Текст книги "Римская сага. Далёкие степи хунну"

Глава 21

Вскоре тёплые ветры высушили землю, и было решено двинуться в путь. Тысяча кангюйцев сопровождала осадные катапульты и два тарана, которые везли римляне. Остальные кочевники двигались по степи беспорядочно и свободно, пока позволяла местность. Лация уже не удивляли их небрежность и отсутствие осторожности. В этих местах жили и воевали одним днём. Завтра могло не наступить никогда, поэтому кочевники не заботились о своей безопасности заранее.

Осада первого небольшого города прошла быстро и на удивление скучно. Осаждённые не выдержали ударов катапульт и оскорблений хунну, которые, не стесняясь, вызывали их на поединки, закидывая в город мешки с испражнениями. Усуни выскочили из городских ворот и погнались за большой группой хунну, которые стали заманивать их в засаду. К вечеру в живых от них никого не осталось. Жители города поняли, что проиграли, и решили сдаться. Они попросили Чжи Чжи о пощаде. Но тот был неумолим. Город был разграблен и разрушен. Победителям досталось много лошадей и копья, которые Лаций попросил Тай Сина взять с собой. Обоз увеличился, и тысяча рабов-кангюйцев были теперь очень кстати. Они помогали тащить повозки со снаряжением, катапультами и тараном вместе с римлянами.

Разрушать остальные маленькие города Чжи Чжи не стал. Ему нужна была столица усуней, город Чигучэн. Столица оказалась довольно большим городом, и взять её даже с десятью тысячами всадников было бы трудно. Когда тараны и катапульты добрались до места, хунну успели уже несколько раз столкнуться с конницей усуней, которые считали, что бояться им пока нечего, и спокойно открывали городские ворота, чтобы выпустить оттуда своих самых горячих всадников. Однако все эти стычки, как оказалось, заканчивались для усуней плачевно, из чего они почему-то не делали никаких выводов. Чжи Чжи был мастером ведения боевых действий на открытой местности, и хунну расстреливали нападавших усуней ещё до того, как те успевали к ним приблизиться. Единицы, которые всё-таки успевали догнать хунну, попадали в засады и гибли.

После уничтожения первого города Тай Син подарил Лацию прекрасного жеребца тёмно-коричневого цвета. Он сказал, что его зовут Лионг. И теперь Лаций везде разъезжал на этом красавце, вызывая зависть у хунну, ценивших лошадей даже больше, чем галлы. Но ему было неприятно, что Чжи Чжи часто напоминал ему об этом коне, как будто завидовал. Тай Син на его вопрос, не стоит ли вернуть Лионга верховному вождю, покровительственно улыбнулся и покачал головой.

– Шаньюй – самый главный хунну. Он не примет подарок от раба. Так нельзя. Он видел твоего коня. Он разрешил его подарить тебе. Не волнуйся.

Лаций решил поменьше попадаться на глаза Чжи Чжи и занялся постройкой небольшого защитного лагеря вокруг катапульт. Он часто задавал себе вопрос, стоило ли соглашаться идти воевать с Чжи Чжи? Но каждый раз его сомнения разбивались об однозначный вывод – отказ означал смерть. И даже, несмотря на всю его ценность, Чжи Чжи ни на мгновение не задумался бы, что делать, если бы услышал его отказ. В душе Лаций оправдывал себя тем, что своим согласием спас жизнь многим товарищам, которые бы могли в таком случае зря погибнуть вместе с ним. К тому же, переход через северную пустыню тоже мог бы закончиться для них плачевно, если бы они пошли без него. В конце концов, Лаций принял для себя внутреннее решение, что основной задачей в этом походе для него будет сохранение жизней своих товарищей. Они чудом выжили во время зимнего перехода и теперь не должны были погибнуть здесь, когда у них уже было оружие и возможность защищаться. Для этого надо было думать о дисциплине и постоянной охране лагеря. Так он мог обеспечить и свою безопасность, чтобы когда-нибудь, когда боги предоставят удобную возможность, покинуть этот дикий край и вернуться в Рим. Но об этом он предпочитал пока никому не говорить. Собрав одним вечером всех своих товарищей, он объяснил им, почему их жизнь должна стать более трудной и создание лагеря, как и его охрана, должны будут стать нормой, как и в старые добрые времена, когда они служили в римской армии. К его удивлению, никто из двух сотен человек не возмутился и не стал спорить.

