Текст книги "Письма, 1926-1969"

105. Ханна Арендт Гертруде и Карлу Ясперс4 октября 1950

Дорогие, дорогие друзья,

Сейчас вы, разумеется, уже давно вернулись из Санкт-Морица и, вероятно, семестр уже начался. Это лето, после таких прекрасных каникул, так быстро пролетело, что только теперь, когда я получила ответ от Хелены Вирусовски, я поняла, как давно не писала.

Меня, конечно, отвлекало чтение «Истины», и, разумеется, иногда случается так, что книга захватывает тебя целиком и мешает даже мысль об авторе. Теперь, когда я закончила, я с горькой обидой думаю о трех тысячах миль, что разделяют нас.

Дорогой Почтеннейший, скажу без обиняков, это, несомненно, величайшая из Ваших книг и великая, великая книга сама по себе. Этот ход мысли (и весь текст написан в темпе анданте) раскрывает и вызывает в воображении и словно отдаляется от всего пространства и многообразия, в котором «обеспокоенное восприятие», собственно говоря, отзывчивое восприятие утверждает себя как сознание. Это не эклектичность и не синтез противоположностей, но своеобразные синтез и примирение антитез. Через сооружение пространства, раскрытого лишь с помощью хода мысли или в непрестанном мышлении и всенаправленном движении, каждая отдельная мысль теряет и свою связь с определенным местом и вместе с тем избавляется и от избыточного формализма, она свободно приближается к своей антитезе. Говоря языком политики, это депровинциализация западной философии – поэтому я при случае, рискнув настоять на запретной спекуляции, утверждаю, что это, вероятно, последняя книга западной философии, ее последнее слово и в то же время первая книга мировой философии, ее первое слово.

Я не буду останавливаться на схеме со страницы 142¹, так как боюсь, что моя глупость в подобных вопросах обратит меня против того, в чем я просто-напросто не разбираюсь. Возможно, это поможет тем, кто лучше меня умеет читать и мыслить. Меня не очень заинтересовало введение, собственно говоря, оба введения, они написаны в другом стиле, хотя и содержат крайне интересные мысли. Но для меня книга начинается с предложения «Объемлющее раскалывается на способы объемлющего»².

Меня обрадовала Ваша статья о свободе³ в Monat – снова в стиле, или точнее, в духе Лессинга. В остальном конгресс⁴ был событием безрадостным, некоторые замечания Силоне⁵ показались мне удачными и захватывающими.

Commentary отправили Вам берлинскую речь Элиота Коэна о евреях и немцах⁶ и перешлют мой репортаж о Германии⁷. Последнее – что Вы думаете? Я не пыталась остаться справедливой, и мне хотелось бы, чтобы Вы увидели, что я скорее опечалена, чем разочарована. О первом: берлинцы, очевидно, под сомнительным руководством культурного конгресса, обратившись к Коэну, или точнее, посредством Коэна, пригласили евреев к беседе. Повестка дня: вопросы о реституции, ПЛ⁸ и некоторые другие банальные вопросы о «прежней несправедливости и новом непонимании» (sic!) – в двух словах, господа намереваются говорить не о немецких, а о еврейских проблемах и сразу разобраться со всем, что им не по душе. Среди приглашенных с немецкой стороны ни одного человека (за исключением, вероятно, Хойса⁹), занявшего однозначную позицию. Не говоря о Вас, но не было ни Когона, ни Штернбергера, ни кого бы то ни было еще. К тому же на Рождество – возможно, по неосторожности, но этот факт очевидно добавляет символизма. В двух словах, смесь наглости, бестактности и неловкости. Крайне неудачно для Элиота Коэна, ведь, разумеется, все твердят: I told you so. По-немецки: вот видишь.

