Текст книги "Уйти, чтобы не вернуться"

Я вложился в наше совместное предприятие по полной программе, так как в случае форс-мажора покойнику деньги не понадобятся, и дал Жигарю карт-бланш на закупку товара. С экипажем из десяти человек мы должны были управиться, даже если придется идти на веслах, поэтому я отказался от десятерых ушкуйников, предложенных мне кончанским сотником Никифором Сторожевским для усиления экипажа. С одной стороны, десять опытных бойцов на корабле лишними не будут, но с другой – чужие глаза и уши мне были не нужны.

Жигарь, получив от меня практически всю имеющуюся наличность, развил бурную деятельность и закупил по своим каналам большую партию элитной пушнины, которая как-то проскочила мимо новгородского Торга. У меня появились резонные подозрения, что сделка попахивает криминалом, но я не стал вмешиваться в коммерцию своего приказчика, так как он лучше меня разбирался в этих вопросах.

За день до отплытия в усадьбе Еремея Ушкуйника состоялся совет, на котором мы утрясли оставшиеся вопросы нашего похода и после небольшого фуршета отправились по домам.

– Прощай, любимый город, уходим завтра в море! – тихо напевал я, стоя за штурвалом тримарана, который, оставив далеко позади купеческий караван, спускался вниз по течению Волхова к Ладожскому озеру.

Плавание по Балтийскому морю в те времена было довольно опасным не столько из-за штормов, сколько из-за пиратства, поэтому караваны в полсотни судов не были редкостью. Наш караван считался не очень большим, так как состоял всего из десяти ганзейских коггов, трех ушкуев с охраной и трех купеческих лодий. Новгородская купеческая лодия – это пузатая разновидность большого ушкуя с нашитыми бортами и палубой шириной около пяти метров. Лодия больше похожа на баржу, чем на морское судно, и по сравнению с ганзейскими коггами выглядела убого, а про мореходные качества этого корыта я вообще умолчу. Две лодии принадлежали купеческому дому Ушкуйников, а третью арендовал для похода кончанский сотник Никифор Сторожевский, он же возглавлял отряд охраны в шесть десятков дружинников на трех ушкуях. Мой тримаран, по правде говоря, был в караване сбоку припека, и за серьезную боевую единицу его не считали. «Чуда-юда», она и есть «Чуда-юда», поэтому какая на нее надежда, только смех один.

Хотя корабли купцов плыли вниз по течению Волхова, но расстояние в полторы сотни верст до Ладоги тихоходные когги и лодии должны были пройти примерно за четверо суток. Плестись в хвосте каравана, идущего на веслах, было глупо, поэтому мы вырвались вперед, договорившись встретиться с попутчиками у причалов Староладожской крепости. Эта крепость была построена еще в стародавние времена на правом берегу Волхова у слияния с рекой Ладожка, а позднее у ее стен вырос город Ладога[30]30
  Ныне Старая Ладога в Ленинградской области.


[Закрыть].

Ладога являлась главным форпостом Новгорода на границе с западным миром. По преданию, крепость основал сам Рюрик, и Ладога когда-то считалась первой столицей Руси. Староладожская крепость выстояла при многочисленных штурмах и осадах, а потому сама по себе место примечательное, и ее история наполнена легендами и сказаниями – к примеру, где-то неподалеку от города находится могила легендарного Вещего Олега. Даже для пятнадцатого века те времена были седой древностью, о которой мне поведал Василий Плотник. Чтобы скрасить многочасовые вахты, проводимые за штурвалом, я вел продолжительные беседы с корабельным мастером и узнал много нового о водных путях по рекам Руси и мореходстве в акватории Балтики.

Мы особо не торопились, но опередили караван практически на целые сутки и причалили к городской пристани Ладоги сразу после полудня на третий день нашего путешествия. Ладога оказалась по размерам и населению значительно меньше Новгорода, но у городских причалов стояло несколько двухмачтовых коггов грузоподъемностью тонн под двести. Такую махину провести вверх по течению Волхова было сложно, поэтому грузы перегружали на ушкуи, которые затем развозили товар по городам и весям Руси.

