Текст книги "Письма, 1926-1969"

55. Ханна Арендт Гертруде и Карлу Ясперс23–25 марта 1947

23 марта 1947

Дорогие друзья,

Пишу второпях и поэтому обращаюсь к вам обоим. Прилагаю к письму подписанный мной договор с издательством¹, заключение которого стало наконец возможно, поскольку постановления по поводу «торговли с вражеским государством» наконец отменены. Кроме того, из Англии я получила приложенный запрос² от Secker & Warburg, на который из Dial Press ответили, что с радостью пришлют опубликованный перевод, как только он будет готов и напечатан. Было бы замечательно, если бы перевод, предназначенный для англоговорящих стран, был унифицирован.

Пересылаю Вам также и письмо от профессора Вейля³ из Принстона и его доклад о немецком типе университета. Мне кажется, он прав и было бы лучше опубликовать «Идею университета» с этим текстом в качестве предисловия. По поводу самого доклада: его нужно немного переписать, чтобы не так бросалась в глаза его докладность (это нетрудно и не так важно), но, на мой взгляд, стоило бы немного изменить его таким образом, чтобы смягчить эту слишком одностороннюю похвалу немецкому типу университета и взору открылась превосходная форма изложения. В первую очередь это касается последних страниц (после с. 22). Кроме того, может появиться легкое ощущение пронемецкой и антиамериканской пропаганды, которой непременно нужно избежать, если мы хотим, чтобы работа выглядела правильной и конструктивной и стала разумной частью незавершенной здесь дискуссии об университетах. Я напишу об этом Вейлю и настою на том, что это мое личное мнение, и что я отправила Вам текст доклада и последнее слово, безусловно, должно остаться за Вами⁴.

Теперь у меня есть к Вам одна большая просьба: моя знакомая и коллега Хелена Вирусовски попросила меня обратиться к Вам за советом. Она носится с мыслью о возвращении в Германию, если у нее будет возможность получить место в университете. Ее специальность – медиевистика, она получила докторскую степень в Бонне и приблизительно в 1932 году хотела получить право на профессорскую должность, но поскольку она еврейка, ничего не получилось – факультет отказался предоставлять такое право евреям. Много лет она работала там библиотекарем. Ее положение в Америке весьма ненадежно: ей так и не удалось найти постоянную работу, преподает в Бруклинском колледже, но все еще лишь в качестве заменяющего преподавателя, уже немолода (мне кажется, около 50) и потому весьма обеспокоена. К тому же она недостаточно гибка, чтобы выбрать другую профессию. Она уехала из Германии в 1933-м и сперва поселилась в Испании. Крещеная еврейка, племянница юриста Эрнста Ландсберга⁵ из Бонна и кузина Пауля Ландсберга⁶, который наверняка Вам знаком. Это приятная и порядочная женщина, не гений, но обладает достойными, основательными знаниями. Конечно, она боится Германии, в значительной степени из-за антисемитизма. И я должна добавить: душевно она совсем беззащитна, очень ранима, не совсем стабильна. Ее трудности здесь непросто описать. Она типичная немка, знает слегка слишком много, или, вероятно, демонстрирует это слишком по-немецки. Она слишком честна и в известной степени слишком провинциальна, чтобы устроить свою жизнь. Ей не досталось локтей, поэтому она так мила. От Вас ей нужен лишь самый общий совет, ничего подробного и особенного. Как Вы оцениваете обстоятельства для подобного возвращения.

Дорогой Почтеннейший, не читайте дальше. Теперь время для отчета о посылках. Ваше⁷ письмо от 23-го мне передал Хассо⁸. Из всех сентябрьских посылок, по моим подсчетам, потерялась лишь одна. Из декабрьских потерялась, кажется, одна, получение другой, с лекарствами, Вы подтвердили. Швейцарские посылки придут к Вам напрямую, поэтому их, вероятно, легко будет опознать. Я могла бы потребовать одну из декабрьских посылок, но для этого должна знать наверняка, что Лефебр⁹ прав. Возможно, страховое общество подготовит анкету. Последние полгода без нее заявлять требования нельзя. В марте я отправила, как уже писала, две посылки, обычным способом и еще одну через Данию, чтобы проверить, дойдет ли она быстрее, как обещает реклама.

