Текст книги "Римская сага. Далёкие степи хунну"

Глава 13

Наступившее утро, к сожалению, оказалось для Саэт не таким радостным, как она думала. Старая служанка в гэре Тай Сина быстро объяснила ей, что теперь у неё появился ещё один лишний рот, который она должна будет кормить теперь сама. За то время, пока они жили здесь, так сложилось, что на Саэт лежало всё нехитрое хозяйство и обслуживание той части гэра, где ютились римляне и она с детьми. Лаций рано утром ушёл вместе с Ногусэ доделывать новый гэр. Издалека доносились голоса слуг и раздражённый голос кутлуга, который был крайне недоволен странным приказом своего господина. Саэт поправила сложенное вдвое одеяло из верблюжьей шерсти и подоткнула его под бока своих малышей. Они крепко спали и во сне одинаково морщили нос и чмокали. В который раз она присматривалась к ним и видела, что, несмотря на тёмную кожу и одинаковые волосы, их лица всё больше и больше начинали отличаться друг от друга. Она вздохнула и, переборов смущение и растерянность, вызванные словами старой кормилицы, подошла к Чоу Ли. Та неподвижно лежала под её шкурой.

– Вставай, что ли! – буркнула Саэт. Мысль о том, что эта маленькая хрупкая женщина будет теперь наложницей Лация, вызвала у неё неожиданный укол ревности. Она понимала, что злиться на новую рабыню было глупо, но ничего не могла с собой поделать. – Эй, ты! – она стянула шкуру и потрясла Чоу за плечо. – Пора идти за водой. Вставай! – крикнула она ей в самое ухо, но девушка даже не пошевелилась. Тогда Саэт взяла кожаный мешок и вылила ей на голову остатки воды. Чоу Ли от неожиданности вскрикнула и сразу же вскочила на колени. Вытирая лицо и фыркая, она с ужасом хлопала глазами и смотрела на Саэт.

– Хорошо, – раздался сбоку снисходительный голос кормилицы Фазиры. – Так с ней и надо. Иначе не будет работать, – Чоу Ли перевела взгляд на Фазиру, хотела что-то сказать, но вместо этого только поджала губы и снова повернулась к Саэт.

– Ну, что смотришь? – спросила та. – Вот, пусто. Видишь, воды нет, – она потрясла мешком перед носом Чоу и встала. – Пошли! Потом фыркать будешь.

Под внимательным взглядом старой служанки хунну они вышли и направились к реке. Саэт пыталась несколько раз начать разговор и расспросить о том, что произошло накануне в гэре шаньюя, но Чоу по-прежнему хранила молчание и смотрела себе под ноги. Они набрали воду и вернулись обратно. Пора было кормить детей. Глупая девчонка от еды отказалась, но Саэт и не настаивала – детям больше достанется. Однако после этого надо было идти за глиной и сухим навозом. И как Чоу ни сопротивлялась, ей пришлось подчиниться. Плётка в руках Фазиры помогла ей быстрее слов, и она последовала за Саэт, взяв верёвки и потирая на ходу плечо и спину. Ей хотелось отомстить всем этим ужасным варварам и рабам, но разум подсказывал, что единственное, что она смогла бы сделать, это поджечь несколько гэров. А потом её всё равно бы поймали. И смерть в этом случае показалась бы ей самым лёгким спасением. Пыток и издевательств хунну она бы не выдержала. От воспоминаний о стонах раненых, на которых сидели князья прошлым вечером, у неё начинали дрожать колени и в животе всё сжималось в плотный комок, сгибая тело пополам и доводя до потери сознания.

– Что останавливаешься? – кричала Саэт в такие моменты и дёргала её за плечо. Это приводило Чоу в себя, и, сделав несколько глубоких вдохов холодного воздуха, она могла двигаться дальше. Но сухой навоз раздражал её ещё больше, вызывая приступы бешенства и рвоты, с которыми она не могла справиться. Донося связку до гэра, Чоу бросала её, плевалась, плакала и злилась. Саэт пришлось даже стукнуть её по спине несколько раз, чтобы заставить снова идти к стаду, но к вечеру Чоу так обессилела от работы и переживаний, что стала серьёзно подумывать о самоубийстве. К сожалению, у неё не было яда или ножа, чтобы убить себя. Единственное, что оставалось, это пойти к реке и утопиться.

