Текст книги "Уйти, чтобы не вернуться"

С благословения митрополита Ионы в июле 1453 года Василий Темный послал дьяка Степана Бородатого «в Новогород с смертным зелием уморити князя Дмитрея». Дьяк Степан передал яд посаднику Исааку Борецкому, который подкупил служившего Дмитрию Юрьевичу повара по прозвищу Поганка, и тот подал князю Дмитрию отравленную курицу.

Таким подлым способом враги русского народа расправились с народным героем Дмитрием Юрьевичем Шемякой, после гибели которого на Руси постепенно были ликвидированы последние вольности, и свободные русские люди окончательно превратились в бессловесных крепостных рабов.

Зная об огромной популярности князя Дмитрия в народе, митрополит Иона запретил поминовение погибшего Дмитрия Юрьевича («положил на него и по смерти негодование, не велел его поминати»).

После подлого убийства Дмитрия Шемяки Василий II ликвидировал почти все мелкие уделы внутри Московского княжества, безжалостно уничтожая всех противников своего правления. Исконные вольности Новгородской земли, Пскова и Вятской земли сначала были серьезно ущемлены, а затем на Руси стало насаждаться крепостничество. По протекции Василия II митрополитом был избран продажный татарский прихвостень епископ Иона (1448 год), которого отказался посвящать в митрополиты константинопольский патриарх. Однако нет худа без добра – именно назначение предателя русского народа на высший церковный пост стало началом независимости Русской православной церкви от Константинопольского патриархата.

27 марта 1462 года Василий II Темный умер от «сухотной» болезни (туберкулеза).

Итогом правления Василия II Темного стало разорение Руси и уничтожение исконных свобод русского человека, но официальная церковная пропаганда сделала из предателя и отравителя «собирателя земель русских», а из народного героя Дмитрия Юрьевича Шемяки врага рода людского.

Конечно, основную массу подробностей правления Василия II Темного я узнал не из разговора с Еремеем, а значительно позже, когда вступил в непримиримую войну за свободу Пскова и Новгорода от порабощения Великим князем Московским Иваном III Васильевичем, но первые зерна возмущения деяниями этой подлой семейки запали в мою душу именно тогда.

К вечеру наш обоз без особых проблем добрался до очередного яма, где мы заночевали в тепле и относительном комфорте.

Глава 12

Степан Бородатый – думный дьяк Разбойной избы Ивана III, начавший свою службу еще у его матери Марии Ярославны, – был простужен, поэтому в приказную избу сегодня не пошел, а отсиживался дома под присмотром жены Марфы Ильиничны. Хотя Степан занимал лишь третий по рангу чин в окружении молодого князя Московского, но влияние на политику княжества оказывал огромное. На этом пожилом коренастом мужчине простоватой внешности держалась служба безопасности Московского княжества – Разбойная изба, а если говорить современным языком, то боярин являлся министром МВД и директором ФСБ в одном флаконе.

Не было на Руси ни одного важного события, в котором не участвовал бы лично Степан Бородатый или его подчиненные. Еще отец Ивана III – Василий II Темный доверял боярину самые щекотливые и кровавые дела, о которых не следует знать посторонним, а тем более говорить о них вслух. Именно Степан организовал отравление главного врага Василия II – Дмитрия Шемяки, непримиримая война с которым длилась долгие годы. Шемяка был очень опасным и опытным врагом, с которым не могли справиться силой оружия объединенные силы Москвы, Орды и Литвы. Даже отлучение от церкви и проклятие митрополита Ионы не отвратило от князя Дмитрия народную любовь и сторонников. Сам князь Иван Юрьевич Патрикеев – воевода Василия II Темного, на кресте поклявшийся привезти Дмитрия Шемяку в Москву в железах, – не смог выполнить крестное целование, а Степан Бородатый устранил врага всего лишь с помощью кошеля с золотом и щепотки мышьяка.

Главу Разбойной избы ненавидели и боялись не только враги московского князя, его сторонились даже члены Боярской думы, стоящие значительно выше его в придворной иерархии. Не то чтобы боярин был кровавым маньяком, просто так распорядилась судьба, и он с молодых лет занимался тайными делами, а со временем ему понравилось вершить людские судьбы.

