Текст книги "Римская сага. Далёкие степи хунну"

– Если убьют тебя, то убьют всех твоих рабынь. И меня. Не спеши умирать. Мне кажется, что ты думаешь о мести, – вернул его на землю голос Чоу Ли.

– Нет, что ты! Я просто вспомнил прошлое. Тяжёлое прошлое… Мне надо принести жертву богам и вспомнить Атиллу.

– Ты пойдёшь к своему камню? Но ведь твоего друга уже проводили. Ты сделаешь это ещё раз?

– Да, так надо, – коротко ответил он, чтобы не объяснять ей, что просто хочет побыть один. Несмотря на всю благодарность, которую он испытывал к этой маленькой женщине из чужой и далёкой страны, сейчас ему не хотелось с ней говорить. Лаций пообещал в душе отблагодарить её позже, но сейчас надо было уйти.

Однако остаться одному ему так и не дали.

Глава 33

На следующий день, когда он собрался идти к погребальному камню, на котором в дни похорон приносились жертвы богам, его снова потребовал к себе лули-князь. Теперь в его шатре не было знати и кутлугов, поэтому разговор был коротким. Он приказал Лацию взять двадцать человек с оружием, собрать всё необходимое и выступать рано утром вместе с большим отрядом хунну на юг. Лаций ещё не до конца пришёл в себя, но отказаться не мог. Слишком резко говорил Тай Син, и слишком жёстко смотрели его глаза с набрякшими внизу мешками. Старик начинал сдавать, и это было заметно. Единственное, на что Лаций решился в этой ситуации, это попросить лошадей. Лули-князь только кивнул головой и махнул рукой. Лошадей его товарищам пообещали дать самых лучших. Теперь у него был всего один день, чтобы подобрать способных сидеть верхом людей и попытаться узнать, куда они едут.

Однако его продолжало угнетать чувство вины перед Чоу Ли. Из-за него она могла погибнуть. Теперь она оставалась в хурээ одна, без поддержки. И за это время с ней могло произойти всё, что угодно. Один из товарищей спросил, будут ли они воевать, и Лаций честно ответил, что не знает ответа на этот вопрос. Он вдруг осознал, что может и не вернуться из этой странной поездки, хотя раньше никогда об этом не думал. Тем не менее, именно эта мысль заставила его совершить следующий поступок. Он знал, что Чоу Ли очень любит держать свои волосы в чистоте, и однажды сказала, что многое отдала бы за несколько мелких гребешков, которыми можно было не только причёсываться, но и закреплять волосы на голове. Ими она пользовалась в своём родном городе ещё до замужества. Лаций вспомнил, что именно такие гребешки, украшенные золотыми фигурками слонов, вместе с широкими щётками для вычёсывания ненавистных вшей, привёз своей жене один из слуг-кутлугов Тай Сина. Та совсем не обрадовалась такому подарку и, судя по словам Павла Домициана, который бывал в этом гэре, долго ругала мужа за то, что тот не привёз ей настоящего золота или блестящих блюд, в которые можно было видеть своё лицо. В то же время этому незадачливому мужу нравились два кинжала, которые подарил Лацию сначала Чжи Чжи за помощь во время похода в Кангюй. Недолго думая, Лаций отправился к этому кутлугу и предложил ему обменять набор гребешков и щёток на один из кинжалов. Однако кочевник оказался невероятно жадным и запросил оба. Лаций не хотел сдаваться и попросил в придачу бусы из разноцветных камней. После долгого спора сделка состоялась.

