Текст книги "Римская сага. Далёкие степи хунну"

– Да, знаю, знаю. Тогда помолчи, пусть лучше они расскажут что-нибудь, – предложил он, чтобы заново не слушать длинную сказку.

– Никак не получается. Как же это сказать? – дальше Павел попытался произнести шёпотом несколько слов на ханьском языке, но у него ничего не получилось. Позвали Чоу. Но она тоже не смогла повторить слова Павла даже тихим голосом. Все удивлялись.

– У нас не получается, – извиняющимся тоном, наконец, сообщила Чоу, когда даже старый мельник и его внук не смогли сделать то, что просил Павел.

– Кажется, я понял. Они не умеют разговаривать шёпотом!.. – почему-то радостно воскликнул певец. – Они же всё время поют. У них голоса поющие. Вверх-вниз. Понимаешь? – он повернулся в его сторону, ожидая поддержки.

– Поют? Ну и что? Расскажи им другую историю. У тебя их тысячи, – не придав значения догадке слепого певца, сыто пробормотал Лаций. В это время к ним подошла одна женщина и стала рассказывать историю про большое озеро, в котором давным-давно жили драконы. Они жили в больших островерхих домах из камня, и у них были знак самой главной силы на свете – силы трёх начал. И тут она нарисовала этот знак на земле. Лаций рассмеялся и достал свой медальон. На нём были точно такие же круги. Ему было весело, но крестьяне вдруг замолчали и расступились, глядя на него испуганными глазами. Чоу подошла и сказала, что они боятся его, потому что считают, что талисман даёт страшную силу. Пришлось долго им объяснять, что этот медальон ему подарили, но было видно, что ханьцы всё равно не верят, продолжая время от времени бросать в его сторону испуганные взгляды. Уже ближе к вечеру Лаций услышал историю о двух больших братьях, которых боги за их любовь друг к другу превратили в реки и эти реки выходят к Индии. Лаций даже вздрогнул, услышав эти слова. Он переспросил Чоу, и та сказала, что реки выходят к большой воде. По ней плавают корабли. Они возят в Индию шёлк и железо. Он стал спрашивать и выяснил, что корабли ханьских купцов ходили до самого края большой воды, до города у трёх рек, где жили Патия, Силарен и Бабилунрен. Это было место, где жили парфяне, греки и вавилоняне. Значит, где-то недалеко от провинции Сирия… Он стал расспрашивать Чоу о том, знает ли она таких купцов и сколько времени обычно занимает путь до этого места. Но она ничем не могла ему помочь, потому что слышала об этом только от своего отца и дяди ещё в империи Хань. Дядя был купцом и несколько раз был в тех краях, когда она была ещё маленькой и не помнила почти ничего из того, что он рассказывал. Наконец, вопросы иссякли, и Лаций задумался. В голове кружилось много мыслей, но самая главная была о том, что путь домой существовал не только через враждебную Парфию, но и через безопасное море вдоль побережья. Он не понимал, почему так сильно разволновался, узнав об этом. Наконец, устав бороться с воспоминаниями, он вынужден был признаться, что в последнее время часто стал думать о Риме. Эта мысль оказалась приятной, и он сразу же успокоился. Праздник подходил к концу, и пора было возвращаться домой. Солнце близилось к горизонту, и длинные тени напоминали людям о том, что скоро наступит темнота. Но перед тем как уйти, он подобрал две палочки, которыми ела Чоу Ли, и, обтерев их о песок, забрал с собой.

Глава 30

К дому Лаций подъехал, когда уже было совсем темно. Он ехал медленно, никуда не торопясь, и, даже привязав Лионга к бревну, постоял немного, не спеша зайти внутрь. Дверь привычно скрипнула, доски под ногами подхватили этот звук и затихли, когда он подошёл к чашке с водой, чтобы умыться. Опустил руку, но умываться не стал. Просто протёр лицо мокрой рукой и, почувствовав щетину, подумал, что надо было бы побриться. За занавеской его, наверное, уже ждали Секунда и Терция. Прима забеременела и больше не приходила к нему по ночам. Маленький огонёк стоявшего на печке светильника был еле виден. Казалось, что он чадит, и из-за него было душно. Виноват, конечно, был не светильник. Спёртый воздух говорил о том, что большинство обитателей этого полу-склада, полу-дома уже вернулись домой и спали крепким сном. Но Лацию спать не хотелось. Ему хотелось снова и снова возвращаться мыслями к прошлому, которое, спустя столько лет, казалось приятным и хорошим. Мимо прожужжала большая муха. Звук оборвался в темноте, значит, она где-то села. Лаций развернулся и вышел наружу. Воздух здесь был прохладней и нежнее. Ночь выдалась на удивление тёплая, пахло горькими травами, и только сырая прохлада, которая обычно в этот час поднималась от реки к становищу, постепенно начинала пробираться под рубашку, заставляя плотнее кутаться в накидку.