– Степан, ты зачем это встал с постели? Лекарь тебе лежать велел и настойку от грудной жабы принимать! – услышал он за спиной голос жены.

– Да я все бока отлежал, мочи уже нет! Жар у меня прошел, а эти лекаря заморские и здорового насмерть залечат. Прикажи лучше взвару медового принести да печь протопить погорячее, а то зябко мне что-то.

– Сейчас девкам прикажу, а ты пока шубу накинь или душегрейку надень. Тут к тебе знакомая моя просится, примешь ее или пусть в приказ приходит, когда ты поправишься?

– Кто такая и зачем пришла? – спросил Степан, усаживаясь в кресло у окна.

– Да ты ее знаешь. Боярыня Пелагея Воротынская, в девичестве Ордынцева. Сватьи моей родственница. Ограбили ее, вот она в Москву с ябедой и приехала, а ты заболел, поэтому в приказ и не пошла.

– Эта не та Пелагея Воротынская, про которую княжеский боярин Тимофей Литвин из Рязани писал? Ты вроде сама мне письмо от него читала. Будто на ее усадьбу колпинский боярин Путята с разбойниками напал, а она татей перебила и семью разбойника в полон взяла.

– Она, батюшка, она.

– Так зачем же она в Москву приехала? Вот дура баба! Сидела бы дома, а я к ней с оказией уже людей послал. Ануфрий Беспалый должон был в Верею заехать на обратной дороге и забрать в Разбойную избу семейство боярина Путяты. Ладно, пусть заходит, все одно потом придется с ней разбираться.

Марфа Ильинична вышла из горницы и вскоре вернулась в сопровождении боярыни Пелагеи Воротынской. Пелагея с поклоном перекрестилась на красный угол и поздоровалась с хозяином:

– Здрав будь, батюшка, прости меня грешную, что побеспокоила, когда ты в болезни, но дело мое не терпит отлагательства.

– Да что уж там. Раз уж пришла, садись за стол – в ногах правды нет. Рассказывай, какая у тебя беда случилась, что ты, не дождавшись моих служилых людей, сама в Москву приехала.

– Ограбили меня, батюшка, да едва не убили!

– Так я про это уже знаю из письма княжеского боярина. Ты вроде сама побила супостата боярина Путяту Лопахина и его людей, или я что-то запамятовал?

– Побила, батюшка, как есть всю дружину его побила! Только потом воевода мой Алексашка Томилин меня ограбил и сбежал со всей казною!

– Как – всю дружину? Ты же на княжеский строевой смотр всего полтора десятка холопов необученных привела, а у Лопахина три десятка оружных воинов по реестру, – удивился боярин.

– Не тридцать, а пятьдесят два воина у Путяты было, когда он на мою усадьбу напал! Вот все они прямо под окнами моего терема зараз и полегли! – похвалилась Пелагея.

– Чудеса! И кто этот Илья Муромец, что такую дружину побил? Сколько тогда у тебя воев-то в дружине?

– Два десятка осталось. Шестерых с собой Алексашка, тать окаянный, увел! Вот он меня потом и ограбил, хоть по миру иди!

Ответ Пелагеи озадачил и одновременно заинтересовал главу Разбойной избы. Боярин не был кабинетным начальником и не раз лично участвовал в сражениях, поэтому прекрасно знал, что перебить малыми силами закованную в броню опытную дружину ох как непросто.

– Пелагея, что-то ты крутишь. Быть того не может, чтобы три десятка необученных холопов полсотни опытных бойцов могли порубить. Я Путяту в деле видел, он, может, и разбойник, но вои у него как на подбор, не ровня твоим охламонам.

– Так моя дружина с лопахинской и не рубилась, они разбойников из пищалей постреляли.

– Не смеши меня, баба! Пищаль – баловство для ополчения городского, от которого шуму много, а толку мало. Пищаль полдня заряжать нужно, да и с полсотни шагов из нее в корову не попадешь. Шла бы ты, Пелагея, в Разбойную избу, там оставь свою ябеду стряпчему, а мне недосуг околесицу всякую выслушивать, болею я! – возмутился Степан, поняв, что стал жертвой досужих вымыслов глупой бабы.

