Текст книги "Римская сага. Далёкие степи хунну"

– Вперёд! Река близко. Там город, – в этот момент сзади кто-то спросил его:

– Цзи Юи, кто это?

– Это всадники на лошадях, – глупо ответил он, понимая, что не может ничего добавить. Спустившиеся с ним всадники дружно подтвердили его слова. Два странных человека на холме были непохожи на своих, и передние воины загомонили, с недоверием обсуждая невероятные слова Цзи Юи. Но с ним были десять человек, которые говорили то же самое. А два незнакомца до сих пор стояли на холме. Один держал поднятой руку, указывая на дорогу. Вдруг где-то вверху раздался громкий, пронзительный звук рожка, и все воины повернули голову в ту сторону, откуда он доносился. Там уже были видны клубы пыли и слышался стук копыт. Цзи Юи насчитал около десяти всадников.

– Это хунну! – раздался из строя чей-то крик. Пехотинцы сразу заволновались, но уже другой голос поправил его:

– Нет, это кангюйцы. Они позвали их на помощь!

В строю продолжались споры, но Цзи Юи понял, что допустил какую-то ошибку и теперь надо было срочно её исправлять.

– Вперёд! Мы должны догнать их! – крикнул он своим воинам. Всего их было около двадцати. Те сразу же рванулись вперёд. Арбалетчики и пехотинцы трусцой засеменили следом. Цзи Юи задержался, отдавая команды по перестроению. Это и спасло ему жизнь, потому что впереди их ждали копейщики Лукро. Лаций не сказал Чжи Чжи, что хочет остановить врага на узкой дороге, устроив там засаду. Он не верил, что ханьцев может быть так много, как сказала Чоу Ли, и решил, что сможет легко запереть на этой узкой дороге между холмами пять или десять тысяч человек. Центурия Лукро была переправлена через реку и расположилась в засаде в миле от берега, как раз там, где дорога петляла между крутыми каменистыми холмами, превращаясь в узкую, пыльную тропу.

Проскакав мимо взволнованно выглядывавших товарищей, Лаций крикнул Менелу:

– Труби атаку копьями!

Раздался звук рожка, восемь человек проскакали первые ряды, и копейщики замерли за камнями, ожидая приближения врага. Лаций увидел своих людей, которые прискакали сюда раньше. Все с тревогой следили за ним. Но на его лице застыло выражение досады. Он понимал, что у него слишком мало воинов, чтобы остановить такое количество пехотинцев противника. Теперь надо было что-то срочно предпринять, чтобы выиграть время. Оставалось только загородить дорогу, а потом отступать. Лаций приказал всадникам подняться на вершины холмов, спешиться и приготовиться столкнуть оттуда камни. Все, какие были, большие и маленькие, лишь бы внизу их оказалось побольше.

Первые десять преследователей даже не успели понять, что произошло. Стук копыт и горячее дыхание лошадей не дали им услышать команду Лукро и свист копий. Оставшиеся налетели на тела упавших товарищей и их лошадей. Часть из них тоже упала, а часть успела остановиться и разгорячённые лошади закружились на месте. Тех, кто остановился, настигла вторая волна копий, после чего из нападавших в живых остались только три всадника. Лаций разглядел знакомые жёлтые накладки на плечах одного из них. Это был Цзи Юи и два сопровождавших его воина. Они стояли, не шевелясь, и смотрели вперёд, где непонятные люди добивали в пыли их товарищей. Осторожность взяла верх над долгом, и Цзи Юи приказал повернуть обратно.

Менел в это время протрубил в рожок, и вниз посыпались камни. Лукро не успел спросить Лация, что происходит, но, видя, как тот, сопя и надрываясь, толкает вместе с остальными огромные камни, понял, что дела обстоят плохо. Когда дорогу перегородили валуны, раздалась команда «отступление».

– Бежим изо всех сил! – крикнул он и, обгоняя ещё не севших на лошадей всадников, вместе с пехотинцами понёсся обратно к реке. На повороте Лаций ещё раз оглянулся, и на душе стало немного спокойней – на разбор завала уйдёт немало времени, поэтому они должны успеть переправиться.

