Текст книги "Римская сага. Далёкие степи хунну"

Глава 24

Удивлённый Менел и вместе с ним остальные римляне внимательно повернулись в сторону приближавшегося врага. В руках у кангюйцев были мечи и щиты, значит, те готовились на них напасть… и вдруг Лукро воскликнул:

– Клянусь Бахусом, они пьяные! Наше вино подействовало! – он подпрыгнул на месте от радости, и все римляне громко зашумели, заметив, что кочевники шли неуверенной походкой, качаясь из стороны в сторону, часто спотыкаясь и падая. Однако Лаций всё-таки решил собрать людей. Вскоре после сигнала за повозками выстроились две шеренги римлян.

Когда кангюйцы добрались до ограждения, их внешний вид представлял собой жалкое зрелище. Большая часть их осталась лежать вдоль дороги. Те, кто стояли на ногах, опирались на копья и мечи, некоторые опускались на землю, чтобы передохнуть. Вытирая потные лица, они тяжело дышали, широко открыв рты, и часто роняли голову на грудь, как будто у них не было сил держать её прямо. Лаций погладил Лионга по гриве и поднял взгляд вверх. Солнце ярко светило посреди безоблачного неба. Воздух был горячим и от этого казался вязким и липким. Ветра не было. И поэтому запахи трав не доносились сюда ни с равнины, ни с противоположного берега реки. Стоявший рядом Годзю посмотрел на него и тяжело вздохнул. Совсем рядом толпились рабы-кангюйцы и слуги хунну. Судя по их испуганным лицам, ни те, ни другие не считали пришедших воинов своими освободителями.

– Отдай лошадей… и я… пощажу вас… – послышался чей-то слабый голос. Лаций повернул голову и увидел воина с большим круглым щитом, на котором блестели железные накладки. Совсем недавно этот человек нагло проверял их повозки в поисках награбленного золота и серебра. Но теперь на его лице застыло выражение боли. В глазах ещё горела отчаянная злоба, но в уголках уже поселилась печальная усталость. Лацию она была хорошо знакома: обычно человек начинал погружаться в такое безразличие незадолго до смерти. Повернувшись к Годзю, он спросил:

– Что бы ты сделал?

Старик хмыкнул, как-то странно дёрнул головой и резко ответил:

– Убил. Всех.

– Хорошо, – покачал головой Лаций. – Я последую твоему мудрому совету, – он хотел добавить: «Не забудь потом сказать это Чжи Чжи», но сдержался. За рвом уже почти все кангюйцы стояли на коленях или лежали на земле.

– Лошади… Ты… Ты убил наших лошадей! – из последних сил прохрипел их предводитель с дорогим щитом, вытянув руку в сторону Лация. Второй рукой он опирался на щит. Меч уже давно выпал у него из рук и лежал на земле. Лаций снова ничего не ответил, только покачал головой и повернулся к рабам-кангюйцам.

– Это ваши соплеменники. Они говорят на вашем языке. Они предлагают вам отдать лошадей и тогда они всех нас простят. Вы согласны отдать им лошадей? – громко спросил он. Услышав его слова, рабы-кангюйцы заволновались, стали что-то кричать друг другу, пока вперёд не вышли два человека.

– Они убьют нас, – произнёс один из них. – И тебя тоже. Всех убьют. Не давай им коней.

Лаций улыбнулся и кивнул, давая понять, что услышал их слова. Выехав из-за повозок и подъехав к самому рву, он громко произнёс:

– Твои соплеменники не хотят отдавать тебе коней! – после этих слов предводитель кангюйских воинов хотел что-то сказать, но вынужден был сначала несколько раз глубоко вдохнуть. Силы покидали его. Но он всё ещё держался.

– Лошадь!.. Моя лошадь… – из последних сил прохрипел он, опускаясь на колени и качая головой из стороны в сторону, как последний листок на дереве поздней осенью.

– Эту лошадь с разрешения шаньюя Чжи Чжи подарил мне лули-князь Тай Син, – произнёс Лаций и замолчал, видя, что этот человек его уже не слышит. Кое-где на склоне ещё шевелились пришедшие с ним воины: одни перекатывались с бока на бок, другие мотали головами, третьи судорожно хватали ртом воздух, разрывая на шее несуществующие верёвки. Всё было ясно – яд подействовал. Лаций повернул Лионга обратно и медленно подъехал к Годзю. Тот поднял на него вопросительный взгляд. – Я выполнил твой приказ, – как можно почтительней произнёс он и спрыгнул на землю.