Хелена Вирусовски рассказывала о Ваших приключениях в Гейдельберге: конечно, они могут спокойно читать Ваши тексты. Но Вам нужно регулярно выступать с докладами, если есть возможность. Опыт общения со студентами прекрасен, и я невероятно счастлива узнать, что университет переполнен. Господа профессора, очевидно, переняли и усвоили от нацистов, что лицемерие излишне, а мошеннический режим можно установить не таясь. Я придерживаюсь мнения, что это заблуждение, ведь для этого потребовалась бы уверенность во власти и жажда власти, которых эти тщедушные людишки совершенно лишены.

Германия: вчера, когда я уже решилась Вам написать, услышала по радио «Похищение из сераля». И вдруг вся так называемая подлинная, современная Германия показалась мне злым, безумным призраком.

Рюстов: в ближайшие дни напишу пару ласковых слов в издательство. Ваша рекомендация – или антирекомендация – была совершенно справедливой. Странно, как при обращении к этому методу абстрагированного сравнения, вдруг все, относящееся к реальности, погибает, в том числе и реальность помысленного. Все становится скучным. Весь этот метод лучше всего сформулирован у Тойнби: в конце концов остаются лишь challenge and respond или наложение, или что угодно еще. Плохо, что в то же время, какую бы систему категоризации ни использовать, она всегда окажется «подходящей», ведь – как во время готовки – в итоге нельзя извлечь ничего, что не было добавлено.

У нас все хорошо. Мсье начал курс лекций в Новой школе и очень счастлив. Я закончила корректуру книги, под громкие стенания, и избавилась от работы над указателем. Так что теперь прекрасно провожу время: читаю Платона – «Политик», «Законы», «Государство». Мои знания греческого постепенно углубляются. Слушаю много музыки. Встречаюсь с друзьями. Сегодня утром неожиданно звонил Койре¹⁰ – большая радость.

От Герберта Рида никаких новостей. Вероятно, стоит написать еще раз.

Из суеверия пока не рискую задумываться о поездке в Санкт-Мориц в следующем году. Если бы я выразила желание, мне снова «пришлось» бы отправиться в Европу, но мне не очень хотелось. Тем сильнее я мечтаю о поездке в следующем году. С Мсье я еще поговорю: вскоре отправлю Вам удачный его портрет. Он стал тяжел на подъем и с недоверием относится ко всему, что нарушает его рабочий ритм.

Всего самого, самого наилучшего вам обоим. Привет Эрне.

Ваша

Ханна

1. Речь идет о графическом изображении взаимосвязей между перспективами объемлющего.

2. См.: Jaspers K. Philosophische Logik. Erster Band: Von der Wahrheit. München, 1958, p. 47.

3. Jaspers K. Über Gefahren und Chancen der Freiheit // Der Monat, 1949–1950, vol. 2, p. 396–406.

4. Речь идет о Конгрессе за свободу культуры, прошедшем в июне 1950 г. в Берлине, см. п. 142, прим. 10.

5. Иньяцио Силоне (1900–1978) – итальянский писатель.

6. Cohen E. E. What do the Germans propose to do? An Address to the German People // Commentary, September 1950, № 10, p. 225–228. (Выступление Коэна на Конгрессе за свободу культуры.)

7. Arendt H. The Aftermath of Nazi Rule. Report from Germany // Commentary, Jg. 10, Oktober 1950, p. 342–353; Арендт Х. Последствия нацистского правления // Арендт Х. Опыты понимания. М.: Издательство Института Гайдара, 2018, с. 420–453.

8. См. п. 43, прим, 2, 3.

9. Теодор Хойс (1884–1963) – с 1949 по 1959 г. федеральный президент ФРГ.

10. Александр Койре (1892–1964) – французский философ, во время войны эмигрировал в США, где преподавал в Новой школе в Нью-Йорке.

106. Ханна Арендт Гертруде и Карлу Ясперс25 сентября 1950

Дорогие, дорогие друзья

Сегодня прошел ровно год с тех пор, как я гостила у вас, и если бы я была уверена, что увижу вас в следующем году, как и было запланировано, мне было бы легче. Но так называемый миропорядок опять набрал до ужаса свойственный ему темп, и теперь невозможно понять, получится ли написать очередное письмо, не говоря о планах на лето. Но никогда не знаешь наверняка, и пока мир не объят пламенем, все еще может стать лучше.