Несколько дней она не могла остаться одна, чтобы осуществить свой замысел. Ей приходилось работать с утра до ночи. Падая вечером в изнеможении на шкуру у войлочной стены, она обещала себе, что пойдёт и утопится уже на следующий день, но наступало новое утро и на её плечи сваливалась новая работа, потому что хунну готовились к зиме и все работали, не покладая рук. Новый гэр для Лация был уже давно готов, но переселиться туда они смогли только через десять дней. Всё это время хунну перегоняли стада и готовили новые стойбища для животных.

Лаций тоже смог отдохнуть только после того, как все стада перегнали ближе к реке. Теперь забот у него прибавилось. С одной стороны он стал слугой Тай Сина, а с другой – у него появились свои рабы и своё стадо, что делало его равным слугам лули-князя, и несносный Ногусэ теперь не мог им командовать, как раньше.

В день переезда в новый гэр они собрались, наконец, вечером все вместе, и даже недовольный Атилла шутил по поводу того, что Лаций стал знаменитым сенатором в племени хунну. После того, как он рассказал им, что произошло с послом в гэре Чжи Чжи, все долго молчали. Лаций решил сменить тему.

– Завтра у них будет праздник. Все стада загнаны. Так что мы тоже немного отдохнём. Я хочу сходить на берег, посмотреть, как там строятся термы, – сказал он. Впервые в его голосе звучала радость. – Ты пойдёшь? – спросил он Атиллу.

– Конечно! Может, даже помыться удастся, – почёсывая бок, ответил тот.

– Ну, если попросишь Саэт разжечь костёр рано утром, то к вечеру можно будет попробовать. Камни там есть, крыша, вроде бы, целая. Только вода не набрана. Придётся деревянные желоба пока проложить. Весной ведь делали, а?

– Да, так, – согласился Кроний. – До вечера проложим. Солнышко моё, Саэтик, ты нам костёрчик разожжёшь там? А? – с лаской обратился он к жене.

– Да? А кто за Зеноном посмотрит? Он что-то кашляет. И Марк уже сам ходит. Вдруг куда-то уйдёт. Что, с собой их брать? – с нескрываемым раздражением ответила она. Атилла с удивлением поднял брови и посмотрел на Лация. Тот тоже удивился и пододвинулся ближе к Саэт.

– Ну, может, Павел за ними присмотрит? Мы его привяжем верёвкой, – осторожно предложил он и сразу же получил в ответ такую бурю эмоций, что, опешив, откинулся назад и замер.

– Что? Слепой? Да ты в своём уме? Или у тебя голова в холодной воде замёрзла? Что ты такое говоришь? Доверить ему маленьких детей! Хватит, уже пару раз пробовала! Чуть не лишилась их! Потом ни его, ни детей не найдёшь. Что вам так не терпится? Подождать не можете? Вон, бери свою эту, наложницу, и пусть она за костром следит, – закончила Саэт, недовольно отвернувшись от них. Атилла с недоумением пожал плечами, а Лаций задумчиво потёр лоб.

– Да… Кстати, Чоу, давай поговорим… – пробормотал он, думая, что сейчас надо перевести разговор на другую тему, пока Саэт не остынет. Что-то с ней было не так, но что именно, он не понимал. Он даже не догадывался, что такая вспышка раздражения была связана именно с его новой рабыней. Поэтому когда он обратился к девушке, жена Атиллы закусила губу, чтобы не сказать ничего лишнего. Она понимала, что её чувства могут случайно выплеснуться наружу и от этого будет только хуже и ей, и Лацию, и несчастному Атилле, который не знал, как себя вести и поэтому старался глупо шутить. Даже Павел Домициан, к удивлению всех, сидел в дальнем конце и молча вытягивал вперёд то руки, то ноги, греясь у костра. Поэтому, когда Лаций отвёл Чоу Ли в глубь гэра, слепому певцу пришлось привстать и переползти ближе к выходу.

– Что случилось? – тихо спросил Лаций, когда все сделали вид, что заняты своими делами, хотя напряжённо прислушивались к их разговору. Он придвинулся к ней ещё ближе, чтобы их не было слышно, но девушка неправильно его поняла и резко отстранилась назад.

– Не надо, – сквозь зубы процедила она, и её глаза превратились в щелочки.

