Текст книги "Римская сага. Далёкие степи хунну"

Глава 45

Последние клочья редкого дыма остались позади, и они оказались на небольшой возвышенности, с которой хорошо было видно все окрестности. Однако дальше идти было некуда. Последние шеренги ещё шли быстрым шагом, а первые уже остановились, как будто упёрлись в невидимую стену. Лаций сам сбавил шаг и вышел вперёд, обогнав первую шеренгу на несколько шагов. Он стоял один и смотрел на неожиданно выросшую перед ними преграду растерянным взглядом. Всё пространство до самого края холма было забито бурыми нагрудниками. Он бросил взгляд влево, туда, где дорога должна была уходить вниз, к реке. Там тоже не было свободного места – везде стояли маленькие воины с короткими мечами в руках. Справа виднелись арбалетчики. Они держали свои орудия на плечах и, к счастью, не были готовы к стрельбе. Но это был лишь вопрос времени… Они прекрасно могли стрелять и по своим, это римляне уже знали.

В какое-то мгновение Лацию показалось, что это разлилось море и сейчас их накроет волной, из-под которой никто уже не сможет выплыть. Он мотнул головой и опустил подбородок на грудь. До ближайших пехотинцев в тёмно-красных нагрудниках было не более двадцати шагов. Если бы римляне врезались в них, то их окружили бы, как камень в воде, и всё кончилось бы очень быстро.

– Перестроение! Щиты в два ряда по кругу! Отступаем по одной шеренге!

Менел звонко протрубил команды два раза. Сзади и сбоку их повторили ещё два горниста. Легионеры пришли в движение, эхом прозвучали громкие команды центурионов и когда ханьцы опомнились, перед ними уже стояла неприступная стена: один длинный щит почти касался земли, а другой находился над ним. Больше ничего видно не было. И ещё эти щиты двигались! Они медленно отступали назад, потом складывались, перемещались и исчезали за другими щитами, которые были позади них. Это было похоже на представление, только очень грандиозное и непонятное. Какое-то время простые воины и их командиры с удивлением наблюдали за происходившим перед ними чудом.

– Лаций! – раздался сбоку громкий голос Лукро. – Слушай, их как-то много. И все на одно лицо. У них, случайно, не одна общая мать? Я никогда не спешил к Плутону, ты знаешь, но тут… – он скривил лицо и покачал головой. Лаций не умел шутить в таких ситуациях и всегда завидовал Варгонту и Атилле, которые даже в самые трудные моменты не теряли чувство юмора. Но сейчас была не трудная, а безнадёжная ситуация, и то, что Лукро, весельчак и балагур, не смог закончить свою шутку, говорило об этом лучше всего. Лаций неожиданно вдруг ответил ему:

– Я тоже не спешу к Плутону. Зато Прозерпина, говорят, у него очень страстная! Если увидишь первым, расскажи ей обо мне, хорошо?