– Как ты его выполнил? – спросил, насупившись, старый проводник, и Лаций понял, что не зря постарался относиться к нему, как к главному наместнику хунну в этой ситуации. Тот не давал никакого приказа, просто посоветовал, но уже забыл об этом, потому что действительно в душе считал себя здесь главнее всех рабов. Интуиция в очередной раз помогла Лацию избежать неприятностей в будущем.

– Ты приказал убить всех врагов, – спокойно ответил он.

– Но ты их не убивал! – с удивлением воскликнул Годзю.

– Правильно! Их всех убил ты, и мы благодарны тебе за твою мудрость! – неожиданно для старого кочевника ответил Лаций. – Это ты показал нам траву, ты помог её смешать, и ты приказал отравить врагов. А я только попросил своих людей помочь нам сделать это как можно быстрее. Смотри, они все мертвы, – он кивнул в сторону склона. – Ты же сам говорил, что иногда не надо хвататься за меч. Солнце без воды само может убить врага. Помнишь, ты рассказывал мне об этом во время осады столицы усуней? – он снова замолчал, глядя на Годзю взглядом человека полностью уверенного в своих словах. Было видно, что старик пребывает в замешательстве, потому что не помнил точно, что говорил так много дней назад, но сам разговор он помнил и это заставило его поверить Лацию. К тому же теперь победителем кангюйцев был он. Все это слышали. И все будут об этом говорить. Чжи Чжи не мог согласиться с блокадой их обоза. Значит, его обманули в столице. И теперь гибель кангюйцев была на пользу Чжи Чжи. Всё было сделано правильно…

– Ты не просто храбрый, ты очень умный и хитрый, – не сдержал улыбку проводник и посмотрел сначала на десятки тел вдалеке, а потом – на небо. – Ты прав, какая разница, как они умерли? Об этом теперь будут знать только птицы.

– Вряд ли, – покачал головой Лаций. – Даже птицы не будут. Если они склюют их тела, то тоже умрут.

Выждав ещё какое-то время, он приказал всем людям в лагере взять повозки и снести тела кангюйцев в небольшой овраг. Работа заняла много времени, потому что пришлось вывозить также ещё тела отравленных лошадей. Когда всё было закончено, наступил закат. Выступать решили утром.

Глава 25

На подходе к Битялю им встретилось несколько племён. От них Годзю узнал, что хан Кангюя и Чжи Чжи долго праздновали победу над усунями и сейчас всё время проводят во дворце. Старый кочевник ничего не отвечал на вопросы Лация, который был удивлён тем, что не увидел хунну возле стен столицы. Они остановились за городскими стенами, и слуги важных князей вместе с Годзю уехали в столицу. Вернулись они только под утро. И то не все. Но старый кочевник был вместе с ними. Правда, из него нельзя было вытянуть ни слова. Он сразу стал собирать свои вещи и явно не хотел ни с кем разговаривать. Наконец, Лацию удалось узнать у других слуг, что в этот раз Чжи Чжи поссорился с ханом Кангюя. Во дворце что-то произошло, потому что шаньюя и его знать заперли в одном из зданий, а все остальные хунну не могли им помочь, так как находились за городскими стенами. Эти же слуги рассказали Лацию, что всё произошло очень быстро – спор вспыхнул после того, как их пригласили в зал прямо в разгар пира. Годзю рассказал всем, что всадники хана искали золото и серебро в их повозках, а потом не разрешали им ехать, ожидая их смерти. Но вместо этого они чуть сами все не отравились. Хан, услышав эти слова, стал кричать и хотел убить старого проводника за ложь. Оказывается, среди погибших кангюйцев был его младший сын. Теперь он был мёртв. Старый правитель Кангюя не мог поверить, что целая тысяча всадников могла так глупо погибнуть в степи и ему некого было теперь в этом винить. Но опровергнуть слова Годзю было некому. Да и незачем. Оказалось, что два гонца всё-таки добрались до столицы несколько дней назад и рассказали обо всём Чжи Чжи. Это тоже происходило в присутствии хана Кангюя, который обвинил их тогда во лжи и сказал, что это враги хотят поссорить его с шаньюем. Тогда Чжи Чжи, желая угодить хану, приказал казнить гонцов на месте.