– Что не надо? – теряя терпение сурово спросил Лаций.

– Не приближайся ко мне! Я умру, но…

– Слушай! – резко выдохнул он ей в самое ухо, с силой схватив за шею и притянув к себе как можно ближе. До него дошло, что Чоу испугалась близости, но общение с хунну и напряжение последних дней давали о себе знать – Лаций стал грубее и проще. Маленькие сильные руки упирались ему в грудь, но это было похоже на сопротивление травинки упавшему бревну. – Ночью ты мне не нужна. Понятно? – он почувствовал, как давление в грудь ослабло и в двух маленьких раскосых глазах застыло изумление. – Ты слышишь? – снова прошептал он ей в ухо. – Ты для меня не женщина!

– Нет? – одними губами прошептала Чоу, чувствуя, как от обиды кольнуло сердце. Она ненавидела этого уродливого варвара, но в душе считала, что нравится мужчинам. Поэтому его слова сильно задели её.

– Вот это уже хорошо, – не отпуская рук, с облегчением добавил Лаций, по-прежнему не повышая голоса. – Что тут случилось? Почему она такая злая? – спросил он, указав взглядом на Саэт.

– Не знаю, – прошептала девушка. – Она всё время такая. Каждый день кричит на меня и ругается. Как будто я у неё мужа украла.

– Хм-м… – Лаций был озадачен. Он не привык слышать о Саэт такие слова. – Может быть, может быть… – пробормотал он, думая, что Атилла вряд ли позарился бы на такое тщедушное тело и некрасивое лицо. Наконец, ему надоело думать над её «глупыми» словами и он сказал: – Не надо ни с кем спорить! Ты будешь жить с нами и во всём помогать Саэт. Поняла?

– Да.

– Я с тобой детей рожать не буду. Тоже поняла?

– Э-э… Да! – ещё раз согласилась Чоу. Она хотела сначала сказать, что скорее умрёт, чем будет его, но решила, что сейчас эти слова будут лишними.

– Если кто спросит, говори, что мы спим ночью вдвоём. Причём, каждую ночь. Говори, что я тебя бью и заставляю работать. Всем так и говори.

– Всем? Но зачем?.. – удивилась девушка.

– Чтобы выжить. Иначе тебя убьют. Тебе должно быть плохо. Сейчас хунну будут за тобой следить с утра до вечера. Все будут. Пока не надоест. А надоест им только тогда, когда ты будешь жаловаться и плакать. Это тебе понятно?

– Кажется, понятно. Но зачем всем моя смерть?

– О, боги! – взмолился Лаций. – Что ты за человек? Не спрашивай ничего лишнего и только отвечай. Мне нужно, чтобы в нашем гэре был порядок. Для этого не надо ни с кем ссориться. Особенно с Саэт. А там, у реки, у стада, в поле, говори, что к тебе относятся как к хромой лошади. Сможешь?

– Смогу. Но зачем тебе я? Зачем я должна так делать? Почему ты не убьёшь меня?

– Ох, не дали тебе боги ума, – в голосе Лация послышалось искреннее сочувствие, и он только покачал головой. – Кто будет следить за нашим стадом? Атилла? Слепой певец? Я?

– Да, ты. Ведь ты теперь почти хунну, – с естественной простотой ответила Чоу.

– Я бы с удовольствием, но… – хмыкнул он, – но мне надо построить для Чжи Чжи город. Большой город. А помочь мне в этом может только Атилла. Понимаешь?

– Да.

– Остаётся один слепой певец. Если я поставлю его охранять стадо, завтра у нас не будет ни его, ни стада. А для тебя это стадо означает мясо, молоко, шкуры. Думаю, что Саэт объяснила бы тебе это более доходчиво и быстрее… Понимаешь, теперь нам никто не будет давать еду просто так? У нас есть стадо, и мы должны за ним следить. И делать это будешь ты.

– Но я не смогу это сделать одна! Я – слабая.

– Тебе будет помогать Саэт. И другие… Я буду присылать своих людей. Но отвечать за всех лошадей и волов будешь ты! Ты умеешь считать и писать, я это точно знаю. Поэтому ты и только ты. Поняла?