Теперь я чаще, чем обычно, с благодарностью вспоминаю дни в Базеле в их прекрасной, уникальной ясности, многочисленные часы, подобные «сестрам, что похожи, но все же не равны». К радости Мсье, я впервые с детских лет купила деревце, напоминающее о времени, проведенном с вами. Оно больше не приносит мне страданий, но доставляет радость, обрело смысл и разумение.

Должна еще раз поблагодарить Вас за Курциуса¹, которого читаю с большим наслаждением – это добрый привет из ушедшего мира. Готтшальк привез книгу Вашего брата² и друга, к которой мы пока не приступили. Спасибо, что побеспокоились об этом. В конце ноября я впервые побывала на Среднем Западе – Нотр-Дам³ и Чикаго, с лекциями. Меня очень обрадовали студенты – в первую очередь в Нотр-Дам, но также и сам факультет, крайне отзывчивый к моим идеям. Меня пригласил Гуриан, полный страха и трепета, так как в этом католическом заведении еще не видели ни одной женщины за кафедрой. Он буквально потел от страха, несмотря на мертвецкий холод, и это так меня развеселило, что я напрочь забыла о своем привычном волнении.

По возвращении меня ждал Monat с Вашим прекрасным текстом о Марксе и Фрейде⁴. Мне вновь стало ясно, каким образом «Об истине», как выражение Вашей философии, де-тиранизирует мышление и противопоставлено не только «адвокатизму», но и чисто логическому мышлению. (Я читала Платона и много размышляла о родстве между философией и тиранией, о привязанности философов к разумной тирании, тирании разума. Неизбежной для тех, кто верит, что возможно с помощью философии открыть людям истину.) Я бы с радостью попыталась спасти репутацию Маркса в Ваших глазах. Я не говорю, что Вы неправы в своих утверждениях. Но вместе с тем (и не только вместе) существует и революционер Маркс, охваченный страстным чувством справедливости. И это разительно отличает его от Гегеля и связывает его, на мой взгляд, не самым очевидным, но впечатляющим образом с Кантом.

Больше никаких новостей, кроме того, что окружающая атмосфера снова радикально изменилась. Эта страна впервые охвачена беспокойством. Дела обстоят не очень хорошо, как можно судить по общему моральному настрою: все готовы к войне, но верят (или надеются), что ее можно вести с помощью атомных бомб. Как переменятся эти настроения, когда люди осознают масштабы безумия, никто не знает. С другой стороны, эти военные настроения ненормальны и опасны. Еще один симптом: в военном призыве процент уклонившихся невероятно высок. Здесь нет обязательной государственной регистрации, поэтому скрыть свое имя и уклониться от службы – сущий пустяк. Я всегда была убеждена, что американская армия – армия добровольцев.

Боюсь, у меня получилось несколько печальное новогоднее письмо.

От всего сердца желаю вам всего наилучшего и до встречи!

Ваша

Ханна

1. Людвиг Курциус (1874–1954) – археолог, с 1920 по 1928 г. профессор Гейдельбергского университета, в то время близкий друг Я. Предположительно имеется в виду: Curtius L. Deutsche und antike Welt. Lebenserinnerungen. Stuttgart, 1950.

2. Mayer E. Dialektik des Nichtwissens. Basel, 1950. С предисловием К. Ясперса.

3. Университет Нотр-Дам в штате Индиана, где преподавал друг Х. А. Вальдемар Гуриан, см. п. 39, прим. 6.

4. Jaspers K. Marx und Freud // Der Monat, 1950–1951, vol. 3, p. 141–150.

107. Карл Ясперс Ханне АрендтБазель, 7 января 1951

Дорогая Ханна!