По пути к хунну прибывали разные племена, которые, заслышав о планах Чжи Чжи после разгрома усуней идти на империю Хань, тоже захотели принять участие в этом походе. Даже из столицы Кангюя прибыла тысяча всадников с молодым племянником хана. Его звали Дожу. Он был юным и дерзким, самоуверенным до возмущения, и никто не предупредил его, что с белыми рабами сталкиваться не надо. Особенно с Лацием. Поэтому увидев того на роскошном гнедом жеребце, Дожу подъехал и потребовал поменять Лионга на своего коня. Естественно, он получил отказ. Молодой вельможа приказал своим слугам забрать коня силой, но те получили по рукам плоской стороной меча и были вынуждены отбежать назад. Дожу возмутился и решил убить непослушного раба. Он выхватил из-за спины лук и потянулся за стрелой, когда услышал крик Лация:

– Стой! Я не желаю тебе смерти! Убери лук и стрелы! – он стоял рядом со своим конём, шагах в десяти, и, казалось, ничем не мог угрожать с такого расстояния. Но он смел приказывать самому племяннику хана! Это было неслыханной наглостью. Кровь ударила в голову юному кочевнику, и он с яростью выпустил в Лация первую стрелу. Однако его волнение передалось лошади, та во время выстрела нервно переступила с ноги на ногу, да и сам Дожу весь дрожал от негодования, поэтому стрела пролетела мимо. Лаций, конечно, рисковал, стоя на месте, потому что расстояние было очень близким. Но он не мог напасть первым. Кангюец потянулся в колчан за второй стрелой, разозлённый промахом.

– Я тебя предупреждал! – с этими словами Лаций сделал резкий шаг вперёд и взмахнул рукой. Никто ничего не успел заметить. Все увидели только, как раненный в шею конь кочевника дёрнулся в сторону и, издав короткий крик, завалился на бок. Дожу не успел соскочить с него и покатился по земле, сломав под собой лук. Когда он попытался встать, над ним уже стоял Лаций. – Я не желаю тебе смерти, – ещё раз повторил он, вытирая тонкий чёрный нож о ногу. – Если тебе нужна моя лошадь, спроси Тай Сина. Её подарил мне Чжи Чжи.

После этих слов он развернулся и отошёл к Лионгу. Взбешённому племяннику хана пришлось проглотить обиду и затаиться до первого удобного случая, чтобы отомстить ему исподтишка. И такой случай скоро представился.

Во время осады столицы Чжи Чжи часто уводил своих воинов от стен города, стараясь выманить усуней, чтобы потом расстрелять из луков, как это уже было не раз в других местах. Но здесь ничего не получалось. Однажды кто-то сообщил хунну, что усуням на помощь идут несколько племён. Шаньюй поднял ранним утром всех своих воинов и ускакал, чтобы устроить засаду. Возле столицы осталась только тысяча всадников молодого Дожу и рабы, которые таскали к катапультам камни и стволы деревьев. В этот момент на них и напали усуни. Они специально послали перебежчиков к Чжи Чжи, чтобы обмануть его и разрушить катапульты. Им бы это точно удалось, потому что Дожу умышленно развернул своих всадников и ускакал в степь, чтобы не столкнуться с появившимся из города врагом. Тысяча рабов и полторы сотни римлян остались лицом к лицу с вооружённым противником. Однако у римлян, в отличие от кангюйцев было оружие. Лаций приказал всегда и везде носить его с собой и не оставлять в лагере. Теперь оно очень пригодилось. Однако несчастным кангюйским рабам не повезло. Большая часть из них находились в этот момент в низине, где они сопровождали повозки с камнями. А римляне рубили деревья у подножия гор. Усуни убили больше половины рабов прямо возле повозок. Остальные успели вернуться к скалам и спрятаться вместе с римлянами в узком ущелье, которое заканчивалось обрывом. Однако усуни допустили ошибку. Они думали, что смогут быстро расправиться с рабами, а потом вернутся и разрушат катапульты. Но в узком ущелье им пришлось спешиться и нападать на римлян в пешем строю. Лаций построил своих людей так, что они перегородили щитами проход и могли спокойно отражать любые атаки в этом узком месте. К тому же, за ними стояли десятки метальщиков, которые при каждой атаке усуней бросали в них камни. В результате первых десяти попыток около трёхсот нападавших было убито и больше полусотни ранено. Но самое главное – они потратили на бой слишком много времени. В это время Дожу доскакал до ждавшего в засаде Чжи Чжи и рассказал ему о нападении усуней. Все хунну устремились назад, и первым в ущелье ворвался сын лули-князя Модэ Син. Почти все всадники врага, которые покинули город, были уничтожены, и катапульты остались целыми.