– Хорошо, – после некоторого молчания согласилась Чоу Ли. Ещё совсем недавно она собиралась пойти на реку и утопиться, но теперь в её жизни появлялась надежда. Если ей удастся отправить письмо сестре и император отправит сюда свои войска, она сможет перед их приходом убежать в лес и спастись. Правда, ради этого придётся выдержать немало издевательств и унижений. Но ей не надо будет спать с рабом и рожать от него детей, как хотел Чжи Чжи. А это уже было спасением.

– …ты меня слышишь? – донёсся до неё шёпот Лация.

– Что?

– Постарайся найти общий язык с Саэт, говорю тебе. Ты что, оглохла? Если будешь ей помогать, она постепенно изменится. И тогда тебе будет легче.

– Да, я поняла, – так же тихо ответила она и вздохнула. Теперь почти всё было ясно. Оставалось ждать удобного случая и быть внимательной. Но это Чоу Ли умела.

Когда Лаций и Атилла, съев похлёбку с лепёшками, забрались под шкуры и заснули, она взяла котёл, чтобы вынести его из гэра.

– Оставь! – резко приказала Саэт. – Там на дне ещё осталось. Я доем, – она какое-то время недовольно возилась у входа, затягивая кожаные ремешки до самого низа, чтобы не задувало, а потом подошла и села рядом с ней. – Что он тебе сказал? – без лишних объяснений прямо спросила она. Чоу вздрогнула от неожиданности, и женское чутьё подсказало ей, как вести себя дальше. Она не стала изображать недоумение и, вздохнув, ответила:

– Сказал, что ему не нравится моё худое тело, – это было правдой, но немного приукрашенной. В её голосе прозвучала настоящая обида. Но ещё больше её задевало то, что страшный белокожий раб действительно считал её уродливой. А ведь раньше все говорили, что она красивая… По крайней мере, так говорили в столице и при дворе, и она успела к этому привыкнуть. Поэтому Чоу не надо было играть обиду. Это чувство было настоящим. – Ещё сказал, что детей не надо. Что я маленькая и у меня тёмная кожа. Он сказал, что я для него не женщина.

– Да?! – так радостно воскликнула Саэт, что Чоу теперь уже не надо было притворяться.

– Да. Ему не нравится маленькая грудь… и узкие бёдра. И ещё он сказал, что у меня некрасивое лицо, – с трудом выдавила она из себя, зато результат превзошёл все её ожидания: Саэт обняла её за плечи и стала успокаивать. При этом в её голосе теперь звучала искренняя радость.

– Это хорошо, хорошо. Ведь не все могут нравиться таким странным людям. Правильно? Ты не расстраивайся. Пусть он так сказал, это же не так. Ты хорошая. Добрая. Ну, не повезло тебе. Зато живая осталась. И детей рожать от него не будешь. Тоже меньше забот.

– Но он сказал, чтобы я всем говорила, что у нас каждую ночь…

– Ну, ты и говори! Говори! Конечно, что тут такого? Не рассказывай ему, что мы с тобой говорили. Я тоже никому не скажу. Буду молчать. А другим, всем, так и говори, что каждую ночь мучит тебя.

– И бьёт.

– Бьёт? Хм-м… Это вряд ли. Но раз Лаций сказал, тогда это тоже говори. Лишним не будет. Пусть все так и думают. Но сама не бойся. Он добрый. Тебе ничего не будет.

– Добрый? – возмутилась Чоу Ли. – Он сказал, что я буду отвечать за всё стадо. И если что-то случится, то… – войдя в роль, она не успела придумать, чем ещё мог угрожать ей Лаций, и на мгновение замолчала.

– Дура! Лучше, чтобы ничего не случилось… Со стадом, я говорю. Не надо, чтобы плохо стаду было, – ответила за неё Саэт, и по угрюмым ноткам в её голосе Чоу поняла, что здесь взывать к жалости не стоит. Хватит того, что она угадала слабое место этой странной женщины в отношениях с Лацием. Этого было достаточно, чтобы обеспечить себе спокойную жизнь до тех пор, пока не придут войска императора… пока они не придут… Чоу задумалась и не заметила, как Саэт, продолжая разговаривать с ней, сама всё убрала. Потом она уложила её рядом с Павлом Домицианом и дала ещё одну тёплую шерстяную накидку.

– Спасибо, – прошептала, засыпая Чоу.