– Прости, батюшка, меня, бабу глупую, что обсказать тебе толком не могу, как дело было! Только пищали у моей дружины не простые, а скорострельные. Из этих пищалей можно до шести раз подряд выстрелить!

– Неси! – недоверчиво прищурившись, приказал боярин.

– Что – неси? – не поняла Пелагея.

– Пищаль скорострельную неси! – повысил голос Степан.

Пелагея как ошпаренная выскочила из горницы и через минуту вернулась в сопровождении хромого пожилого воина в тегиляе, который нес в руках странное оружие, абсолютно непохожее на пищаль.

– Вот она, батюшка боярин, пищаль эта скорострельная. Митрофан, обскажи все боярину, а то я в воинских делах не смыслю ничего.

Степан Бородатый внимательно посмотрел в лицо дружинника Пелагеи и неожиданно узнал старого знакомого, с которым полтора десятка лет назад лежал раненый в лекарском шатре после боя с татарами под Рязанью.

– Митрофан, ты в сорок седьмом годе под Рязанью с татарами бился?

– Бился, батюшка боярин, и ранен был стрелой в ногу, после чего прозвание Хромой и получил. Мы тогда вместе с тобой в лекарском шатре лежали.

– Помню! Эх, веселое было дело! Только Божьим промыслом мы тогда отбились, – вспомнил боевое прошлое боярин.

– Да, нахлебались мы кровушки в той сече, как побили ворога, даже и не знаю. Татар на треть больше было.

– Ну тебе не привыкать со многими ворогами биться! Тут боярыня Пелагея рассказывала, как ты полсотни дружинников Путяты Лопахина из пищалей пострелял, – усмехнулся боярин.

– Стар я уже для таких дел, а пострелял татей не я, а воевода боярский Алексашка. Только разговор об этом секретный, не для чужих ушей.

– Марфа, вы с Пелагеей идите на женскую половину, там о своем, о бабьем поговорите. Нам с Митрофаном о делах воинских потолковать нужно с глазу на глаз, – приказал боярин жене.

Пелагея зло зыркнула на Митрофана исподлобья, но послушно вышла из горницы следом за женой хозяина. Когда за женщинами закрылась дверь, боярин приказал Митрофану:

– Рассказывай, что за дела чудные у вас в Верее творятся, только не ври. Если почувствую, что в твоих словах лжа, то сам знаешь, на дыбе и немые разговаривают.

– А я ничего скрывать и не собираюсь. Алексашка мне не кум, не сват и даже не сродственник. У меня своя семья, которая заботы и бережения требует. Что рассказывать, боярин?

– Все!

– Значит, в начале прошлого лета заявился в Верею пришлый плотник, который назвался Алексашкой Томилиным. Остановился он в избе вдовы Прасковеи Копытиной и подрядился колеса тележные делать, как ее муж покойный. Мастером Алексашка оказался рукастым и быстро колесное дело поднял, только непростой он человек, ох непростой.

– Что значит «непростой»? Поясни!

– Странный какой-то. Выговор у него не нашенский, да и в простых вещах путается, словно дите малое.

– Может, подсыл от немцев[17]17
  Немцами на Руси называли всех иностранцев.


[Закрыть] какой или беглый?

– Да нет, не подсыл, но муж рода не простого. На беглого тоже непохож. Глаз не прячет, знает много вещей книжных, да и держит себя свободно, словно князь.

– А что о себе сказывает?

– Сказался мне сыном псковского боярина Данилы Савватеевича Томилина, который в варяжском плену с семьей сгинул.

– Так Томилины во Пскове в числе самых родовитых бояр! Самозванец? – спросил боярин, знавший по роду службы подноготную всех значимых семей Руси.

– Непонятно. Доказательств у него нет, да он и сам говорит, что брат его отца Кирилл Савватеевич Томилин племянника по-любому не признает, чтобы наследством не делиться. История эта мне доподлинно знакома. Я в те годы во Пскове с дружиной князя Ивана Васильевича Стриги Оболенского на подворье у бояр Томилиных гостевал. Была у меня среди дворни зазноба, от которой я и узнал, что Кирилл Савватеевич брата единокровного из плена выкупать отказался, чтобы наследство его заграбастать. Может, и самозванец Алексашка, но похож он на Кирилла, очень похож. Даже со стороны видно, что они близкие сродственники.