Лаций отошёл подальше и сел на бревно у дальнего угла дома. Здесь его никто не мог потревожить. В доме ещё долго будет душно. Дверь была открыта и внизу подбита колышком, чтобы не закрывалась. Обычно те, кто не мог заснуть, выходили наружу, чтобы немного остыть и продрогнуть. Потом легче было заснуть. Но сейчас никого не было. Ему вспомнились слова Чоу о реке и море, о кораблях, которые торговали с Индией, о золотое и жемчуге, который любили при дворе императора… Потом в памяти всплыли рассказы Максима, и Лация на долгое время захлестнули воспоминания о Риме и своих бывших товарищах. Короткие упоминания о сражениях Цезаря против Помпея и Кассия с Брутом против Антония, которым Максим Прастина не уделял серьёзного внимания, превращались в его голове в огромные битвы, воображение дорисовывало движущиеся легионы, звенящие звуки оружия, команды легатов и трели рожков, перестроения центурий и первые моменты боя: столкновение щитов и копий, крики, стоны и отчаянное сопротивление одних и других, которые для него всё равно были римлянами и которых он никак не мог отнести ни к своим, ни к чужим. Все эти события казались ему такими скоротечными и невероятными, что были похожи, скорее, на легенды о древних богах, чем на реальные события. Ведь он знал почти всех их участников! За что боги наказали его таким дальним изгнанием? Лаций ощущал себя поросшим мхом камнем, который вылетел из-под колеса повозки и откатился под большой колючий куст на обочине. И теперь он лежал здесь в забвении, не видя и не слыша, что происходит на главной дороге, где колёса истории продолжали перемалывать другие камни, большие и маленькие, позабыв о нём. Постепенно мысли успокоились, и Лаций вспомнил, что давно не видел приехавших из Мерва товарищей. Да и Чоу в конце праздника куда-то затерялась. Весь вечер маленькие ханьцы веселили его своими гримасами и весёлыми рассказами. Подросшие дети Атиллы вместе со своими сверстниками кидались в него маленькими камешками и, визжа, разбегались, когда он притворялся, что собирается их догнать. А где был Атилла? И Максим куда-то запропастился со своими друзьями. Всё это казалось странным…

В небе было много звёзд, и луна ярко освещала скудные холмы вокруг реки. Неприятно заныл затылок – бревно сзади неудобно давило на шею. Сбоку послышались цокающие звуки. К дому подъехали несколько всадников. Лаций уже хотел встать, чтобы пойти навстречу, но что-то его остановило. Наверное, медленное движение лошадей. Они остановились чуть вдалеке, и какое-то время ничего не было слышно. Потом послышались тихие шаги, и к дому подошёл человек. Еле слышный звук копыт в этот момент переместился в сторону реки. Лошадей медленно вели в ту сторону. Походка незнакомца показалась ему знакомой, несмотря на то, что тот старался идти очень тихо и осторожно. Вот он поднялся по ступенькам, осторожно перешагнул порог и всё стихло. Лаций сидел неподвижно, не зная, что делать. Кто мог приехать к ним ночью на лошадях? Никто…

В висках тревожно застучали молоточки тревоги. Он приподнялся и уже хотел сделать первый шаг, когда в доме раздался громкий шум, потом послышались несколько глухих ударов, чей-то стон, и через мгновение в дверях появилась тёмная фигура. Не спускаясь по ступеням, человек перепрыгнул их и побежал вперёд. У него за спиной раздался душераздирающий женский крик. Интуиция подсказала Лацию, что виноват в этом был выпрыгнувший из дверей странный незнакомец. Он рванулся вперёд и догнал его, когда тот уже успел сделать несколько шагов в сторону реки. Сбив его с ног, Лаций перевернул на спину и онемел. Это был Максим Прастина.