– Спи! Завтра надо будет новые загоны ставить с утра. Спи… – Саэт ещё долго разговаривала сама с собой, чувствуя необходимость выговориться или поделиться своей радостью. У Лация не будет наложницы – это прекрасно! В этот момент она не думала о том, что это не может продолжаться вечно. Её радовала сиюминутная удача, и, повинуясь древним инстинктам, Саэт защищала то, что было ей близко, хотя понимала, что не имеет на это никакого права. Но сейчас её душа хотела петь и танцевать, и она, понизив голос, тихо напевала песни своей матери, ходя по гэру, пока, в конце концов, не села возле детей и не стала гладить их по головам, улыбаясь своему внутреннему счастью.

Глава 14

На следующий день хунну ускакали в степь, в сторону Холодной Пустыни, как они называли далекие земли на севере, и там устроили скачки и соревнования по стрельбе из лука. Однако у оставшихся в становище римлян был свой праздник. Узнав, что Лаций собирается проложить водосток в почти достроенные термы, они собрались у реки. Атилла жалел, что им не удалось поставить каменные плиты в колодцах, потому что это было надёжнее, чем дерево, но сейчас всем не терпелось посмотреть, будет ли вода поступать в большие деревянные колодцы с верхней стороны терм. Сами термы находились за порогами, поэтому между ними и колодцами был большой перепад. Вода из реки должна была стекать по узким желобам прямо в колодцы, а из них – в термы, где либо попадала в глиняные ямы в земле, либо растекалась по горячим камням, которые нагревались от костров с другой стороны. Лаций хотел дополнительно построить подвалы с печами с другой стороны здания, чтобы греть воздух под полом, но на такую сложную работу не было пока времени и они с Атиллой решили отложить это до следующего лета.

У костров в это утро остались одни женщины. И хотя Чоу было приказано следить за огнём, на самом деле, она могла вообще не присутствовать там, и просто сидеть в стороне – вместо неё было кому поддерживать огонь. Однако она наравне со всеми носила дрова и сдвигала угли палками. Жёны римлян смотрели на неё с подозрением и опаской. Но она была так рада своей новой надежде, что не обращала на это внимания. Ей даже пришло в голову отгородить камнями костры с той стороны, где стояли женщины, чтобы пламя больше попадало на камни в стене терм. Лаций оценил её решение и даже похвалил, чем вызвал очередную волну недовольства со стороны других женщин. Теперь им ещё надо было таскать камни с берега из-за этой странной наложницы, которая по статусу была ниже их. Но к этому моменту пришла Саэт, которая стала так активно помогать Чоу и относилась к ней с таким добродушием, что остальным пришлось невольно смириться и продолжить молча носить булыжники. К тому же, мужчины тоже подхватили эту идею, и вскоре вокруг огня появилась невысокая линия камней. Внутри деревянной постройки горели другие костры, накрытые длинными плоскими камнями для нагрева воды. Когда они раскалились, Лаций приказал поливать их водой. Большое помещение сразу наполнилось паром, и вокруг ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. Люди различали друг друга по голосам, улыбались и даже шутили. У всех было радостное настроение. К вечеру, несмотря на холодный ветер и обнаруженные недостатки в конструкции стен, помещение внутри достаточно прогрелось, и всем удалось помыться в горячей воде. Конечно, это ощущение было не сравнить с дрожанием на ветру по вечерам, когда Атилла поливал его из ковша то слишком горячей, то холодной водой. Сейчас всё было по-другому: много влажного пара, тёплый воздух, почти горячая вода под ногами и настоящий кипяток в двух котлах посередине. С термами это здание не имело ничего общего, как, впрочем, и сама процедура помывки. Люди поливали друг друга деревянными ковшами, шлёпали ногами по мокрому полу, садились на край небольшой глиняной ямы и опускали ноги в тёплую воду, которую пока не получалось всё время поддерживать горячей, хотя тонкие струйки постоянно стекали туда по нагретым камням в стене. Но само событие так впечатлило римлян, что они преисполнились внутренней гордости, как будто совершили подвиг, и теперь готовы были совершить следующий, но его пока не предвиделось. Женщины, среди которых большинство были парфянки и сирийки, так и остались стоять снаружи, не последовав за мужьями, хотя те их долго уговаривали. Страх перед неизвестным помещением, в котором почти ничего не было видно и повсюду было полно воды, был сильнее желания помыться.