– Как мыслишь, Митрофан, откуда этот Алексашка в Верею пришел и зачем?

– Доподлинно мне планы его неизвестны, но есть у меня догадки по этому поводу. Пришел он на Русь из стран дальних, где долго был начальственным воинским человеком. Сплетники в Верее бают, что он чуть ли не у анпиратора ромейского в охране служил, а когда его срок вышел, то решил Алексашка во Псков вернуться и посчитаться с дядей двоюродным за смерть отца и матери. Однако не все у него по дороге сладилось, то ли в плен Алексашка попал, то ли ограбили его люди лихие, только пришел он в Верею один и без казны. Сдается мне, что Алексашка собирался из Вереи уплыть в Новгород с купцами, но новгородцы меньше гривны за проезд не берут, да и продать могут татарам попутчика, если решат, что дело втихую сладится. Вот он по нужде и занялся колесным промыслом, чтобы деньгу на дорогу подкопить. Однако когда боярыня Пелагея из Москвы с княжеского строевого смотра возвращалась, у ее возка ось обломилась, и прежний боярский тиун Андрей Мытник привез к боярыне Алексашку, чтобы тот возок починил. Андрюха парень был наглый и наехал на Алексашку как на холопа или закупа, ну а тот не стерпел. Мне потом дворня рассказывала, как Алексашка голыми руками всю боярскую дружину отходил, аж сопли во все стороны летели. Мытник, который у Пелагеи был за воеводу и друга сердечного, ночью удрал с казною боярской, а Алексашку боярыня новым воеводой назначила. Думала баба, что, когда в усадьбу вернется, повяжет лиходея, который всю ее дружину побил. Ну не дура ли? Как бы она его повязала? Алексашка сам кого хошь повяжет! Пока боярыня замену Мытнику искала, новый воевода рьяно за дело взялся и стал обучать дружинников ухваткам заморским и огненному бою, про который на Руси даже слыхом не слыхивали. Алексашка собственноручно сделал каждому дружиннику пищаль скорострельную, «дефендером» называемую, из которой шесть раз подряд выпалить можно. Мало того, эту пищаль заново перезарядить проще пареной репы.

– Это, что ли, пищаль скорострельная? – спросил боярин, поднимая со стола «дефендер». – И как она стреляет?

– А никак! Когда Алексашка со своими гвардейцами от Пелагеи уходил, он из пищалей секретные части вынул, и теперь пищаль не страшнее полена! Как этот «дефендер» устроен, я не знаю, меня Алексашка только стрелять научил, а самую секретную часть от пищали, которая капсюль называется, он также с собою увез. Может быть, розмыслы[18]18
  Розмыслами на Руси называли мастеров на инженерных должностях.


[Закрыть] из княжеского Пушечного двора и поймут, как пищаль устроена, только я сомневаюсь, что они повторить ее смогут.

– Что за гвардейцы такие и почему Алексашка Пелагею ограбил и сбежал?

– Гвардейцы – это его старшие дружинники, по-особому обученные воинскому делу. Они для Алексашки как побратимы и готовы друг за дружку головы положить. Если говорить насчет ограбления, то лжа это! Не грабил воевода Пелагею, и не сбежал он, да и не из пугливых Алексашка. Воевода просто забрал, что ему по праву принадлежит, и уехал, когда узнал про предательство боярыни и навет бесчестный. Вся казна боярская Алексашкой в бою взята, и по любому закону половина ему принадлежит. Он боярыню от смерти спас и усадьбу отстоял от разбойников. Я сам, грешным делом, на конюшне в сене сховался, думал, все, если найдут, то зарежут как барана. Правда, думалось мне одно, а вышло совсем по-другому! Алексашка ох как непрост оказался, он намеренно дружину Путяты во двор усадьбы запустил, чтобы тати не разбежались, и разом как мух прихлопнул.

– Какую измену боярыня устроила для Алексашки и с чего это она на своего спасителя озлилась?