Тем не менее Лаций не знал, что в это время схожие мысли одолевали другого близкого ему человека. Это была Саэт. Она не находила никого, на кого могла бы положиться после смерти Атиллы, и, несмотря на сомнения, постепенно склонялась к мысли, что судьба подталкивает её к Лацию. Незадолго до этого она провела несколько дней в молитвах и принесла богам жертвы в память о муже, собираясь после этого рассказать Лацию о том, что произошло много лет назад в храме, о Зеноне и вообще о своих чувствах. Будучи в душе очень суеверной, она всё-таки решила проверить знаки богов ещё раз и стала готовить Лацию подарок, чтобы увидеть, обрадуется он ему или нет. Если да, тогда всё хорошо и боги на её стороне. Если нет, то можно было вовремя остановиться и не совершить роковую ошибку. Однако в душе она всё равно лукавила, потому что в качестве подарка выбрала пояс с кожаными чехлами для двух новых кинжалов, которые Лацию подарил вождь хунну после возвращения из Кангюя. Он всё время сетовал на то, что нет времени сделать нормальный пояс, и привязывал их простыми кожаными ремешками. Такой подарок не мог ему не понравиться. За неделю до этого она тайком ночью вытащила кинжалы у него из-под накидки, обвела углём на коже и вернула обратно. Потом отнесла к соседу, который часто чинил их обувь и долго сидела, с радостью в сердце наблюдая, как тот вырезал ровные куски, крепил к ним деревянные полоски, в которые должны были упираться лезвия, и сшивал половинки тонким кожаным ремешком. За день до того, как Тай Син сообщил Лацию о неожиданном походе на юг, пояс был готов. Саэт расценила это как ещё один положительный знак и приготовилась к последнему испытанию.

Зенон с Марком прибежали домой первыми. Схватив за руки Павла Домициана, они стали рассказывать ему, что Лаций срочно собирает тех, кто умеет ездить верхом для какого-то похода. Они тараторили, не умолкая, а она стояла у стены, прижав к груди пояс и чувствуя, как бешено колотится сердце.

Лаций вернулся только ближе к вечеру, уставший и голодный. Он что-то говорил Секунде и Терции, Зенону и Марку, Павлу Домициану и ей, но она не слышала. Отойдя в дальний угол, Саэт делала вид, что слушает его, улыбаясь и дрожа всем телом. Когда она подошла к нему, все замолчали и уставились на неё, видя, что в руках у неё нет еды.

– Что такое? Саэт, ты вся красного цвета, – подняв вверх бесцветные слепые глаза, радостно сказал Павел Домициан. В ожидании вкусной еды у него было приподнятое настроение.

– Лаций, я уже давно хотела сделать тебе пояс… для ножей, – волнуясь и нервно улыбаясь, хриплым голосом произнесла она. – Ты всегда их привязываешь ремешками. А так будет удобнее, – она протянула ему пояс и с ужасом увидела, как безобразно сломался пополам его незаживший шрам и в больших красивых глазах отразилось глубокое страдание. Он смотрел на неё с таким отчаянием, что даже не зная, какие слова он скажет, Саэт поняла, что боги были против её поступка. Внутри всё сразу оборвалось, и перед глазами повисла тёмная пелена.

– Я… у меня… ты знаешь, – сглатывая комок в горле, пытался оправдаться он, и Саэт подумала, что никогда ещё не видела его таким беспомощным. – Я привезу новые кинжалы, и этот пояс будет для них, – его лицо скривилось, шрам сложился теперь в нескольких местах и на щеке выступила капелька крови. Ей было тяжело смотреть на его страдания, но ещё страшней было признаться себе, что она ошиблась. Следующие слова Лация чуть не убили её, но она восприняла их мужественно, стараясь не выдать свои чувства: – Саэт, прости… Понимаешь, я поменял их на гребешки для Чоу Ли. Она пыталась спасти Атиллу. Тогда, на мельнице… И я хотел отблагодарить её. Я подарил ей… Она была рада… – чувствуя, что его слова причиняют ей боль, Лаций замолчал и в отчаянии опустил взгляд. Она так хотела его обрадовать! Он понимал это и чувствовал себя самым неблагодарным человеком в мире. Как он мог так поступить? Как мог столько времени не помогать ей? Она была его другом, а он так обидел её! Его мужское сердце не могло догадаться о той ужасной трагедии, которая разыгралась в её душе, и, тем более, он не мог себе даже представить, что его могло ожидать, если бы он не обменял эти кинжалы на гребешки. Однако для Саэт всё было ясно – боги не поддержали её и она не зря решила проверить их знамения таким образом. Теперь всё было кончено! Она сцепила зубы и дала себе слово больше никогда и ни при каких обстоятельствах не пытаться сблизиться с Лацием и хранить свою тайну внутри своей души до самой смерти.