Рассказывавшие это слуги, всё время бросали острожные взгляды в сторону Годзю. Они сказали, что старый проводник, услышав об этом, схватился за грудь и упал прямо посреди зала. Его унесли, а ссора продолжилась. Чжи Чжи сказал, что устал ждать решения хана по поводу похода в империю Хань. Шаньюя поддержал молодой племянник хана. Он тоже хотел пойти с хунну в надежде на большую добычу. Чжи Чжи кричал, что хан задержал его обоз и устраивал одну охоту за другой, чтобы отложить поход против империи. Потом он сказал, что хан всё время виляет, как старая лиса, которая уже не может охотиться и не даёт это делать другим. Лучше для Кангюя иметь такого решительного правителя, как молодой Дожу, чем такого, как старый Соэтжан Карын. После этого дело чуть не дошло до драки. Но стражники оттеснили немногочисленных хунну к выходу, и те вскоре поняли, что надо уходить. Однако выйти из дворца им не дали. Шаньюю с князьями и слугами пришлось закрыться в одной из комнат дворца. Их охраняли воины молодого Дожу, который теперь решил перейти на сторону Чжи Чжи. Из-за суеты и суматохи почти всем слугам удалось выбраться из дворца и убежать из города. Ещё они сказали Лацию, что его рабыня осталась в большом лагере хунну за городом. Её вместе с другими рабами вывезли туда в первый же день, чтобы работать и помогать другим слугам. Так он узнал, что Чоу была жива.

Лаций какое-то время сидел неподвижно, глядя на пламя костра и думая, что делать. Совет Годзю очень помог бы в этой ситуации, но тот упорно не желал с ним разговаривать. Однако теперь всё изменилось, и он не мог себе позволить ждать. Проводник явно собирался покинуть их безо всяких объяснений. Подойдя к старику, который уже закончил навьючивать лошадь, он схватил его за плечо и повернул к себе.

– Где стоят хунну? – резко спросил он. Годзю попытался вырваться, но сильная рука впилась в плечо и держала его очень крепко. – Скажи, где их лагерь? – спокойно, но настойчиво повторил Лаций.

– Со стороны восхода солнца, там, – кивнул кочевник в сторону западных ворот города. – Отпусти! – чувствуя боль, дёрнулся он.

– Ты нам нужен, – честно сказал Лаций. – Помоги нам! Проведи в город. Если мы не найдём шаньюя, нас всех убьют. Нам нужен Чжи Чжи.

– И пусть убьют! – с неожиданной злостью прошипел Годзю. – И тебя, и Чжи Чжи, и всех остальных. Пусть убьют! – он отскочил назад и спрятался за лошадью.

– Ты что? – опешил Лаций. – Я же не враг. Подожди! Что случилось?

– Ты мне не враг, а Чжи Чжи – враг! – донеслось до него из-за мешков. – Скажет, и всех убьют. И тебя убьют, и меня убьют.

– Ты, что, сошёл сума? Что случилось? – Лаций обошёл лошадь и попытался рассмотреть лицо проводника в бликах костров. – Мы не собираемся тебя убивать.

– Он всех убивает. Всех. Он убил его. Он убил его!

– Кого? Ты можешь хоть что-то объяснить? – Лаций схватил его за плечи и встряхнул. – Кто убил?

Годзю устало посмотрел на него и рассказал, что одним из гонцов, которых они отправили в столицу, был его сын. Никто не знал, что много лет назад, после нападения усуней, у него выжили два маленьких сына. Одного из них он оставил в Кангюе, устроив жить в семье богатого купца. Он не хотел, чтобы тот вырос воином и погиб. Лаций выслушал эту историю и поспешил узнать, сколько стражников во дворце и где спрятался шаньюй. Старый проводник всё рассказал и, сев на лошадь, исчез во тьме. Как будто его и не было. Собрав сбежавших из дворца слуг, Лаций приказал двоим остаться с ним, а остальных отправил в лагерь. Они должны были привести остальных хунну на помощь своему шаньюю.