Лукро посмотрел на него удивлённым взглядом и криво усмехнулся. Однако враг, тем временем уже пришёл в себя и заметил, что расстояние между ними увеличивалось. Услышав смех и сочтя это за оскорбление, ханьские воины рванулись вперёд без команды. Первые из них налетели на щиты, как на стену, стуча по ним мечами, как палками. За ними подоспели другие воины, которые прижали своих товарищей к щитам римлян, как к стене, не давая возможности даже пошевелиться. Лаций передал команду: наносить удар по ногам. За щитами слышались резкие крики боли, нападавшие падали прямо под ноги напиравших на них товарищей один за другим, не давая возможности командирам понять, что происходит. Так продолжалось шагов пятьдесят, пока громкие приказы не остановили это беспорядочное самоуничтожение. Вперёд вышли арбалетчики и стали расстреливать щиты почти в упор. Римляне сомкнули ряды теснее и продолжили отступать к воротам. Однако противник быстро перестроился и окружил их. Потом у ханьцев появились большие длинные палки, похожие на тонкие брёвна. Они схватили их, как тараны, с двух сторон. Лаций насчитал по девять человек с каждой стороны. Раздалась громкая команда, и живые «тараны» побежали вперёд. Врезаясь в щиты римлян, они пробивали их и создавали, таким образом, бреши в первой и второй шеренгах. Пока легионеры расправлялись с несущими таран, те, кто бежал сзади, успевали прорваться вглубь и расширить эти бреши. Так началась самая тяжёлая битва за эти два дня. До ворот оставалось совсем немного, шагов пятьдесят. Отступая, римляне дошли уже до огромных арбалетов, которые совсем недавно так умело разрушили… а теперь сражались за каждый шаг назад. Но у стены тоже было много врагов. Там стояли широкие лестницы, и на них было полным-полно людей. Лаций не оглядывался. Он старался наносить только колющие удары, но от усталости у него начинали опускаться руки. Такого количества людей он ещё не видел. Спасением было то, что они не успели сжать римлян в плотное кольцо. Это давало римлянам возможность передвигаться внутри, меняя друг друга в передней шеренге. Постепенно они подошли к дальнему рву, забитому землёй и стволами деревьев. Надо было только перейти его, а там уже было рукой подать до створа ворот… Оглянувшись, Лаций увидел, что у стены по-прежнему идёт сражение. Хунну не удалось сбросить все лестницы, и они теперь были усеяны карабкающимися солдатами, которых внизу подгоняли командиры. Тела постоянно падали на землю, но за ними лезли новые воины. Это было совсем близко, в двадцати-тридцати шагах сзади. Римлян отделял от стены всего один ров. У Лация промелькнула мысль, что хунну на башнях надо было стрелять только по командирам внизу, а не по всем подряд. Внезапно возникшая тишина заставила его повернуться к первой шеренге своих воинов. Он вздрогнул, увидев, что перед ними снова образовалось свободное пространство, в которое быстро вбежали арбалетчики. Враг пришёл в себя, и теперь они снова были у него, как на ладони.

– Сомкнуть щиты! Плотнее, плотнее! – закричал он, ища глазами Менела. Тот был ранен, но ещё держался на ногах. Звук рожка заставил римлян собраться, и они стали искать плечом друг друга, смыкая строй. На какое-то время все замерли – и с той, и с другой стороны. Арбалетчики ждали команды командиров, а римляне – центурионов. Те посматривали в сторону Лация, который что-то объяснял Лукро, показывая в сторону рва.

И вдруг над всем этим раздался странный чистый звук, как будто кто-то спустил тетиву и заставил её звенеть в воздухе долго-долго. Отчасти это напоминало звук арфы, которую Лаций уже не слышал лет двадцать. Ханьцы замерли, а потом закричали, тыча мечами в направлении городской стены. Там ничего не было видно, кроме трёх новых лестниц, которые приставляли к стене суетливые пехотинцы.

– Павел! Клянусь Юпитером, это Павел! – радостно закричал Менел, который был весь в крови и напоминал сейчас мясника с торговых рядов Суббура, а не опытного легионера. Его глаза засверкали радостным огнём, и он поднял над головой меч.

– Павел?.. Откуда он там?.. – пробормотал обескуражено Лаций. Но его никто не услышал.

– Это гимн в честь Квирина! Слышите? – Менел повернулся в одну сторону, в другую, как бы призывая всех присоединиться к его восторгу. Голос лился, набирая силу, и это было невероятно. Никто уже давно не слышал, чтобы слепой певец так громко пел. Римляне воспрянули духом, но в этот момент со стороны арбалетчиков прозвучала короткая команда, и первые стрелы ударили в щиты. Лаций толкнул Лукро в спину.

– Иди! Выхода нет. Зацепись там. Держите строй. Дайте нам перейти! – две восьмёрки, прикрывшись щитами, стали осторожно перебираться через завалы рва, чтобы закрепиться у самой стены, рядом с воротами. Лаций впервые пожалел, что они выкопали такой широкий ров. Стрелы продолжали стучать по щитам, а над всем этим звучала песня. Он глубоко вдохнул в себя горячий воздух, как бы стараясь вместе с ним захватить часть божественного голоса Павла Домициана, но тот вдруг внезапно оборвался, как будто его прервала чья-то невидимая рука. Легионеры молча продолжали двигаться назад. Неприятное молчание нарушалось короткими командами ханьцев и ударами стрел, которые уже стали расщеплять щиты передней шеренги. Лаций чувствовал, что меч потяжелел. Он казался теперь тяжелее железного пилума. На другой стороне рва Лукро не смог выстроить защитную шеренгу и был вынужден вступить в бой пехотинцами в бурых нагрудниках и чёрных халатах.