На следующий день она проснулась очень поздно и была очень удивлена, что её никто не разбудил. Но спросить было некого и, пока она возилась возле дома, забежал Лукро, которому что-то надо было спросить у Павла Домициана. Он рассказал о том, как проводили всадников и, увидев возле двери кожаный пояс, радостно воскликнул:

– О, какой отличный пояс! Прямо для ножей, как у Лация! Я бы себе такой хотел. Тоже научился бы кидать, как он, и удобно как! – он бесцеремонно примерил его, покрутился из стороны в сторону, подёргал пустые ножны и со вздохом сожаления снял. – Ладно, пойду. Надо идти двери в доме шаньюя заканчивать. Знаешь, какие большие? О-о! – он многозначительно покачал головой.

– Бери себе… – тихо произнесла Саэт.

– Что? – не понял он.

– Бери себе, раз понравился, – громко повторила она. Что-то в душе подсказывало, что лучше было отдать этот пояс Лукро, чем потом каждый раз наталкиваться на эту вещь взглядом и вспоминать о том, что произошло.

– Не может быть! Да ты что! Это же не мне… – опешил тот.

– Может, и тебе, кто знает, – как-то странно ответила Саэт и направилась к реке, оставив растерянного Лукро у входа в дом. Он пожал плечами, перекинул пояс через плечо и поспешил в другую сторону.

Глава 34

В это время небольшой отряд хунну и римлян быстро удалялся от становища, оставляя за собой облака пыли. В пути Лаций узнал, куда и зачем они ехали. Оказалось, что Чжи Чжи отправил их с тайным поручением для недовольных племён Хуханье. Шаньюй узнал, что послы императора Юань Ди в очередной раз прислали его брату большие подарки. Вызвав к себе Тай Сина, Чжи Чжи громко возмущался, перечисляя тому весь список, который выучили и доставили ему тайные доброжелатели из того лагеря:

– Головной убор, расшитый жемчугом, пояс с камнями, золотая печать, драгоценный меч, кинжал, лук с золотыми стрелами, десять алебард, колесницу, золотую сбрую, семьдесят восемь комплектов одежды, восемь тысяч кусков шелка, шесть тысяч цзиней4646
  около 1 500 кг


[Закрыть] шелковой ваты, двадцать цзиней золота4747
  приблизительно 5 кг


[Закрыть], двести тысяч монет, сто рабынь! Дорого стоит предательство! Я убью Хуханье! Я разрежу его на сто частей и скормлю птицам в степи!

Но, оказалось, что помимо этого послы императора ещё предложили его брату также пойти против него войной. Убить и стать полновластным правителем хунну! За это они обещали платить ему тысячу цзиней золота в год, плюс двадцать тысяч кусков шёлка и двадцать тысяч цзиней шёлковой ваты.

Чжи Чжи был взбешён. Он знал, что часть кочевников в лагере Хуханье были недовольны своим подчинением императорскому двору. Для этого он решил отправить к ним тайных послов, чтобы понять, перейдут ли они на его сторону, если он пойдёт в поход против империи Хань. Послами были сын шаньюя, Угэдэ Суань, мудрый Тай Син и его сын, Модэ Син. Сам Чжи Чжи, по словам лули-князя, отправился на запад, в сторону Парфии, в которой в это время происходили большие изменения. Лаций спросил, может ли Мурмилак послать к Чжи Чжи своих людей, чтобы тот выдал ему Лация и других римлян. Но на это старый князь ответил очень коротко:

– Мурмилак не пошлёт. Его больше нет. Теперь там новый шаньюй, – в тот вечер их беседа на этом и закончилась. Больше Лацию ничего не удалось узнать. Но сама мысль о том, что ещё один человек, которого он знал, ушёл в царство мёртвых, наполнила его разум несвойственной раньше грустью. Через несколько дней, во время остановки на одном из перевалов, Модэ и Угэдэ нашли его в тени кустарника и попросили показать им, как надо кидать ножи. Молодым хунну очень хотелось научиться этому странному занятию. При этом Модэ Син задорно добавил:

– Ты спишь? Неужели такой сильный воин устал? Покажи нам, как кидать ножи. Научи нас!