Лаций считал, что Дожу предал их, но хунну думали по-другому. Юный чиновник сказал Чжи Чжи, что собирался заманить усуней в засаду, и шаньюй ему поверил. Тай Син, выслушав возмущённые слова Лация, долго смотрел на него, а потом сказал:

– Иди, принеси жертву своим богам за спасение, – было ясно, что он не хотел говорить об этом, и позже Лаций понял, что ещё легко отделался. Если бы его возмущения услышал Чжи Чжи, ему могло бы не поздоровиться. В своём лагере он встретил Годзю, который сразу всё понял и объяснил ему:

– Рабы принадлежат хунну. Рабы погибнут, будут новые рабы. Погибнет Доджу, всё будет по-другому. Скоро большой поход против империи Хань. Шаньюю нужны воины. Ему не нужны рабы…

Лаций ничего не ответил, только вздохнул. Старый проводник был прав. А молодой Доджу по-прежнему ездил на охоту с Чжи Чжи и пировал в его гэре. Лаций лишний раз убедился в непредсказуемости поведения хунну и решил быть ещё более острожным. Он чувствовал, что дерзкий племянник хана не успокоится и будет ждать другого удобного случая, чтобы убить его.

Осада столицы продолжалась, но уже было ясно, что город скоро сдастся. Римляне продолжали таскать камни для катапульт, обстреливать стены и однажды Лаций чуть не сбил конём вышедшего из-за скалы Годзю. Тот выглядел очень печальным.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он.

– Я?.. Стою, – ответил грустно тот. – Стою там, где больше никого нет.

– Странно ты говоришь. Ты здесь раньше был?

– Да, был, – старик покачал головой. Он поддел палкой какой-то камень и присел. Лаций медленно приблизился.

– Что там? – спросил он.

– Кости, – коротко ответил старик и вздохнул. Лаций удивился. Он никогда не видел, чтобы тот был таким расстроенным.

– Скоро наступит вечер. Лучше отсюда уйти. Садись ко мне на спину, – предложил он. – Я отнесу тебя.

– Вечер уже давно наступил, – как-то странно произнёс Годзю. – Только его никто не видит.

– Что ты хочешь сказать? – не понимая, спросил он.

– Когда-то здесь был хурээ. Большое становище. Здесь было много людей, – глухо произнёс Годзю, всё ещё стоя спиной к Лацию и задумчиво глядя на землю. Лаций присмотрелся. Камень, который старик оттолкнул посохом, оказался черепом. Лионг дёрнулся под ним и несколько раз стукнул копытом о землю. Ему тоже что-то не понравилось.

– Кажется, ты знаешь, кто это был?

– Да, знаю, – ещё раз вздохнул старик. Он пошевелил череп концом палки и покачал головой. – Задолго до Чжи Чжи, когда у хунну был другой шаньюй, здесь стояло племя суаней. Это было моё племя. Из предгорья пришли усуни. Много всадников. Очень много… – старик задумался, видимо, погрузившись в свои воспоминания. Лаций спросил его:

– Ты был здесь?