Так закончился этот первый «свободный» день, когда, благодаря случайному стечению обстоятельств, римлянам удалось воплотить в жизнь свою давнюю мечту. Недоволен был один Лаций. Хотя он и улыбался, слушая приветствия и шутки, но при этом видел, что большую часть здания надо было переделывать, а пол выкладывать плоскими плитами или глиной, чтобы надёжнее защитить помещение внутри. Однако времени на это сейчас не было. Для него это означало повторение неприятных вечерних процедур с Атиллой или Саэт за гэром, на холодном ветру, но другого выхода не было. Обтираться мокрой шерстяной тряпкой, как это делали Саэт или остальные парфянские жёны римлян, он не хотел – это было неприятно и чистоты после этого он не чувствовал. К тому же, запах от тела в этот момент исходил такой, что находиться рядом с обтиравшимся человеком было невозможно. Но сами воины хунну вообще не мылись. И если их женщины делали это хотя бы несколько раз в месяц, то мужчины даже попадание в воду расценивали как недобрый знак.

Лаций удивлялся произошедшим в поведении Саэт переменам. Она не только перестала ворчать на Чоу, но и помогала ей всем, чем могла. К тому же, она стала улыбаться, и он даже несколько раз ловил на себе её весёлый, хитрый взгляд. Такой она была тогда, в Мерве, когда только познакомилась с Атиллой. Здесь же Саэт всё время старалась смотреть в сторону, даже когда разговаривала, постоянно сидела рядом с детьми или носила их за спиной. С тех пор, как Марк стал сам ходить, ей стало немного легче, но она всё равно оставалась замкнутой и только иногда жаловалась мужу на трудности своей судьбы. Но это было редко, в основном, когда рядом не было ни Лация, ни Павла Домициана. А теперь её как будто подменили. Но все были только рады этим переменам.

Хунну вернулись из Холодной Пустыни через два дня. Дней пять они ещё продолжали праздник в стойбище, пока с востока не прискакал тайный гонец. Это был воин одного из вождей, которые не хотели больше подчиняться Хуханье и ждали, когда Чжи Чжи объявит поход против других народов. Всадник скакал долго, он был весь в грязи и даже не мог идти, но его сразу же провели к шаньюю. Как выяснилось, гонец привёз новости из самой империи Хань. «Внутренний двор» императора возмутило убийство посла, а брат императрицы, который чудом не оказался на его месте, призывал немедленно отправить армию для восстановления справедливости. Однако император пока не принял никакого решения, потому что денег на сбор армии не было. Тогда министры осторожно предложили Хуханье «распространить свою власть» до границ Кангюя, то есть напасть на Чжи Чжи. Но Хуханье оказался хитрее и сумел найти причину отказаться от этой почётной обязанности. Императору оставалось только подкупить другие племена, и вскоре стало известно, что к усуням отправился очередной посол с тайным поручением. Это снова был Ван Ман, брат императрицы, и было ясно, что он постарается уговорить это племя тайно напасть на хунну.

Сам Чжи Чжи встретил эту новость спокойно, понимая, что сейчас добраться до реки Талас не сможет ни одна армия. Наступала зима, и все кочевники давно увели свои стада на запад. Еды на пути от Великой Стены империи Хань до реки не было. Дни стояли солнечные, хотя уже начинались холодные дожди, но во время работы приходилось даже раздеваться – настолько жарко было в рубашках на солнце. Однако по вечерам прохлада становилась нестерпимой, и ночью дул сильный ветер. Чжи Чжи ничего не ответил гонцу дружеских племён, и тот пока оставался становище. Шаньюй вынашивал планы нападения на северные провинции империи Хань и хотел для этого обойти Великую Стену на дальнем западе, где она заканчивалась у поворота реки Хуанхэ. Но там теперь везде жили люди его брата, которых расселил там хитрый император Юань Ди. Поэтому Чжи Чжи пока не знал, что предпринять. Все варианты были плохими. Особенно в это время года. И тут неожиданно пришла новость, которая изменила его планы и заставила предпринять поход против другого врага.

– Великий правитель, гонец прискакал, – прервал его мысли осторожный голос одного из слуг. – Из Кангюя.