Если бы я не знал о Вашей доброте и терпении, с которыми Вы относитесь к своим друзьям, я был бы полон сомнений. Два бесценных письма – от 4 октября и 25 декабря – лежат передо мной, и до сих пор я не ответил ни на одно из них! Я даже не приношу извинений и рассчитываю не только на то, что Ваш выдающийся и опасный темперамент расточителен на прощение, но и на то, что Вы не сделаете ложных выводов, а поймете, как сильно мы любим и ценим Вас и как сильно Вы определяете наши представления о положении всего человечества. Разумеется, мы каждый день думаем о возможности увидеть Вас снова. Но теперь я хотел бы ответить Вам в соответствующей последовательности.

Ваш репортаж о Германии¹ мне понравился – без оговорок. В нем, в сущности, нет сожаления, но есть скрытая печаль. Вы видите действительность и интерпретируете ее – разумеется, не беспокоясь о немцах, ведь это, в конце концов, не Ваша забота, скорее, моя, но и я беспомощен – до тех пор, пока однажды не опубликую свои мечты о Германии. Мне не так понравились замечания Элиота Коэна²: это особая форма взаимодействия, тактического взаимодействия одной великой державы и другой (увы!), евреев и немцев, так сказать, кажется мне бессмысленной, несмотря на бессердечную по отношению к людям «справедливость», столь свойственную еврейскому самосознанию. Ответить на это можно лишь возражением. Там³ (распространенное и в остальных случаях) отсутствие тактики и бесстыдство немцев очевидны. Здесь были бы уместны, на мой взгляд, и пренебрежительное безразличие, и, разумно предположить, праведный гнев: но тон этих спокойных «переговоров» мне крайне неприятен. Что касается «справедливости», то возникает вопрос: не является ли реальностью простой временной промежуток – пять лет, – обстоятельства изменяются вне зависимости от реальности содеянного и произошедшего, нельзя игнорировать время и рассуждать так, словно за окном по-прежнему 1945-й. Немцы по большей части никак не отреагировали. Те, кто на это решился – Вы упоминаете лишь несколько имен, – отказываются воспринимать «немцев» как коллектив. А там, где налицо факт отсутствия реакции, отказ брать вину на себя – факт ужасающий и грозящий духовно-нравственными последствиями, – невозможно бесконечно требовать объяснений. Это не поможет и не сможет ничего изменить. Остается лишь смириться с этими немцами, 50 миллионами человек, относиться к ним по-человечески – либо обладать достаточной волей для их уничтожения. Что касается разговоров о «вине», частное способно прояснить и все то, что было бы возможно в публичной сфере. Моя переписка с Хайдеггером остановилась после «признания вины»⁴, поскольку оно было неискренним, лишенным понимания, ненужным и не имело никаких последствий. В определенные моменты в жизни – поскольку время проходит – поневоле приходится что-то отпускать (не забывать). Счастье бесконечного, свободного и непрерывного озарения связывает лишь подлинных друзей. Его ни с чем не спутать. Элиот Коэн кажется мне узником доброй воли. Тогда я составил обширный ответ, десятки страниц, но так и не отправил. Я заметил, что оказался заложником того же безрассудства и не мог публично выступать, находясь на все еще зыбкой почве между нами. Я подумал и о критике Халперна⁵ в адрес моего «Вопроса о виновности» и решил: высказаться единожды и умолкнуть – в этом случае нет ничего лучше.

Ваша прекрасная работа об империализме в Monat!⁶ С нетерпением жду Вашей книги. Исследование образа мысли этих англичан открыло мне что-то новое и оказалось весьма убедительно. Становится очевидно, что подобное не может продолжаться долго. Будет ли освещена и другая сторона в Вашей книге? Если даже мировые империи – а со времен Саргона⁷ в III тысячелетии до Рождества Христова они кажутся неизбежны – существовала ли империя более человечная, более благотворная, более свободолюбивая, чем английская? – куда лучше римской! не говоря о деспотии! – англичане предоставляют народам интеллектуальное и материальное орудие освобождения и ставят их перед вопросом о свободной конфедерации всеобщего благосостояния – даже если они потерпят поражение, оно будет выдающейся, достойной ошибкой. Но, вероятно, это не имеет отношения к Вашей книге.