Появление у причала моей «Чуды-юды» не осталось без внимания, и вскоре у нашего борта собралась толпа вездесущих мальчишек и более взрослой любопытствующей публики. Однако ничего интересного на палубе корабля не происходило, и толпа постепенно разошлась. Мои дружинники занялись подготовкой к ночлегу и отправили гонцов за едой в ближайший трактир. Мы же с Михаилом Жигарем под охраной Сироты отправились на торг, расположенный недалеко от причала, чтобы размять ноги, а попутно выяснить конъюнктуру местного рынка.

Жигарь быстро нашел старых знакомых и занялся обсуждением коммерческих вопросов, а мы с Павлом просто толкались по торговым рядам. Ладога по сравнению с Великим Новгородом городок заштатный и является всего лишь перевалочной базой, смотреть здесь было не на что.

Мне вскоре все это наскучило, к тому же настала пора заморить червяка, который не на шутку разбушевался в животе. Жигарь в этот момент вел важный разговор с одним из купцов, поэтому обедать с нами не пошел, заявив, что перекусит у знакомых. Я указал Михаилу, где нас искать, и мы с Павлом отправились обедать в ближайший припортовый трактир.

Заведение оказалось паршивым, при этом набитое пьяными в лом матросами с ганзейских кораблей. В трактире мы повстречали Василия Плотника с его подмастерьем, которые тоже пришли отобедать. Европейцы, как и положено «общечеловекам», вели себя развязно и нагло, непрерывно нарывались на неприятности. Слава богу, что они в основном цапалась между собой и на малочисленную местную публику особого внимания не обращали. Сильно разбушевавшихся матросов быстро успокаивали два вышибалы, поэтому мы все-таки решили остаться и не искать другое место, чтобы спокойно поесть. Увы, но голод и лень заставили меня совершить очередную ошибку, которая потом едва не вышла нам боком.

Только после случившейся заварухи выяснилось, что мы по незнанию местных реалий приперлись не в то место и не в то время. Местное население предпочитало посещать трактир, находящийся в посаде, а в припортовом кабаке собиралась разная европейская шваль, занесенная в Ладогу морскими ветрами. Почтенная публика сюда не заглядывала, и кабак был предназначен исключительно для иностранных матросов.

Все бы ничего, но к концу нашего обеда в трактир ввалилась дюжина сильно пьяных и особо отмороженных клиентов, которые сразу устроили драку со своими коллегами. Вышибалы почему-то в мордобой не вмешались, а вместе с обслугой по-тихому слиняли из кабака через заднюю дверь. Мне следовало бы обратить более пристальное внимание на это обстоятельство, но я расслабился и пустил дело на самотек.

Вновь прибывшая публика быстро вышибла других посетителей из трактира и расселась за столами, допивая чужое вино и пиво. Особо выделялся в этой банде рыжий мордоворот с серьгой в ухе, которому хватало единственного удара кулака, чтобы отправить в глубокий нокаут своего соперника.

Мы с Сиротой люди иногда мирные, в конфликты не ввязываемся, правда, бывает, зароем кого-нибудь живьем в землю, а так тише воды ниже травы. Однако «общечеловеки», видимо, были не в курсе, а потому решили наехать на нашу четверку и отобрать наше законное вино и пиво.

Кабацкая драка началась по веками отработанному сценарию, который не изменился даже в двадцать первом веке. Ни с того ни с сего рожа подмастерья Плотника чем-то не понравилась публике за соседним столом, и парню без разговоров заехали в глаз. Ну а тут, как говорится, понеслась… по кочкам.

Поначалу я собирался просто навешать люлей оборзевшей публике за соседним столом и смыться, но сразу пробиться к двери не удалось, поэтому пришлось разносить кабак по бревнышку вместе с посетителями.

