркое солнце. Работники телеканалов, казалось, так бы и провели целый день у здания тюрьмы, болтая друг с другом и делясь впечатлениями о работе на свою телекомпанию с коллегами из других «фирм».

Но вот дверь тюрьмы распахнулась. И все сразу поняли, что это – то самое для чего они приехали сюда этим утром.

Сначала появился один человек: странного вида дядька – высокий, худой, с непропорциональным лицом, – одна его половина была больше другой, – с сидевшими на разном уровне глазами дегенерата. Движения его замедлены. Он словно бы только что проснулся. Увидев толпу журналистов и несколько направленных на него телевизионных камер, он нисколько не смутился. Достал из кармана смартфон. Журналисты, внимательные к деталям, тут же отметили: «труба» одной из самых престижных фирм и дорогой модели «хай энд». Принялся кого-то вызванивать.

Следом за ним из тюремного подъезда вышел второй человек – довольно молодой. Лет двадцати пяти. Он был модно одет: джинсы, черная маечка с какой-то тонкой серебристой надписью. На ногах – замшевые изящные мокасины. В лице, симпатичном и весьма интеллектуальном, даже самый придирчивый наблюдатель не смог бы обнаружить никаких признаков деградации. Однако, стоило молодому человеку отойти от тюремного порога на несколько метров, оказаться в толпе журналистов, – он тот час принялся, кривляясь и гримасничая, рисоваться перед телекамерами. Понес в микрофоны репортеров что-то совершенно несуразное, дикое, такое, что вызывало только одно чувство – изумление. Он говорил до того громко, – слова доносились до противоположного тротуара…

– Именно на сегодня гороскопы предсказали событие, которое круто перевернет мою жизнь!.. – выкрикивал он.

Человек с криво посаженными глазами дегенерата обернулся. Рявкнул:

– Заткнись!.. Хватит трепаться!

Между тем из тюремной двери вышел третий человек. Некоторое время назад он, как и первые два человека, только вышедшие из тюрьмы, был задержан по делу «Группы личностей». Ему около тридцати лет. Небольшого роста, худощавый. Одет в черные свободные брюки, такого же цвета рубашку навыпуск. Два кармана с клапанами на груди делали ее похожей на военный френч – такие носили лет сто назад. Шевелюра густых соломенного цвета спутанных волос, маленькое личико с упрямо сжатыми губами и глазками, смотревшими на окружающий мир с ненавистью, – все это делало его похожим на известного кровавого анархиста, персонажа гражданской войны – Батьку Махно.

Достал из кармана пачку дорогих сигарет, вынул из нее одну, зажал губами. Жестом показал стоявшему рядом с ним журналисту, что просит огоньку. Тот оказался человеком курящим. Тут же протянул «ньюзмейкеру» зажигалку.

«Махно» закурил. Неожиданно для журналиста открыл клапан на кармане рубашки, сунул в него зажигалку, – вместо того, чтобы отдать владельцу. Того такое поведение неприятно удивило. Но он не счел нужным требовать обратно «собственность». Стоимость зажигалки была грошовой.

– Хочу сделать заявление, – спокойно проговорил человек в черной рубашке. Не дожидаясь, когда к нему проявят внимание все собравшиеся журналисты, монотонным голосом, спокойно продолжил. – Сегодня мы можем говорить о победе законности и здравого смысла над карательной психиатрией. Обыватель боится тех, кого считает психами. Молва приписывает нам особые способности и опасность для общества. Выполняя заказ толпы, государство обрушивает на нас мощь карательной машины. Однако, вся наша вина в том, что мы мыслим инако… Я бы сказал, что это инакомыслие ставит нас всех и прежде всего меня в один ряд с такими великими мира сего, как Коперник, Джордано Бруно, академик Сахаров…

– Все, поехали! – рявкнул вышедший первым человек, у которого было лицо дегенерата.

В это мгновение он был уже рядом с дававшим интервью молодым человеком. Схватив за рукав, поволок того к бордюру.

Только теперь все обратили внимание, что к тюрьме подкатил легковой автомобиль. За рулем сидел детина такого высокого роста, что макушка его едва не упиралась в потолок. Остановившись у бордюра, он вел себя, как человек, который не имеет ко всему происходившему здесь никакого отношения. Положив две большущие ручищи на рулевое колесо, он сидел, не шевелясь, и смотрел прямо перед собой…

Человек с лицом дегенерата подвел, держа за рукав, своего молодого товарища к автомобилю, распахнул дверцу. Тот залез на заднее сиденье.

Следом за ним в машину залезли и его освобожденные из тюрьмы товарищи… Журналисты были разочарованы. Они надеялись отснять на тротуаре у тюрьмы побольше материала, – проинтервьюировать всех освободившихся из заключения теперь уже бывших подозреваемых по делу «Группы личностей».

Легковой автомобиль, – он был очень старый, отечественного производства, давно уже не выпускавшейся модели, – с усилием тронулся с места. Казалось, еще немного и его выхлопная труба и днище багажника заскребут по асфальту, – настолько просели рессоры.

Сквозь стекла автомобиля было видно, что дегенеративного вида мужчина, усевшийся рядом с водителем, что-то громко говорит, размахивая руками, остальным членам этой странной группки, забравшимся на заднее сиденье. Они с угрюмым видом его слушают. Только молодой человек в черной рубашке, только что произносивший речь перед телекамерой, обернулся и посмотрел на оставшихся перед тюрьмой журналистов… Может, сожалел, что старший товарищ не дал ему закончить интервью?