25 марта 1947

Спешка не помогла, меня прервали, и теперь я снова попытаюсь закончить это беспорядочное письмо. Я рада, что Хассо немного рассказал. Я должна наверстать упущенное и рассказать о матери, но это непросто, так как Вы, мне кажется, не знаете о многих обстоятельствах. Я – единственный ребенок, выросшая без отца (когда мне было шесть, мой отец¹⁰ умер после тяжелой болезни, был парализован. Моей матери и мне повезло, что мы остались здоровы. Моя мать очень его любила и не хотела отдавать его в лечебницу). Позже она снова вышла замуж, мой отчим¹¹ привел в семью двоих дочерей от предыдущего брака. Одна¹², с которой я дружила, покончила с собой за пару лет до прихода Гитлера, вторая¹³ живет в Англии, мы не общаемся. Мой отчим, слава богу, спокойно умер в Кенигсберге во время войны. После ноябрьских погромов¹⁴ я отвезла мать во Францию и по счастливой случайности смогла получить для нее американскую визу. Тяжело пересаживать пожилых людей, которые уже не ведут самостоятельную духовную жизнь, и я бы не сделала этого, если бы не чувствовала себя обязанной. Во Франции было проще, поскольку она прекрасно говорит по-французски – в юности она три года училась в Париже – и потому, что там у нее много друзей. Я боюсь, здесь она по-настоящему одинока: у нас совсем мало времени, мы видимся лишь за общим ужином. Но она бодра и здорова и весьма сильна физически (несмотря на тяжелую травму: пару лет назад она сломала шейку бедра, но здесь – одно из американских чудес – ее полностью вылечили), ведет домашнее хозяйство и всего несколько месяцев назад ушла с текстильной фабрики (где работала не потому, что была вынуждена, но потому, что хотела заниматься этим во что бы то ни стало, а все ее знакомые ее возраста тоже работают), прямо сейчас она чувствует себя безработной и не совсем понимает, почему это кажется мне забавным. Я многим ей обязана, прежде всего воспитанием, свободным от предрассудков, но с множеством возможностей. Может ли это считаться предварительным ответом на Ваши любезные вопросы?

Мы уже с нетерпением ждем «Логику». Что это за книжка, над которой идет работа сейчас? Как радостно видеть, как много и продуктивно Вы работаете, несмотря на напряжение.

Еще раз просматриваю Ваше письмо: новость о 5000 возвращенцах из Палестины¹⁵ была поддельной: Еврейское агентство¹⁶ полагает, их было всего 50. Они легко превратятся в 500.

Всего хорошего, с сердечным приветом

Ваша

Ханна

1. Договор с Dial Press о переводе «Вопроса о виновности».

2. Письмо лондонского издательского дома Secker and Warburg от 6 марта 1947 г. с вопросом о возможной публикации «Вопроса о виновности» в Англии.

3. Письмо от Г. Вейля Х. А. от 19 марта 1947 г. о различных трудах Я.

4. Текст не был приложен к письму (см. п. 56). Также в последствии не был включен в англоязычное издание.

5. Эрнст Ландсберг (1860–1927) – историк немецкого права, с 1899 г. – профессор Боннского университета.

6. Пауль Людвиг Ландсберг (1901–1944) – немецкий философ.

7. Письмо от Гертруды Я. Х. А. от 23 февраля 1947 г. Нижеследующее адресовано Гертруде Я.

8. Хассо фон Зеебах.

9. Людвиг Б. Лефебр в то время находился на службе в американских оккупационных войсках, позже работал психотерапевтом в Сан-Франциско.

10. Пауль Арендт (1873–1913) – инженер.

11. Мартин Беервальд (1869–1913) – коммерсант.

12. Клара Беервальд (1900–1931) – фармацевт.

13. Ева Беервальд (1902–1988) – ортодонт.

14. См. п. 34, прим. 9.

15. Приписка от Гертруды Я. Х. А. в письме от 23 февраля 1947 г.

16. Основанная в 1929 г. общественная организация, официально представлявшая евреев, защищавших экономические, социальные и другие сферы интересов еврейского населения перед палестинским правительством.

56. Карл Ясперс Ханне АрендтГейдельберг, 19 апреля 1947

Дорогая и уважаемая Ханна!

Снова вечер – довольно бессмысленное время несмотря на «каникулы», устроенные университетским руководством, – и снова я пишу Вам очень уставшим, если вовсе смогу что-то написать. Поэтому прошу простить меня, если письмо выйдет тусклым и деловым.