– Ты?.. – вырвалось у него, и руки разжались, отпустив лежавшего снизу товарища. Со стороны дома раздались голоса римлян. Сбоку резко заскрипели камни, и Лаций успел только повернуть голову, чтобы увидеть надвигавшуюся на него тень… Удар пришёлся по плечу, и, вскрикнув от боли, он откатился в сторону. Но нападавший явно хотел добить его. Лаций поднял руки, но защититься от удара не удалось. Палка больно ударила по пальцам, и острый конец прошёлся по лицу, задев по касательной лоб, нос и щёку. В этот момент ему показалось, что это был меч. Резкая боль обожгла лицо. Зная, что враг где-то совсем рядом, он откатился в сторону, схватившись за лицо и чувствуя, что по рукам течёт кровь. Кто-то схватил его сзади за плечи и закричал в самое ухо:

– Стой, стой! Это я, Сервус! Не дёргайся! – старый товарищ помог опуститься на землю и позвал кого-то на помощь. Лаций слышал, что совсем рядом продолжается борьба: люди рычали, кричали, били друг друга и охали от пропущенных ударов. Его отвели в дом, где усадили у входа и женщины стали промывать рану.

– Юпитер всемогущий, благодарю тебя… – тихо прошептал он, когда его уложили, чтобы остановить кровь. Он благодарил богов за то, что удар не задел глаза. Оба глаза видели. Это было счастьем. Стоявшие рядом люди напряжённо молчали. В дальнем углу кто-то плакал. – Что случилось? – наконец, спросил он, вспомнив, что после прихода Максима Прастины в доме раздались крики.

– Там… это… – попытался объяснить кто-то и замялся.

– Что? – напряжённо переспросил он. Все молчали, потом какая-то женщина, всхлипывая, выдавила из себя:

– Приму убили…

– Приму?! Как? Она же беременная… – Лаций даже привстал, не веря своим ушам. В голове не укладывалось, почему её убили.

– Она пришла к тебе, господин, – услышал он голос Секунды, которая пыталась сдерживаться, но то и дело срывалась на плач. – У неё весь вечер… сильно бился ребёнок в животе. Она хотела тебе показать. Хотела, чтобы ты потрогал его… Хотела родить тебе сына, господин… – Секунда, не выдержав, громко разрыдалась.

– Приму… за что? – прошептал он, сдвинув брови, и вскрикнул от боли. Лицо как будто облили кипятком. Пока кто-то из женщин накладывал ему на лицо измельчённую сухую траву и замазывал её глиной, он скрипел зубами и лихорадочно думал о том, зачем Максиму Прастине было убивать его наложницу. И тут его осенило – Максим хотел убить его! Но зачем?

– Всё, связали его! Сильный оказался. Это Бугуч, выродок хромого Ляпины. Он с Прастиной приезжал, – услышал он голос Сервуса, который вернулся вместе с другими римлянами в дом. – Куда его, Лаций? – голос был совсем рядом.

– Тащи сюда, – хрипло приказал он, стараясь подняться. Лицо казалось раздувшимся, кожа горела, как от ожога, и пульсировала, как будто сердце билось внутри головы, а не в груди.

– Ой, ой, держать надо, – засуетилась Секунда, стараясь поддержать глину на лице. – Подожди, обмотать надо, господин.

– Давай быстрей! – стиснув зубы, сказал он, понимая, что придётся немного потерпеть. Иначе кровь могла хлынуть из раны ещё больше. Ему хотелось узнать у Бугуча, зачем они хотели его убить. Когда Секунда дрожащими руками затянула на затылке обрывки ткани, Сервус придвинул два светильника и к ним подтащили связанного полукровку. Лаций знал, что тот был в армии Красса вместе с отцом, старым хромым ветераном Ляпиной, который служил в обозе вместе с Марием. Но не более. Долгие расспросы не принесли никакого результата. Лаций заметил, что со стороны хунну не было слышно ни звука. Из их лагеря никто не приехал, хотя они точно слышали шум у реки. Также в доме не было Чоу. Он позвал Саэт и спросил, где Атилла. Она сказала, что, тот, наверное, опять остался у маленьких узкоглазых ханьцев. Те полюбили его за силу и жизнерадостный характер и часто кормили просто за то, что он показывал им разные трюки: переворачивал тяжёлые камни, поднимал брёвна, выдёргивал деревья с корнем и всячески развлекал их таким нехитрым способом. Но сегодня это выглядело подозрительно.