– Дурь все это бабская и обида! Алексашка муж видный и обходительный, а песенник какой – закачаешься. Зимой в Верее, как везде водится, девки посиделки устраивают да песни поют и невестятся. Боярыня у нас тоже вдовая, а когда ее друг любезный сбежал, так вообще вся истомилась. Положила Пелагея глаз на Алексашку, да тот ни в какую. Делает вид, что не понимает намеков боярыни, хоть тресни, а тут гусляр ходить повадился на боярские посиделки в усадьбу. Блеет как баран в хлеву, а дурам девкам все одно нравится. Алексашка седмицу терпел этого козла, а затем не выдержал, сделал себе гусли заморские – гитара называется – да так запел, что девки умом тронулись и от томления сердечного на реку топиться стали бегать! Боярыня тоже спать по ночам перестала, а когда в Верею приехал ее сродственник из Москвы, то по его навету написала ябеду в Разбойную избу. Ты своих заплечных дел мастеров лучше меня знаешь, они бы разбираться не стали, а сразу потащили бы парня на дыбу. Алексашка лишь с виду парень простой и доверчивый, а так себе на уме, и что в усадьбе творится, знал доподлинно! Боярыня ябеду только писать закончила, как верные люди ему об этом донесли. Узнав о лживом навете, Алексашка разобиделся и сразу в бега собрался. Забрал воевода у боярыни свою долю казны, лошадей, оружие и уехал из Вереи то ли в Москву, то ли в Рязань. Вот, собственно, и все, что я знаю.

– Ой ли? Митрофан, я не первый день на свете живу, и разбираться с разбойными делами мне еще покойный князь Василий доверил. Ни в жизнь я не поверю, что без тебя в этом деле обошлось. Больно ты об Алексашке заботишься и хвалишь этого татя! Есть у меня большое подозрение, что это ты самозванцу про боярскую ябеду рассказал. С твоей помощью разбойник от допроса сбежал и увез с собой тайну скорострельной пищали. Придется тебя, Митрофан, на дыбе допросить с пристрастием, не обессудь – служба!

– Эх, боярин, я все тебе как на духу поведал, а ты из меня жилы тянуть решил! Я твоих людей от смерти спас и не дал крови пролиться. Алексашка воев твоих запросто положит и станет великому князю Московскому кровным врагом, а с таким человеком дружить надо, а не воевать! Две сотни стрельцов со скорострельными пищалями тысячную дружину кованой рати с коней ссадят, как помелом кошку с забора, – обиженно ответил старый воин.

– Ты, Митрофан, сироту несчастную из себя не строй, на дыбу тебя никто сразу не потянет, но посидеть маленько в остроге придется! Дело с пищалями скорострельными особого пригляда требует. Если врагам великого князя пищали эти достанутся, то не сносить мне головы! Поэтому всех, кто в это дело посвящен, мне придется от посторонних глаз убрать, пока мы Алексашку твоего не перехватим и в Москву не привезем!

Боярин позвонил в колокольчик, и через мгновение в горницу вошли два здоровенных холопа с бандитскими рожами.

– Прошка, отправь в приказ человека, пусть Кузьма Татарин немедля свою полусотню в поход готовит. Авдею Плешивому передай, чтобы он освободил в остроге три комнаты почище для гостей дорогих. Дьяка Евлампия и Мизюрю спешно ко мне! Одна нога здесь, другая там!

Один из холопов поклонился и тенью выскользнул за дверь, а другой, сделав стойку как охотничий пес, ждал приказа хозяина.

– Щербатый, поднимай своих бездельников с печи, берите боярыню, что ко мне приходила, под белы руки и в острог к Авдею. Обид боярыне не чинить и без баловства, а то знаю я вас. Людей боярыни тоже повязать и в острог! Сделать дело по-тихому и без крови. Все необычное оружие, что у них найдете, в сундук и под печать. Этого тоже в острог, но держать отдельно. Они мне все живыми и здоровыми нужны, если что – с тебя спрошу! Понял?

– Да, боярин! Все в точности исполню! – ответил холоп и, выглянув за дверь, позвал подручных, которые вывели из горницы Митрофана Хромого.

Боярин остался один и, снова усевшись в кресло у окна, задумался.