Вы прочитали мою книгу «Об истине». И описываете ее в таких прекрасных выражениях: которым я хотел бы соответствовать – да, Вы хорошо поняли мое намерение, однако то, чего мне едва удалось добиться, ускользнуло от Вашего проницательного, внимательного взгляда. Но я с удовольствием все прочитал. Похвала из Ваших уст приносит радость, но прошу Вас, пишите и о другом!

В ближайшее время пришлю Вам свои Гейдельбергские лекции⁸, первые Вы уже могли прочитать в Monat⁹. Ничего нового, все старое, изложенное в «педагогичной» форме для моих немецких студентов. Одна деталь: из-за лекций мне пришлось провести «коллоквиум» и предложить оставить отклик, после первой лекции пришел десяток текстов, связанных с психоанализом, и ни одного о Марксе. Я удивился, рассказал об этом Россману, а он: все очень просто, никто не решается говорить о марксизме в положительном ключе – из-за оккупационной власти, в отрицательном – из-за приближающихся русских. Но все же я не верю Россману. Отсутствует интерес к политике в целом. Как все изменилось с тех пор, когда я сражался с марксистами на своих гейдельбергских семинарах.

Платон и «тирания разума» – как верно Вы их понимаете! Недавно я спросил на докторском экзамене одного кандидата, выбравшего своей темой Платона: как вышло, что в 1933 году в Берлине в издательстве de Gruyter была опубликована книга «Платон и Гитлер»?¹⁰ – но то, что Платон по ошибке совершил однажды, лишь в качестве эксперимента, невозможно повторить – как раз по этой причине – не отказавшись от платонизма. В конце концов, когда все стало серьезнее, Платон начал «террор» с того, что преподавал Дионисию математику¹¹.

В этом, мне кажется, кроется радикальная разница между Кантом и Марксом. Вы говорите о страстной склонности Маркса к справедливости, которая связывает его с Кантом. Если бы Вы были здесь, мы бы вступили в долгую беседу, и я надеялся бы на поддержку Мсье. Страсть Маркса кажется мне в корне нечистой, изначально несправедливой, выросшей из отрицания, не принимающая во внимание образ человека воплощенная ненависть псевдопророка в стиле Иезекииля¹². Практическая сторона этой справедливости проявилась в дискуссии с Вейтлингом¹³, Лассалем¹⁴ и многими другими. Я не вижу ни намека на дух кантианства. В случае с Энгельсом все иначе. В этом я бы согласился с Вами. Вам знаком первый вариант «Коммунистического манифеста»¹⁵, написанный Энгельсом? В редакции Маркса вычеркнуты все гуманистические пассажи, а текст становится недвусмысленно пропагандистским и куда более эффектным. Я не могу не видеть в нем «злодея». Его верно понял Ленин, а не немецкие социал-демократы. Но Вы можете привести множество цитат Маркса, чтобы обосновать свою благосклонную точку зрения. Но и в этом случае общий тон внушает некоторые опасения.

Мсье начал читать лекции. Вы пишете, он приступил к ним с радостью. Сохранилась ли она? Обещанный портрет мы пока не получили. Я до сих пор так мало о нем знаю. Но я вижу в нем союзника.

Теперь о положении в мире. Мы знаем столь же мало, как и Вы. Я с некоторым ужасом читаю, что Вы пишете о склонности к войне, царящей в американском обществе, а также о сумасбродной убежденности, что войну можно закончить с помощью техники. Ачесон¹⁶, кажется, придерживается другого мнения. У меня вызывает доверие все, что я читаю о нем и о Маршалле¹⁷. США не могут позволить себе попасться в русскую западню. Судя по всем «уликам», Сталин не может хотеть войны прямо сейчас (но Ваш еврей оказался прав: я не знаю, знает ли он об этом). Если в перспективе маневры и торговля оружием увенчаются успехом, может воцариться продолжительный мир, пусть он и кажется маловероятным. Возможно, самое опасное сейчас – у американцев кончается терпение.