– Да, – ответил тот. – Нет, нет… Не был… Здесь была моя семья. Мой брат, великий воин, командовал ими тогда. Он пытался остановить их. Но усуней было так много, что они шли по трупам своих людей. Они перекатывались через них, как волна на реке. Их привела ханьская принцесса Лю Цзею. Она командовала ими. И приказала не останавливаться. Брат сделал всё, что мог, но они перевалили даже через камни, которыми наши люди завалили проход… там, наверху… – старик показал на ущелье, где совсем недавно был Лаций и опять замолчал, видимо что-то вспоминая.

– И что же случилось? – спросил он.

– Ничего… В живых никого не осталось. Усуни добили всех раненых и пришли к кочевью. Их было совсем немного, но у брата уже не было воинов.

– И как же ты выжил? – поинтересовался Лаций.

– Я был в другом месте. На совете старейшин. Мы хотели присоединиться к ним.

– А твоя семья?

– Они все были здесь.

– Они погибли? – спросил Лаций. Старик кивнул головой. – У тебя были дети?

– Да. Двое. Лю Цзею специально пришла сюда. Она узнала, что мы хотим объединиться с хунну и пришла за мной. Она сильно разозлилась, когда не нашла меня. Брат просил её не убивать детей и женщин. Он готов был отдать ей всё, что у него было. Но ей были нужны я и моя семья. А он не сказал, как меня найти. И не выдал мою семью. Тогда она стала убивать всех подряд. Думала, что кто-то покажет ей на мою жену и детей. Но люди молчали. Так она всех и убила… – старик опустил голову на грудь, не в силах сдержать дрожь в голосе. Лаций поджал губы и промолчал. Он сразу же вспомнил Красса, согласившегося на переговоры с Суреной, но не стал рассказывать об этом Годзю. Тому хватало своего горя.

– Да, так бывает, – через какое-то время со вздохом произнёс он. – Поэтому мы учим наших солдат никогда не сдаваться.

– Конечно, – покачал головой старик. – Ты прав. Но тогда в живых остались только женщины и дети.

– А ты?

– Я?.. Я вернулся сюда и нашёл тела своих родных. Но у меня хватило сил только перенести их к скале и обложить камнями, – он опустил голову и замолчал.

– Это что… они?.. – только сейчас Лаций заметил, что везде были видны присыпанные пылью и землёй кости людей, а полукруглые куски земли очень сильно напоминали черепа. Он кивнул на них. Проводник ничего не ответил, только сильнее согнулся и наклонился вперёд. – Она не поймала тебя? – осторожно спросил Лаций.

– Нет. Я сам пришёл к ним. Через два дня.

– Сам? Но зачем? – он был заинтригован.

– Я хотел отомстить…

– Отомстить? А до этого? Ты был здесь два дня? Один?

– Нет. Я был не здесь, а там, на том берегу… – старик кивнул в сторону реки. – Собирал траву. Вдоль реки.

– Ты собирал траву? – удивился Лаций. – Зачем? Принести жертву богам?

– Нет. Я собирал хор евс3232
  Хор евс – ядовитая трава (монг.).


[Закрыть], она не везде растёт.

– Ядовитая трава?.. Ты хотел их отравить?

– Да, хотел. Но не всех. Только Лю Цзею. Всех я не смог бы. Они были на том берегу реки. У них был большой хурээ. Вечером я убил воина у реки и надел его одежду. Потом дождался ночи, спрятался за его лошадью и прошёл в хурээ. Но белый гэр хорошо охраняли. Там везде спали стражники. У меня ничего не получилось. Я прождал до утра, но не смог подойти к гэру и мешкам с водой.

– Ты ушёл?

– Да.

Лаций задумчиво смотрел в пыль под копытами своего коня, и в голове у него проплывали картины этой расправы. Он не переживал и не сочувствовал этому старому кочевнику, и даже привыкшая к осторожности интуиция не заставляла его сейчас задуматься о том, почему тот вдруг решил рассказать ему об этой истории. В жизни людей бывают разные ситуации, и, порой, неразделённая боль, которая хранится в душе долгие годы, становится невыносимым бременем, если не поделиться ею с кем-нибудь другим. Наверное, Годзю просто некому было больше рассказать об этом, и Лаций это почувствовал.