– Я его там не видел, – начиная чувствовать нараставшее волнение, пробормотал Лаций. – Ну-ка, пошли за ним кого-нибудь! – приказал он невысокому Сервусу и снова повернулся к связанному Бугучу. Голова начинала ныть в местах между ушами и глазами. Пришлось сжать их ладонями. Он знал, что долго не продержится, и ему надо прилечь. Скорей всего, начиналась лихорадка. Главное, чтобы кровь не стала чёрной. Он чувствовал, что в голове всё начинает медленно кружиться. – Слушай… я мог бы тебя убить. Но обещаю простить. Если ты скажешь, зачем Максим убил мою рабыню, – обратился он к Бугучу, но вскоре понял, что всё тщетно. Тот не собирался говорить и только рычал, когда кто-то из римлян со злости пинал его ногой.

Лаций из последних сил добрался до кровати и упал на доски, чувствуя, что тело напоминает мешок с костями. Ему казалось, что сверху давит тяжёлый камень, и выбраться из-под этой тяжести ему уже не суждено. После этого всё погрузилось во тьму.

Глава 31

Через два дня он пришёл в себя, но вставать ещё не мог. Только открывал и закрывал глаза. Сидевший у дверей маленький хунну сразу же вскочил и побежал за дом. Голова была тяжёлой, лицо горело огнём, но Лаций чувствовал, что может думать и внутри боли нет. Значит, кровь чистая. Несколько женщин с детьми затихли, заметив, что он приподнял голову, и быстро опустили глаза. Это было странно. Тихо подошла Секунда. Ничего не говоря, она опустилась на колени и заплакала. Лаций вспомнил, что произошло, и скривил лицо. Кожу обожгло, как будто плеснули кипятком. Он кивнул в сторону пустого угла, где обычно спала Прима.

– Похоронили?

Девушка кивнула головой и сглотнула комок в горле.

– Сегодня, – одними губами пробормотала она и ещё сильнее заплакала.

– Где все?

– Там, – она кивнула в сторону входа. Лаций чувствовал, что что-то не так. – Что случилось?

– Атилла… – всхлипывая, сказала она.

– Что Атилла?

– Хоронят… Убили… Твой друг убил Атиллу. Атилла убил друга. Чоу убили, защищала Атиллу. Тай Син схватил твоего врага и резал его на части. Он громко кричал. Тай Син сам его убил.

– Что?! – Лаций хотел вскочить, но сразу же упал назад. В голове всё смешалось. – Какой друг? Какой враг? Что ты говоришь? – он ничего не понимал, кроме того, что с Атиллой что-то произошло. Когда тошнота отступила и он смог глубоко вдохнуть, в сердце закрался ледяной холод ужаса. – Повтори ещё раз! – приказал он. – Только медленно! – эти слова не возымели никакого действия, и ему пришлось самому задавать плачущей рабыне вопросы, чтобы та отвечала «да» или «нет», и только тогда всё стало ясно – Атилла погиб. Лаций откинулся назад и закрыл глаза. За что боги посылали ему это испытание? Что он сделал не так? Ведь только два дня назад жизнь казалась такой спокойной и понятной. Зачем Максим Прастина принёс с собой столько горя? Зачем? И эти его рассказы о Парфии и Риме… Плакал, обнимался… Ответ на эти вопросы он пока не знал. Со слов Секунды стало ясно, что Атиллу нашли мёртвым на мельнице. Кто-то ударил его ножом в живот. Наверное, он там долго умирал. Его нашли лежащим возле двери. Он не смог выползти наружу. А рядом никого не было. Никого… Потом в реке нашли мёртвого друга Прастины. У него была рана на шее и порез на ноге. Неподалёку, на берегу нашли и Чоу. Она была без сознания, бледная, потеряла много крови, но рана была не страшная. В плечо. Её сразу забрали к себе ханьцы. После этого приехали хунну и увезли с собой связанного Бугуча. Они его пытали. Говорят, крики были слышны даже здесь… Больше Секунда не могла ничего добавить.