Чжи Чжи нахмурился, пытаясь сосредоточиться на его словах и, когда понял, что тот сказал, сразу же приказал привести посыльного.

В шатёр, перекатываясь на кривых ногах, вошёл один из всадников соседнего рыжего племени. Он неуклюже опустился на одно колено, потом на другое, коснулся лбом ладоней и замер. Островерхая шапка с вырезами для ушей сползла с затылка, как отрубленная голова, и теперь лежала чуть впереди. Чжи Чжи вспомнил ханьского посла и поморщился.

– Ну? – с нетерпением спросил он.

– Твой сын, молодой и сильный Угэдэ Суань, возвращается из Кангюя, – хрипло произнёс гонец и закашлялся. Чжи Чжи обратил внимание, что рыжий всадник даже кашлял не так, как остальные хунну в его кочевье. Этот кашель был больше похож на лай лисицы, а не человеческий голос.

– Дай воды! – приказал он угодливо ждущему у входа слуге. Тот уже держал в руках ковш.

– Благодарю тебя, – еле слышно произнёс гонец, выпив воду.

– Говори, говори! – Чжи Чжи уже начинал терять терпение, но кричать не хотел. От этого снова могла разболеться голова.

– Угэдэ Суань велел передать, что с ним едут все слуги твоей жены. Ещё едут пятьдесят князей хана Кангюя. Хан приказал им быть в твоём хурээ. С ними едут двести слуг и сто наложниц.

– Хм-м… Это всё?

– Нет. Ещё едет один человек. Его имя Годзю.

– А-а, старик Годзю! – воскликнул Чжи Чжи и задумался. Значит, хан Соэтжай Карын, этот старый хитрый лис, решил передать ему что-то лично. Не через сына. Что же старый хан Кангюя мог узнать такого интересного в своей далёкой столице Битяль? Что там у них происходит? Может, императорские послы проникли и туда? Перед ним снова появилось уставшее лицо всадника. – Что-то ещё? – с надеждой спросил он.

– Э-э… – осторожно протянул гонец.

– Говори!

– Твой сын, молодой и сильный Угэдэ Суань… он немного нервничает.

– Да? – искренне удивился Чжи Чжи. Он насторожился, потому что продолжал думать о старом Годзю и не хотел бы, чтобы плохое настроение сына было связано именно с этим. – И почему же он нервничает? – с усмешкой спросил он. – Раз это даже ты заметил, то об этом знают даже степные верблюды. Так?

– Да, великий покоритель народов, – не зная, как воспримет новость шаньюй, осторожно произнёс гонец. Но Чжи Чжи молчал, ожидая его слов, и всадник продолжил: – Твой сын узнал о смерти ханьского посла.

– И?..

– Ещё он узнал, что его жена жива…

– А-а! Вот оно что! Теперь понятно, – с облегчением вздохнул Чжи Чжи. – Значит, он знает, что она теперь наложница моего раба, так?

– Да, господин, – гонец снова склонился в поклоне и осторожно подобрал шапку.

– Всё, всё, иди! Мне всё ясно, – махнул рукой шаньюй и устало улыбнулся. Сын поартачится и успокоится. Оставалось дождаться старого проводника Годзю и узнать, какую новость передал через него хитрый хан Кангюя. Утро выдалось хорошим, поэтому они вскоре должны были добраться до реки. До этого Чжи Чжи хотел поговорить с лули-князем Тай Сином по поводу бывшей жены сына. Люди князя должны были наблюдать за ней и всё сообщать. Пока ничего необычного не происходило: она терпела новую жизнь, нового господина, работала, ела и спала вместе со всеми в одном гэре и, кажется, даже стала следить за стадом, что было необычно для женщин её положения. Они не умели сидеть на лошади, а эта научилась, ещё когда была женой его сына. Всё это радовало Чжи Чжи, и особенно то, что, по слухам, белокожий раб из Мерва тоже её недолюбливал, бил и кричал. Значит, как наложница она тоже была плохая. Это было приятной новостью для сердца шаньюя, потому что рано или поздно об этом узнают и при дворе императора. Пусть чувствуют своё унижение через неё. Этого он и добивался.

Молодой Угэдэ Суань вернулся ещё до захода солнца. Он очень спешил, и его конь был покрыт пеной. Остальные всадники и повозки плелись далеко позади, растянувшись длинной вереницей по дороге вдоль реки.