Служилые люди московской Разбойной избы не зря ели свой хлеб, каждый дьяк и городовой боярин знали свой маневр, а потому действовали без мелочной опеки со стороны начальства. Служилые люди в приказ подбирались под строгим контролем Степана Бородатого, который лично знал каждого подчиненного, при этом на дух не переносил лизоблюдов и дураков. Боярину хорошо было известно по собственному опыту, что смышленому сотруднику не нужно все разжевывать, а достаточно просто поставить задачу и проконтролировать результат, что в разы повышало эффективность работы. За Разбойной избой числилось меньше сотни штатных сотрудников, но паутина тайной службы московского князя опутывала всю Русь, и даже в Орде у Степана Бородатого имелись свои глаза и уши. Поэтому уже к полудню по Рязанской дороге в сторону Вереи вылетела на рысях полусотня дружинников, которой была поставлена задача отыскать след отряда Алексашки Томилина и по возможности доставить оного в Москву. Сотник Кузьма Татарин получил строгий приказ действовать тайно и до крови дело не доводить, потому что Алексашка Томилин нужен главе Разбойной избы живым и здоровым.

После полудня в усадьбу Степана Бородатого посыльные доставили из Пушечного двора двух розмыслов, которым боярин показал отобранные у дружинников боярыни Воротынской скорострельные пищали. Выслушав объяснения боярина, розмыслы поначалу отнеслись к лежащим перед ними пищалям весьма скептически, но вскоре, угрюмо насупившись, стали задавать многочисленные вопросы, на которые у боярина ответов не было. Чтобы не терять времени попусту, в горницу привели арестованного десятника Пелагеи, который ответил на часть вопросов оружейников. Однако эти ответы не обрадовали розмыслов, а только подпортили им и без того невеселое настроение.

Когда вопросы у розмыслов закончились, Степан Бородатый пристально посмотрел на раздосадованных специалистов и спросил:

– Что скажете, гости дорогие? Хороши пищали или баловство все это? Сумеете таких пищалей наделать для княжеской дружины?

Приглашенные на экспертизу специалисты немного помялись, но затем старший по возрасту ответил:

– Пищали сделаны из плохого железа и долго не прослужат. Если из них часто стрелять, то вскоре стволы раздует и порвет. Правда, придумана пищаль очень толково, однако мастер нам неведом. В оружии не хватает самых важных деталей, без которых пищаль к бою негодна. В общих чертах можно понять, как все это работает, но без главного секрета нам не разобраться. Хуже всего то, что, даже если мы получим пищаль в целости, и тогда толку все равно не будет!

– Как это так? Или вы мастера криворукие, что такую безделицу сделать не сможете? На этих пищалях не отделки тонкой, ни серебрения с позолотой нет, так, железка железкой! – удивился Степан.

– Не в этом дело, боярин. Одну пищаль мы легко сделаем, и позолотим, и отполируем, но много таких пищалей сделать не сможем! Хитрость тут не в отделке, а в том, что все части в пищалях скорострельных полностью одинаковые. Ты не смотри на то, что они вроде грубо сделаны, но главные части пищалей выделаны с такой точностью, что нам не под силу! Если все пищали разобрать и детали перемешать, то можно любую пищаль без подгонки снова собрать, и она стрелять будет. Патроны, в которые порох и пули заложены, будто близнецы единоутробные, не отличить! Не может никто из наших мастеров так работать, а для долгого боя таких патронов многие тыщи нужны. Если каждый патрон под пищаль подгонять, то выстрел из нее золотым выйдет. Эх, знать бы мастера, сумевшего такое измыслить, а главное – изготовить. Даже я на старости лет к тому мастеру в подмастерья попросился бы, только за одну науку день и ночь работал бы, да еще и приплачивал! – в сердцах махнул рукой седой розмысл.

После ухода розмыслов Степан Бородатый, несмотря на болезнь, засиделся в горнице до поздней ночи. Дело о скорострельных пищалях не терпело промедления, поэтому пришлось лично принимать посыльных с докладами и обсуждать с подчиненными планы поимки Алексашки Томилина. К полуночи план операции в основных чертах был готов, и агентам Степана Бородатого в Новгороде и Пскове были написаны послания со строжайшим предписанием любой ценой найти беглого воеводу и срочно сообщить об этом в Москву.