– Последняя шеренга, переходим через ров! – хрипло приказал Лаций. Менел протрубил команду и, опустив рожок, с сожалением добавил:

– Нам бы сейчас песню, – подняв рожок, он набрал воздух и протянул несколько длинных нот из того гимна, который пел Павел Домициан. Легионеры уже не могли говорить, от трёх центурий остались полторы. Надо было спешить. И вдруг сверху снова полилась песня. Сначала голос дрожал и вибрировал, срываясь на верхних звуках, но потом набрал силу и стал таким громким и сильным, что не уступал ничем голосу Павла Домициана. Он был даже звонче и выше.

Глава 46

Лаций не знал, что слепой певец не захотел той ночью оставить своих товарищей. Дойдя до стены, Павел сказал, что останется в городе. Марк и Зенон, услышав, что им угрожает опасность, тоже заявили, что останутся и будут помогать старшим. Саэт была в отчаянии. Она так настрадалась за последнее время, что не хотела оказаться в городе во время осады. Но дети решительно отказывались следовать за странной рабыней их любимого Лация. Саэт с грустью поблагодарила Чоу Ли и сказала, что будет с ними. Единственное, что ей удалось, так это уговорить детей и старого певца спрятаться до нападения в одном из домов, чтобы не подвести Лация. Когда началась осада, они долго не выходили, но потом пронёсся слух, что нападавшие ранили Чжи Чжи и римляне вышли за стены города, чтобы отбросить врага назад. Тогда Павел Домициан попросил братьев отвести его на стену. Он хотел поддержать своих старых друзей песней. Наверху было жарко и страшно: повсюду лежали тела убитых и раненых. Марк и Зенон видели, что вокруг сражаются не только мужчины, но и женщины. На пути к башне им несколько раз приходилось падать на брёвна, прячась от стрел. В один из таких моментов Зенон стал поднимать певца, чтобы продолжить путь, а Марк с ужасом застыл перед телами двух юношей своего возраста, в которых только что попали стрелы. Ему казалось, что они живы, но растекавшаяся кровь и застывшие взгляды говорили, что теперь между ними пропасть.

– Что смотришь?! – услышал он над головой чей-то резкий голос. – Хватай быстрей! Давай, толкай!

У убитых не было оружия. Только длинные палки. Такая же была в руках у женщины, которая позвала его на помощь. Марк схватил палку и упёрся в торчащий из-за стены край лестницы. Слева от него были ещё четыре женщины. Они что-то закричали и навалились на шесты изо всех сил. Лестница задрожала и стала медленно отходить от стены. Все радостно закричали. Марк тоже издал что-то похожее на крик радости, и в это мгновение стена вздрогнула и послышался страшный грохот. Тихо ойкнув, рядом с ним опустилась на настил та женщина, которая только что звала его на помощь. Она держалась руками за живот, и между пальцев у неё торчало чёрное оперение железной стрелы. Марку врезалась в память виноватая улыбка и нестерпимая боль в глазах, которые ещё мгновение назад были полны жизни, а теперь подёрнулись дымкой смерти и закатились вверх. Ему вдруг стало трудно дышать, к горлу подступили рыдания. Он вскочил и сквозь пелену накатившихся слёз увидел, как чуть дальше несколько хунну сражались с перепрыгнувшими через стену ханьцами. Возле самой башни стояли Зенон и Павел. Слепой певец набрал воздух и запел. Марк видел, как у того на горле вздулись вены, как потемнело лицо под седой бородой и задрожали вцепившиеся в плечо Зенона руки. Но голос Павла был настолько сильным и громким, что все на мгновение оцепенели. У Марка по спине побежали мурашки. Он не успел подняться с колен, когда в воздухе раздался свист страшных стрел. Новая волна смерти накрыла защитников стен, которые не успели спрятаться за выступами бойниц. Но вместе с ними на брёвна упали и три воина в чёрных халатах и бурых нагрудниках. Стрелы попали им в спину. Однако четвёртый остался жив. Перед ним никого не было, поэтому он повернулся к Павлу Домициану и хищно оскалился. Не выпуская из рук палки, Марк вскочил на ноги и со страшным криком рванулся вперёд. Он видел, как враг уже занёс меч, чтобы нанести смертельный удар, и из последних сил толкнул его в спину длинной палкой. Удар был не сильным, но этого оказалось достаточно, чтобы тот потерял равновесие и упал на Павла Домициана. Меч ударил слепого певца плашмя по голове, и старик, охнув, осел вниз. Песня прервалась. Не удержавшись на ногах, Марк тоже упал, но быстро поднялся, чтобы снова напасть на врага. Тот стоял спиной к нему, опёршись грудью на бойницу. В затылке у него торчал тонкий чёрный нож. Такой был только у Зенона. Брат стоял рядом, глядя на убитого им воина широко открытыми глазами. Марк бросился к нему и, схватив за плечи, заставил пригнуться.