– Здесь негде. У меня их нет. Я обменял их. Всё, нет. Видите, за поясом ничего нет. Ножи можно было покидать и в становище. Что сейчас этим заниматься, – недовольно пробурчал Лаций. Ходить за каждым улетевшим в траву или кусты ножом ему не хотелось. А именно так надо было вести себя с детьми высшей знати хунну, когда у тех что-то не получалось. Но на этот раз всё было по-другому. У большого дерева уже терпеливо ждали несколько слуг, а в большой шкуре лежали несколько десятков ножей.

– А-а, видишь, мы это знали! У нас есть свои ножи. Ты ведь любые кидать умеешь. Но тебе не надо будет бегать. Я видел, как ты свою рабыню учил, – увидев на его лице удивление, заулыбался Модэ Син. – Будешь только стоять и помогать нам.

Стоять и поправлять руку при каждом броске было несложно, поэтому Лаций согласился, и они приступили к броскам. Но как хунну ни старались, природная ловкость, великолепная езда на лошади и стрельба из лука здесь им не помогали. Ножи почти всё время летели мимо, кутлуги в испуге разбегались, потом подбирали лезвия и несли обратно, и лишь в конце у сына Чжи Чжи получилось попасть в дерево так, что лезвие вошло наполовину и слуги долго не могли потом его вынуть. Модэ расстроился, что его нож так ни разу и не попал в дерево. Однако от этого занятия была и другая польза. В разговоре с ними Лаций узнал, что это Чжи Чжи приказал им взять с собой римлян. Шаньюй хотел, чтобы те ещё раз посмотрели на стену и подумали, как её сломать. Значит, он их ценил. Это было приятно. И ещё Чжи Чжи хотел, чтобы римляне снова произвели впечатление на его брата, как это было в прошлый раз. В этой ситуации Лаций чувствовал себя, как дорогая игрушка, которую ценят только за то, что такой нет у других и этим можно похвастаться. Но пока его это устраивало. Дворец шаньюя уже был почти закончен, и следующим летом можно было бы напомнить ему об обещании отпустить римлян домой. Или хотя бы тех, кто хочет.

По пути к северным границам империи Хань хунну должны были заехать к одному из племён, которое платило дань ханьскому императору, но в то же время предпочитало не ссориться с хунну. Тай Син должен был использовать этих людей, чтобы узнать о том, что творится за большой стеной империи Хань. Услышав об их приближении, вождь племени выехал к ним навстречу, и, по обычаям кочевников, они остановились друг напротив друга, разбив небольшие стоянки. После этого надо было поприветствовать друг друга. Перед стоянками разожгли два костра, вокруг которых расселись знатные воины. У хунну в середине, на небольшом кресле сидел старый лули-князь. По бокам стояли его сын и сын шаньюя. Напротив точно так же восседал вождь встречавшего их племени в окружении своей знати. Лаций стоял в стороне. От Тай Сина его отделяли десять-двенадцать шагов. Рядом выстроились двадцать римлян с большими щитами и копьями. Лули-князь тоже хотел произвести на вождя этого племени большое впечатление, как и Чжи Чжи на своего брата.

После торжественного танца двух птиц, который исполнили по два воина с каждой стороны, наступил момент обмена чашами мира. Несколько слуг возились у костра, открывая мешок с кислым лошадиным молоком. Внимание окружающих было занято их неловкостью, но Лацию из-за их спин и голов ничего не было видно, и он перевёл взгляд на противоположную сторону. Там слуги местного вождя делали то же самое: один держал в руках чашу, другой – мешок, а третий – наклонял край, где было отверстие. Что-то показалось Лацию знакомым в последнем кочевнике, и он прищурил глаза, стараясь рассмотреть его получше. Когда тот поднял горлышко мешка вверх и выпрямился, Лацию стало видно его лицо. От неожиданности он вздрогнул. Это был Годзю, старый проводник Годзю! В груди у Лация зашевелилось неприятное предчувствие, и теперь он, не отрывая глаз, следил за каждым движением старика. Но тот отвернулся, загородив собой двух помощников, и какое-то время стоял неподвижно. Отсюда была видна только его согнутая спина. Потом Годзю повернулся боком и стал что-то засовывать за пазуху. Тонкое дребезжание в груди сменилось у Лация глухими ударами сердца. Что-то здесь было не так! Годзю всегда носил на груди какой-то мешочек, и теперь он это вспомнил. Кажется, там были какие-то травы. Но зачем он доставал их сейчас? Зачем они понадобились?