Для рукопашного боя в толпе существует особая методика, которую часто используют футбольные фанаты в своих разборках. В десанте вместе со мной служили трое ребят из этой компании, и нам часто приходилось вместе отмахиваться от «дедов» в самом начале службы. Вот у них я и нахватался хитрых приемчиков и навыков, применяемых в массовых драках. В десантуре «деды» крутые, и нам конкретно прилетало от них по башке, но армейский рукопашный бой не драка, поэтому работающие парами футбольные фанаты в толпе запросто уделают любого десантника. Я стал четвертым номером в этой команде, и вскоре «деды», поняв, что связываться с нами себе дороже, переключились на менее агрессивных салабонов.

Павел Сирота в прошлой жизни тоже частенько махал кулаками в рязанской банде, а когда попал ко мне в гвардию, то мы нередко работали в паре на тренировках, и я посвятил своего телохранителя в технологии фанатского мордобоя.

– Сирота, работаем в паре, как учил! Плотник, держи нам спину, но вперед не лезь, мешать будешь! Начали! – крикнул я, вырубая с ноги обидчика подмастерья корабельщика.

Драка получилась веселой и происходила с большим размахом. Хотя «общечеловеков» было втрое больше, но они уже прилично напились, а у пьяного бойца координация сильно хромает. Мы с Павлом работали слаженно, как на тренировке, поэтому матросы разлетались по углам, словно кегли в кегельбане. Сирота вязал противников блоками и лупил коваными сапогами по ногам, а я работал танком, нанося завершающий удар открытой ладонью в нос или коленом в пах. Конечно, такие удары считаются подлыми, но менее эффективными от этого они не становятся.

Первых двух матросов мы вырубили в течение нескольких секунд, поэтому их приятели не сразу разобрались в обстановке и атаковали нас вразнобой. Нам это было только на руку, мы воспользовались ситуацией и громили врага по частям. Видимо, матросы не считали нас серьезной угрозой, и их главная ударная сила вступила в бой с опозданием. Однако когда рыжий бугай, вырубленный ударом пятки в затылок, врезался головой в стену и затих на полу, было уже поздно пить боржоми. Пока главарь «общечеловеков» скреб ногтями доски пола и пускал слюни, подрыгивая левой ногой, мы с Сиротой продолжили избиение младенцев.

Европейцы не умеют драться по-мужски и, когда прилично огребут по мордасам, хватаются за ножи. Однако к такому развитию событий мы с Павлом были готовы, и троим схватившимся за оружие матросам засунули их собственные ножи в задницы.

Быстро сообразив, что в Европейский суд по правам человека русские обращаться не собираются, а сразу бьют по роже, европейцы толпой бросились бежать из кабака, но застряли в дверях. Такой расклад очень понравился нашей компании, потому что у нас появилась прекрасная возможность окучивать пьяную матросню на выбор.

Однако все хорошее в жизни когда-нибудь кончается, вот и наши враги закончились, поэтому бить стало некого. В трактире сразу стало скучно, и мы по-английски, не попрощавшись, отправились в другое заведение, чтобы закончить прерванный обед, а заодно отпраздновать победу. Пойманный на пристани за шкирку паренек проводил нас в трактир, в котором отдыхало местное население, где мы плотно поели и выпили с устатку.

Пока моя компания расслаблялась за кувшином вина, слава о разборке в портовом кабаке докатилась и до этого трактира. У нашего славного подвига оказалось несколько случайных свидетелей, поэтому желающих выпить за здоровье победителей было много. В общем, отнесли нас на «Чуду-юду» уже на руках, а проснулся я только к полудню следующего дня, с больной головой. Как раз в это время к причалам Староладожской крепости швартовались отставшие корабли нашего каравана.

Пока мы с Сиротой спали, слухи о побоище в кабаке широко обсуждались в порту и наконец докатились до городской администрации. Избитые европейцы, не сумев отстоять свою честь в драке, сразу побежали жаловаться на русских варваров воеводе Ладоги. Воевода уже был в курсе произошедшего и знал, что «общечеловеки» получили за дело, но положение обязывало его принять меры против дебоширов. Поэтому воевода в сопровождении десятка дружинников и четверых представителей пострадавшей стороны явился на причал, чтобы лично разрулить ситуацию.