Им придется вернуться из Кореи сюда – в крайнем случае удерживать плацдарм в продолжительной осаде. Что бы случилось, если бы они продолжали держать Китай в состоянии подсудимого, объявив, что займут и присоединят Формозу, до тех пор пока Китай не признает независимость Кореи и «легально» не примирит все противоречия? Тогда им удастся сохранить лицо и избежать постоянной войны. Индокитай вряд ли получится сохранить. Но продолжительная блокада – лишь назло английской торговле – вполне вероятна, как и организация всех сил для долгосрочной борьбы против России.

Однако, если американцы вопьются в Корею, они, возможно, потеряют много крови, как афиняне в Сиракузах¹⁸. Китайцы могут пожертвовать миллионами людей, численность их населения по-прежнему останется слишком большой. Они все равно умирают от голода. Война против Китая – настоящее безумие.

Мы по-прежнему надеемся на Ваш летний визит вместе с Мсье!

Ничего не помогает. Снова приходится жить с осознанием: все, что есть в нашем мире, может быть уничтожено в течение месяца. Но я в это не верю. Как бы ни сложились обстоятельства, ничто не способно повлиять на возможность что-то сделать.

Сердечный привет, наилучшие пожелания в новом году. Оставайтесь отважны и благоразумны, продолжайте любить людей – несмотря ни на что!

Ваш Карл Ясперс

Ваш успех в Нотр-Дам был для меня очевиден, поэтому я ничего не написал, Гуриан достоин похвалы за то, что «потел» ради Вас. Этого, думаю, потребовали завистливые демоны.

1. См. п. 105, прим. 7.

2. См. п. 105, прим. 6.

3. См. п. 105, прим. 4.

4. Предположительно речь идет о письме Хайдеггера к Я. от 7 марта 1950 г., в котором Хайдеггер сообщил, что с 1933 г. не бывал в Гейдельберге и не переступал порог дома Я. поскольку ему «просто было стыдно».

5. См. п. 75 и 77.

6. Arendt H. Der imperialistische Charakter. Eine psychologisch-soziologische Studie // Der Monat, 2. Jg., H. 24, September 1950, p. 509–522; Арендт Х. Империалистический характер // Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М.: ЦентрКом, 1996, с. 289–306.

7. Саргон Древний (ок. 2350–2295 гг. до н. э.) – основатель первой семитской династии в Месопотамии.

8. См. п. 102, прим. 6.

9. См. п. 106, прим. 4.

10. Bannes J. Hitlers Kampf und Platos Staat. Studie über den ideologischen Aufbau der nationalsozialistischen Reinheitsbewegung. Berlin, 1933.

11. Дионисий II (ок. 396–337 до н. э.), правитель Сиракуз (с 367 по 357 г. до н. э. и с 347 по 344 г. до н. э.), призвал ко двору Платона в 366 и 361 годах, см.: Платон. Письма // Платон. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 4. СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, Издательство Олега Абышко, 2007.

12. Об отношении Я. к пророку Иезекиилю см.: Jaspers K. Der Prophet Ezechiel. Eine pathographische Studie (1947) // Aneignung und Polemik. Gesammelte Reden und Aufsätze zur Geschichte der Philosophie. H. Saner, München, 1968, p. 13–21.

13. Вильгельм Вейтлинг (1808–1871) – первый немецкий теоретик коммунизма.

14. Фердинанд Лассаль (1825–1862) – немецкий философ и политик, основатель социал-демократического движения Германии.

15. Я., вероятно, опирался на работу Густава Майера: Mayer G. Friedrich Engels. Eine Biographie in zwei Bänden. Bd. 1. Berlin, 1933, p. 245ff.

16. Дин Ачесон (1893–1971) – американский политик, с 1949 по 1953 г. министр иностранных дел.

17. Джордж Маршалл (1880–1959) – американский генерал и государственный деятель, во время службы на посту министра обороны занимался реорганизацией американских вооруженных сил в Корее.

18. Намек на Сицилийскую экспедицию афинян на Сиракузы (415–413 гг. до н. э.), обернувшуюся тяжелым поражением Афин.