Лаций присмотрелся и увидел, что старый проводник снова склонился над кубком и водил над ним рукой, как будто что-то искал. У Лация больше не осталось сомнений – так обычно смотрят в воду, когда пытаются выловить из неё попавший туда мусор. Он передал щит ближайшему воину и стал медленно приближаться к креслу лули-князя. Вдруг перед ним, как из-под земли, вырос его сын.

– О, ты мне и нужен! Пошли, пусть посмотрят на тебя! Сними шапку! – радостно воскликнул Модэ Син и схватил его за локоть. Через мгновение они оба стояли перед его отцом, который всем своим видом напоминал собой сошедшее на землю божество – столько торжественности и важности было на его неподвижном лице. Услышав просьбу сына передать чашу послам, он лишь слегка опустил подбородок вниз, что должно было означать согласие. Модэ Син оттащил Лация чуть в сторону, чтобы освободить место тем, кто должен был прийти с противоположной стороны. Послы местного племени были ещё далеко и явно не торопились. В руках одного из них виднелась полная чаша. Другой поддерживал его под локоть, стараясь идти медленно и не уронить её. Лацию бросилось в глаза, как дрожали у них руки, хотя больше этого никто не видел.

– Сейчас… они подойдут, и мы пойдём туда! – радостно произнёс молодой Модэ Син.

– Слушай, там яд, – наклонив голову к нему, громко прошептал Лаций. Продолжая смотреть вперёд, он краем глаза увидел, как тот вздрогнул и замер.

– Яд? – тихо прошептал юноша. Потом снова повторил: – Яд?.. Откуда ты знаешь? – в его голосе не было испуга, только искреннее удивление.

– Да, яд. Я видел там Годзю. Он что-то положил в чашу.

– Но отец… не знает, – скривив лицо, сказал молодой хунну. – Ты мог ошибиться. Это не может быть… Что делать? – Лацию было видно, что тот не доверяет ему, и в то же время боится, что его слова могут оказаться правдой. Жизнь кочевников была полна таких простых и неприхотливых случаев устранения друг друга, и этот юноша очень хорошо это знал.

– Кто возьмёт у него чашу? – спросил Лаций.

– Не знаю. Наверное, кутлуг.

– А ты можешь взять?

– Могу. Зачем? Чтобы вылить? Ты прав! Я так и сделаю! Я споткнусь и упаду. Это точно, я упаду, – с жаром произнёс молодой кочевник.

– Подожди! – оборвал его Лаций. – Не спеши. Они что-то задумали. Так нельзя. Если ты упадёшь, они поймут, что мы их видели.

– Да, поймут… Что делать? Говори быстрей, они уже близко! – нервничая, прошептал Модэ Син.

– Мне можно взять твою чашу? Которую ты понесёшь туда? – Лаций кивнул в сторону напыщенного слуги у ног Тай Сина, который держал кубок с таким видом, как будто там был налит божественный эликсир вечной молодости, а от него самого зависела жизнь всех людей в мире.

– Можно. Но зачем?

– Скажи ему, чтобы отдал чашу мне. Быстрей! Поменяем, когда возьмём у них. Понял? Быстрей, быстрей!

Юный кочевник оказался на удивление сообразительным. В мгновение ока он забрал у опешившего кутлуга чашу, сунул её в руки Лацию и, отодвинув ещё одного слугу, ожидавшего прихода послов, сам стал на его место. Лули-князь грозно нахмурился, но не успел ничего сказать. Сын вёл себя слишком дерзко, но образ всесильного и могучего хунну, в котором он пребывал, не позволил Тай Сину одёрнуть его. Всё произошло очень быстро, к тому же посланцев отделяли от хунну всего несколько шагов. Сделав последний шаг, они почти упёрлись в грудь Модэ Сину и тот, кто нёс чашу, поднял на него полный отчаяния взгляд. Было видно, что он испытывает облегчение от того, что на этом его трудная задача закончилась и он сделал всё так, как сказали. Но Лаций и Модэ знали, что волновался он совсем не из-за этого.