Сами римляне, сев на лошадей, направились к городским воротам. Охранники не поверили, что вооружённые слуги едут к своему господину ночью. Однако ворота были открыты, и медлить было нельзя. Если бы стражники успели их закрыть, в город римляне уже не попали бы. Лаций приказал убить стражников, и дальше, до самого дворца им не встретился ни один пеший или конный кангюец. Однако у самого дворца стало ясно, что ворота им никто не откроет. Стражники смотрели сквозь решётчатые окна на непонятных людей и молча ждали, что те будут делать. Позвав двух проводников, Лаций спросил их, как они убежали оттуда. Перепуганные слуги даже не подумали, что надо было привести римлян не к главным воротам, а к тем боковым выходам, через которые они совсем недавно покинули дворец. Лаций решил обмануть стражников. Он послал Лукро и две восьмёрки со слугами в обход, а остальным приказал оставить лошадей и построиться перед воротами. Пока они строились, Лукро успел незаметно раствориться во тьме. Оставалось ждать, пока он проникнет во дворец и доберётся до ворот. В том, что они сумеют справиться с охраной, Лаций не сомневался. Беспечность всех племён и народов, которых он видел за последние десять лет, даже если они проживали в городах, говорила о том, что ночью дисциплина у них исчезает вместе с разумом, который погружается в сон до восхода солнца. Ждать пришлось долго. Видимо, безлунная ночь и отсутствие факелов помешали Лукро быстро найти ворота. Но, наконец, с другой стороны послышался шум, приглушённые крики, и затем всё стихло. Несколько мгновений ничего не было слышно, а потом раздался скрип ворот.

– Передай всем! Двигаться восьмёрками! Друг за другом. В одиночку не драться! – приказал он ближним в строю, и его слова сразу передали дальше. Ровная колонна римлян быстрым шагом вошла внутрь и оказалась перед ступеньками большого здания. К счастью, вверху в чашах горел огонь. Было видно, как по стенам мечутся тени от языков пламени. Лаций махнул рукой. Римляне, соблюдая порядок, двинулись вперёд. Такие меры предосторожности оказались напрасными. Увидев вооружённых людей, внутренняя стража первого зала попыталась остановить их, но была сразу же смята. Остальные предпочли не оказывать сопротивление и разбежались. Римляне быстро добрались до того места, где, по словам слуг, должен был прятаться Чжи Чжи. Но шаньюй оказался хитрее, чем они думали. Понимая, что ему неоткуда ждать помощи, и не надеясь на своих слуг, он решил воспользоваться суматохой и захватить женскую часть дворца. Когда Лаций узнал об этом, он усмехнулся и в душе оценил поступок шаньюя. Однако, оказавшись у крепких деревянных дверей в дальней части дворца, римляне не сразу смогли достучаться до засевших внутри хунну. Даже племянник хана, прятавшийся там вместе со своими немногочисленными воинами, не поверил своим слугам, услышав их голоса. И только когда Лаций стал громко звать Чжи Чжи и кричать, чтобы его услышали все остальные хунну, те, наконец, ответили.

Двери осторожно приоткрылись, и из них в отблеске факелов показались острые лезвия мечей. Лаций рассмеялся. Его товарищи – тоже. Напряжение спало. Они не потеряли ни одного человека и теперь радовались этому. Чжи Чжи долго смотрел на него, не веря своим глазам, потом повернулся к Тай Сину и сказал:

– У тебя хороший раб. Надо наказать этого старого предателя! Давай найдём Соэтжая и убьём!

– Ты прав, – как всегда, коротко ответил лули-князь. После этих слов где-то в глубине комнаты раздались всхлипывания и причитания. – А что делать с ними? – спросил Тай Син, кивнув в ту сторону. – Может, возьмём с собой?

– Зачем нам женщины врага? Они всегда будут носить под одеждой нож и смотреть в другую сторону, – брезгливо ответил Чжи Чжи.

– Убить? – лули-князь положил руку на нож.

– Пусть это сделает Дожу. Эй, Дожу, слышишь! – он позвал молодого племянника хана. – Тебе нужны эти старые женщины твоего дяди?