Мы с Сиротой только что похмелились, и настроение у нас было не очень радужное, и когда рыжий бугай, брызгая слюной, бросился на меня с кулаками, то я не раздумывая выписал ему в торец. Сирота тоже не растерялся и добавил немцу здоровенного пинка для скорости. Бугая сразу унесло с пристани в Волхов, и он едва не утоп, но пострадавшего быстро выловили из воды дружинники воеводы.

Я по старой памяти ожидал наезда со стороны правоохранительных органов Ладоги за избиение невинных европейских туристов, но в пятнадцатом веке на Руси еще не привыкли лизать задницы «общечеловекам», посему разбор полетов не затянулся.

Воевода допросил нас с Сиротой о вчерашнем происшествии в кабаке и вынес вердикт, что виноваты заморские гости, а потому именно они попали на деньги. Адвокатов в те времена даже в природе не было, так что приговор был окончательным и обжалованию не подлежал. Воевода присудил нам с Сиротой по гривне серебром за обиду и приказал «общечеловекам» оплатить ущерб хозяину трактира, а также внести две гривны серебром в городскую казну Ладоги в виде штрафа. Решив финансовые вопросы, воевода спросил нас с Павлом о том, не желаем ли мы вызвать рыжего на «божий суд», чтобы смыть нанесенную обиду кровью, или мы ограничимся только вирой.

Я благоразумно заявил, что резать немцев все одно что свиней в хлеву, а потому марать об них руки нам неохота. Однако если у оппонентов есть желание помереть, то я зарежу любого из них, как положено по закону.

Видимо, наш с Павлом решительный вид и моя наглая речь произвели на «общечеловеков» должное впечатление, и шоу с мордобоем не получило своего кровавого продолжения. Один из матросов молча расплатился по выставленному воеводой счету, на этом все и закончилось. Конечно, заморские гости были недовольны приговором местных властей, но спорить с воеводой все равно что плевать против ветра, так можно остаться и без последних порток.

По окончании судебной тяжбы мы с Павлом стали на две гривны богаче, а потому пригласили экипаж «Чуды-юды» в трактир на обед. Есть примета, что легко доставшиеся деньги должны и уйти легко, иначе удача может отвернуться, так что мы не стали жадничать. Оставив дежурить на корабле подмастерье Плотника, мы всей остальной командой отправились обедать. Пир только начался, когда к нам присоединились Никифор Ушкуйник и кончанский сотник Никифор Сторожевский. Мы с Павлом лично наведались на лодию Никифора, чтобы пригласить его и сотника на званый обед, но те ушли по делам в крепость, поэтому дорогие гости и припозднились. Я поздоровался с друзьями и пригласил их за стол. Прислуга трактира быстро накрыла поляну, и гости присоединились к нашему празднику. Однако, выпив первую чарку медовухи, Никифор хмуро посмотрел на меня и спросил:

– Ну, Александр, рассказывай, как же тебя угораздило отличиться на этот раз? Ну прямо дите малое! Всего на день раньше нас припыл, а уже вся Ладога о тебе гудит. Ладно бы кому из пустячных людей нос расквасил, так нет, самому Рыжему Черту с приятелями рыло разбил, да еще и при всем честном народе!

– Да я и сам не знаю, как это вышло. Пришли мы с Павлом в портовый трактир мирно пообедать, а тут этот рыжий со своей бандой заявился и давай всех подряд колошматить. Мы уйти собирались, а один из немцев подмастерью Плотника в глаз засветил, ну и понеслось! – начал я оправдываться.

– Да наслышан я уже, как вы хотели уйти! Люди бают, что вы с Павлом вдвоем два десятка немцев в трактире покалечили! – пресек мои оправдания купец.