– Убьют… Стрелы… – смог выдавить он из себя, и в этот момент, как бы в подтверждение его слов, тело страшного воина вздрогнуло два раза и из спины показались два железных наконечника. Марк осторожно приподнялся и увидел внизу римлян. Они были совсем рядом! Маленькое светло-серое пятнышко в красно-чёрном море вражеских фигур. Ему показалось, что он даже разглядел красный гребень на одном из шлемов, а рядом – человека с полукруглым рогом. Значит, Лаций и Менел были ещё живы!

– Я убил его, – тихо прошептал Зенон, всё ещё не в силах прийти в себя. Он не понимал, как смог ударить упавшего воина, и с ужасом смотрел на кровь на своих руках.

– Они живы! – не слушая его, прокричал Марк. – Живы! Ты знаешь этот гимн. Ты же пел его с Павлом. Знаешь? – кричал он, тормоша брата за плечи.

– Что?.. – тот поднял на него полный пустоты взгляд. – Да, знаю.

– Пой! Пой, я тебе говорю! Они там, внизу! Они живы! – у Марка сорвался голос, он закашлялся, но взгляд Зенона уже обрёл привычное выражение, он приподнялся над телом убитого ханьца и посмотрел вниз.

– Я их видел, – одними губами прошептал он. – Может, Павел жив?.. – с надеждой спросил он.

– Э-э-э… – раздался тихий стон. – Я жив, дети мои. Ужасно болит голова. Я знал, что Юпитер накажет меня за этот гимн Квирину.

– Ты можешь петь? – сипло спросил Марк.

– Нет, не могу. Мне плохо, и всё кружится, – ответил слепой.

– Вот видишь? Пой! – повернувшись к Зенону, приказал Марк. – Я слышал, как вы пели на мельнице. Ты лучше всех поёшь! – в его горящих глазах было столько настойчивости и решительности, что у младшего брата не было возможности возразить. Он крепко держал его за руку и хотел, чтобы он спел.

– Пой своим голосом, – посоветовал Павел Домициан. – Не подстраивайся под меня. У тебя хрустальный голос. Божественный… – он замолчал и скривился, потрогав рану на голове. Зенон заплакал. Неужели он сможет так же спеть этот гимн? Половина слов были для него неизвестными, но он знал всё наизусть. Гимн всегда завораживал его своей первобытной силой и страшной тайной проклятия, заключённой в зловещих словах. Зенон несколько раз глубоко вдохнул, чтобы остановить слёзы. Затем уткнулся лбом в бревно и стиснул зубы. Он слышал звуки битвы снизу и знал, что где-то там сражаются самые близкие ему люди, которым он очень хотел помочь. Вытерев ладонями остатки слёз, Зенон глубоко вдохнул воздух и запел. С самого начала.

– Тяни больше! Тяни голос! – успел вставить Павел, когда тот остановился, чтобы набрать воздух. Юноша прислонился к краю бойницы и запел с ещё большим воодушевлением, стараясь вложить в древний гимн всю свою душу.