Вскоре со строительства вернулись остальные римляне, но и они не сказали ничего нового. Только, что Атиллу похоронили утром. Саэт хотела броситься в костёр, но её удержали. Дети не плакали, но всё время стояли рядом с ней. И молчали, как дикие зверята. Сейчас они были в соседнем доме с другими женщинами. Саэт попросила оставить её одну. С ней остался только Павел Домициан. Это было всё, что знали низкорослый Сервус и сутулый Лукро. Римляне терялись в догадках, что произошло, потому что все люди Максима Прастины исчезли в ту же ночь. Слуги говорили, что они ещё накануне предупредили об этом сына Тай Сина и остальных кутлугов. Но на самом деле всё было не так.

В лучах заходящего солнца небо казалось Лацию кроваво-чёрным. Он закрывал глаза, чтобы не видеть эти цвета, и вместо них видел перед собой Атиллу. Тот весело шутил, кривлялся и постоянно рассказывал истории обо всех своих женщинах. Затем радостно улыбался и хлопал его по плечу, а сердце ныло и стонало, как будто в него забили старый ржавый гвоздь. Теперь всё изменилось и перестало быть важным и интересным. Фортуна год за годом безжалостно отдавала Паркам приказ, и те резали нити судеб самых близких его друзей. Лаций чувствовал, что скоро останется в одиночестве.

Через какое-то время солнце уже наполовину зашло за горизонт, и теперь ему стало казаться, что он погружается в царство мёртвых. С трудом заставив себя встать, Лаций попросил Лукро помочь ему добраться до соседнего дома. Надо было поговорить с Саэт. Когда они вышли из дома, со стороны лагеря хунну показались всадники на лошадях и десяток пеших слуг. Они приехали за ним. Их прислал лули-князь Тай Син. Лаций с трудом взобрался на коня и закачался из стороны в сторону. Голова гудела, и в теле была слабость. На глаза наворачивались слёзы, и он ехал, опустив голову на грудь, чтобы хунну не видели его лица.

В большом гэре великого князя было многолюдно и шумно. Когда привели Лация, все замолчали. Его проводили к самым первым рядам и усадили прямо перед князем. Это означало, что тот по-прежнему его ценит и сейчас скажет что-то важное. Однако Тай Син мрачно молчал, а кутлуг, который говорил вместо него, постоянно бросал на Тай Сина испуганные взгляды, боясь сказать что-нибудь лишнее. Лаций услышал от него то же самое: Максим Прастина убил его друга, наложницу и ранил подаренную жену, Чоу Ли.

– А что сказал Бугуч? – глядя стеклянным взглядом сквозь сидевшего перед ним князя, спросил он. Слуга испуганно посмотрел на Тай Сина, потом на Лация и со вздохом пробормотал:

– Всё, что сказал этот подлый человек, тебе известно, – он опустил взгляд, и Лацию стало понятно, что, несмотря на предательство и подлость, Бугуч не сказал ни слова. Видимо, лули-князь не хотел отвечать на этот вопрос сам и поэтому его слова озвучивал этот придворный. Лаций с пониманием покачал головой – Тай Син не хотел терять лицо.

– Они ускакали ночью? – зачем-то спросил он, даже не думая над смыслом своего вопроса.

– Да, – после одобрительного кивка лули-князя, ответил кутлуг. – За ними послали сто всадников. Они должны догнать их. Великий лули-князь благосклонно разрешает тебе остаться в его гэре, – он вопросительно замолчал, ожидая благодарственного согласия в ответ, и Лацию пришлось ответить:

– Благодарю тебя, лули-князь. Для меня большая честь быть здесь. Ты сделал для меня больше, чем я мог ожидать. Я благодарю тебя, но прошу разрешения остаться со своими людьми. Это только небольшая рана. Она должна быстро зажить, – он наклонил голову в знак почтения, и его слова были приняты. Церемония была соблюдена. Лация сопроводили обратно, и несколько дней его никто не беспокоил. Он снова слёг, чувствуя, что его начинает трясти, и почти целую неделю провёл в постели. За ним ухаживали две наложницы, Секунда и Терция, но только Саэт, которая через несколько дней пришла в себя и пришла разделить с ними своё горе, смогла понять, что в кровь попала грязь. Она сорвала коросту на ранах и вымыла из них гной горячей водой. Потом вычистила мёдом с воском и снова промыла водой. Из хвойных веток она выдавила несколько капель сока и смазала им края раны. После этого Лация перестало лихорадить, и через несколько дней он снова пришёл в себя.

Глава 32

Сумрак внутри длинного барака говорил о том, что уже давно наступил день. Внутри было тихо. В воздухе не чувствовалось никаких незнакомых запахов. Голова кружилась, и Лацию потребовалось какое-то время, чтобы вспомнить, что произошло. Когда в памяти всплыли слова Секунды о гибели Атиллы, он застонал. На шум сразу же подбежала чья-то тень. Это была маленькая девочка. Наверное, чья-то дочь.

– Где все?.. – тихо спросил он.

– Работают, – звонким голосом ответила она. – Позвать?

– Не надо, – Лаций попытался сесть, но голова закружилась, и он снова лёг на доски кровати. – Скажи, кто из взрослых есть?

– Никого. Все ушли. Работы много, – прощебетала девочка. – Крышу в большом доме делают.

– А сколько я… тут пролежал?

– Два дня. А перед этим ещё, – она стояла, как будто ожидала приказаний.

– Слушай, а ты видела Чоу Ли? Такую, маленькую, с узкими глазами… – начал объяснять он, но малышка перебила его, закивав головой:

– Она у ханьцев, там, – девочка махнула рукой в сторону двери.

– Жива?

– Да, жива. Мы с ней в камешки играли. Она у мельника живёт.

– У мельника? – он нахмурился, вспомнив, что Атиллу нашли мёртвым на мельнице. – Тут лошадь есть? – вставать было тяжело, лицо стянуло, как будто на нём высохла глина, но больше ничего не болело, и слабость должна была пройти. Он это знал точно.

– Да, хунну оставили одну. Для тебя. Они папе сказали, чтобы ты приехал. А мне надо сейчас пойти к нему. Он сказал прийти, как ты встанешь.

– Пошли сначала к Чоу. Проводишь меня к ней, а потом к отцу. Кто отец? – попросил он слабым голосом и встал, держась за стену.

– Чёрный Пробус.

– А, знаю, – закряхтел он, вспомнив старого воина, которого прозвали чёрным за то, что у него пол-лица было покрыто родимым пятном.

– Ой, ты не упадёшь? – испугалась девочка, но, не дождавшись ответа, медленно направилась за ним к двери.

Возле врытых в землю навесов и небольших гэров, которые ханьцы специально обкладывали землёй и мохом для сохранения тепла, не было видно ни одного взрослого. Воздух был тяжёлый, как перед грозой. Ничем не пахло, и от духоты голова у Лация разболелась ещё сильнее. Несколько детей, услышав мерный шаг лошади, выбежали из гэров и осторожно подошли к девочке. На него они посмотрели только мельком. Спросили её, куда идёт, и позвали играть. Но она довела его до места, где жил мельник, и после этого убежала к своему отцу. Большинство римлян сейчас были там, у реки, где близилась к концу постройка деревянного дворца шаньюя.

Лаций осмотрелся. Ряд покрытых мхом крыш уходил вдаль, к реке. Было тихо. Он повернулся к входу. Сначала внутри ничего не было видно – здесь было так темно, что ему потребовалось какое-то время, чтобы привыкли глаза. В нос ударил запах трав вперемежку с кислым запахом старых шкур и протухшего жира, которым со временем пропитывались все жилища. Чоу лежала на небольшом возвышении, которое служило ей кроватью. Довольствуясь малым, эти маленькие трудолюбивые люди делали в углах большие ступени из земли, укрепляли их по бокам толстыми ветками, чтобы не осыпались, а сверху клали старые шкуры. На них они спали.