– Вот те крест, Никифор! Врут люди! Немцев всего дюжина была, а нас четверо, да и пьяные они были в лоскуты! Пьяного мужика и баба побьет!

– Ну конечно! Прямо сирот беззащитных вы с Павлом побили! А ты знаешь, что Рыжий Черт разбойный конунг[31]31
  Вождь.


[Закрыть] и под его началом три свейские лодьи с дружиной под полторы сотни воев? Это твое счастье, что он на ушкуе с малой дружиной в Ладогу заплыл, чтобы присмотреться, кого выгоднее потом ограбить в Варяжском море[32]32
  Балтийское море.


[Закрыть]. Врага ты, друже, себе нажил кровного! Теперь, если что, выкуп за тебя не спросят, а убьют. Правда, сначала все жилы вытянут, свеи в этих делах мастера!

– Так чего же этого Рыжего Черта ладожский воевода не повяжет, или кишка тонка? – обиделся я на незаслуженную отповедь.

– Так Рыжий Черт в Ладогу не разбойничать, а за съестными припасами для своей дружины приплыл. Это он в море людей грабит, а здесь гость торговый. Новгородские ушкуйники тоже на Волгу поиграть топоришком ходят, и не дай бог даже новгородскому купцу им на пути повстречаться. Только говорят, что не пойман – не вор, вот поэтому трогать разбойного немца нельзя! – ответил Никифор.

– Мы с Павлом ссоры с Рыжим Чертом не искали, но ежели он отомстить надумает, то пусть сразу исповедуется. Не буду я от каждого шороха в портки гадить! Трусу лучше дома на печи лежать, а не по морям в дальние страны ходить. Однако если ты считаешь, что мы с Павлом на твой караван беду навели, то мы можем и отдельно в Любек поплыть! – огрызнулся я на незаслуженный наезд.

Беседа за столом грозила перерасти в скандал, но, чтобы охладить страсти, вмешался в разговор сотник:

– Александр, ты зря не кипятись! Никифор не со зла тебе свою заботу высказал, это его ганзейские купцы настропалили. Опасаются купцы, что Рыжий Черт высмотрел, что караван наш небольшой, и рискнет напасть в море, хотя сил у него может и не хватить. Однако после такого позора свеи наверняка попытаются отомстить!

– И что ты предлагаешь теперь делать?

– Уходить нужно из Ладоги как можно быстрее! Завтра утром отчалить, тогда Рыжий Черт со своей дружиной встретить нас не успеет, и мы сумеем проскочить в Неву, ну а в Варяжском море нагнать нас будет сложно. Я с ладожским воеводой уже потолковал об этом, и он свеев в Ладоге до завтрашнего полудня задержит.

На этом серьезные разговоры закончились, и мы, выпив с Никифором мировую, продолжили обед, а потом каждый отправился по своим делам.

Нищему собраться – только подпоясаться, поэтому подготовка к отплытию была закончена еще засветло. По причалу весь вечер шастали какие-то подозрительные личности, и это действовало мне на нервы. Я решил, что перебдеть лучше, чем недобдеть, и приказал выставить двух часовых вместо одного, после чего экипаж завалился спать.

Глава 19

Порядок движения каравана был утвержден еще с вечера, и купеческие корабли с рассветом отчалили от пристани. Над Волховом местами висел туман, но видимость была достаточной, поэтому проблем с навигацией не возникло. «Чуда-юда» отошла от причала примерно через полтора часа после купцов, чтобы корабль Рыжего Черта как можно позднее отправился за нами в погоню. Так как тримаран пришел в Ладогу на сутки раньше купеческого каравана, то «Чуда-юда» не ассоциировалась с караваном из Новгорода. По этой причине свеи не отреагировали на уход каравана и засуетились, только когда мой тримаран проплыл мимо их корабля.