В первую очередь благодарю за известия о «Вопросе о виновности» и профессоре Вейле. Я счастлив. Но мне следует отправить Вам копию письма, в котором мне запрещают передавать права на перевод. Дела, имевшие место до получения письма, уже завершены, но новые соглашения я заключать не могу, пока у меня не будет лицензии, которую я фактически не могу получить, что стало вновь очевидно после очередной консультации в Рейхсбанке, который я посетил несколько дней назад. Доклад Вейля я пока не получил. Ваше решение по этому поводу кажется мне изначально верным. Об этом нет смысла писать далее.

Книга Броха – «Смерть Вергилия» – пришла несколько дней назад. Благодарю Вас! Моя жена уже читает – я пока не добрался.

Сразу по многим причинам я принял приглашение прочитать лекции в Базеле в последние две недели семестра¹ – для них мне, разумеется, придется подготовить что-то новое. Я размышляю над темой «философской веры», или она кажется невозможной сама по себе?

Теперь о госпоже Вирусовски: как прекрасно было бы, если бы она приехала! Мой коллега, историк Средневековья, профессор Эрнст² (его лекция³ опубликована вместе с моим «живущим духом университета»), стоило мне назвать ее имя, сразу очень заинтересовался, хотя и не знаком с ней лично, но читал некоторые ее работы, о которых тут же мне рассказал. Я прикладываю его письмо госпоже Вирусовски. Наша идея состоит в следующем: если госпожа Вирусовски решится приехать в Германию, в Гейдельберг, она непременно должна нам об этом написать. Тогда мы подготовим заявление для учебной части, но невозможно сказать наверняка, будет ли оно одобрено. Только когда администрация даст свое согласие, в поездке будет смысл, поскольку госпожа Вирусовски в этом случае точно будет иметь твердую почву под ногами. Теперь надо оговориться: это не должностная ставка – администрация может отказать, но до сих пор никогда этого не делала – но мы не знаем, что произойдет, если после валютной реформы прекратятся нынешние спекуляции и все начнут беспощадно экономить. В Германии нет никакой стабильности.

Но госпоже Вирусовски нужен мой совет. Я не решусь его дать. Я могу лишь рассказать, как обстоят дела. О ситуации в мире и будущем Германии Вам известно гораздо лучше, чем нам: между двух держав, гласис⁴ двух сторон, свалка, на которую выбрасывают людей, не нужных в другом месте. Взгляд отсюда: Гейдельберг прекрасен, каждый день, проведенный в лучах этого весеннего солнца, на этих улицах, среди гор соблазняет обещанием прекрасного мира, восхитительной жизни. Но повсюду страшная толкотня. Два человека в комнате – это норма. Супружеская пара получает одну комнату. Студент не имеет права жить в одиночестве, только по двое (у одиноких рабочих и служащих, у так называемых трудящихся все иначе). Недостаток продовольствия невероятен. Без посылок жить невозможно (только голод, немощь и нетрудоспособность). Общение с ведомствами – «заносчивость властей» – крайне изнурительно, так что многие просто сдаются (мы с женой живем так хорошо потому, что у нас уже были квартира и имущество, а также благодаря моему «состоянию здоровья, положению в научном мире и в связи с политическим преследованием моей жены» мы пользуемся некоторыми привилегиями в рабочей сфере). Никому не известно, как ситуация будет складываться в дальнейшем.

На вопрос об антисемитизме я, удивительным образом, не могу ответить с полной уверенностью. Я сам, разумеется, никогда не слышу ничего антисемитского. Но говорят, что среди населения часто встречается привычный антисемитизм – бездумный, невежественный. Я никогда не считал «народ» антисемитским. Не состоялось ни одного спонтанного погрома, о которых так мечтали и безуспешно провоцировали нацисты. Но если Вы чувствительны, то в словах – не в поступках – слышится нечто абсурдное. И общее настроение, которые Вы выразили в вопросе «кого из нас ты убил?», для людей вроде моей жены неискоренимо, несмотря на то что она дружелюбна и приветлива с каждым встреченным ею немцем, стоит ей обменяться с ним парой слов.

Немецких евреев почти не осталось, кроме тех, что состоят в «смешанных браках». Но много евреев из Восточной Европы, таких разных, в целом не способствующих положительному отношению к евреям – поскольку они иногда аморальны (что понятно, после всех этих лет), почти всегда отчуждены – хотя время от времени и среди них можно встретить удивительно искренних, человечных евреев, что случается, однако, нечасто.