Они обогнали пехотинцев Лукро и двигались в тридцати-сорока шагах впереди. Когда вдали блеснула полоса воды, у Лация радостно вздрогнуло сердце. Он первым вылетел к тому месту, от которого начинался спуск к броду и резко осадил лошадь. За ним сразу же остановились остальные. «О, боги, как же так?» – со стоном в душе пробормотал он и посмотрел на товарищей. На их лицах застыло одно и то же выражение – смесь растерянности и отчаяния. Весь берег внизу, насколько хватало глаз, был занят воинами в красно-коричневых панцирях. А на другой стороне одиноко стояли четыре центурии римлян в боевом порядке. Они казались каплей в море по сравнению с копошащейся массой бурых пехотинцев на этом берегу. От моста остались лишь несколько брёвен. Наверняка, это сделали свои, чтобы не дать врагу сходу переправиться на другой берег. Лаций заскрежетал зубами, вспомнив, что часть ханьской армии пошла ниже и скоро она может пересечь реку в другом месте!

Времени на раздумье не было. Пока их не заметили внизу, надо было воспользоваться неожиданностью и напасть первыми. Тогда можно было рассчитывать на удачу. Дождавшись Лукро, он быстро объяснил, что делать. Удар надо было нанести прямо у разрушенного моста, где враг готовился создать новую переправу: ханьцы, оставив оружие, носили стволы и ветки, рубили и связывали их, делая плоты.

Расчёт удался. Десятка два безоружных воинов сразу были смяты обрушившейся на них сверху конницей, остальные стали разбегаться, и лишь единицы попытались оказать сопротивление уже у самой воды. Обеспечивая прикрытие пехотинцам Лукро, Лаций вместе с Менелом отгонял ханьских воинов вдоль берега реки. Всё его внимание было сосредоточено на этом месте – он постоянно следил за спинами товарищей, которые, как ему казалось, еле передвигались в воде в направлении спасительного берега. Несколько воинов противника, попав в реку, так и не смогли оттуда выбраться. Они просто утонули. Значит, они не умели плавать. Это было важно. Ещё он обратил внимание, что в ближнем бою они всё время стараются нанести удар сверху и совсем не бьют в ноги и живот. Лукро, отходя последним, на глазах у него уложил вокруг себя четырёх человек ударами в пах. Почему-то те удары, которые иногда достигали римлян, не наносили рубленых ран, а напоминали, скорее, удары палкой… Но всё это лишь промелькнуло у него в голове, оставшись в памяти на потом. Враг уже пришёл в себя и готовился атаковать их совсем по-другому. Ровные ряды воинов с короткими арбалетами быстро строились на склоне за спинами тех, кто пытался нападать на всадников Лация.

– Труби отход! – заорал он Менелу, нанося последний удар по голове замешкавшегося пехотинца. Звук горна ещё висел в воздухе, когда копыта их коней уже коснулись воды. В этот момент за спиной раздался короткий приказ на чужом языке, и десятки стрел рванулись в сторону реки. Лацию повезло: две вонзились в бок Лионга рядом с ногой, и он завалился вместе с ним в воду. Менел тоже лишился коня и стоял, ловя ртом воздух рядом. В руках у него был только щит.

– Забрось на спину и беги! – крикнул Лаций, сбросив шлем и стараясь быстро развязать кожаные ремни нагрудного панциря. В тридцати шагах от него арбалетчики готовились произвести второй выстрел. Держа в зубах стрелу, они, сидя, натягивали ногами тугую тетиву своих коротких орудий. Менел отчаянно боролся с водой, когда арбалетчики встали и прицелились ему в спину. – Пригнись! – отчаянно махнув рукой, закричал ему Лаций. От резкого движения глина под ногами поплыла, и, не удержавшись, он упал в воду. Несколько стрел просвистело над головой. Две попали Менелу в щит на спине. Тот упал в воду и поплыл. Освободившись от нагрудника, Лаций с силой оттолкнулся от глины и нырнул. Он не видел растерянных лиц арбалетчиков и не слышал раздражённый крик их командира. Он приказал им зайти по колено в воду и стрелять наугад. Нарушив строй, толкаясь и крича друг на друга, они поспешили вперёд. Некоторые случайно нажимали на спуск, не добежав до воды. Стрелы вонзались им под ноги, летели в стороны и даже попадали в своих. Добежав до края воды, арбалетчики стали стрелять без команды и куда попало.