Видимо, наша хитрость удачно сработала, поскольку купеческий караван спокойно миновал Ладожское озеро и беспрепятственно вошел в Неву. Пиратов на пути мы не встретили, однако «Чуда-юда» постоянно курсировала вдоль намеченного маршрута конвоя в поисках противника. Плавание по Неве также прошло без приключений, и мы через сутки вышли в Финский залив.

Я всего несколько раз бывал в Питере и не являюсь большим знатоком города на Неве, а потому абсолютно не узнавал окружающий пейзаж. Единственная мысль, которая посетила мою голову, была о том, что Петр I, построивший новую столицу России на раскинувшемся вдоль Невы бескрайнем болоте, явно курил что-то покруче табака, если надумал заложить город в таком гиблом месте.

Балтика встретила нас нудным моросящим дождем, и практически все полторы недели, которые длилось наше плавание до Любека, я мечтал только о теплой постели и сухой одежде. По пути караван заходил в несколько портов, первым из которых оказалась Колывань[33]33
  Ныне Таллин.


[Закрыть]. О существовании такого города на Балтике я даже не подозревал, а потому особо не заинтересовался достопримечательностями этого заштатного городишки и расслаблялся с командой в портовом кабаке, пока Никифор Ушкуйник и Михаил Жигарь занимались в городе торговыми делами. Утром наши корабли снова ушли в море, и путешествие продолжилось.

Следующим портом на пути в Любек оказалась Рига, где караван покинули три ганзейских когга. В Риге мне доводилось бывать в прошлой жизни, поэтому мы с Сиротой решили сопровождать Жигаря на торг. Увы, но ни одной достопримечательности из двадцать первого века мне узнать не удалось, к тому же древняя Рига не впечатляла своей красотой и ухоженностью, а если сравнивать ее с Новгородом, то проигрывала по всем параметрам. Поход по грязным городским улицам, где тебе запросто могли вылить на голову ведро помоев, только разозлил и испортил настроение.

К моему удивлению, европейцы оказались настоящими свиньями не только в моральном, но и в гигиеническом плане. Даже от зажиточных горожан воняло как из помойки, а от разодетых в кружева и бархат дам попахивало протухшей селедкой, хотя, чтобы заглушить вонь, они обильно поливали себя духами. Может, для пятнадцатого века запах тухлой селедки с отдушкой из настойки боярышника последний писк моды, но у меня такое сочетание ароматов полностью отбило желание общаться с рижскими красотками.

Мало того, по напудренным парикам местных модников и модниц толпами скакали блохи, а вши и вовсе протоптали целые автострады! Видимо, культурные европейцы даже не подозревали о том, что нужно хотя бы изредка мыться. Неудивительно, что чума в средневековой Европе выкашивала целые страны, при таком отношении к личной гигиене от одной только грязи сгниешь заживо!

Михаила Жигаря тоже воротило от всепроникающей вони и поголовной вшивости местной элиты, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Хуже всего оказалось то, что в европейской Риге не оказалось ни одной бани, так как истинный католик моется всего два раза в жизни – при крещении и перед собственными похоронами. И эти вонючие и немытые дикари называют русских варварами?

Не знаю, нахватался ли я блох и вшей от «общечеловеков» во время своей экскурсии по Европам или просто начался нервный зуд, но еще трое суток после посещения Риги у меня чесалось все тело. Чтобы избавиться от неприятных ощущений, я, стуча зубами от холода, трижды выстирал одежду в морской воде. Зуд прекратился.

Однако постирушка под дождем не прошла без последствий, меня просквозило на холодном ветру, и я заболел. По этой причине в Данциге[34]34
  Ныне Гданьск.


[Закрыть] я в город не пошел, а отлеживался на корабле с температурой. К счастью, народные средства, которыми лечил мою простуду Мефодий Расстрига, довольно быстро поставили меня на ноги, и я снова занял место за штурвалом корабля.

