Текст книги "Король психов"

Глава одиннадцатая
Что бывает, когда два самолюбивых психа оказываются в одной банде

Прошлое Психа

Псих не переставал ненавидеть своего давнего врага, «успехам» которого он всегда завидовал черной завистью – Психа Церковного – Тюрморезова. Этому способствовало и то, что Робик из всех выпускников психушки, входивших в его «инвалидную» команду, всерьез воспринимал только Евграфа.

Скворцов – в тот момент он носил другую фальшивую фамилию, но мы для удобства будем называть его этой, последней – выполнял в дикой, но весьма слаженно действовавшей компании роли, унизительные для его чрезмерно развитого самолюбия. Иногда ему приходилось ходить по квартирам, звоня во все двери подряд. Надежда была на то, что где-нибудь хозяева по глупости откроют. Тогда Скворцов наметанным глазом определял, могут ли в этой квартире хранится ценности. Следом по адресам наведывались другие людишки. Они тоже подчинялись указаниям Робика.

Однажды Скворцову пришлось целый месяц пробыть подсобным рабочим в особняке состоятельного человека. Получить это место оказалось непросто. Работодатель был осторожен и придирчив. Псих напряг все свои актерские способности. Из вчерашнего пациента «дурки» тюремного типа переродился в тихого библиотекаря, которого выгнала из дома жена. Якобы ему негде ночевать…

Коттедж бизнесмена был обчищен. На Психа не упала даже тень подозрения. Он благополучно доработал обговоренный первоначальным соглашением срок. А к тому времени, когда на новом витке полицейского расследования Психа решили опять вызвать на допрос, он уже испарился… Во время прошлой беседы в уголовном розыске даже поддельные документы Психа – и те не привлекли внимания «органов».

«Я гениально провел эту операцию, – думал Псих. Его самолюбие в иные моменты становилось манией величия. – Но никто не считает меня королем. Робик не испытывает ко мне такого уважения, как к Тюрморезову. Я должен каким-то образом развенчать Евграфа, занять его место в банде. Но как сравнять Церковного Психа с землей? Где тот момент, на котором его можно уничтожить?»

Псих давно уже внимательно присматривался к Тюрморезову. Это вошло у него в привычку, стало потребностью еще со времени психиатрической больницы. Насколько мог, изучил повадки Евграфа. Непреодолимая сложность заключалась в том, что Тюрморезов – человек глубоко двойственный. Даже тройственный. Евграф сам, скорее всего, не мог осознать, сколько разных душ кроется внутри его телесной оболочки. Если Псих изучил поведение Тюрморезова в, так сказать, регулярные периоды его жизни, то это еще ничего не значило. Все свои неожиданные, шокирующие поступки Евграф совершал в периоды, когда он словно бы и не был тем прежним человеком, за которым пристально наблюдал Скворцов. Именно в эти моменты, как прекрасно понимал Псих, Евграфа и нужно подлавливать. Но Тюрморезов всегда действовал с ошеломляющей стремительностью. Прежде чем Скворцов успевал что-либо сообразить, все было закончено.

Когда Евграф стал пропадать целыми днями в институте, где преподавал «его» профессор, а Робик неожиданно встревожился, Псих понял: судьба дает ему шанс. Тюрморезов явно находился на грани очередного психического срыва или, иначе говоря, истории в своем фирменном духе. Скворцов сам обладал крайне нестабильной психикой. Отлично представлял, как себя чувствует человек на грани падения в тот черный колодец, в котором побывал едва ли не каждый пациент психушки. Поэтому уловив в поведении Евграфа одному ему понятные и заметные признаки обострения болезни, Скворцов напрягся.

Тюрморезов вдруг начал глотать какие-то таблетки. Какие – Психу не удавалось рассмотреть.

Прежде, кроме времен психбольницы, употребления медикаментов за Тюрморезовым он не замечал. Затем несколько раз Псих был свидетелем того, как Евграф вдруг ложился на свой матрас, укрывался с головой одеялом и лежал так часов по десять – пятнадцать, не вставая и практически не шевелясь.