Никто внизу не видел этого. Все слышали только новый чистый голос, новый гимн, который звучал теперь совсем по-другому, взывая не только к тёмным силам зла с просьбой о помощи, но и к силам добра. Ханьцы у стены замерли, прислушиваясь к невероятному звуку человеческого голоса, потому что у них было врождённое ощущение мелодии, а римляне молчали, потому что у них просто не было сил и они были рады хоть на какое-то время опустить щиты и мечи. В этом голосе для них звучали последние слова всех погибших товарищей, и гимн Квирина призывал их биться до последнего, чтобы даже после их смерти враги из поколения в поколение передавали страшные рассказы об их непоколебимой стойкости, ярости и несгибаемом упорстве.

– Кто это? – растерянно спросил Менел, устало упёршись руками в колени. – Клянусь, это голос Феба! Боги видят нас. Такой голос может быть только у бога.

Звук нарастал и ширился, разносясь над их головами всё дальше и дальше. Лаций почувствовал, как у него по всему телу пробежали мурашки. Он встал, подобрал второй короткий меч и взглянул туда, откуда шёл голос.

– Это Зенон, – бросил он, оглядываясь по сторонам, чтобы увидеть арбалетчиков. Но их со всех сторон окружала полоса красно-бурых нагрудников. Надо было воспользоваться этим моментом. Он хотел уже отдать команду к отступлению, но его перебил Менел:

– Друзья, это сын Атиллы! Это – Зенон! – заорал он. – Боги видят нас! Они с нами! – и, поднеся горн к губам, он уже хотел протрубить что-то в ответ, но Лаций схватил его за плечо и с силой встряхнул.

– Назад! Бегом! Передняя шеренга шагом. Все бегом через ров! Давай! – заорал он ему прямо в лицо, как будто перед ним был не близкий друг, а враг. Корницен вздрогнул от неожиданности, однако старая привычка взяла верх: брови сошлись на переносице, губы сжались, сердце радостно застучало в груди, и только в глазах продолжал светиться восторг. Он с такой силой протрубил команды, что их было слышно даже на дальних башнях стены.

Лаций видел, что к противнику уже спешат свежие силы, видел их командиров, орущих «Куай дзин!6767
  Быстрее вперёд! (кит.)


[Закрыть]», и понимал, что скоро те обрушатся на них с новыми силами. Рядом лежали несколько убитых пехотинцев и один стрелок. Его арбалет так и остался натянутым, стрела выпала и валялась рядом, ещё одна лежала рядом с головой – наверное, он держал её во рту, когда натягивал тетиву. За спиной виднелся колчан, полный стрел. Решение созрело мгновенно. Лаций вставил стрелу и приложил арбалет к плечу, как когда-то делал на мельнице. Затем спустил тетиву. Жёлтые погоны первого ханьского командира вздрогнули и опустились на землю вместе с телом. Второму стрела попала в руку. Третьему – в ногу. Лаций чувствовал, как от напряжения дрожат пальцы, и это передавалось плечам и всему телу. Последняя стрела попала в голову пехотинцу, который был рядом со своим командиром, и после этого всё смешалось. Выстрелить ещё раз ему не дали. Подбежавший Менел закрыл его своим телом и сбил с ног несколько человек, но потом его самого ранили в руку и его шлем потонул в море чёрных круглых голов узкоглазых воинов. Лаций закричал от отчаяния, но ничего не смог сделать. Он отбивался двумя короткими мечами, но видел, что силы были неравными. Сражение теперь напоминало больше толчею на базаре, чем реальный бой. Однако римляне в этой «толчее» падали на землю чаще, чем их враги, которые с удовольствием добивали их сверху.

Спасительный ров был уже за спиной. Легионерам Лукро удалось закрепиться на той стороне. Оставалось перейти всем остальным. Не отворачиваясь от противника, римляне отступали по вздыбленной земле и брёвнам, падая и поднимаясь. Возле рва ханьцам наступать было тяжелее. Когда все, кто мог, перебрались на другую сторону, со стороны противника снова показались арбалетчики. Они явно хотели добить римлян до того, как те доберутся до ворот. Причём, они опять собирались расстрелять их вместе со своими пехотинцами, которые стояли у них на пути.