– Благодарю тебя, – склонив голову в ответном поклоне, громко произнёс сын лули-князя. Когда он взял у посла напиток, тот с облегчением уронил руки вниз, как будто избавился от раскалённого камня. Поклонившись ещё раз, кочевник стал на одно колено и, не поднимая глаз, начала говорить слова приветствия. Второй стоял рядом и тоже смотрел в землю. Лаций медленно приблизился к Модэ Сину и почти прижался к нему плечом. Это было вопиющей наглостью, и за спиной послышался недовольный ропот кутлугов, но сейчас ему было не до этого. Пока оба посла смотрели в землю и лепетали заученные слова, они незаметно обменялись чашами. Лаций успел заметить, что на поверхности напитка, который передали эти два кочевника, были видны следы мелкой пыли, похожие на маленькие точки. Он провёл пальцем по краю и стёр несколько жёлтых пылинок. Теперь сомнений не было – Годзю точно добавил в напиток какую-то траву.

– Иди, – тихо шепнул Лаций и опустился на одно колено, прижав чашу с отравой к груди. Ему показалось, что в этой ситуации стоять долго рядом с сыном лули-князя может быть опасно. Надо было быть ниже его.

– Отец, великий вождь племени юнаней прислал тебе этот напиток, чтобы выразить свою признательность и уважение! – громко произнёс юноша, повернувшись к отцу. Тот напряжённо смотрел на него, чувствуя, что происходит что-то странное и Модэ ведёт себя не в соответствии с обычаем. Но сыну лули-князя не запрещалось брать чашу посла. Поэтому все молчали. Старый лули-князь встал и протянул руки вперёд. Модэ, склонив голову, стоял на одном колене и ждал. Отец взял чашу и поднял взгляд на юнаней. Там все тоже смотрели в его сторону и напряжённо ждали, что будет дальше. На их лицах читалось напряжение, но Тай Син знал, что нарушать обычай нельзя. Если он не выпьет чашу, это будет означать, что хунну пришли с войной. Лули-князь вздохнул и поднёс напиток к губам…

В это время Лаций внимательно наблюдал за двумя послами юнаней. Тай Син сделал последний глоток, и всем окружающим на мгновение стал виден его острый кадык, покрытый редкими седыми волосами. Громко икнув, старый хунну опустил руки и перевернул чашу вверх дном. Оба кочевника тяжело задышали, и у молодого на лице проступил пот. Лаций скривил уголки губ и попросил в душе Меркурия, чтобы Модэ Син побыстрее вернулся назад. Когда тот подошёл, он с почтением вернул юноше чашу и шепнул, чтобы тот обнял её ладонями. Кочевники на той стороне не должны были видеть её очертания. Когда Модэ Син сделал первый шаг, Лаций встал и медленно пошёл рядом. На полпути он увидел, что впереди у юнаней стояли лучники. У него перехватило дыхание, и он пожалел, что не взял с собой хотя бы щит. Они шли по узкой тропинке, которая вилась между двух холмов. Судя по тому, что холмы уходили далеко вперёд, это был либо длинный овраг, либо русло давно высохшей реки. Если придётся здесь сражаться, то будет очень узко и тесно.