Старик ещё некоторое время стоял, покачиваясь, как старый куст без листьев, а потом, ничего не говоря, повернулся и медленно побрёл в направлении лагеря. Лаций очнулся от нарисованной воображением картины и поскакал к катапультам, чтобы проверить стены и ров.

В этот вечер он впервые заметил жителей города. Те уже не прятались и открыто смотрели на странный забор прямо перед своими воротами. Значит, усуни осмелели, и теперь оставалось только ждать, когда они решатся напасть на этот маленький незащищённый лагерь. Лаций понимал это и решил заняться оружием и подготовкой. Он хотел возобновить отработку приёмов со своими воинами. Первые попытки они сделали ещё в столице Кангюя, когда им делали снаряжение. Теперь у всех уже были щиты, мечи и шлемы. Надо было вспоминать, как сражаться в строю, иначе первое нападение врага на лагерь могло оказаться для них последним. Прошло уже почти тринадцать лет после того, как они в последний раз держали в руках мечи и щиты. Лаций сам с удивлением смотрел на свои руки, когда делал знакомые движения и чувствовал неуверенность и вялость. Тело слушалось с трудом. Единственное, что у него получалось ещё лучше, чем раньше, это метание ножей. Но этому было объяснение – он бросал нож везде и всегда, когда было свободное время, чтобы отвлечься от неприятностей или просто скоротать время. Как ни странно, это занятие успокаивало его и отвлекало от тяжёлых мыслей о жизни с варварами. Но меч пока слушался с трудом. Щит, не такой круглый, как у кочевников, а длинный и тяжёлый, тоже больше мешал, чем помогал. А новый шлем вообще казался лишним – в нём было очень жарко. Но внутреннее чутьё подсказывало Лацию, что он не зря принял это решение. Видимо, боги решили помочь ему и укрепили в сердце эту уверенность. Но и остальные товарищи тоже чувствовали, что им это может пригодиться. Поэтому они, обливаясь потом и падая от усталости, вспоминали передвижение строем и перестроения по команде, а потом отрабатывали удары по толстым стволам деревьев, которые они вкопали здесь же, рядом с катапультами.

Кангюйцы поначалу изумлённо смотрели на кричащих рабов хунну, которые хором повторяли команды стоявших по бокам двух человек. Белые рабы то разбегались, то собирались вместе, затем двигались то в одну, то в другую сторону. Прижавшись плечом к плечу, они по команде поднимали щиты над головой и сдвигались вперёд, прячась под ними, как под крышей гэра. Всё это было немного странно для жителей Кангюя, которые хоть и вели осёдлый образ жизни, но в повседневной жизни были связаны с лошадьми больше, чем римляне. Однако уже на третий день им стало скучно и они больше не обращали на них внимания. Только старый Годзю внимательно наблюдал за этими упражнениями, и на его лице была написана искренняя заинтересованность.

Через два дня стены столицы были разрушены. Но Чжи Чжи не спешил вести в проломы своих воинов. Он надеялся, что сломленные защитники сами сдадутся в плен. Те, видимо, уже знали о судьбе предыдущего города и готовились защищаться до последнего. На четвёртый день римляне, уставшие от непосильной работы, увидели, как хунну стали свозить к провалам большие ветки деревьев и поджигать их прямо там. Лаций, услышав об этом, вышел к валу лагеря и увидел, что хитрый шаньюй решил использовать ветер, который с утра дул в сторону города. К полудню количество костров увеличилось настолько, что они уже горели одной сплошной линией вдоль трёх развалов в городской стене. Теперь хунну подбрасывали туда свежие ветки, которые не горели, но выделяли слишком много едкого дыма. Постепенно весь город окутало серым облаком. В тот момент, когда его защитники поняли замысел Чжи Чжи, было уже поздно. Они попытались выбежать и разбросать костры, но смельчаков сразили точные стрелы поджидавших их хунну. Наконец, прозвучал сигнал, и всадники устремились в сторону города. Катапульты перестали бросать камни, а стволы, которые предполагалось использовать как тараны для ворот, остались лежать за рвом. Так хунну относились к работе своих белых рабов, не думая, как извлечь из неё максимальную пользу. Им было достаточно разрушить стены. О воротах они уже не думали. Теперь оставалось только скакать вперёд и грабить город. Так воевали все кочевники.