Если бы госпожа Вирусовски могла сохранить возможность вернуться в Америку, я без промедления посоветовал бы ей сперва остаться здесь на год и осмотреться. В нынешних – непредсказуемых – обстоятельствах такое решение рискованно. Возможно, по прибытию возникнет, по выражению Х. ф. Зеебаха, ощущение «западни». Единственное положительное обстоятельство заключается в том, что есть молодежь, пусть и в меньшинстве, которая нуждается в образовании, несокрушимая, благодарная, устремленная к жизни ума. Тот, кто страстно мечтает преподавать, может узнать много нового.

Что касается университета, то в Германии все направлено против него: партии, правительства, профсоюзы, городские советы и т. д. – ресентимент, направленный против высших учебных заведений. Но пока мы справляемся. У нас в Гейдельберге есть книги. В университете множество студентов – более 4000. Аудиторий хватает, хоть они и тесны. Новое здание ректората все еще занято американской армией. Для солдат: «Информация и образование», кроме того есть и аудитории для детей американцев, которых на автобусах привозят сюда из самых отдаленных регионов.

Но я могу продолжать еще очень долго. Госпожа Вирусовски, если ей угодно, может обо всем спросить.

Если она остановит свой выбор на Гейдельберге и сообщит об этом, мы подадим заявку. После этого она должна дождаться решения в Америке. Я надеюсь, положительного, поскольку в подобных случаях правительство готово помочь из политических соображений.

Пожалуйста, передайте привет профессору Вейлю, меня невероятно обрадовали его добрые слова о моей «Идее университета».

Сердечный привет и вечная благодарность!

Ваш Карл Ясперс

1. Я. получил приглашение прочитать курс лекций в Базеле еще в 1946 г. В то время он отказал, поскольку уже принял приглашение к участию в Международном съезде в Женеве. Независимый научный фонд и философско-исторический факультет Базельского университета отправили повторное приглашение в 1947 г. На этот раз Я. согласился. Курс лекций был прочитан в июле 1947 г.

2. Фритц Эрнст (1905–1963) – историк. С 1937 г. профессор новой и новейшей истории в Гейдельберге. После войны Эрнст играл важнейшую роль в восстановлении Гейдельбергского университета. Поэтому поддерживал тесный контакт с Я.

3. Ernst F. Vom Studieren – Jaspers K., Ernst F: Vom lebendigen Geist der Universität und vom Studieren, Heidelberg, 1946, p. 41–62.

4. Насыпная стена, которая должна защищать от нападения, здесь, очевидно, в значении «свободный сектор обстрела».

57. Ханна Арендт Карлу Ясперсу3–4 мая 1947

3 мая 1947

Дорогой Почтеннейший,

Прилагаю к письму исправленные страницы «Посвящения»¹. Надеюсь, наш дорогой Ламберт Шнайдер будет терпелив. Вы были совершенно правы, и я постфактум, но только постфактум, была удивлена и раздосадована, что мы здесь не уловили и не заметили этот провокационный тон. Конечно, как раз потому, что это и есть апология, я больше (слишком много) думала об окружающих меня здесь людях и, так или иначе, писала, находясь под этим давлением. Глупо отрицать, что это все же «оправдание», и я расстроена, что оно расстраивает Вас. Ведь я не могу этого изменить: ничего не объяснить было бы, на мой взгляд, высокомерно, а каждое объяснение таит в себе зерно оправдания. Тогда мне показалось уместнее, понятнее и точнее написать «оправдание». Помимо этого, я искренне верю (скажите, если я заблуждаюсь), что не только для моих еврейских друзей, но и для Германии оправдание необходимо. До сих пор, насколько мне известно, евреи в Германии могут публиковаться только если они покорно соглашаются быть немцами-антифашистами. То есть делают вид, будто с 1932 года ничего не изменилось. С другой стороны, в Германии, насколько я могу судить, боязливо избегают разговоров о еврейском вопросе, на что, безусловно, есть свои причины. Иными словами, mutatis mutandis, я не могу избавиться от подозрения, что немцы в целом не имеют права относиться к подобным публикациям евреев иначе, чем большинство евреев. Я намеренно говорю об этом в такой жесткой форме.