* * *

Прошло два дня. Тюрморезов оставался в столице. В общежитии больше не появлялся, – снял на полмесяца комнату в квартире какого-то омерзительного мужичка-алкоголика. Передавая деньги за аренду, – мужичок сдавал жилье довольно дешево, – Евграф был уверен: скорее всего, его ждет подвох. Вероятно, хозяин квартиры собирался осуществить примитивную, но безотказно работавшую схему. Через несколько дней мужичок, воспользовавшись тем, что отношения между ним и жильцом не подкреплены договором, попросту устроит скандал и потребует от арендатора убраться…

Однако Тюрморезову, в отличие от хозяина жилья, повезло. На второй день Евграф избавился от соседа.

Хозяин квартиры, выпив даже больше, чем всегда – гулял на полученные от жильца деньги, – возвращался домой и, зашатавшись, оказался на проезжей части. Там попал под машину. Удар был не очень сильным. Но его хватило, чтобы пьянчуга отлетел на несколько метров в сторону и как следует приложился головой об асфальт.

В тяжелом состоянии скорая забрала его в больницу.

Об этом Евграф узнал на следующее утро от старушки, сидевшей перед подъездом пятиэтажного дома на лавочке. Она не только прекрасно знала, в какой из квартир подъезда Тюрморезов живет, но и была наслышана о произошедшем накануне с его квартирным хозяином.

– Говорят, что он настолько плох, что вчера даже пытались разыскать каких-то его родственников. Думали, помрет до утра… – проговорила старушка и некоторое время молча смотрела на Евграфа.

Король Психов вышел из квартиры, чтобы дойти до пятачка возле станции метро и купить там свежую газету и чего-нибудь поесть. В квартире у пьянчужки не было ни телевизора, ни даже старенькой радиоточки.

Теперь он два раза кивнул головой, отвернулся от старушки и пошел дальше. Чутье подсказывало ему: некоторое время его никто не будет беспокоить. Но злоупотреблять везением не стоит. Недельку, не больше, он может жить в этой квартире, а потом должен исчезнуть. Главное, чего никак не мог предугадать в данный момент Тюрморезов – до какой степени ему стоит опасаться того, что его ищут в связи с историей в метро. Евграф был уже достаточно опытен, чтобы не надеяться на то, что органы его не разыскивают. Насколько точен уже, без сомнения, составленный фоторобот? Легко ли по нему опознать его?

Размышляя подобным образом, Тюрморезов подошел к переносной будке из металлических трубок и натянутого на них красного тента, под которым стоял лоток с газетами. Продавец разговаривал с какой-то женщиной в фартуке, – вероятно, она торговала где-то поблизости. Евграф взял из пачки популярную ежедневную газету и… Здесь ему понадобилось самообладание: на первой полосе был напечатана его качественная, правда не совсем соответствовавшая формату «их разыскивает полиция», фотография. Под ней, – его глаза успели выхватить их, прежде чем он сложил газету вдвое, – крупным шрифтом были напечатаны его имя и фамилия.

– Так, – отвлекшийся от разговора со своей знакомой продавец показывал пальцем на газету, – Все?.. – он вопросительно вскинул глаза на Тюрморезова.

– Да, – Евграф спокойно протянул ему деньги, дождался сдачи. Небрежно сунул ее в карман и неторопясь пошел от газетного лотка прочь. Сердце его отчаянно колотилось. Он твердо решил, что не станет разворачивать газету прежде, чем за ним закроется дверь квартиры.

Через полтора десятка шагов его ждало следующее испытание: на стекле продуктового магазина был приклеен скотчем лист белой бумаги формата А4 со все той же фотографией, что и в газете, надписью над ней крупными буквами «Розыск!» и каким-то текстом внизу. Мелкий шрифт Тюрморезов с расстояния разобрать не смог.

Евграф справился со своими эмоциями и после этой «неудачи». Он нисколько не изменил направления своего движения, не вздрогнул. Взгляд его быстро перешел с объявления о розыске на куриное мясо, готовившееся на вертеле в витрине палатки, продававшей шаурму.

Вскоре он оказался за пределами людной площади возле станции метро. Неширокая дорога, по которой время от времени проезжали легковые автомобили, шла между жилых домов. Навстречу к станции подземки шли люди. На Евграфа они не обращали никакого внимания.

Он спокойно добрался до подъезда, перед которым по-прежнему сидела старушенция, с которой он недавно разговаривал. На этот раз она даже не посмотрела на него. Ее внимание в этот момент было привлечено к молодой женщине с коляской, гулявшей у соседнего подъезда…

Оказавшись на лестнице, Тюрморезов быстро поднялся к себе на третий этаж, открыл ключом замок железной двери, вошел в квартиру. Запершись, он несколько мгновений стоял, не разворачивая газеты. Затем, по-прежнему не разворачивая бумажных листков, прошел в комнату. Но не в ту, которую снимал, а в хозяйскую. Там уселся на убогую продавленную софу и осмотрелся, точно оказался здесь впервые. Хотя еще в первый день пребывания в квартире, когда хозяин ушел, внимательно обследовал его «каморку».

Теперь постарался взглянуть на окружавшие его предметы так, будто видит их впервые. Этот «прием» должен был помочь Тюрморезову как бы отстраниться от ситуации, в которой он сейчас находился. Отделавшись от нее таким образом, он сможет, не нервничая, обдумать то, с чем столкнулся сегодня. Принять правильное решение.

Вот старенький электрический будильник. Длинная стрелка отставала минут на двадцать. Рядом на табуретке, – краска с нее облезла и торчала деревянная поверхность, – лежала старая куртка хозяина-пьянчуги. Она была грязная, давно не стиранная. Потом Тюрморезов посмотрел на цветочные горшки, стоявшие на паркетном полу у окна. В них была земля, но не росло никаких цветов. Откуда и зачем они здесь?