– Щиты за спину! Бегом вперёд! Не останавливаться! – приказал Лаций. Он из последних сил держал в руках меч. В горле пересохло, и в глазах плыли чёрные круги. Этот рывок должен был стать последним. Он поднял глаза к небу и мысленно попросил богов о помощи. Ханьцы под стеной почему-то не стали нападать на них и просто расступились в разные стороны. Когда первые стрелы долетели до стены, там было всего несколько легионеров. Двоим стрелы попали в ноги, но их успели затащить внутрь и загородить вход повозками. Около двадцати воинов, которые преследовали их, остались лежать рядом с воротами, поражённые стрелами своих арбалетчиков в спину.

Лаций жадно пил воду, прислонившись спиной к брёвнам, когда снаружи раздались громкие крики врага. Он прислушался.

– Кан, кан!.. Ксиен!.. Хуо!.. Денгхуо!6868
  Смотри, смотри, дым, огонь, горит (кит.).


[Закрыть] – доносилось оттуда. Он посмотрел в сторону дворца шаньюя. Над ним поднимался чёрно-серый дым. Этого не могло быть! Что там могло гореть? Стрелы туда долететь не могли… Он оставил раненого Лукро и тридцать человек у заваленного створа ворот. Судя по всему, нападавшие снова собирались поджечь завалы. Надо было носить воду и поставить хунну для стрельбы в просветы между повозками.

Возле ступеней дворца никого не было, даже охраны. Лаций забежал внутрь. Там пахло дымом, но огня не было. По лицам кутлугов и слуг он догадался, что Чжи Чжи был в плохом состоянии. Было странно, что он вообще был ещё жив. Лаций стал спрашивать, откуда дым, но все пожимали плечами и испуганно оглядывались. Тай Син приказал двум стражникам пройти с ним по комнатам. Они быстро обошли все десять комнат, но в них огня не было. И тут Лация осенило:

– В конюшню! Быстрей! – закричал он.

В длинном невысоком помещении, которое было пристроено с обратной стороны дворца, было два входа – изнутри и снаружи. Внутренний оказался закрыт. Это говорило о том, что там кто-то был. Хунну быстро оббежали большой дом и ворвались внутрь. Они сразу заметили источник огня – горели сухая трава и зерно для лошадей. Именно оно и давало такой серо-чёрный дым. Хунну рванулись туда, а Лаций замер у выхода, чувствуя, что имеет дело с непростым врагом. Пока воины с шумом и криками разбрасывали траву, он осторожно шагнул в тень приоткрытой двери и замер. Через какое-то время в ближнем загоне раздался осторожный шорох, который он бы не услышал, если бы не ждал чего-то подобного. Маленькая тень рванулась к выходу, но он успел закрыть перед ней дверь. Послышался сильный удар и стон. Приоткрыв дверь, Лаций направил меч в сторону лежащего человека и толкнул его ногой. Каким же было его удивление, когда он увидел перед собой Чоу Ли! Как она оказалась здесь? Зачем хотела поджечь дворец? Подоспевшие хунну хотели убить её на месте, но он сказал, что сделает это сам чуть позже, когда закончится осада. Ведь она была его рабыней. Эти слова подействовали, и воины быстро связали её, после чего отнесли в соседнюю маленькую пристройку, где хранилась кожа для ремней и уздечек. Там Чоу бросили в угол. Лаций на мгновенье задержался. Подойдя, он молча разрезал ей верёвки на ногах. Иначе к вечеру она умерла бы от застоя крови. Выйдя, он закрыл дверь на засов и кивнул воинам. Те подпёрли обе двери бревнами. Расспрашивать Чоу о причинах её поступка сейчас не было времени, и он поспешил обратно.

Осада стены в это время приостановилась. Было похоже, что у нападавших кончились лестницы. Зато их арбалетчики стреляли по любому движущемуся человеку. Казалось, они ковали стрелы на ходу… Большая проблема возникла у ворот. Там противнику удалось поджечь повозки и часть стены, и теперь пламя расширялось, охватывая стену всё выше и выше. Несколько раз женщины и дети пытались залить его водой, но она не достигала цели, пролетая мимо, зато арбалетчики попадали точно – на брёвнах уже лежало около десяти трупов.

– Ну, что? Кажется, всё? – услышал он голос Лукро, который, увидев его обречённый взгляд, подошёл ближе. Створ ворот можно было больше не защищать. Там бушевало пламя. Ханьцы, видимо, тоже это поняли и ждали, когда всё прогорит. На стены никто не лез. Оттуда лишь изредка доносились глухие удары стрел – это арбалетчики охотились за оставшимися на стенах людьми.