В полдень 26 июня 1463 года наш караван наконец вошел в порт Любека, и на этом первый этап путешествия в Европу закончился. В столице Ганзейского союза мне, несмотря на стойкую аллергию на европейские красоты и достопримечательности, все-таки пришлось сопровождать Жигаря и Ушкуйника на переговоры с купцами. Обязанности охранника с меня никто не снимал, а Жигарь должен был получить за пушнину большую сумму наличности, и его запросто могли ограбить по дороге в порт.

Любек внешне мало отличался от Риги – те же кривые узкие улочки между обшарпанными двухэтажными домиками, толпы народа бомжеватого вида и кучи мусора в переулках. Правда, грязи на центральных улицах было поменьше, чем в Риге, да и народ слегка приветливее, а так те же щи, только погуще.

Коммерческие переговоры с ганзейскими купцами в основном велись в тавернах, так как европейцы редко пускали в свой дом посторонних, а конторы имелись далеко не у всех. Торговые контрагенты Жигаря как на подбор оказались довольно темными личностями, поскольку крупные торговые дома находились в ценовом сговоре и справедливой цены за новгородскую пушнину не давали, вот и пришлось договариваться с дельцами черного рынка. Михаилу и самому не очень нравился такой способ получения дополнительной прибыли, но кто не рискует, тот не пьет шампанского! Увы, но если не иметь надежного выхода на черный рынок пушнины, то торговать в Любеке невыгодно, поэтому русские купцы предпочитали продавать пушнину в Новгороде, а не возить товар в Ганзу.

Мне довелось посетить несколько таверн и рестораций, но я оказался не в восторге от предложенного нам сервиса, хотя эти заведения считались приличными. Цены в тавернах были значительно выше новгородских, однако грязи в заведениях тоже оказалось в разы больше. Особенно меня убивало то обстоятельство, что посуду в Европе практически не мыли, а зачастую просто давали вылизывать собакам, после чего кормили из нее следующего клиента. Видимо, слово «тошниловка» пришло в Россию из просвещенной Европы, потому что по-другому назвать местный общепит язык не поворачивался. Даже мой луженый желудок не мог перенести европейского сервиса, поэтому я питался на «Чуде-юде» тем, что готовили мои гвардейцы.

Расторговаться нам удалось всего за три дня, причем весьма удачно. Никифор Ушкуйник и сотник Никифор Сторожевский договорились с ганзейцами о выгодном бартере, обменяв пушнину на сукно, парусину свейский железный уклад и краску для тканей. Три новгородские лодии позволяли взять на борт до полутора сотен тонн груза, а потому обмен товара на товар увеличивал прибыль почти на треть. Увы, но грузоподъемность моего тримарана была всего около пяти тонн, поэтому мы закупили только бочку пороха и две бочки селитры, а за остальную пушнину с нами расплатились серебром и какими-то специями.

Больше в Европе делать было нечего, и мы засобирались в обратную дорогу, но здесь начались первые проблемы. Видимо, мы перебрали лимит удачи. Нам пришлось задержаться в Любеке еще на пять дней в ожидании попутного каравана в Новгород. Однако сговориться с ганзейскими купцами о совместном плавании так и не удалось – то наши маршруты не совпадали, то караван должен был надолго задерживаться в портах по дороге, что намного увеличивало время в пути, а бесконечно ждать у моря погоды было невозможно.

Хотя небольшой караван являлся лакомой добычей для пиратов и возвращаться в Новгород всего на семи кораблях было опасно, но время нас торопило. У Никифора Сторожевского могли возникнуть серьезные проблемы на службе, проще говоря, кончанский сотник рисковал из-за задержки лишиться хлебного места, поэтому было решено возвращаться домой самостоятельно.

Немного введу читателей в курс о политической ситуации, сложившейся в 1463 году на Балтике.

На Руси в 1463 году шла напряженная подковерная борьба за наследство Василия II Темного, поэтому Москве и Новгороду было не до европейских разборок. На московском престоле утвердился Иван III, однако его власть была довольно шаткой. Новый московский князь был не в чести у Золотой Орды, и Русь замерла словно перед грозой, но открытое противостояние еще не началось.