Несмотря на отчаянное сопротивление внутри города, силы оказались неравными. В столице почти не осталось воинов. Никто не ожидал нападения Чжи Чжи ранней весной, хотя императорский посол предупредил их о его непредсказуемости. Но племена усуней были разбросаны на большой территории и сейчас были заняты поиском первой травы для своих стад. Это и было причиной слабого сопротивления их столицы. Через три дня после падения города Чжи Чжи собрал всех воинов и двинулся дальше. Лаций остался без помощи кангюйцев, большая часть которых была убита во время нападения усуней, и теперь не знал, как везти дальше разобранные катапульты. Но вождь хунну неожиданно приказал всё оставить и следовать за ними. Несмотря на повозки с награбленным добром, хунну передвигались очень быстро. Все римляне теперь тоже были верхом, поэтому они старались не отставать от основных сил, хотя многим пришлось сидеть на лошадях впервые в жизни.

В течение последующих трёх месяцев Чжи Чжи разбил почти все большие племена усуней. Он везде применял одну и ту же тактику – внезапность и скорость. Его воины всегда действовали одинаково – заманивали разгорячённых противников в западню. Римлян он использовал теперь совсем для других целей. Они охраняли стоянку хунну во время ночных переходов, строили защитные сооружения, если приходилось останавливаться где-то на несколько дней, обеспечивали воду и несли караульную службу. Лаций был поначалу удивлён таким решением шаньюя, но потом решил, что это даже удобнее для поддержания дисциплины и продолжения тренировок с оружием. Он предполагал, что рано или поздно вождь хунну решит бросить их в бой с пешим противником, и хотел, чтобы его люди как можно быстрее вспомнили необходимые для этого навыки и команды. Однажды Модэ Син привёз ему небольшой серебряный рожок, который, судя по форме, был греческим и использовался на праздниках Диониса. Он был украшен виноградными лозами и звучал слишком звонко. Но Лаций был рад и этому. Как оказалось, у Лукро-прожоры был друг Менел, который умел обращаться с такими рожками, и вскоре они стали вместе разучивать по вечерам все основные сигналы. Военные упражнения теперь стали обычным делом, и римляне уже выполняли их так же чётко и слаженно, как и раньше.

Однако за время своих стремительных походов Чжи Чжи так ни разу и не использовал их в бою. Причина заключалась в том, что все племена в этом районе были кочевые и воевали исключительно верхом. Так продолжалось до тех пор, пока хунну не столкнулись с племенами давань, сиюй и жокян. Последние находились под защитой империи Хань и платили дань императору. Поэтому Чжи Чжи с особым удовольствием вторгся на их территорию. Однако после того как испуганные усуни, собрав свои стада, разбежались в разные стороны, все вокруг поняли, что рано или поздно им всё равно придётся столкнуться с безумными хунну. Поэтому племена сиюй и жокян сумели договориться с Чжи Чжи о том, что будут теперь платить дань ему, а не императору Юань Ди. Более того, из этих двух племён ушли более десяти тысяч всадников, которые хотели вместе с хунну участвовать в походе на империю Хань. Чжи Чжи везде говорил об этом, стараясь показать, что покорение империи – это лишь вопрос времени. Во время многочисленных стычек и сражений оставалось много оружия, и Лаций снова попросил Тай Сина разрешить им собирать его, потому что, порой, там попадались мечи и ножи из очень прочного железа. Но главной его целью были всё-таки копья, а не мечи. Он хорошо усвоил урок, преподнесённый усунями в узком ущелье. Если бы у римлян тогда были копья, то они не потеряли бы ни одного человека. К тому же, теперь у хунну было много повозок, и копья можно было хранить там. Тай Син сначала не понял, зачем ему нужны копья, к тому же, длинные и короткие. Но, услышав объяснение Лация, согласился. Старый князь не считал копьё серьёзным оружием, потому что, как всякий кочевник, верил только в лук и стрелы.