Лаций этого не видел и не слышал. Под водой было тихо. Он отчаянно грёб руками, чувствуя, что скоро придётся вынырнуть и глотнуть воздух. Быстрый всплеск – и снова под воду. Только сердце отчаянно стучало в груди и сильно жгло в горле. Где-то далеко позади раздались крики отчаяния и злости, а впереди – напряжённая тишина ожидания. Он ещё несколько раз выныривал, чтобы сделать вдох, но стрелы уже не летели. На берегу его ждали два центуриона. И больше всего он был благодарен им за то, что все римляне стояли в строю, слушаясь их приказов. Из центурии Лукро тоже успели вернуться почти все.

Римляне отступили к защитным заграждениям. Позади них были два рва, наполненные водой, а дальше – только стены города. Пока центурия Лукро проверяла оружие, Лаций отправился к Чжи Чжи. По дороге ему успели передать второй шлем, который он сделал с ханьским кузнецом на всякий случай. Шлем был с накладкой для защиты носа и боковыми пластинами на плечах и спине, как тот, в котором он был семнадцать лет назад под Каррами. Теперь Лаций был уверен, что сделал его не зря.

В большом доме Чжи Чжи было много людей.

– Ты боишься? – вместо приветствия сказал шаньюй. В его голосе чувствовалось нервное напряжение, которое он явно пытался скрыть за показной весёлостью. – Что, страшно?

– Они убили твоего кутлуга, – ответил Лаций. Стоявшие вокруг князья и военачальники опустили взгляды.

– Знаю, – грубо буркнул Чжи Чжи и отвернулся. – Модэ Син уже сказал. Значит, будем сражаться здесь. Это красные муравьи. Подлые, жалкие муравьи. Их привёл сюда Годзю. Предатель Годзю! Мой сын видел его! – срываясь на крик, продолжал он. – Хорошо, что мы не ушли. Эта ядовитая змея знает все дороги. Что ты хочешь мне сказать? – как бы вновь заметив Лация, спросил он.

– Надо сделать щиты толще. И защиту. Их стрелы пробивают простые щиты.

– Не надо. От стрел нас спрячут стены города, – шаньюй хлопнул рукой по брёвнам. – Надо не пустить их в город. Не пустить… Иди сейчас к своим людям! Защищай ворота. Там посмотрим.

– Прости, что спрашиваю, но завтра они придут к другим воротам.

– Пошли, посмотрим, – кивнул Чжи Чжи и направился к выходу. Все военачальники и князья отправились вслед за ним на стену. Повсюду кипела работа: люди на земле готовили котлы и приносили к ним воду, собирали стрелы и копья, расставляя их у бойниц и с тревогой смотрели вдаль, где у реки в это время показались первые отряды врага. – У тебя четыреста человек, – недовольно скривив лицо от каких-то своих внутренних мыслей, бросил Лацию шаньюй. – Разбей их на две части. Сегодня все здесь, а завтра – половину отправь туда, к другим воротам. Понял?

– Да, понял, – опустив взгляд, ответил он. – Но…

– Слушай меня! Тебя прикроют лучники. По сто человек на ворота. У моего сына самые лучшие стрелки. Возьмёшь двести человек. Угэдэ! – громко позвал Чжи Чжи. Сын повернулся у бойницы и кивнул отцу. – Двести лучших стрелков ему! Завтра утром должны быть готовы.

– Шаньюй, если позволишь, я хочу тебя попросить об одном… – осторожно начал Лаций.

– Говори, не тяни! Нет времени на твои длинные слова! – напряжение начинало прорываться сквозь маску показной небрежности.

– У нас есть хорошие шлемы. Надень, когда начнётся бой. Твоя жизнь сейчас ценнее всех остальных.

– Ты что, думаешь, они попадут мне в голову?! Ха! Это невозможно. Они стреляют далеко, но не так точно, как наши воины. Мои люди должны видеть, что я не боюсь врага!

На этом их разговор закончился, и Лаций позже ещё раз попросил Тай Сина уговорить шаньюя надеть шлем. Но, как потом выяснилось, тот не прислушался и к его словам.

Глава 42

Тихий шум у реки становился всё громче и громче. Это был постоянный, ровный звук, напоминавший движение колёс по пыльной дороге, когда все уже устали толкать повозку и она сама медленно катится вперёд, изредка поскрипывая на выбоинах и неровностях. Но сейчас этот звук напоминал движение тысячи повозок, и Лаций знал, что такой шум обычно бывает только при движении большого количества людей.