– Нет! – фыркнул тот. – Зачем они мне?

– Молодец! Тогда убей их и иди за нами! Дядя всё равно их уже не простит, – довольно рассмеялся Чжи Чжи и шагнул к выходу. Молодой Доже замер на месте, но, заметив на себе пристальный взгляд Тай Сина, повернулся к своим воинам и дрогнувшим голосом отдал команду. Когда он догнал шаньюя и его князей, то идущий рядом Лаций заметил на его лице гримасу растерянности и стыда, как у ребёнка, впервые увидевшего, как убивают кур или зайцев, отрубая им головы на заднем дворе дома.

Соэтжай Карын успел спрятаться в другой части дворца, и без помощи тарана или огня до него было не добраться. Но Чжи Чжи решил не поджигать дворец хана. Он отдал всё на откуп молодому Дожу, предложив тому самому стать единоличным правителем Кангюя. Убив дядю, Дожу должен был присоединиться к хунну в их походе против империи Хань. Так считал Чжи Чжи. Перед тем, как покинуть дворец, он крикнул старому хану сквозь дверь, что разрежет его дочь и слуг в становище хунну на мелкие кусочки и скормит рыбам. Шаньюй вышел и его знать последовала за ним. До ворот города он ехал на Лионге, которого ему почтительно подвёл Лаций. А после того, как перепуганная стража восточных ворот разбежалась и их сменили римляне, с другой стороны Чжи Чжи уже ждали две тысячи всадников во главе с сыном лули-князя Тай Сина. Они радостно приветствовали своего вождя, и дальше тот уже поехал на своём коне.

В загородном лагере хунну все уже были на ногах. Рассвет только начинался, но вопросов о том, что делать, ни у кого не возникало. К полудню все гэры были собраны, повозки загружены и кочевники, сев на лошадей, направились на восток, к реке Талас. Переход оказался несложным. Конец лета был благоприятным временем года для быстрых передвижений. По пути произошло одно событие, которое удивило Лация, и касалось оно их зимнего перехода. Остановившись недалеко от Мёртвого Города, хунну простояли там два дня, пока в лагерь не вернулся Тай Син с сыном. Оказалось, он уговорил Чжи Чжи подождать его несколько дней, чтобы он смог съездить к тому месту, где на их стоянку напали волки. Когда лули-князь вернулся, его воины везли за собой на лошадях несколько женщин. Позже Лаций узнал, что это были женщины того племени, которое спасло их зимой от смерти. Тай Син не мог забыть, как они отогрели его своими телами, и ждал удобного момента, чтобы забрать их себе. Найдя племя, он сразу же потребовал у жителей отдать ему тех женщин, которые его спасли. Перепуганные старейшины решили, что будет лучше пожертвовать несколькими женщинами и не злить хунну. Так около десяти молодых девушек оказались в племени хунну. Но самое удивительное произошло потом. Привезя их в лагерь, Тай Син позвал к себе в гэр Лация и предложил ему выбрать несколько рабынь. Тот не ожидал такого подарка, и его нерешительность была воспринята лули-князем как согласие. Позже Модэ, его сын, сказал, что если бы Лаций отказался, девушек убили бы, так как их было много. Кормить их просто так хунну не собирались. Так «гарем» Лация неожиданно увеличился на трёх наложниц, с которыми он не знал что делать. Особенно, когда увидел, как на их появление прореагировала Чоу Ли, уже привыкшая к одиночеству во время этого странного похода. Между женщинами сразу установилась молчаливая вражда, которую сдерживали только суровые походные условия, где без помощи друг друга выжить было невозможно. Однако к концу перехода Чоу Ли оттаяла, заметив, что ни одна из трёх девушек племени давань не пользуется благосклонностью и вниманием Лация. И хотя она сама не была его наложницей, она чувствовала себя в этом маленьком «гареме» старшей женой, обязанной следить за порядком и обязанностями остальных «жён».