Картины защиты и нападения промелькнули у него в голове за несколько мгновений, и когда Модэ Син приблизился к юнаням, Лаций понял, что быстро убежать у них не получится. Надежда была только на то, что яд подействует не сразу. То короткое время, которое потребовалось юному Модэ, чтобы передать чашу вождю юнаней, а тому – торжественно выпить, показалось ему вечностью. Когда крепкий, сильный мужчина с собранными на затылке волосами перевернул чашку вверх дном, у него в глазах промелькнуло удивление и растерянность. Он почувствовал, что накидка плотно прилипла к спине и по затылку течёт пот. Ему хотелось, чтобы молодой хунну побыстрее сказал слова благодарности и отправился обратно. Наконец, Модэ закончил речь и поклонился. Первые несколько шагов Лаций сделал спиной назад, постоянно наблюдая за напряжёнными лицами кочевников. Годзю нигде не было видно, но он чувствовал его незримое присутствие и понимал, что тот наверняка был где-то рядом. Когда Лаций уже собирался повернуться, чтобы присоединиться к сыну Тай Сина, голова вождя племени как-то неестественно завалилась на бок и он грузно осел на свой стул. Чаша выскользнула из рук и с тихим стуком упала под ноги. Никто бы не заметил этого, если бы рядом вдруг не появился Годзю, который кинулся к чаше и поднял её с земли. Поднеся её к глазам, он повернулся к вождю племени, но что было дальше, Лаций уже не видел.

– Бежим! – выдохнул он, срываясь с места и дёргая опешившего Модэ за рукав. Тот замешкался, но, услышав крики, не стал оборачиваться и пустился бежать вслед за ним.

Первые стрелы со стороны юнаней прилетели, когда римляне завершали построение перед стулом Тай Сина, так и не успевшего понять, что произошло.

– Поднять щиты! Первая шеренга, на колено! – громко выкрикнул Лаций. – Вторая, поднять щиты!

Стрелы тупо застучали сверху, и только теперь оцепеневшая знать хунну кинулась к своим лошадям. Лули-князь и несколько его слуг в мгновение ока оказались в одиночестве. Но их надёжно закрывали щиты римлян. Оседлав коней, хунну с криками вылетели вперёд, где им навстречу уже неслись всадники юнаней. Страшный удар с одной и другой стороны сопровождался хрустом костей, лошадиным ржанием и дикими криками раненых, которых без разбора топтали копыта обезумевших животных.

– Дай команду отойти! – крикнул Лаций Модэ Сину, который остался рядом с ним и уже держал наготове лук с натянутой стрелой. – Расстреляйте их сзади! – он кивнул за спину, и Модэ сразу всё понял. Он стал громко кричать слугам и всадникам, и вскоре те хунну, которые ещё могли сидеть на лошадях, отошли назад. Оставшиеся впереди юнани кружились в узком овраге, выбираясь на склоны, где не было тел людей и лошадей. Вдали показалось около полусотни всадников – они спешили им на помощь. Лацию было видно, что юнани даже не смотрят вперёд, думая, что легко сметут двадцать пеших воинов с торчащими копьями. Но до римлян доскакали не больше десяти. Тугие луки хунну, не уступавшие по дальнобойности парфянским, выпустили такое количество стрел, что большая часть нападавших осталась лежать на подступах к неподвижным щитам римлян. Те, кого чудом минули стрелы, напоролись на выставленные из-за щитов копья и стали падать, поднимая в воздух столбы пыли. Теперь надо было действовать по-другому. Прозвучала ещё одна команда, и вторая шеренга римлян метнула вперёд короткие дротики. Теперь почти все юнани лежали на земле. Два чудом выживших всадника, увидев, что кроме них на этом странном поле боя никого больше нет, сразу же развернулись и поскакали обратно. Но через десять-пятнадцать шагов их настигли стрелы хунну. Так закончилась эта короткая, но ужасная для племени юнаней битва.

Модэ Син радостно стукнул себя стрелой по ноге и крикнул Лацию:

– Ты видел, как они бежали?! Мы не потеряли ни одного воина! Хунну никто никогда не победит!

– Э-э… – протянул Лаций, кивнув головой в сторону небольшого стула, на котором по-прежнему неподвижно сидел Тай Син. За всё время, пока длился бой, лули-князь так и не сдвинулся с места.

– О, отец! – с удивлением и растерянностью произнёс Модэ Син. – Ты… ты…

Старый князь медленно поднялся и, как будто ничего не произошло, громко произнёс:

– Хунну никто никогда не победит! – при этом выражение его лица не изменилось, и Лацию показалось, что он с такой же торжественностью и чувством собственного достоинства принял бы смерть, если бы они не успели вовремя защитить его от стрел недружелюбных кочевников.