К Вашим замечаниям об «убийцах»: Вы пишете, самое большее – 0,1 %, на мой взгляд (возможно, я совсем не права), эта цифра слишком мала и соответствует приблизительно семидесяти тысячам человек. Важнее мне кажется следующее: неважно, сколько человек оказались вовлечены в это напрямую, этот в любом случае ничтожный процентный показатель не ограничивается, как это было до 1942 года, убежденными нацистами и избранными войсками СС; для этих целей нанимались и обычные регулярные воинские части, которые в любом случае составляли общественный срез. Это имеет решающее значение для реакции мировой общественности, а потому проценты рассчитаны с такой точностью. К тому же сегодня, когда все нелицеприятные секреты раскрыты, снова и снова говорят (и не только газетные репортеры или пропагандисты, но многие, вернувшиеся из Германии) о том, что процентный показатель тех, кто готов сегодня с ликованием приветствовать Гитлера, вырос по сравнению с 1943 годом. Мне это кажется почти само собой разумеющимся и полностью соответствует ожиданиям самих нацистов. С другой стороны, это может значить лишь одно: все люди, количество которых, например, Эрнст Вайхерт² оценивает в 60–70 % населения страны, сознательно готовы смириться с убийством – что, безусловно, не превращает их в убийц; они были бы готовы на это даже если бы их собственная жизнь подверглась опасности.

Но все³ эти проблемы, по существу, не имеют никакого – или очень слабое – отношение к Германии. Германия – первая нация, которая погибла как нация. В других странах отношения пока не так вопиющи, отчасти потому, что внешние обстоятельства более благоприятны, отчасти потому, что определенные западные традиции, которые в чрезвычайных обстоятельствах не смогут никого спасти, препятствуют дальнейшему развитию. Но в любом случае эти вопросы сегодня влияют на отношение немецкой стороны к еврейскому народу, и нельзя не воспринимать это влияние всерьез во всей его ужасающей реальности. Кроме того, мне кажется, в подобном серьезном отношении к нему, несмотря на все ловушки (от одной из них Вы как раз меня спасли), кроется возможность что-то объяснить, нечто, обладающее более универсальным значением.

Но позвольте мне перейти к вопросу о «Посвящении». Вероятно, было бы правильнее вовсе отказаться от формы открытого письма, переписать текст в виде простого предисловия и посвятить Вам книгу – или нет, как Вам будет угодно. Конечно, я была бы очень расстроена, если бы все пошло не так, как я придумала заранее, но я ни в коем случае не хочу усугублять Ваше и без того непростое положение. Это самое главное. Если нынешний вариант кажется Вам неподходящим или просто несвоевременным, пожалуйста, сразу дайте мне знать, может быть, через Лефебра, и я тут же пришлю Вам новый вариант, составленный уже не в форме письма, адресованного Вам. Совершенно не имеет значения, если из-за этого придется перенести публикацию.

Хассо фон Зеебах: я была поражена точностью Вашего описания. Между тем он, как Вы вскоре узнаете, через Вернера ф. Тротта⁴ получил место в Висбадене. Хассо невероятно честный и порядочный человек, которому, однако, не повезло как раз когда он думал, что ему посчастливилось, – он встретил госпожу Браун-Фогельштайн, очень образованного и талантливого историка искусства, которая была с ним на протяжении всех этих лет, взяла на себя все его обязанности, не осознавая этого, и насильно ввела его в просвещенный мир, в котором его постигло только несчастье, ведь он ничего не мог туда привнести. Мсье пытался все исправить и убедил его заняться радиотехникой, что хорошо ему удавалось, с большим воодушевлением он наконец занялся чем-то, что у него получается. Но позже его невозможно было убедить найти работу, так как он просто не видел в этом необходимости. Это долгая, запутанная история, надеюсь, все наладится. Благодаря его моральным устоям у него есть некоторый политический талант.

Приехать – боже, конечно, я хочу приехать, но крайне тяжело получить разрешение для Германии, когда а) никак не связан с правительством, б) в Германии у тебя не осталось родственников и в) не занимаешься американским бизнесом. Слава богу, нет никаких трудностей с паспортом, я, к примеру, могла бы в любое время получить необходимые документы для любой другой страны, но все это отнимает слишком много времени и стоит слишком дорого.

«Немецкое самосознание»: когда все будет готово, возможно, стоит принять во внимание Принстон. Права на Женевскую речь за $150 приобрел Commentary, эта сумма в сочетании со стоимостью перевода приблизительно соответствует Вашему гонорару за крупную статью. Из Принстона я пока не получила никаких новостей, у них «Идея университета», «Живущий дух», Женевская речь и «Психопатология».