Северная Европа давно бурлила, будто закипевший котел на огне, и междоусобные войны велись непрерывно. В балтийском регионе противоборствовали три основные силы: княжество Литовское, где правил Казимир IV, Тевтонский орден во главе с Великим магистром Людвигом фон Эрлихсхаузеном и Датское королевство, где на престоле сидел Кристиан I.

Литва вела затяжную войну с Тевтонским орденом, а Дания под шумок плела интриги, в результате которых на вакантный трон короля Швеции взошел Кристиан I. Однако числиться королем и управлять страной – далеко не одно и то же. Шведское дворянство перегрызлось между собой, и власть в Швеции менялась словно в калейдоскопе. Одни дворянские группировки требовали передать власть в стране регенту, другие требовали короля, в результате чего шведское побережье Балтийского моря превратилось в территорию без власти.

Как говорится, кому война, а кому и мать родна. Вот в этом бардаке главной силой оказался купеческий Ганзейский союз. Для купца война прибыльное дело, поэтому Ганза снабжала оружием и припасами все противоборствующие стороны, набивая мошну серебром и золотом.

Единственной угрозой купеческим караванам на Балтике являлись свейские пираты, которые базировались на северном побережье Балтийского моря и разбойничали под крышей шведских дворян. Однако Ганза обладала большими финансовыми ресурсами, поэтому торговые караваны хорошо охранялись и ущерб от пиратских нападений был относительно невелик.

Мы отплыли из Любека 5 июля 1463 года, так и не найдя себе попутчиков. К этому времени установилась хорошая погода, а попутный ветер благоприятствовал плаванию. На этот раз нам не было нужды заходить в балтийские порты, и нашей первой и единственной остановкой должна была стать Новгородская слобода на острове Котлин, расположенном в Финском заливе недалеко от устья Невы.

Новгородская слобода являлась последней удобной якорной стоянкой перед входом в устье Невы, где иностранные купцы нанимали лоцманов, а потому у нас был неплохой шанс добраться до Новгорода под надежной охраной в большом караване.

Четырехдневный переход от Любека до Финского залива прошел без происшествий, и утром 9 июля на горизонте показался долгожданный Котлин. Вот здесь нас и прищучили шесть пиратских кораблей под командой Рыжего Черта.

Как потом выяснилось, ганзейцы специально мурыжили нас в Любеке, чтобы успеть послать к пиратам гонца с известием об отплытии плохо защищенного каравана новгородцев с большой суммой денег и дорогим товаром. В Любеке грабить новгородских купцов было опасно, так и на ответку можно в Новгороде нарваться, а Финский залив уже считался нейтральной территорией, где Ганзе предъявить претензии невозможно.

Обложили нас грамотно, поэтому шансов уклониться от боя не было никаких. Конечно, «Чуда-юда» значительно превосходила по скорости пиратские корабли, но бросить находящийся под нашей охраной караван мы не имели морального права, проще тогда самим повеситься. Три ушкуя с охраной также могли потягаться в скорости с пиратами, но в этом случае тихоходные купеческие лодии становились легкой добычей морских разбойников. Времени, чтобы согласовать план боя с Никифором Сторожевским, у меня не было, поэтому я решил действовать на свой страх и риск.

На наше счастье, пираты атаковали караван не на ганзейских коггах, а на местной разновидности беспалубного речного ушкуя, в противном случае наши шансы на спасение понизились бы в разы. Разработанный мною еще в Новгороде план обороны каравана базировался на наличии у нас гранатомета, однако против когга такая тактика оказалась неэффективной. Во время стоянки в Любеке мне удалось хорошо рассмотреть ганзейские когги и даже побывать на палубе одного из них.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что борт когга возвышается над водой на три метра и набран из толстенной доски, которую из нашей самопальной «шайтан-трубы» не пробить. К тому же на носу и корме корабля имеются защищенные площадки для лучников, поэтому взять его на абордаж весьма проблематично. Лучники легко перестреляют абордажников, которые попытаются взобраться на палубу когга.