Скворцов принялся тайно следить за Евграфом. Он выходил из квартиры за полчаса – час до того, как это сделает Тюрморезов. Провожал его, шагая сзади на значительном расстоянии, до станции метро. Преследовал и там, садясь в соседний вагон и наблюдая за ним через стекла. В половине случаев терял Евграфа из вида, так как опасался слишком приближаться к нему – приятель мог заметить и насторожиться. Но все же, при всех неудачах, очень скоро Псих выяснил, куда ездит Евграф и с кем общается.

Псих научился проникать в институт, хотя там была пропускная система. Так же как и Евграф, он выдавал себя то за курьера, то за приглашенного преподавателя… Охрана была не очень строга.

Смог Псих проследить и за автомашиной, которая привозила и отвозила профессора. Скворцов нанял одного знакомого, у которого был старенький автомобильчик. Вслед за представительским лимузином, в котором на заднем сидении катил объект слежки, они доехали до самого коттеджного поселка. В течение следующей недели Скворцов умудрился добыть из различных источников недостававшую информацию и после этого картина стала ему понятна.

Но тут Евграф и сам рассказал все Роберту. Разговор происходил в квартире, в которой ночевали все бывшие обитатели сумасшедшего дома. Псих расслышал его от первого до последнего слова. Скворцов чувствовал – но пока не мог объяснить своих ощущений, – что Евграф вовсе не охотится за ценностями, спрятанными в доме профессорского сына. Суть тут в чем-то другом. Но как до нее докопаться?

Псих разработал хитроумный план. Он приобрел в обычном магазине электроники портативный диктофон. Это устройство свободно записывало человеческую речь в течение нескольких часов.

Прежде Псих успел заметить, что приходя к профессору после того, как тот заканчивал занятия со студентами, Евграф обычно шел вслед за ним в пустую аудиторию. Чаще всего это была одна и та же комната. Там, сидя на первой широкой парте, они о чем-то подолгу беседовали. Смысл этого разговора и был ключом к загадке, которую пытался разгадать Скворцов.

У него был припасен рулон обычного скотча. Заскочив в пустую аудиторию, – Евграф уже поджидал профессора в другом коридоре, – Скворцов примотал скотчем диктофон под крышкой той самой первой парты, которую так любили Тюрморезов с профессором. Нажал кнопочку. Электронное устройство начало свою работу.

Скворцов допускал, что план может с первого раза и не удастся. Беседы в аудитории происходили не в каждый приход Тюрморезова в институт. Однако пессимизм Психа не оправдался. Двое зашли-таки в эту комнату, прикрыли за собой дверь. Пробыли они за ней около получаса. Затем вышли. Профессор отправился на заседание ученого совета, а Евграф покинул институт.

Псих опять зашел в аудиторию, выключил диктофон. Отмотав скотч, засунул устройство в карман.

Ему не терпелось прослушать запись, но он предпочел не спешить. Выйдя из здания, долго кружил по окрестным кварталам, подыскивал место, где бы мог в тихой и спокойной обстановке прослушать запись. Наконец, он набрел на здание культурного центра, в фойе которого проходила выставка картин какого-то художника. Вход на нее – бесплатный. Об этом было написано в скромной афише, висевшей у входа.

Скворцов зашел внутрь, послонялся минуты три возле картин. Потом уселся на обитую красным бархатом скамеечку, стоявшую у стены. В фойе было пусто. Он был здесь один.

Псих включил диктофон… Через двадцать пять минут Скворцов знал разгадку: на самом деле Тюрморезов отчаянно хочет перестать быть Церковным Психом. Никакие богатства коттеджа, в котором живет профессор, его не интересуют. Все это – лишь отговорка для ушей Робика.

Конечно, Тюрморезов может сказать, что его желание стать нормальным человеком – лишь спектакль, чтобы втереться в доверие к Бердникову. Спорить с таким утверждением будет трудно. Но чутье говорило Скворцову: разговор с профессором – не игра. Евграф искренен на сто процентов! Ему очень плохо, и он хочет поправиться!

В фойе появилась пожилая женщина – сотрудница центра. Она остановилась, некоторое время рассматривала Психа. Скорее всего, ее внимание привлек не он сам, а диктофон, который он держал в руках. Может быть, решила, что он – журналист, пришедший взять у кого-нибудь интервью возле экспозиции картин?

Она отвела взгляд. Псих торопливо засунул диктофон в карман куртки, поднялся со скамейки и энергичным шагом направился к двери.