Глава 26

В хурээ на реке Талас их встретили с радостью. Чжи Чжи, оказавшись в своём гэре, сразу же приказал схватить свою молодую кангюйскую жену, всех её слуг и гостей из кангюйской знати, которые жили с ней на стоянке. Их вывели к реке и убили на глазах у всего племени хунну. Потом разрубили тела на части и бросили в реку. Небольшие помосты, которые римляне соорудили для набора воды и стирки, были теперь залиты кровью. Бойня была долгой и беспощадной. Когда всё закончилось, шаньюй приказал начать праздник в честь его победы над усунями и предстоящего похода на империю Хань. Лацию приказали прийти к нему вместе с Атиллой. Пир был долгим и скучным, поэтому он успел рассказать соскучившемуся другу всё, что с ними произошло. Атилла только качал головой и иногда вставлял свои смешные замечания. Позже он тоже рассказал, что они построили дома для нормальной жизни, наметили стены и выкопали землю для кладки, только не знали, как её делать и чем крепить огромные валуны. Дворец шаньюя вообще ещё не начинали строить, потому что сын Чжи Чжи приказал ждать возвращения отца. Тот должен был сам решить, какой дворец ему нужен.

На следующий день Лация позвали к Тай Сину, и тот передал приказ Чжи Чжи: пора было готовиться к походу на ханьцев. Для этого Лаций должен был собрать всех своих людей и начать учить их военному искусству. Шаньюя впечатлили действия римлян в Кангюе, и он решил, что такие воины могут пригодиться ему во время осады городов империи Хань. Римляне с неохотой восприняли приказ вождя хунну, но когда его подкрепили несколькими сотнями голов скота, дело пошло лучше. Вся проблема заключалась в том, что помимо упражнений и строительства они должны были как-то обеспечивать свои разросшиеся семьи едой. Но хитрый Чжи Чжи знал, как действовать в такой ситуации.

До конца осени, к великому сожалению шаньюя, к нему присоединились лишь пять или шесть маленьких племён, общей численностью не более трёх тысяч всадников. Этого было недостаточно для того, чтобы идти войной против империи Хань. Наступила зима, и сообщение с другими племенами прервалось. Многие хунну в поисках еды для скота ушли в другие места. Самый главный источник слухов, – Павел Домициан, – с такой радостью встретивший Лация и своих товарищей, теперь говорил, что хунну будут ждать весны. Весной у них будет общее собрание, на которое соберутся все племена со всех земель. Раньше они собирались каждые три месяца, но после разногласий между Чжи Чжи и его братом хунны больше не собирались вместе. Теперь Чжи Чжи надо было переговорить со всеми племенами, чтобы понять, на кого он может надеяться. Неожиданно, прямо посреди зимы, из Кангюя прибыл небольшой отряд всадников, которые сообщили ему, что молодой Доже не решился убить своего дядю, но смог договориться с ним о совместном правлении. Дворцовые интриги не позволили трусливому кангюйцу стать главой государства, хотя он, скорее всего, и не смог бы им стать в силу своего слабого характера. Лаций это сразу понял, когда услышал эту новость. Но его удивило другое – Дожу был жив, и ему простили убийство гарема. Более того, он добился выделения небольшого отряда конницы в помощь хунну, хотя после того, как Чжи Чжи убил дочь хана, кангюйцы должны были рассматривать его как своего злейшего врага. Однако это не произошло. Видимо, многие тайные силы в тех краях противились этому, и племена, населявшие Кангюй, тоже хотели принять участие в нападении на богатую империю Хань. Это радовало Чжи Чжи. Поэтому он с нетерпением ждал наступления весны.

Для римлян зима оказалась не такой тяжёлой, как предыдущие. Они хорошо обосновались в кочевом лагере. Половина из них уже переместилась на территорию будущего города, в построенные большие дома с каменными печками. У них появились запасы, а благодаря взаимопомощи и общему ведению хозяйства, они лучше справлялись с бытовыми проблемами и даже болезнями. В этом им очень помогала Чоу Ли, которая нашла среди живших за лагерем ханьских крестьян знахаря, лечившего травами. После возвращения из Кангюя она проводила там много времени, и Лаций был не против, потому что видел, что Саэт справляется с хозяйством и без неё. Теперь здесь помогали три новых рабыни, а помощь Чоу Ли в лечении была нужна и её детям, и многим другим римлянам.