– Ла… ций? – донеслось до него. Голос был Чоу, но она так странно, на свой манер произнесла его имя, что он удивился.

– Да… Что случилось? Ты жива? Почему ты здесь, а не у нас? – Лаций засыпал её вопросами, но больше всего его волновало, что произошло с Атиллой. Чоу какое-то время молчала, а потом расплакалась.

– Наверное, тебя убьют. И нас тоже, – еле слышно произнесла она.

– Кто убьёт? – ему пришлось успокоить её, рассказав о встрече с лули-князем. Чоу слушала его внимательно, но потом с сожалением вздохнула и, поджав ноги под себя, повернулась на бок. Ему не было видно, как она скривилась от боли, но он понял это по затаившемуся дыханию. – Что случилось? Расскажи с самого начала! Что там было?

Чоу помолчала и стала рассказывать. Она прибежала на мельницу вечером, когда праздник уже заканчивался, чтобы узнать, придёт ли к ним старый мельник. Но внутри никого не было. Она уже хотела уйти, когда услышала тихий стон. Зашла и увидела Атиллу. В дальнем углу. Он был связан. Ей стало страшно. Вокруг было много крови. Она развязала его и попыталась посадить. У Атиллы была рана в животе. Она ничего не могла сделать. Он еле дышал и не мог идти. Потом схватил за руку и сказал, что это всё сделал человек, который приехал из Парфии.

– Максим Прастина, – прошептал Лаций.

– Да, он назвал имя Максим.

– Потом Атилла приказал бежать к тебе. Он говорил о каком-то кольце. У этого… Максима… было кольцо. Большой камень. Атилла спросил его об этом кольце. А Максим ударил его ножом в живот, – она снова замолчала, а потом спросила: – Кольцо – это женщина? – Лаций не видел её глаз, но чувствовал, что она пристально смотрит на него и ждёт. Он кивнул головой и со вздохом ответил:

– Да.

– Женщина… – со вздохом прошептала Чоу. – Важная женщина. Большое кольцо.

– Он ещё что-то сказал? – перебил её Лаций. Ему не хотелось вспоминать прошлое. Чоу продолжила:

– Атилла просил найти тебя. Я его поняла. Надо было бежать в деревню, к своим людям. Я открыла дверь, а там – человек. С длинным ножом. Он толкнул меня, и я упала. Зацепилась за дверь. Он не хотел убивать меня. Ударил и связал на полу. Было страшно. Руки были связаны. Не могла пошевелиться.

– Я тебя понимаю, – с сочувствием покачал головой Лаций. – Ты не виновата. Хорошо, что он не убил тебя.

– Он хотел. Только позже. Но Атилла не дал. Человек с мечом подошёл к нему и толкнул ногой. Несколько раз. Потом отошёл к двери и сел.

– Сел? Охранять?

– Да, наверное, охранять, – кивнула Чоу. – Я лежала. Он сидел боком. Как будто спал. Долго сидел. У меня руки заболели. А потом я их уже не чувствовала. Затем Атилла подполз сзади. Развязал меня. Он был весь в крови. И глаз у него был один чёрный. Круг такой, – она показала на лице пальцем. Лаций опустил голову, чувствуя, что на глаза наворачиваются слёзы и, хотя он понимал, что Чоу не может видеть этого в темноте, прикрыл лицо рукой. – Надо было бежать сразу. А я не побежала. Я хотела убить его. Схватила его нож, а он проснулся. Прыгнул на меня. Я упала и ударила его по ноге. Он отпустил меня. Я побежала к колесу, он – за мной. Сильный очень. Выбил нож и прижал меня к колесу. Внизу была вода. Я испугалась и закричала. Ты умеешь плавать. А я – нет. Я боюсь воды.

– Понимаю…

– Он ударил меня ножом, но попал в колесо, в дерево. Рядом с ухом. Потом замахнулся ещё раз, но не ударил. Я на самом краю стояла. Он так упал на меня, сверху, и всё, я не выдержала. Ноги стали подгибаться. Помню только лицо Атиллы. Он стоял у него за спиной. А потом мне на лицо полилась кровь, и я упала в воду. Римлянин тоже упал. Я думала, что он хочет схватить меня и утопить. Я кричала и дёргалась, но потом всё пропало. Вот, только тут пришла в себя.