Ваш интерес к предложению о евреях в Германии меня очень обрадовал. Разумеется, в этом, не называя источников (просьба от Мсье), есть смысл только если инициатива исходит от немца в Германии.

Меня очень рассмешил недостаток «капиталистической поддержки». Это не хвастовство, мы действительно хорошо зарабатываем, даже по местным меркам, мы неприхотливы, поскольку все, что можно купить, наводит на нас скуку и отнимает слишком много времени. Видите ли, вывезти мать из Германии, а после всем вместе уехать из Франции, помимо прочего, стоило больших денег, которые в то время у нас еще были. Когда мы приехали сюда, у нас было, если мне не изменяет память, около $50.

Дорогой Почтеннейший, еще пара слов о «Посвящении»: написанное мной все мы, Ваши студенты, всегда знали, даже если и не способны были выразить. Поэтому фраза, наверняка восходящая к Мангейму⁵, о том, что Вы хотели бы не иметь учеников, казалась мне забавной и не обижала потому, что Вы обладаете влиянием большим, чем все остальные вместе взятые.

Сердечно

Ваша

Ханна

4 мая 1947

Еще лишь⁶ пара строчек о посылках и благодарность за Ваше любезное письмо от 24 марта, которое в этот раз шло слишком уж долго. Я успела получить письмо от Лефебра, почти одновременно с Вашим от 24 апреля! Так что теперь мы будем присваивать посылкам номера. Отрадно, что датская посылка дошла удачно. Это совсем не дорого, напротив, я уже заказала следующую. С этих пор Вы будете получать одну датскую ежемесячно и две обычные с молоком, шоколадом etc. etc. Обе майские посылки отправятся на следующей неделе, вчера, в посыльную субботу, у меня не хватило на них времени.

Когон⁷: прочитала его в гранках, хотела убедить старого Шокена, издать его у нас по-английски: nothing doing for no good reasons at all. Я все еще очень злюсь, когда думаю об этом. Если бы Вы могли достать для меня книгу, я была бы Вам очень благодарна, так как она очень нужна мне для работы⁸. Я думаю, Bermann-Fischer переиздадут его на немецком.

Бенно ф. Визе: Да, снова та же история. Видите ли, в апреле или мае 1933-го он опубликовал программную статью⁹ о немецких университетах, в которых «естественно» следовало упразднить все инокровное. Вот так запросто – и в то время его действительно никто не заставлял. Тем самым он так очевидно выразил свою, мягко говоря, незаинтересованность. И когда он отважился появиться на Плёке¹⁰: разве уже тогда не было очевидно грядущее поражение? В конце концов, он не глуп и уж точно не убежденный нацист. Но дела это не меняет. Его мать была очень мила, не знаю, что с ней случилось.

Вернемся к посылкам: единственное, на что я могу и, возможно, стану подавать рекламацию – декабрьская посылка. Январская и февральская подтверждены: Вы должны были получить две мартовские и еще три за апрель.

Всего наилучшего и с любовью

Сердечно Ваша

Ханна

1. См. п. 53 и 54.

2. Эрнст Вайхерт (1887–1950) – немецкий писатель.

3. У Х. А.: «Теперь по существу эти проблемы все по существу…»

4. Вернер фон Тротт цу Зольц (1902–1965) – старший брат Адама фон Тротт цу Зольца.

5. Карл Мангейм (1893–1947) – социолог, с 1930 по 1933 г. профессор во Франкфурте-на-Майне, после чего эмигрировал в Англию. Я. изобразил его в образе софиста в «Духовной ситуации времени».

6. Нижеследующее адресовано Гертруде Я.

7. Ойген Когон (1903–1987) – политолог и публицист, в 1946 г. опубликовал в Мюнхене книгу: Kogon E. Der SS-Staat. Das System der deutschen Konzentrationslager. München, 1946. Именно о ней спрашивает Х. А.

8. Х. А. работала над книгой «Истоки тоталитаризма», см. п. 61 и 67, где она упоминается как «книга об империализме».

9. Wiese B. von, Scheid F. K. 49 Thesen zur Neugestaltung deutscher Hochschulen // Volk im Werden, 1933, vol. 1, H. 2, p. 13–21.

10. В Гейдельберге Я. жил по адресу Плёк, 66, здесь речь идет о визите Бенно фон Визе к Я. в связи с шестидесятилетием Я. в феврале 1943 г.