До конца дня хунну вспоминали коварство Годзю, скоротечный бой и собирали оружие врага. Потом было принято решение всё-таки идти к поселению юнаней, чтобы либо добить их, либо заставить признать силу хунну и заплатить за нападение золотом и лошадьми. Проезжая рядом с римлянами, Тай Син остановился и повернулся к Лацию:

– Ты настоящий воин. Жалко, что ты не хунну.

Больше он ничего не сказал, но этих слов было достаточно, чтобы понять, насколько он был ему благодарен.

Племя юнаней поняло свою ошибку и на следующий день его старейшины сами встретили хунну перед своим поселением. Они стояли на коленях перед домами и просили о пощаде. Их знать согласилась на все условия Тай Сина, они отдали ему самых лучших лошадей, оружие и сообщили всё, что знали о ханьцах за стеной. У них оказались хорошие длинные мечи, которые Лаций попросил забрать с собой во что бы то ни стало. Сталь была прочной и долго не тупилась. Поэтому римлянам пришлось ещё забрать несколько телег и загрузить их оружием.

После этого хунну уехали на встречу с Хуханье. Однако брат Чжи Чжи отказался встречаться с лули-князем, заявив, что это неуважение для него и что с убийцами послов великого императора он общаться не будет. Разгневанный Тай Син проклял всех его родственников до седьмого колена, однако вынужден был развернуться и уехать обратно ни с чем. Для него это было всего лишь оскорбление. Но для Чжи Чжи это означало, что его брат уже стал достаточно силён и мог теперь выступить против него, не боясь поражения. Шаньюй понимал, что за этим скрывалась открытая поддержка императорского двора и вместе они были очень опасны.

Когда они вернулись в становище, Лаций узнал от слуг шаньюя, что в Парфии произошли большие изменения. Сатрап Ород, который убил великого Сурену, был отравлен своим сыном Фраатом. Ночью перед коронацией Фраат приказал убить двадцать девять родных и двоюродных братьев. А их жёны пополнили гарем молодого сатрапа. Многие сразу покончили с собой, но многие выжили.

На следующее утро Лация вызвали к шаньюю.

– Из Парфии за тобой никто не придёт, – сразу сообщил Чжи Чжи. – Но здесь мне нужны неприступная стена, неприступные дома и хорошая защита. Поэтому начинай готовить всех своих людей к защите. Тай Син выделит тебе пятьсот слуг, и ты будешь учить их держать щит и меч, как это делают твои люди. Ты понял? Мне нужны такие воины, как твои римляне.

– Но у нас осталось не более пятисот человек. Всего пятьсот… – осторожно заметил Лаций. – И не все из них воины…

– Собери всех, кто может держать оружие! – перебил его шаньюй. – До большого похода на империю Хань я хочу сделать здесь столицу. Поэтому бери этих людей, ставь их в караулы, обучай, и у нас будет не пятьсот, а тысяча человек.

– Но на это надо несколько лет, – попытался в последний раз не согласиться он.

– Два года у тебя точно есть. За два года они ничего не сделают. А мы пока накажем всех подлых предателей на нашей земле до самого Кангюя. Они не будут дышать нам в спину! Мы выжжем их пастбища и загоним за дальние горы на севере. Кстати, Кангюй хочет прислать нам в подкрепление своих всадников с юным Дожу. Помнишь его, Тай Син?

– Помню, – нахмурившись, ответил лули-князь. – От него нет пользы. Трус, – коротко заметил он.

– Ничего, не сердись! Да, тебе он не нравился. Но пускай поможет нам здесь. А ты, – он повернулся к Лацию, – не теряй времени зря.

– Прости, великий шаньюй, – осторожно начал Лаций. – Мы построили город и твой дворец. Ты обещал отпустить тех, кто хочет…

– Обещал, обещал, не спорю, – устало согласился Чжи Чжи, и его усы опустились вниз. – Но куда ты пойдёшь? В Парфии тебя разрежут на кусочки и повесят на воротах Селевкии. В империи Хань убьют ещё раньше, чем ты пересечёшь большую стену. Пока тебе место тут. Победим мы, победишь и ты. Проиграем… тогда все умрём.