– Как же ты не утонула?

– Не знаю. Тай Син тоже спросил об этом.

– Он был здесь?

– Нет, меня носили к нему.

– Ты ему всё рассказала? – с напряжением спросил Лаций.

– Да, кроме кольца. Я подумала, что ему не надо это знать.

– Ты права, лучше не надо, – с облегчением ответил он. Они ещё проговорили какое-то время, и потом Лаций, чувствуя слабость, решил уйти.

– Они вернутся и потребуют убить тебя. Важная женщина не простит тебе этого. Я чувствую, что это она приказала им убить тебя. Она тебя боится и ненавидит. Они не смогли выполнить приказ. Теперь их убьют, и придут другие. Это плохо. Я боюсь. Очень… «Небо опрокинулось и земля перевернулась»4545
  Произошли серьёзные перемены – китайская идиома.


[Закрыть], – глядя мимо него куда-то вдаль, произнесла Чоу Ли.

– Что, будет дождь? – не понял Лаций. Но она вместо ответа стала тихо, нараспев говорить:

– Я не люблю короткую весну,

Здесь не найти цветов и ветви ивы,

В земле кочевников я вижу пустоту

И лошадей взлохмаченные гривы.

Обрушились вдруг небо и земля,

И в жизни всё местами поменялось,

И Северной звезды найти нельзя

На юге, где душа моя осталась.

Здесь всё чужое – люди, имена,

За годом год молчишь, в душе страдая,

И только жестам рук подчинена,

Безмолвные приказы выполняя.

– Это что? – пытаясь понять смысл, спросил он. – Ты часто говоришь загадками. Так ханьцы не говорят.

– Да… Здесь никто не умеет говорить, – со слезами на глазах ответила Чоу. – У меня плохое предчувствие. Это здесь, – она показала на грудь. – Я боюсь. Слишком много плохого случилось в последнее время. Тебя могут убить. Меня – тоже.

– Может быть… Посмотрим… Главное, что ты жива, – попытался успокоить её Лаций, чувствуя, что думает о том же самом. Он никак не мог понять, как Азата узнала о них. Или это была не Азата, а сама Лорнимэ? Тогда, в Мерве, Икадион не продал перстень и подарил его Азате. Значит, только она могла подарить его Максиму Прастине. Но зачем сестре сатрапа дарить такой дорогой перстень слуге? Получается, Азата приблизила к себе Максима Прастину и сделала его любовником, как Икадиона. Но почему она отправила его убить их с Атиллой? Неужели ей стало известно, что они были в тот день в конюшне, когда Икадион убил её мужа?

Лаций чувствовал, что в его рассуждениях что-то не сходится, но он даже предположить не мог, что Максим Прастина был послан не Азатой, а Лорнимэ, которая, побывав в храме огня ещё раз и пожертвовав на его восстановление много золота, узнала все подробности той злосчастной ночи, когда на них напал Куги До. Услышав, что сына жреца убили, а большой белокожий раб остался жив, она поняла, что провела ночь не с сыном жреца. Она не могла догадаться, как кольцо попало к Азате, но сердце подсказало ей ответ, когда она в очередной раз размышляла над этим, вглядываясь в лицо своего новорожденного сына. Вскоре сомнений почти не осталось – вместо жреца был римский раб. Лорнимэ приблизила к себе Максима Прастину и вскружила ему голову, действуя так же, как Азата со своими любовниками. Однако Лорнимэ оказалась умней, пообещав ему должность начальника стражи, если он выполнит одно её поручение. Для этого она тайно заказала копию кольца, которое не снимала с руки сестра мужа, и передала его Максиму. Тот должен был показать его Лацию и узнать, как оно попало к Азате. Если бы Лаций признался, то его надо было убить. Максим, не думая, согласился. Он не подумал, что по приезде от него избавятся точно так же, и беспечно отправился к хунну. С Лацием он не мог остаться один на один из-за праздников – того всё время окружали десятки людей. Поэтому Максим решил прийти к нему ночью и поговорить в темноте. Однако сам Лаций так этого и не узнал. И верного друга, с которым он мог бы об этом поговорить, уже не было в живых. Атилла пожертвовал своей жизнью ради него.