Так как зимой времени было много, римляне часто собирались вместе и слушали рассказы и песни Павла Домициана. Лаций заметил, что подросшие дети Атиллы следовали за слепым певцом по пятам, и тот даже пытался научить их петь. Марк и Зенон по поведению уже ничем не отличались от детей хунну и, к его удивлению, говорили на нескольких языках. Причём одним из них был странный язык жителей империи Хань.

– Дети учатся быстро, – сокрушённо кивая головой, заметил как-то Павел Домициан, когда они присели отдохнуть возле дома. Он только что вернулся с ними из «ханьской деревни», как он называл место, где жили крестьяне, и у него изо рта шёл пар от быстрой ходьбы. Лаций тоже устал от перестройки терм на реке, которые за время его отсутствия почти совсем пришли в негодность, а забросить их он не мог. Он благодарил богов, что нашлись помощники, и скоро они должны были всё восстановить.

– Эй, заходите внутрь! Простудитесь! – раздался сбоку голос Саэт. – Я вас вместе с детьми покормлю, – она улыбнулась доброй открытой улыбкой, и Лаций подумал, что в ней, пожалуй, ещё остались следы былой красоты, хотя жизнь в таких условиях быстро превращала в старух даже молодых девушек.

– Сейчас, сейчас, – отмахнулся Павел Домициан и продолжил: – Ты знаешь, у этих маленьких крестьян очень интересно. Они так хорошо работают на земле. Атилла говорит, что они на песке выращивают рис и овощи. Но прошлой зимой у них много народу умерло. Почти половина. Те, кто выжил, построили дома, как у нас. Наши им помогали. За это они нам много еды давали. А как иначе? Без помощи не выживешь. Это хунну только могут жилы жевать с утра до ночи. У нас не получается, – он помедлил, потом хлопнул тёплыми варежками и воодушевлённо произнёс: – Ещё они петь умеют. Тонко-тонко! Ты представляешь?

– Петь? – Лаций действительно удивился. Он не думал, что маленькие, узкоглазые крестьяне могут петь. Тем более, он ни разу не слышал, чтобы Чоу Ли когда-нибудь пела.

– Ну, да. У них такие голоса! Я у них тоже кое-что выучил. Вот, послушай! – и слепой певец затянул тягучую монотонную песню, которая поначалу показалась Лацию нудной и неинтересной. Но Павел Домициан нащупал его плечо и, как бы прося не прерывать, продолжил петь. И действительно в этой долгой, непрерывной музыке была какая-то особенная притягательность, которую Лацию поначалу было трудно уловить из-за незнания языка.

– Павел, Павел, ты опять поёшь! – послышались вдруг детские голоса и позади двух маленьких фигур раздался резкий голос Саэт, приказывающей им закрыть дверь. Дети исчезли.

– Вот видишь, слышат меня. Кстати, эти ханьцы очень меня ценят, – гордо добавил Павел Домициан. – Слушают меня и хвалят.

– А ты понимаешь, что они говорят? – с усмешкой спросил Лаций. – Может, они тебя ругают? Пришёл, мол, сюда, этот старый слепой и мешает.

– Нет, что ты! Дети же всегда переводят. Но я тут начал потихоньку учить их слова. Это не трудно. Главное их внимательно слушать. Я уже могу кое-что объяснить…

В этот момент их в очередной раз позвала Саэт, и Лаций поспешил в дом, потому что стал остывать и боялся заболеть. Этой зимой многие кашляли и болели. Внутри совсем не было окон, зато в этом полумраке было очень тепло и уютно. Светильник из камня стоял только возле печки. Пахло старой кожей и горячей едой. Марк и Зенон уже сидели на полу на шкуре и ждали их. Лаций в очередной раз заметил, что эти два весёлых сына Атиллы унаследовали от него характер и природную живость, но внешне были очень разными. Марк был более плотным и коренастым, с широким лицом, а Зенон, наоборот, худее и жилистее брата, и глаза у него, казалось, были в два раза больше, чем у Марка. Детей постоянно брили, чтобы они меньше страдали от вшей, поэтому благодаря своим лысым головам они были очень сильно похожи на детей ханьцев. Саэт погладила их по головам и поставила на стол большую чашку с едой.