На улице он пять минут постоял под пронизывавшим ветром, который поднялся, пока он был в культурном центре. Потом направился к метро – ехать «домой», на съемную квартиру.

Прошлое Евграфа Тюрморезова

– Думаешь, я ни о чем не догадываюсь?.. Решил отколоться и завязать? – тон Робика был каким-то странным: усталым, отстраненным. Казалось, он говорит не о том, что Евграф хочет покинуть банду, а о семейных делах человека, которого собеседник случайно упомянул в разговоре. Роберту до этого человека дела нет.

Евграф с самого утра чувствовал себя плохо. Весь день провалялся на матрасе, укрывшись, как обычно, с головой одеялом. Должен был появиться в институте у профессора, но не смог заставить себя подняться, одеться, выйти из квартиры. Через час пришел Робик, растолкал его, сказал, что Тюрморезов нужен ему для одного срочного дела. Евграф оделся, они вышли из квартиры и сели в машину. Робик привез его в тот самый бар в подвале, о котором уже рассказывалось.

Себе Роберт спросил кружку пива, предложил сделать заказ и Евграфу. Тот отказался. Тюрморезов сидел, обхватив голову руками, уставившись в доски стола. Затем и вовсе улегся на них, уткнувшись лбом в сгиб собственного локтя. Бармен принес пиво, Робик сделал большой глоток. Поведение Евграфа только убеждало его: все, сказанное Психом – не выдумка.

Роберт никогда не забывал: люди, побывавшие в сумасшедшем доме, на все реагируют в привычной неадекватной манере. Любое неосторожное слово могло теперь только ухудшить ситуацию. Насколько новое состояние Тюрморезова опасно для банды? Следовало осторожно его прощупать…

– Думаешь, этот старикашка поможет тебе? – Робик попытался ударить в самое чувствительное место. – Излечит тебя от твоей болезни… Не будь наивным. Никакой болезни нет. Ты – это ты. И другим тебе не быть. Они могут называть тебя, как угодно: психом, больным… Все это обман. Им не нравишься ты. И для тебя у них приготовлен только один вариант – то место, где мы с тобой познакомились.

Евграф наконец-то поднял голову. Посмотрел на Роберта мутными глазами. Он точно был пьян в эту минуту.

– Зачем ты мне это говоришь? – спросил Тюрморезов. – Я и сам все знаю. С чего ты взял, что я решил отколоться?

В эту секунду Евграф мучительно соображал, почему у Роберта возникли прежние подозрения и как он смог столь точно угадать истинную суть происходившего с ним, Тюрморезовым. Необходим был какой-то решительный, верный ход.

– Ты мне не веришь?.. Я принесу тебе ключи от коттеджа профессора. Через два дня можно будет изъять ценности. Я все разведал. Все продумал. Передам тебе план, – Тюрморезов не врал. Общаясь с профессором, он действительно готовил кражу. Продумывал мельчайшие детали.

Подозрение в совершении преступления должно было упасть на другого человека. После того, как Робик получит свое, Тюрморезов планировал продолжить общение с ученым. Вылечиться и исчезнуть… Никто больше не найдет его: ни Дмитрий Николаевич Бердников, ни Роберт.

Коварство Церковного Психа и на этот раз не знало предела.

Прошлое Евграфа Тюрморезова

Под одной крышей с профессором в коттедже проживал тихий и неприметный человек – Илья. Он занимался обслуживанием хозяйства загородного дома, – следил за работой отопительной системы, делал мелкие починки, вроде ремонта запоров на окнах или замены смесителя в кухонной мойке. Кроме того, Илья занимался уборкой дома и участка, немного садовничал.

Евграф сразу обратил на него внимание. Молодой мужчина выглядел гораздо старше своих лет. Так, как будто ему сорок. На самом деле они с Тюрморезовым были почти ровесники: Илье – около тридцати.

Был он со странностями: патологически труслив, набожен, всячески избегал человеческого общества и занимался у себя в каморке… Склеиванием моделей танков, самолетов, боевых кораблей.

Удивительно, но эдакого типа Тюрморезов про себя не считал сумасшедшим. «Нет, он вполне нормальный, – думал Евграф про Илью. – Даже через чур». «Таким бы я хотел стать!» – рассуждал он следом. Но потом отмахивался: «Таким нормальным мне не стать никогда! До такой степени меня не вылечат». Это Евграф думал совершенно всерьез. После излечения планировал стать каким-нибудь заурядным рядовым сотрудником коммерческой организации, жениться, завести детей, осесть где-нибудь на окраине столицы.