– Ещё нет. А что, спешишь к Прозерпине? – тупо уставившись в одну точку, ответил он.

– Ха! Ты ещё шутишь! – довольно хмыкнул Лукро. – Значит, не всё так плохо.

– Сколько нас осталось? – уже серьёзно спросил Лаций.

– Сотни две.

– А хунну?

– Не знаю. Думаю, тысяча или полторы. В городе много женщин и детей.

– Понял. Пошли к Тай Сину! Пусть уходят.

Они устало поплелись к дворцу шаньюя. Чжи Чжи по-прежнему был без сознания. Рядом с ним стояла жена. Служанки держали на руках двух маленьких детей. Малыши безмятежно спали. Угэдэ Суань сидел рядом с Тай Сином, опустив голову. В руке у него был меч.

Старый лули-князь выслушал Лация и угрюмо покачал головой. Он тоже понимал, что надо уходить через вторые ворота, но он не мог этого сделать. Тогда их везде ждали бы позор и бесчестие. Ни один род не принял бы их. А до Кангюя было далеко. Оставалось сражаться.

Лукро в это время разговаривал с женщинами. Их было около пятисот. Но ни одна из них не захотела покинуть город. Все знали, что вторые ворота ведут в каменную пустыню и вокруг на расстоянии десяти дней пути нет ни одного кочевья или становища. Когда Лаций вышел из дворца, раненый друг печально покачал головой и сказал:

– Они все будут драться. Не хотят уходить, – он неловко пожал плечами, как будто чувствовал себя виноватым.

– Пошли! Женщины будут стоять за нами, – принял решение Лаций.

Римляне расположились полукругом у ворот. Лучники хунну стояли по обе стороны, а позади них – женщины. Сверху начали падать прогоревшие балки, из-за стены раздавались радостные возгласы ханьцев.

– Лаций, мы будем с тобой! – услышал он голос Зенона. Два брата стояли перед ним, готовые сражаться вместе со взрослыми. На них были старые нагрудники и простые полукруглые шлемы. Они были без щитов, зато держали в руках по два коротких меча. Лаций скривился, как от зубной боли. Потом подошёл к обломкам повозки и вытащил оттуда железную стрелу.

– Вы мне в прыжке по пояс! Вояки… Смотрите! Видите стрелу? Она пробивает двух человек и лошадь. За раз! Так что можете сразу стать друг за другом и поставить за собой лошадь. Одним ударом вас всех и убьёт, – с раздражением объяснил он.

– Лаций, – вдруг вступился Лукро, – их всё равно убьют. Перережут горло, как ягнятам. А так хоть по несколько ударов нанесут. Глядишь, и убьют парочку муравьёв, – он говорил серьёзно, и в его словах была доля правды.

– Ты шутишь? Это же дети…

– На стене тоже дети были, – возразил тот. Лаций плюнул и отвернулся. Ему хотелось добавить, что теперь надо будет не сражаться, а защищать двух молочных поросят, но времени на разговоры уже не осталось. Часть стены с грохотом обрушилась, взметнув вверх сноп искр и пыли. Пыль и пепел ещё не успели осесть, как с той стороны послышались звуки барабанов и голоса ханьских командиров:

– Заа! Заа дингбуу!6969
  Бросай! Бросай сверху! (кит.).


[Закрыть] – искры от падающих брёвен полетели в разные стороны. Было видно, что ханьцы бросают сверху деревянные щиты. Лаций снова удивился, как быстро они успели всё это сделать. Да, их было очень много, и они не хотели останавливаться. Их генерал спешил ворваться в город. И поэтому не жалел своих воинов.

– Вансуи! Жуанфаа!7070
  Ура! Вперёд! (кит.).