– Отец, зачем ты это сделал?! – с порога закричал он. Разгорячённое лицо, блестящие глаза, раздувающиеся ноздри, широкая грудь, в которой билось возмущённое сердце – всё это приятно радовало глаз Чжи Чжи, когда он смотрел на своего сына. Однако сейчас надо было его успокоить.

– Ты не устал? Твоя лошадь выглядит плохо. Ты её почти загнал, – продолжая улыбаться, произнёс он.

– Отец, зачем ты отдал её рабу? – юноша сжал кулаки и топнул ногой.

– Это очень хороший раб.

– Но он – раб. А у раба не может быть наложницы.

– Почему? Их полно вокруг.

– Но это унижает наш род!

– Послушай меня спокойно, если сможешь, сынок, – покачал головой Чжи Чжи, и его лицо стало серьёзным. – Наш род ничего не может унизить, кроме плена или предательства. Никто из твоих предков не предавал хунну и никто не сдавался в плен врагу. Ты – хунну! И у тебя может быть жён больше, чем оленей в стаде твоего отца. Что ты нашёл в этой маленькой девчонке?

– Она родит ребёнка рабу.

– И что?.. Радуйся, что она не родила ребёнка тебе. Тогда тебе пришлось бы убить его собственными руками. Ты смог бы? Что молчишь? У тебя случилось что-то страшное? Ты потерял своё стадо? Твои буйволицы перестали давать приплод и молоко? У тебя стало меньше воинов? Ну, скажи!

– Отец… Это унижение.

– Да. Но для кого? Подумай! Разве это унижение для сильного и молодого воина хунну? Ты не раб. Ты сидишь на коне и видишь степь впереди. За тобой идут воины! – Чжи Чжи посмотрел на сына, но тот явно не хотел его слушать. Юность кипела в нём, как когда-то у его предков. Поэтому шаньюй решил напомнить сыну о других людях: – Ладно, раз ты не хочешь слушать меня, вспомни, как поступали наши предки. Великий Тусана Модэ, который объединил всех хунну, тоже терял жён. Он отдал врагам своего лучшего коня и самую красивую жену. Но он не отдал им землю. Почему? Потому что он сказал: «Конь дорог мне, но у меня всегда может быть другой конь. Стада наши безграничны. Жена у меня красивая, но у меня может быть другая жена, если будет, кому её вырастить. Но если мы отдадим землю, то нашим стадам негде будет пастись, и у нас не будет жён и детей. Без земли у нас не будет ничего». Ты понимаешь, о чём я тебе говорю, Угэдэ? – назидательно спросил Чжи Чжи сына.

– Да, понимаю, – насупленно ответил тот, глядя себе под ноги. Вдруг позади него раздался чей-то хриплый голос:

– Прости, великий властелин народов, что перебиваю тебя, но, я слышал, что совсем недавно твой сын потерял в пути прекрасного коня, как и великий Тусана Модэ. Может, это знак великих побед в будущем?

– Годзю, это ты?! – удивлённо воскликнул Чжи Чжи и сделал знак, чтобы старого проводника пропустили в гэр. Два «мудрых князя», стоявших возле внутренней стены, подошли к стражникам и провели внутрь высокого худого кочевника. Чжи Чжи давно знал этого странного хунну. Его племя присоединилось к ним давным-давно, когда он ещё не был шаньюем. Годзю происходил из известного рода, но позже отказался от своего места и стал простым кочевником без стада и семьи, что очень удивляло всех, кто его знал, потому что выжить в степи без стада было невозможно. Чжи Чжи один из немногих знал причину: почти тридцать лет назад вся семья Годзю попала в плен к усуням. Ханьская принцесса Лю Дзею, которая тогда правила племенем усуней, сама убила его жену и родителей, потому что те не сказали, куда они спрятали детей. Годзю в это время был в становище шаньюя хунну и ничем не мог помочь своей семье. Но кроме него об этом никто больше не помнил, потому что в степи быстро забывают о смерти, считая, что память о погибших уносит ветер вместе с пылью и сухими растениями. Чжи Чжи вспомнил это и добавил: – Давно тебя не видел. Но лучше бы ты заметил, что о коне мой сын не сказал ни слова. А о жене плачет, как маленький ребёнок.