Тюрморезов предполагал, что Илью можно будет запереть в его каморке. Для этого достаточно будет засунуть за дверную ручку металлический прут. Так, чтобы конец его заходил на косяк. Быстро примотать его к ручке скотчем. Тогда не свалится, если насмерть перепуганный Илья все же начнет дергать за ручку с другой стороны.

Впрочем, Евграф был уверен, что все это – лишь перестраховка. Потому что Илья, даже если слышал где-нибудь в дальних комнатах дома шум, старался ретироваться поближе к двери в свою каморку, а если шум приближался, то и исчезнуть за ней.

В этом был определенный смысл – младший Бердников терпеть не мог, когда обслуга работала в его присутствии. «Вы должны сделать все, что от вас требуется, когда меня нет в доме, или я – на другом этаже… Мне должен был заметен лишь результат вашего труда. Если вы сами торчите у меня перед глазами – это брак в вашей работе» – наставлял сын ученого Илью, уборщицу, человека следившего за небольшим гаражом личных автомобилей.

Дмитрий Николаевич не обладал барскими замашками своего чада, но Илья на всякий случай предполагал, что отец ничем не отличается от сына. Работы у странного малого было не так много. Времени, когда никого из хозяев не было в доме, вполне хватало, чтобы выполнить ее. Одиночество Илью не тяготило, и даже здесь, в коттедже, он умудрялся целыми сутками не видеть человеческого лица.

Кроме своего собственного в зеркале.

Евграф видел Илью лишь несколько раз.

Тюрморезову, планировавшему кражу, было необходимо узнать подробности жизни коттеджа. С уборщицей, – она приходила по утрам, уже когда отец и сын уезжали в город, – Евграф никогда не встречался. Как-то, когда они беседовали с профессором у камина, в котором разгорались березовые поленья, – отделанный мрамором очаг был устроен в холле на первом этаже коттеджа, – Тюрморезов расслышал шум. Он доносился из-за закрытой двери, расположенной слева от камина.

Сказав нелепость «что нужно обеспечить сквозняк, чтобы лучше горели поленья», Евграф подошел к двери и бесцеремонно распахнул ее. Профессор не обратил внимания. Вернее, он заметил, что молодой мужчина ведет себя в гостях не так, как предписывают правила этикета. Но ведь это был сумасшедший. С него и спрос другой.

В некоторых ситуациях психи ведут себя более расчетливо и рационально, нежели здоровые люди. Тюрморезов понимал, как воспринимает его Бердников. И использовал это для осуществления коварных планов.

За дверью ему открылся коридорчик, ведущий в кухню. Там был Илья, который чинил потерявшее герметичность колено из нержавеющей стали. Стучал по нему каким-то специальным деревянным молотком. Секунд пять он не замечал Евграфа, а когда увидел его, смутился, тут же слез с небольшой стремянки, на которой стоял. Сложил ее, покидал в маленький чемоданчик инструменты. Взял его в левую руку, лестничку – в правую. И ушел с кухни через другую дверь.

– Там мастер… По-моему, он меня испугался, – проговорил Евграф, повернувшись к Бердникову.

– Это так и есть, – откликнулся тот. И следом профессор сообщил Тюрморезову все подробности про взаимоотношения своего сына и пугливого Ильи.

Дмитрий Николаевич сам содействовал скорейшему изъятию ценностей из дома, в котором жил…

Для Тюрморезова наступил «день расплаты». Робик заехал в съемную квартиру, не очень уверенный, что Евграф передаст ему ключи, но тот отдал пару спичечных коробков со слепками.

Они общались на кухне. А в коридоре, незаметно для них, весь разговор подслушивал Скворцов. Тюрморезов сказал главарю, что ему необходимо еще несколько дней, чтобы окончательно подготовить кражу, что сейчас сын профессора болен и неотлучно находится в своем коттедже.