[Закрыть] – кричали со всех сторон маленькие человечки, которых сразу начали расстреливать оставшиеся в живых хунну. Но на место упавших десяти пехотинцев в створ ворот вливались двадцать новых. Падали двадцать, по их телам, падая и перекатываясь, проходили сорок…

Первая атака была недолгой. Римлянам и хунну удалось отбить её и оттеснить врага за ворота. Но через какое-то время оттуда последовала вторая – более продуманная и опасная. Лаций видел, что тёмно-красные нагрудники разбегаются в разные стороны, их становится всё больше и больше, и хунну уже не успевают сдерживать их натиск. Сначала из пепельного облака, которое продолжало висеть над провалом в стене, полетели стрелы. Они заставили римлян сдвинуть щиты, но у хунну не было щитов и половина из них погибли. Сразу за этим последовала вторая атака. Ханьцы вбежали, держась за брёвна, как они это делали ещё днём, чтобы разбить строй римлян. Прикрываясь щитами, они неслись прямо на них. Пять ударов раскололи римский строй на части. Нападавшие были убиты, но вторая волна успела вклиниться в эти разрывы. Началась рукопашная схватка. Каждый отдельный римлянин был сильнее и опытнее одного ханьца, но тех было больше. Они теснили воинов Лация всё дальше и дальше, пока не дошли до площади. Здесь уже в схватку вступили женщины хунну, и со всех сторон стали раздаваться их дикие крики. Лаций старался следить за детьми Атиллы, но через какое-то время рядом остался только Зенон, а Марка вместе с Лукро оттеснили к дворцу. Он иногда пытался бросать взгляды в ту сторону, но не успевал ничего заметить, так как приходилось постоянно уклоняться от беспорядочно свистящих вокруг мечей. Кто-то бросился ему в ноги, сбил на землю, и он с трудом смог избавиться от цепкой хватки невысокого воина. Поднялся Лаций уже один, успев вынуть из тела противника свой меч и пытаясь найти взглядом Зенона. Но тут перед ним возникла знакомая фигура в ярко-красном нагруднике и с жёлтыми накладками на плечах.

– Лаа Дзии! – протянул китаец, растянув губы в довольной улыбке, и его тонкая бородка с жидкими усами затряслась от смеха. Он ещё раз повторил: – Лаа Дзии! – и с неожиданной прытью бросился на Лация. Тому оставалось только отступать, отбивая быстрые и довольно умелые удары ханьского командира, пока тот не устал. Остановившись в двух шагах от него, он ткнул мечом в его сторону и произнёс: – Юуан ксинг бьяожии.7171
  Круглый знак (кит.).


[Закрыть] Во жидао ни!7272
  Я узнал тебя (кит.).


[Закрыть] Во яао шале ни!7373
  Я тебя убью (кит.).


[Закрыть] – при этом он не сделал ни шага вперёд. Было видно, что ему надо отдышаться.

– Цзи Юи, ва!7474
  Стой (кит.).


[Закрыть] Жуа!7575
  Лови (кит.).


[Закрыть] – крикнул в ответ Лаций и вытащил короткий нож. На лице воина отразились презрение и насмешка. Однако он не успел даже поднять руки, чтобы защититься или отойти в сторону, как лезвие, сверкнув на солнце, сделало один оборот и вошло ему прямо в глаз.

– Лаций, помоги! – раздался сбоку голос Зенона, и возвращать свой нож у него уже не было времени. Он подоспел вовремя, когда два ханьских пехотинца прижали юношу к забору и любой удар мог оказаться для него последним. Лаций спас его. Зенон еле дышал. Он был совсем мал, и чудо, что его просто не затоптали ногами во время такого беспорядочного сражения.

Бой длился ещё долго. В конце концов, их всех оттеснили за дворец, и Лаций удивился, что среди легионеров потери были не такие большие, как он ожидал. В строю было почти полторы сотни человек. Но силы были неравные. Вдруг ханьцы остановились. Они перестали нападать и замерли в пяти-шести шагах от римлян. Откуда-то издалека послышался сильный гул. Потом раздались крики, и вскоре все ханьские воины подхватили их, радостно поднимая в воздух мечи и потрясая ими в знак победы. Лаций понял, что во дворце всё кончилось печально. С той стороны показались десятка два всадников. Когда они приблизились, стало видно, что они держат за волосы отрубленные головы. Страшное молчание и ужас сковали римлян и хунну. Это были головы Чжи Чжи, его сына, жены, двух маленьких детей, Тай Сина, его сына и ещё нескольких князей.