Вдали отчётливо были видны горы. Они рваными краями вершин упирались в светлое небо, на котором не было видно ни единого облачка. Значит, до следующих ид ещё точно будет жарко. Он усмехнулся, подумав о «следующих идах». Наступят ли они? Четыре тысячи против сорока – сколько они смогут продержаться? Запасов в городе много, но нет ли среди хунну второго Годзю? Не откроет ли он ночью ворота? Не ударит ли кто-нибудь из испугавшихся князей в спину? У кочевников это могло произойти в любой момент. Однако даже если всё это считать глупостью, ему были видны другие недостатки обороны. Недавно отстроенный город был полностью деревянным. Если бы стены были из камня, можно было бы надеяться на долгую осаду, но деревянные… Увы, из камня сделать их было невозможно. Разве что за тысячу лет, как говорил старый мельник. Кстати, странно, что Чжи Чжи не приказал убить крестьян-ханьцев или хотя бы выставить перед заграждениями в качестве живого щита. Обычно хунну всегда избавлялись от рабов в первую очередь. Наверное, на этот раз они просто не успели это сделать. Слишком неожиданно всё произошло и слишком быстро.

Вдали показались первые солдаты в бурых нагрудниках. Они действительно напоминали муравьёв. Над ними висело большое облако пыли, и Лацию показалось, что он чувствует горячее дыхание земли, когда в жару исчезают все остальные запахи и остаётся только один – запах поднятой в воздух пыли. Он сплюнул слюну, как будто пыль попала ему в рот. Двенадцать повозок внизу стояли в два ряда, образовывая воротами полукруг. Впереди торчали четыре ряда перекрещенных кольев. Сквозь них хорошо было видно, как медленно выползают на небольшую ровную площадку первые вражеские отряды. Через какое-то время они заполнили всё пространство перед заграждениями, и Лаций поймал себя на мысли, что не видит им конца ни слева, ни справа. А ведь это было не всё – скоро должны были подойти ещё те, кто пошёл по другой дороге. Пока сигналов с башен не было. Значит, основные силы были здесь и бой должен был начаться именно тут.

Противник пошёл в атаку неожиданно быстро. Не перестраиваясь и не меняя боевых порядков, ханьцы выпустили вперёд десять рядов арбалетчиков, и те по команде стали обстреливать стоявшие за заграждениями центурии.

– Закрыться щитами! – крикнул Лаций, и Менел протрубил сигнал «тескудо»6363
  Тескудо – построение центурии с поднятыми вверх щитами, когда со стороны она напоминает панцирь черепахи.


[Закрыть]. Укреплённые щиты римлян выдержали первые удары металлических стрел, но несколько легионеров были ранены в ноги. – Отойти за повозки! – с досадой выкрикнул Лаций. Менел протрубил «отход».

Первая шеренга арбалетчиков села на землю и стала натягивать тетиву ногами. В этот момент раздался выстрел второй шеренги, которая сразу после этого опустилась на землю за спинами воинов первой и стала тоже перезаряжать арбалеты. Третья, четвёртая, пятая – они стреляли без остановки, чётко выполняя приказы своих командиров.

Лаций передал команду лучникам хунну: убрать командиров у арбалетчиков. Хунну выбежали вперёд и стали прицельно стрелять по воинам с жёлтыми накладками на плечах. Несколько стрел достигли своей цели, другие попали в простых воинов, но со стороны казалось, что тяжёлого урона они не нанесли. А вот очередной выстрел с противоположной стороны сразу сразил половину лучников хунну наповал. По рядам легионеров прошёл ропот удивления, когда они увидели, как стрелы пробивают по два тела сразу и после этого ещё вонзаются в повозки. Арбалетчики в этот момент организованно отошли назад шагов на двадцать, а оставшиеся в живых хунну спрятались за повозками. Они попытались достать врага оттуда, но их стрелы не долетали, падая за десять шагов до первой шеренги. У врага никаких проблем с дальностью полёта не было. Железные стрелы долетали до повозок, и вскоре их борта ощетинились, как дикобразы. Легионеры надёжно закрывались толстыми щитами, поэтому пока потерь не было. Наконец, противник, видимо, решил, что достаточно напугал их и приготовился перейти в наступление. Лаций понимал, что вражеских пехотинцев нельзя подпускать к заграждениям, но не спешил отдавать команду легионерам. Его пугали арбалетчики. И когда первые воины в бурых нагрудниках приблизились к острым кольям, он увидел, что те следуют у них за спиной. По команде пехотинцы приседали вниз, и арбалетчики выпускали стрелы в сторону повозок. Затем раздавалась ещё одна команда, и пехотинцы бросались вперёд, пытаясь прорваться сквозь заграждения из скреплённых крест-накрест кольев. В некоторых местах они клали сверху связанные стволы деревьев и перебегали по ним, как по плотам на реке. Лацию были видны их напряжённые лица, он почти физически чувствовал их страх и желание побыстрее выбраться из этих страшных переплетений стволов и кольев, но его больше волновали оставшиеся у них за спиной опасные арбалетчики. Пока ещё ханьцы не додумались разбирать заграждения вручную. Но Лаций знал, что это был лишь вопрос времени. Когда первые бурые нагрудники появились у задней части заграждений, он отдал команду:

– Лучники – вперёд!

Менел снова протрубил сигнал, его подхватили четыре других корницена и вскоре все пехотинцы, которые смогли преодолеть заграждения, были убиты стрелами хунну. После этого они расстреляли тех, кто ещё карабкался по деревянным настилам или пробирался между кольями.

– Стрелять за ограждения! Стрелять дальше! – громко крикнул Лаций, и его команду передали по рядам. Хунну успели сделать ещё по три выстрела, и только после этого ханьцы отступили, оставив у частокола много убитых и раненых. Затем началась трудная и нудная война нервов: арбалетчики стреляли за повозки, стараясь попасть в хунну, а пехотинцы в это время пытались разобрать заграждения. Но частокол был сделан в четыре ряда, и разбирать его под прицельным огнём хунну они могли бы несколько недель. При этом те спокойно перебили бы половину вражеской армии. Видимо, там это поняли и приказали всем отойти назад. Лаций не заметил, как отдельные отряды попытались обойти стены города с двух сторон, но там обрывистые склоны не давали противнику незаметно подобраться вплотную и лучники хунну спокойно расстреливали их ещё на подходе. Тогда ханьцы решили поджечь деревянные заграждения перед воротами и стали обстреливать их горящими стрелами из луков. Они потеряли немало своих лучников, потому что те вынуждены были подойти ближе. Их луки были слабее арбалетов, поэтому они стреляли и отбегали назад. Хунну пользовались этим и убивали тех, кто был менее расторопен. Так длилось почти до самого вечера, пока из-за усилившегося пламени от горящего первого круга кольев не стало видно, что происходит по обе стороны. И тут противник снова предпринял попытку атаки. На горящие заграждения посыпались на связанные плоты, по которым вперёд сразу же устремились пехотинцы. Вместе с преимуществом ханьцы получили и недостаток – из-за дыма их арбалетчики не могли теперь видеть, куда стрелять.

Легионерам такая атака была не страшна, но для многих из них это было первое настоящее сражение за последние пятнадцать лет. И римляне волновались. Однако строгая дисциплина и правильные команды центурионов, которые передавали горнисты, сразу же убедили их в своём преимуществе. В результате этой атаки у них погиб всего один человек. Остальные были целы и невредимы. Тела двух сотен нападавших образовали ещё один заградительный вал перед повозками. В это время солнце коснулось горизонта, и перед Лацием возникла новая проблема – остаться здесь на ночь или отойти за стены города. Из-за догоравших заграждений первой линии ничего не было видно. Пламя хоть и было небольшим, но слепило глаза и не давало возможности разглядеть, что делает противник с другой стороны. Он послал восемь человек вперёд, чтобы те попытались разглядеть сквозь огонь позиции неприятеля. Те быстро вернулись и сказали, что надо срочно отступать. Следом за этим на головы римлян и стоявших за ними хунну посыпались горящие стрелы. Стрелять в ответ не получалось – хунну ничего не видели и больше делали вид, что стреляют, пятясь назад. Идти в атаку римляне не могли. В слабом свете догорающих кольев они представляли собой отличные мишени для арбалетчиков.

– «Отступление»! – приказал Лаций, и Менел устало протрубил сигнал. Римляне медленно стали отходить назад, сохраняя боевой порядок. Сверху продолжали падать тяжёлые стрелы, и им приходилось постоянно следить за щитами. Первый день обороны закончился. Но впереди была ещё ночь. И её Лаций опасался больше, чем дня.