Псих возликовал: это была еще одна удача! Ведь Евграф врал – на самом деле именно в эти дни сын профессора, крупный бизнесмен, участвовал в экономическом форуме в Лондоне. Его имя в связи с форумом упоминалось на нескольких сайтах в Интернете, – Псих шарил по всемирной паутине. Более того, именно сегодня, как следовало из сообщений, сын профессора сделал доклад, который широко обсуждался.

Роберт согласился подождать и ушел. А через несколько часов, уже поздно вечером, ему позвонил Псих и попросил о срочной встрече. Главарь банды согласился. В том же самом баре, в котором происходила встреча Роберта с Евграфом, Скворцов дал ему прослушать диктофонную запись, показал распечатки с сайтов о младшем Бердникове. Псих успел сделать их в ближайшем к съемной квартире центре цифровых услуг.

– Он обманывает тебя. И вовсе не готовит никакую кражу. Он попросил подождать несколько дней… Скорее всего, Церковный Псих собирается исчезнуть, кинув всех нас. Его лечение, наверно, заканчивается. Больше нет смысла делать из тебя простака…

И без этих слов Скворцова Робик чувствовал: в нем закипает злоба. Он не прощал предательства.

Главарь всегда знал, что когда-нибудь их с Евграфом пути разойдутся. Предполагал и то, что расставание будет недобрым. Теперь Робику показалось: он всегда внутренне готовился к этому моменту.

Псих словно бы почувствовал состояние собеседника.

– Последние дни я следил и за профессором, и за его коттеджем, – проговорил Скворцов. – Расписание его мне известно. Старик уезжает как правило часов в девять. В доме до самого вечера никого нет. Нечего дожидаться, пока Евграф нас кинет. Ты должен послать туда своих завтра. Прямо с утра. Я покажу, где это…

Робик смотрел куда-то в сторону. Секунд десять ничего не говорил. Потом взгляд его стал блуждать по лицу Психа. Скворцов испытал страх. С главарем творилось что-то необычное.

– Ты сам войдешь завтра в дом, – решительно произнес Робик. – Возьмешь с собой кого-нибудь из ваших.

«Пора кончать с этой шоблой сумасшедших!» – думал он про себя в тот момент. – «Избавиться от них…» Без Евграфа, который стоил всех остальных членов банды вместе взятых, психи становились ему неинтересны. Хотя…

Робик не доверял до конца Скворцову. Ему казалось: тот тоже может его обманывать. «А слепки-то наверняка сделаны не с тех ключей, которые реально открывают дом…» – подумал он еще. В эти минуты главарь был уверен, что у Психа ничего не получится.

Между тем, Тюрморезов добросовестно готовил кражу из дома профессора. Но ему было важно, чтобы преступление произошло несколькими днями позже. Евграф уже понял, что никакое лечение: ни новейшие американские таблетки, которыми пичкал его Дмитрий Николаевич, ни его психотерапевтические беседы, ни особая методика, включавшая в себя сеансы гипноза в сочетании с несколькими медикаментами – уже другими, – ничто не дает результата.

«Если мне до сих пор и удается хоть как-то балансировать на грани, то лишь потому, что меня поддерживают остатки той надежды на профессорское могущество, которую я сам в себе пробудил… Бердниковне имеет ко всему этому никакого отношения. Я мог поверить и в другого врача».

Бердников в в эти дни был в отчаянии. Он чувствовал: состояние пациента, значительно улучшившееся в самом начале их общения, теперь рушится в черную бездну. Дмитрий Николаевич боялся: Евграф на каком-то этапе перестанет приезжать к нему в институт. Несколько раз пытался узнать у Тюрморезова, по какому адресу его можно найти, если молодой человек перестанет выходить на связь. Тот неизменно отвечал: «это неважно, если я не появлюсь у вас, разыскивать меня будет бесполезно». Бердников опасался самоубийства пациента. Значительный дефект психики, от которого страдал Евграф – генетического происхождения. Внедриться в его мозг, исправить ошибку природы профессору так и не удалось.

Но он все же не оставлял попыток сделать это. Последней надеждой профессора было то, что он называл шоковой терапией. Ее задачей было не вылечить Евграфа, а хотя бы на время вывести его из тяжелого состояния. Бердников сообщил Тюрморезову, что в ближайшие дни он собирается лечить его при помощи шока, но не рассказал, в чем он будет заключаться. Это было тайной профессора.

Откладывая кражу, Евграф ждал, когда Бердников применит свое последнее средство.