– Они тоже поют, – тихо шепнул ему Павел Домициан, когда братья, держась за руки, медленно подошли к столу.

– Кто? Они? – удивлённо спросил Лаций.

– Да. Странно?

– Ну, да, как-то не верится. Ты тут гимнасий греческий прямо устроил, – усмехнулся он.

– Э-эх, если бы! Но у них получается. Очень хорошо получается, – на лице Павла появилось такое трепетное и искреннее выражение, что Лаций невольно усмехнулся. – Не смейся! Это правда! Голоса такие чистые, такие ровные, как будто дети богов поют, – щемящим голосом произнёс слепой певец.

– Хм, может, это Феб3434
  Феб – бог искусств, танца, песни и покровитель муз (римск.).


[Закрыть] к Саэт в гости наведался, пока Атилла спал? – пошутил он, и Павел Домициан громко расхохотался, чем вызвал удивление у стоявшей в дальнем углу Саэт и радостные крики детей.

– Ну-ка, пока мать не принесла хлеб, давайте споём ему песню Диониса! – обратился он к детям, подняв руку над столом и указывая ладонью прямо на их лица. Оба сорванца сразу же притихли, маленькие глаза перестали бегать, и они одинаково поджали губы, готовясь исполнить песню. Павел прокашлялся, и Лаций заметил, как в тёмных углах приподнялись на локтях несколько больных. Видимо, им это представление было хорошо знакомо и, судя по приветственному кряхтению, нравилось. Но то, что произошло потом, пробудило в нём такие приятные переживания, которых он не испытывал со времени приезда Эмилии в Азию.

Павел затянул первые строчки гимна, прославляющие виноград и его живительный сок, а на третьей строчке к нему присоединился Марк. У него был невероятно сильный глубокий голос, который буквально придавил Лация к лавке. На четвёртой строчке вступил Зенон, и от чистого, высокого звука, который поднялся над голосами Павла и Марка, у Лация пробежали мурашки по коже. А потом на глаза навернулись слёзы, и он заплакал, с недоверием и растерянностью качая головой из стороны в сторону и причмокивая губами, как будто пробовал на вкус терпкое вино. Гимн закончился, а он ещё долго не мог прийти в себя, хотя уже успел стряхнуть с ресниц набежавшие слёзы радости.

– Что, тоже проняло? – услышал он голос Атиллы, который зашёл в дом с последними словами.

– Да уж… Это божественно! – снова покачал головой Лаций.

– Я же говорил! – радостно закивал Павел Домициан. – Они так поют, так поют! Даже маленькие ханьцы их уважают. А с хунну бьются смертным боем. Внук мельника, этот маленький Ма Ли, с ними везде носится. За них заступается, когда дерутся. Он старше их, поэтому сильнее.

– Так уж и дерутся? – с наигранным удивлением спросил Лаций, обращаясь к детям.

– Да, да, вот вчера на Сую накинулись! Он у них хвост сурка стащил, – воскликнул Марк, и Зенон поддержал его. Они наперебой затараторили, рассказывая, как и почему произошла драка, но Саэт прикрикнула на них, дёрнула за плечи и заставила успокоиться.

Дети были намного дружнее, чем взрослые. Однажды внук мельника спас Марка на реке. Того потащило течение. Ма Ли прыгнул и поддержал Марка на поверхности. Следом за ним в воду бросился Зенон и помог ханьцу вытащить брата на мелководье, где бедолага долго сидел, отплёвывая воду и громко кашляя. С тех пор они были неразлучны. А через полгода, когда заболел Ма Ли, старый ханьский знахарь сказал, что надо произвести обряд очищения. Для этого нужна была кровь такого же подростка, как и внук мельника. Никто из детей ханьцев и хунну не захотел помочь ему. И только Зенон, побледнев, шагнул вперёд, когда они с братом услышали слова лекаря. Саэт тоже испугалась, но Лаций и Чоу Ли успокоили её, сказав, что ничего страшного не будет. Когда знахарь окутал его дымом трав и сделал надрез на ладони, чтобы взять несколько капель крови, Зенон закрыл глаза и приготовился отдать за друга жизнь. Через некоторое время старик привёл его в себя и проводил к Саэт. Зенон с удивлением посмотрел на неё и спросил: