Текст книги "Уйти, чтобы не вернуться"

По большому счету эти визиты являлись чисто формальным делом и практически не принесли новой информации, однако я познакомился с новгородской элитой, а она пусть и нехотя, но смирилась с моим существованием. Однако все без исключения родовитые новгородцы старались исподволь показать, что я им не ровня и они принимают меня только из уважения к новгородскому владыке. Мнение лопающихся от спеси родовитых бояр мне было по барабану, поэтому я только криво улыбался хозяевам и отделывался общими фразами на их завуалированные наезды.

Сценарий гостевых визитов был прописан до запятой, поэтому продолжительные церемониальные посиделки в парадном зале терема за ничего не значившими разговорами традиционно заканчивались банальной пьянкой и неумеренным обжорством. Такой распорядок дня негативно сказывался на моем здоровье, но в конце концов осточертевшие визиты закончились, и я с облегчением вернулся к делам насущным.

Постепенно основные строительные работы на Томилином подворье подошли к концу, и 15 июля 1463 года мы переехали с постоялого двора в собственную усадьбу. Правда, отделочные работы, достройка казармы и хозяйственных помещений продолжались еще до середины октября, но я решил бросить все силы на подготовку производства «дефендеров», постройку производственного цеха и жилья для постоянных рабочих.

Томилино подворье теперь огораживала настоящая крепостная стена с башенками по углам, а также башней над въездными воротами. Поначалу Еремей отговаривал меня от ненужных, по его мнению, трат, так как внутри крепостных стен Новгорода было безопасно и обычного тына было вполне достаточно, но я уперся рогом и настоял на своем.

Нанятая по совету Жигаря лучшая новгородская плотницкая артель возводила усадьбу по моим эскизам, поэтому Томилино подворье больше походило на замок феодала восемнадцатого века, чем на привычные усадьбы новгородских бояр пятнадцатого века. Чем черт не шутит, возможно, нам придется выдержать осаду усадьбы, а в настоящем замке отбиться намного легче, чем отсидеться за обычным забором.

Строения Томилина подворья: боярский терем, хозяйственные постройки и дружинная изба – разительно отличались от типовых новгородских строений, поэтому я лично контролировал ход строительных работ, по ходу дела внося в проект необходимые коррективы и давая плотникам разъяснения. Главной фишкой моей усадьбы стали черепичные крыши, которые в Новгороде были экзотикой, тем более что я заказал фасонную черепицу образца двадцать первого века с замками, изготовив предварительно комплект деревянных пресс-форм.

Любые новшества всегда с трудом пробивают себе дорогу, и любопытствующие соседи первое время смеялись над чудаковатым псковским боярином, но, когда увидели результат наших трудов, то выстроились в очередь за черепицей, которую исполу стали изготавливать на продажу горшечники.

Новомодный товар быстро отбил затраты на его производство и вскоре начал приносить ощутимую прибыль. Мало того, когда строительные работы были закончены, ко мне с поклоном пришел староста плотницкой артели, чтобы испросить разрешения строить усадьбы по моему образцу. Оказалось, что веяния заморской моды не оставили равнодушными сердца местных нуворишей, а понты всегда дорогого стоят.

Так неожиданно выяснилось, что в Новгороде пятнадцатого века уже существовало авторское право, и у меня имелась законная возможность взимать плату за использование своего проекта. Помимо новомодной черепицы еще одним моим ноу-хау стали голландские печи, которые тоже поначалу вызвали смех у печников, но когда первая заморская печь с хитрыми дымоходами была установлена в помещении для дворни и протоплена, местные специалисты сразу начали чесать себе затылки.

Русская печь образца пятнадцатого века пожирала немерено дров и занимала много места, но обогреть двухэтажный многокомнатный боярский терем была не в состоянии, поэтому многие помещения терема в зимнюю пору не использовались. А вот голландскую печку можно было поставить в любом закутке, да и протопить ее не проблема.

Особенно понравилась печникам универсальная печь для бани, с каменкой в парной и большим кованым баком для нагрева воды. Если горячая вода не в дефиците, то не стало проблемой устройство душевой кабины и небольшой бассейн, решившие все мои вопросы с гигиеной.

Новгородские мастера по достоинству оценили свейскую боярскую сауну – так я назвал свою баню, – которая сразу стала местом паломничества любопытных соседей. Вскоре славу о чудо-бане сороки на хвосте разнесли по всему Новгороду, и у меня появилась еще одна неожиданная статья дохода.

Вот так по крохам технологии будущего пробивали себе дорогу в пятнадцатом веке, и постепенно моя жизнь стала наполняться привычным комфортом. Однако я был не в состоянии в одиночку руководить огромным хозяйством, поэтому командовали бытом Томилина подворья дочь Жигаря – Любава и наша Мария Испанская.

Разные по характеру девушки неожиданно спелись, трудясь над созданием достойного быта и уюта в усадьбе, хотя поначалу они цапались как кошки, видимо выясняя, кто из них главнее. Характер у Любавы оказался тверже, поэтому Мария вскоре признала за ней старшинство, после чего началась тяжелая жизнь уже у закупов, которых я нанял в посаде по просьбе Любавы. Боярская усадьба не может существовать без многочисленной дворни, поэтому к началу августа помимо гвардейцев под моей рукой находилось уже тридцать восемь наемных работников и закупов, а также полтора десятка дворовых девок.

Увы, но на Руси всегда хватало раздолбаев, и справляться с толпой отлынивающей от работы дворни было ох как непросто. У меня и так забот было выше крыши, поэтому я поставил следить за порядком в усадьбе Павла Сироту, а рука у него оказалась тяжелая. Мой телохранитель относился к своим обязанностям добросовестно, и по вечерам из конюшни частенько доносились вопли холопов, попавших под раздачу. Я, конечно, не ярый крепостник, однако в те времена лентяев и бездельников было принято пороть на конюшне, а кто я такой, чтобы бодаться с вековыми традициями?

7 августа 1463 года мы наконец запустили в работу производственный цех, где были установлены два токарных, четыре сверлильных и три строгальных станка, на которых я и мои подмастерья приступили к обработке заготовок стволов и барабанов будущих нарезных «дефендеров». Подмастерья получили токарные навыки еще в колесной мастерской, а потому особых проблем с их обучением не возникло. Двигателем для механизмов цеха стал ворот, который приводили в движение две ходящие по кругу лошади, – конечно, не фонтан, но дешево и сердито.

Отработка технологии производства длилась до 20 сентября. Я лично сделал нарезы в первых десяти винтовочных стволах. Ничего заумного я выдумывать не стал и просто протолкнул короткую протяжку с помощью винтового пресса через ствол будущего «дефендера», после чего снял заусенцы самодельной шкуркой, намотанной на деревянную оправку. Термообработку стволов и воронение проводили новгородские кузнецы в Водской пятине, поэтому никаких накладок не случилось.

Патроны для винтовок мы пока продолжили точить на токарном станке, переплавляя в пруток медный и латунный лом, закупленный на Торгу, однако в дальнейшем нужно было переходить на штамповку. У меня уже появилась идея соорудить десяток простейших гидравлических прессов с ручным приводом по принципу обычного гидравлического автомобильного домкрата. Однако это были только задумки на будущее, а пока приходилось изготавливать гильзы по старинке.

Первые стрельбы из нарезных «дефендеров» сразу же выявили весьма неприятную особенность. Канавки ствола очень быстро забивались свинцом от пуль, а вычищать из ствола застрявший в нарезах свинец было довольно сложно, поэтому пришлось перейти на пули в медной оболочке. Это обстоятельство значительно осложнило и удорожило нашу работу, поэтому первая партия винтовок оказалась обеспеченной тридцатью патронами на ствол только к 15 сентября.

Начавшийся геморрой с боеприпасами остудил мой зуд «прогрессорства» и заставил задуматься о том, что я слишком широко шагаю, так можно не только штаны порвать, но и место, на которое они надеты. Видимо, я допустил ошибку, сразу перескочив от гладкоствольного «дефендера» к нарезному оружию, поэтому решил ограничиться только полусотней винтовок, а остальные полторы сотни ружей изготовить по старому образцу.

Как ни крути, но нарезная винтовка под унитарный патрон требует серийного заводского производства боеприпасов с привычным капсюлем из гремучей ртути, а перезаряжаемый патрон с терочным капсюлем для винтовки подходит мало.

Пока я боролся с конструкционными и технологическими проблемами, братья Лютые, Акинфий Лесовик и Дмитрий Молчун дрессировали сотню молодых ушкуйников, которых Сторожевский от щедрот своих передал мне для обучения огненному бою. Как говорится, на тебе, боже, что нам негоже.

На Руси по традиции все делается через пятую точку, так произошло и на этот раз. Опытные бойцы отказались обучаться заморскому баловству, так как меч и лук намного привычнее, поэтому Сторожевский сбагрил мне зеленых первогодков, которые ни разу в бою не были. Хотя оно, может, вышло и к лучшему, так как ломать характер многоопытным ветеранам сложно, тем более мои гвардейцы для них зелень пузатая.

Странная вещь человеческая психология, ведь видели ушкуйники собственными глазами, как мы перещелкали банду Рыжего Черта из огнестрела, так нет, все одно – пищали баловство, а не оружие для настоящего воина.

Обучение стрельцов – так с моей легкой руки стали называть вооруженных огненным боем дружинников – проводилось в загородных владениях Сторожевского. По большому счету усадьба считалась казенной, так как в ней располагалась тренировочная база новгородского ополчения, поэтому тысяцкий и отдал ее в мое полное распоряжение. На этой базе обычно тренировали молодняк, отобранный для пополнения ополчения, и только после сдачи экзамена на профпригодность зачисляли в дружину. В усадьбе имелась вся необходимая инфраструктура для подготовки дружинников. За огораживающим лесной лагерь частоколом находились четыре казармы на две сотни человек, полевая кухня, оружейная изба, домик комсостава и стрельбище для лучников.

Мои гвардейцы трудились в этой своеобразной «учебке» вахтовым методом, сменяя друг друга раз в неделю. Неделю тиранили молодежь братья Лютые, затем наступала очередь Акинфия Лесовика и Дмитрия Молчуна.

Стрелецкая сотня была полностью укомплектована личным составом 15 июля 1463 года, после чего сразу начались интенсивные тренировки. «Дефендеры» для вооружения новобранцев были только в проекте, поэтому стрельцы пока занимались физической и строевой подготовкой, которые только изредка прерывались боевыми стрельбами из «дефендеров» моих гвардейцев. Особый упор старшины делали на обучение стрельцов рукопашному бою, так как молодой боец должен быть занят с утра до ночи, чтобы его не тянуло на подвиги.

Увы, но мне лишь два раза в неделю удавалось выкроить пару часов, чтобы навестить стрелецкую сотню для проведения занятий по тактике применения огнестрельного оружия и контроля над процессом обучения. Конечно, не все было гладко в работе с молодым пополнением, и поначалу возникали проблемы с дисциплиной, так как новобранцы изначально намеревались стать ушкуйниками, а вместо почетной и прибыльной службы их заставили заниматься какой-то ерундой.

Однако мои гвардейцы быстро выбили дурь из нерадивых курсантов, даже не прибегая к моей помощи. Видимо, опыт, полученный новоявленными старшинами в Верее, не пропал даром и даже получил творческое развитие в новых условиях. Желающие проверить крепость кулаков отцов-командиров быстро закончились, и авторитет инструкторов взлетел до небес.

Чтобы сразу обособить стрелецкую сотню от новгородской дружины, я решил довести до логического конца задумки, которые пытался претворить в жизнь еще в дружине боярыни Пелагеи. Я ввел зачитанным на общем построении приказом привычные воинские звания, камуфляжную форму, тельняшки и береты.

Гвардейцы стали старшинами, назначенные ими десятники – сержантами, а командиры боевых пятерок – ефрейторами. Пошитая еще в Верее камуфляжная форма, тельняшки и береты имелись в наличии только у старшин, однако гвардейцы в целях конспирации ее не носили, теперь же я приказал старшинам проводить занятия только одетыми по всей форме.

В Верее мои запросы были серьезно ограничены наличными средствами, а в Новгороде стрелецкую сотню финансировал сам владыка, поэтому я не скупясь заказал комплекты новой формы для стрельцов. Трикотаж в те времена еще не изобрели, поэтому тельняшки были плотной ручной вязки, но качество от этого факта особо не пострадало, к тому же полосатые рубахи очень понравились курсантам.

Помимо повседневного камуфляжа я решил пошить для бойцов рабочую одежду по образцу матросской робы, а также берцы из толстой кожи на толстой подошве с супинаторами. В матросскую робу стрелецкая сотня переоделась уже через неделю после начала занятий, а камуфляж и заказанные в качестве бонуса за оптовый заказ разгрузки стали прибывать примерно через месяц. Однако логика подсказывала, что переодевать бойцов в новую форму следует в торжественной обстановке, поэтому камуфляж и берцы пока хранились на складе. Зима уже была не за горами, поэтому необходимо было озаботиться бушлатами и шапками, а также варежками с пальцем под спусковой крючок.

Заказанные мной бушлаты мало отличались от стеганых тегиляев, но застегивались заморские тегиляи не встык, как было принято, а с запахом. Броню стрельцам обязалась выдать новгородская администрация из своих запасов, но когда я увидел барахло, которое нам попытались сбагрить, то сразу напросился на прием к архиепископу и потребовал заказать броню по моему образцу. Иона был уже в курсе моих немереных аппетитов, но, видимо, рассудил, что отступать некуда, и приказал казначею оплатить заказ. Однако недобрый взгляд владыки недвусмысленно пророчил мне веселую жизнь, если затея со стрелецкой сотней закончится провалом.

После визита в резиденцию Ионы я понял, что с берцами явно переборщил, потому что они влетали казне в копеечку, но если посмотреть с другой стороны, то экономить чужие деньги глупо, тем более спросят с меня за все оптом. Тем не менее я решил подстраховаться и оплатил половину стоимости заказа из собственных средств, благо дела у меня шли неплохо.

Правда, когда стрелецкий прикид стал последним писком моды у новгородской молодежи, авторские отчисления быстро перекрыли затраты, но до этого мне пришлось выдержать настоящий бой с казначеем владыки.

Первый этап обучения стрелецкой сотни был закончен к 20 сентября. «Дефендеры» поступали на вооружение дружины по мере готовности, поэтому стрельбы стали регулярными, и у бойцов вскоре выработалась привычка к огнестрелу. Новая форма, берцы и броня поступали в сотню небольшими партиями, поэтому у бойцов было достаточно времени на ее подгонку, но затем выданное имущество снова возвращалось на склад.

Ежедневные изнурительные тренировки тактических перестроений и совместных действий в бою также дали результат, и постепенно стрелецкая сотня из разношерстной толпы начала превращаться в настоящее боевое подразделение. Теперь стрельцы вполне могли противостоять любой княжеской дружине в бою, используя огнестрельное оружие, и выйти из него победителями. Среди курсантов уже выявились лучшие стрелки, которых было решено вооружить винтовками, а остальные бойцы получили стандартные гладкоствольные «дефендеры».

По итогам экзамена, проведенного по принципу, схожему для получения крапового берета, двадцать лучших бойцов были награждены красными отличительными нашивками на береты, а также нарукавными шевронами с ефрейторскими лычками. Награды отличившимся я вручил 22 сентября на общем строевом смотре стрелецкой сотни.

Чтобы подчеркнуть важность момента и создать традицию, личный состав впервые построился в новом, с иголочки камуфляже, тельняшках, черных беретах и берцах. Моя задумка полностью удалась, потому что бойцы едва не лопались от гордости, вытянувшись по стойке «смирно», когда я обходил строй.

В принципе работа по созданию личной гвардии новгородского владыки была завершена, но требовалось предъявить товар лицом, чтобы набить себе цену. Я решил не затягивать с этим вопросом и на следующее утро отправился с докладом к архиепископу.

Как оказалось, Иона немного приболел, но все-таки принял меня для короткой беседы в своих покоях. Я доложил владыке о проделанной работе и попросил назначить дату показательных учений, на которых архиепископ должен был принять мою работу. Иона назначил учения на утро 28 сентября, после чего я был допущен к руке владыки и отправился готовить показуху.

В России двадцать первого века наука пускать пыль в глаза начальству достигла невиданных высот, поэтому план показательных учений у меня был давно готов. Отдельные эпизоды показухи были отработаны личным составом на тренировках, и все вроде шло по плану. Оставалось только провести генеральную репетицию и прогнать бойцов по полигону по-боевому, со стрельбой и взрывами мин, пороховых хлопушек и выстрелами из «шайтан-трубы» по чучелам, которые должны были изображать вражескую дружину. Подобного шоу в пятнадцатом веке наверняка никто не видел, поэтому я надеялся произвести на Иону неизгладимое впечатление.

После учений был назначен строевой смотр с торжественным прохождением строевым шагом мимо трибуны с начальством, а затем владыка должен был вручить стрелецкой сотне боевое знамя, которое было вышито монашками в одном из монастырей. Однако что-то у владыки не склеилось, и учения были перенесены на 1 октября, что дало нам на подготовку еще трое суток.

Погода утром 1 октября, несмотря на осеннее время, была как на заказ, дождя не предвиделось, а потому моя заложенная с вечера пиротехника не должна была отсыреть и подпортить картину запланированного шоу. За два часа до полудня со стороны Новгорода показался огромный кортеж архиепископа, который на первый взгляд захватил с собой всех новгородских монахов. Неожиданно выяснилось, что об учениях стрелецкой сотни знает уже весь Новгород и вместе с Ионой прибыла вся властная верхушка Новгородской республики.

Сотня в полном боевом облачении уже была выстроена на плацу, и, как только Иона вышел из своего возка, я сразу подошел к нему строевым шагом и доложил, что стрелецкая сотня готова к учениям. Архиепископ прошел вдоль выстроившихся в две шеренги стрельцов, которые поедали архиепископа взглядом, после чего он осенил строй крестным знамением и дал команду начинать.

Мои бойцы лихо перестроились в колонну по четыре и отправились в сторону полигона. Я проводил возок Ионы к гостевой трибуне, устроенной на склоне холма, с которого открывалась прекрасная панорама будущего сражения, и рассказал присутствующим о плане учения. Планом предусматривался штурм укрепленных позиций противника с боевой стрельбой в максимально приближенной к боевой обстановке.

Родовитые бояре хитро ухмылялись в усы и тихо подтрунивали надо мной, полностью уверенные, что игрища, которые я собрался устроить, только насмешат опытных воинов. Высокопоставленные недоброжелатели давно распускали по городу сплетни обо мне, выставляя псковского выскочку за придурка, и, видимо, сами в эти сплетни поверили, однако их ожидал весьма неприятный сюрприз.

По сигналу трубы стрелецкая сотня перестроилась из колонны в боевую линию и после артподготовки из «шайтан-трубы», проведенной деревянными болванками, отправилась перебежками в сторону противника. Для усиления зрительского эффекта каждый выстрел гранатомета сопровождался подрывом фугаса на позициях предполагаемого противника, в результате частокол перед укреплениями оказался практически разрушенным.

Однако противник не потерял боеспособности, и в сторону моих бойцов стали раздаваться выстрелы из пушек – их имитировали подрывы холостых картечных мин и холостые выстрелы из «дефендеров», которые производили десяток бойцов, обеспечивающих подрыв пиротехники. Среди наступающих стрельцов начали взрываться взрывпакеты и даже появились «раненые» и «убитые», которых санитары стали оттаскивать в тыл.

Чтобы немного попугать зрителей, я приказал подорвать с десяток взрывпакетов в полусотне шагов от гостевой трибуны, но, видимо, перестарался, потому что несколько бояр и попов бросились от испуга бежать куда глаза глядят. К счастью, владыка панике не поддался и остался стоять на месте, а то излишняя зрелищность вышла бы мне боком.

Грохот стоял страшный, и со стороны потешная битва стала походить на настоящую. Попы крестились, как перед концом света, а родовитые бояре тряслись от страха, как малые дети во время грозы. Неожиданно перед вражескими укреплениями вспыхнула полоса огня, но храбрые стрельцы с криками «ура!» забросали врага имитационными гранатами и бросились через огонь на врага в штыковую атаку.

Вскоре над захваченными вражескими позициями взвился красный флаг, после чего я доложил архиепископу Ионе об окончании учений и нашей полной победе.

Если судить по лицам зрителей, то устроенное нами шоу полностью удалось. Родовитые бояре, кажется, стали ниже ростом, а попы едва не шарахались от меня как черт от ладана. Точку в затянувшейся неловкой паузе поставил владыка. Иона обнял меня, как сына, и, троекратно расцеловав, заявил:

– Порадовал ты меня, боярин Томилин, есть теперь у веры православной надежная защита и опора! Поручаю тебе до весны стрелецкий полк набрать, обучить и вооружить! Отказа ни в чем тебе не будет!

– А сколько стрельцов в этом полку должно быть? – спросил я архиепископа.

– Набирай, боярин, для начала еще пять сотен. Я думаю, казна новгородская такое выдержит, а будущим летом решим, как дальше быть. Дорого обходится твой огненный бой, но я вижу, он того стоит!

– Будет исполнено, владыко! – по-военному козырнул я.

– Ну что теперь скажешь, Лука Федорович? – обратился Иона к степенному тысяцкому. – Ты главный противник огненного боя был и наветы на боярина Томилина едва не каждый день мне слал. Ответствуй, степенной тысяцкий, смогут твои дружинники в огонь без страха пойти, как стрельцы боярина Томилина, или нет? Чего молчишь, будто в рот воды набрал? Твое ополчение после первого же пищального выстрела за Волхов сбежало! Не быть тебе степенным тысяцким, буду просить народ православный на вече выкликать тысяцким Никифора Сторожевского, тысяцкого Славенского конца, а тебе на покой пора!

«Вот какие политические баталии, оказывается, развернулись во властных новгородских кругах, пока я занимался дружиной и строил свою усадьбу. Теперь нужно держать ухо востро, иначе можно в одно прекрасное утро и не проснуться», – подумал я, глядя на злую рожу Луки Федоровича.

После отповеди владыки степенной тысяцкий покинул мероприятие, а ко мне выстроилась настоящая очередь бояр, желающих выразить свое восхищение проведенными учениями. Политика дело грязное, и я прекрасно понимал, что бояре хвалят меня вынужденно, а на самом деле моя близость к владыке для многих как красная тряпка для быка. Если раньше я не встречал прямого сопротивления, так как большинство бояр просто не верили в успех затеи со стрелецкой сотней, то теперь начнется настоящее противодействие. По притворным маскам одобрения на лицах бояр было прекрасно понятно, что моя спокойная жизнь закончилась и теперь за меня возьмутся всерьез.

Примерно через полчаса стрелецкая сотня, с триумфом проведшая показательные учения, выстроилась на плацу перед владыкой, и он лично вручил мне боевое знамя с вышитым на нем ликом Андрея Первозванного, которое я как бы невзначай попросил архиепископа благословить.

Владыка мгновенно сориентировался в ситуации и, благословив знамя, толкнул настоящую речь по этому поводу. Правда, затем Иона укоризненно шепнул мне на ухо, что такое дело нужно было свершить у стен Софийского собора, а не на учениях, но было уже поздно. Чтобы оправдаться в своем промахе, я заверил архиепископа, что стрелецкий полк будет приведен к присяге в детинце по заранее согласованному с владыкой плану.

После торжественного прохождения стрелецкой сотни под боевым знаменем колонна сияющих от счастья бойцов отправилась в казарму на праздничный обед, а я стал прощаться с гостями. На этом раздача слонов и пряников завершилась, и владыка со свитой уехал в Новгород.