Текст книги "За несколько стаканов крови"

Глава 12
Эргоном меняет планы

В тот самый день и час, когда Хмурий Несмеянович выводил повозку из ложбины и направлял ее в Ссору-Мировую, о нем вспомнил Эргоном.

Бывший наемник, ныне депутат Малой Рады графства Кохлунд, член Комитета по бюджетному планированию и до кучи один из доверенных советников господина Дайтютюна, который был первым и главным помощником самого господина Перебегайло, сидел за Т-образным столом и бледнел от ярости.

За широкой частью стола под аллегорическим изображением Незалежности[1]1
  Полуобнаженная женщина с горделиво повернутой головой, которая в правой, поднятой кверху руке держит факел, а левой решительно делает отвергающий жест, пресекая притязания кого-то, стоящего слева; судя по выражению и направлению взгляда, это сластолюбивый пигмей.


[Закрыть], служившей Кохлунду новым гербом, расположился, широко расставив локти, господин Дайтютюн, а перед ним в два ряда сидели подчиненные. Один из них, рябой и с косым шрамом, надувшись от важности, порол чушь, которая так бесила Эргонома.

Тема чуши звучала как «Реформация вооруженных сил Кохлунда», но выдержана не была совершенно, так что основное содержание чуши составлял феерический прожект военного парада, которым должны были прошествовать упомянутые силы в лице бригад герильясов в парадной форме по Гульбинке – центральной и красивейшей улице Лионеберге.

Дайтютюн слушал чушь без одобрения, но и не возражал пока: из поступивших на данный момент предложений это было единственное выполнимое. Большая часть присутствующих слушала благосклонно, если кого-то что-то и раздражало, так только то, что не он был автором мероприятия, сулившего много шума и блеску и требовавшего солидного бюджета.

С наибольшим удовольствием Эргоном просто прибил бы рябого мерзавца. Сам-то он пришел на заседание с целым пакетом предложений, целью которых было не разово освоить крупную сумму, а обеспечить дальнейшие денежные поступления. Его план был разветвленным и тщательно продуманным. Одна беда: он резко противоречил чаяниям собравшихся.

Все зависело от того, сумеет ли Эргоном отстоять свою точку зрения. Если Дайтютюн поверит ему, остальные смирятся и будут делать то, что им прикажут. Но достанет ли Дайтютюну ума и смелости? До сих пор Эргоном знал его как человека сметливого и вполне решительного, но слишком уж крепко засело в кохлундском обществе отношение к герильясам как к героям войны…

И вот тут Эргоном вспомнил о Тучко, и его осенило. Пока рябой со шрамом расписывал детали парадной формы, которую еще предстояло пошить для вооруженных сил, он выдернул из своей папки первый попавшийся лист бумаги и на оборотной стороне по памяти набросал десяток строк. После чего поднялся, не замечая недоуменных взглядов, подошел к Дайтютюну и сказал:

– Прошу прощения за нарушение регламента, но… – Он наклонился и прошептал на ухо председателю: – Этот идиот вас погубит.

Рябой со шрамом сбился. По обеим сторонам стола пробежал возмущенный ропот. Дайтютюн сделал властный жест, пресекая пересуды, и пробежал глазами по листку. Руки его чуть заметно дрогнули: еще не разобравшись, что означают предъявленные ему цифры, он уже почувствовал их важность и весомость.

– В заседании комитета объявляется технический перерыв! – объявил он. – Отдохните, господа. Жду вас через полчаса. А вас, господин Эргоном, я попрошу… составить мне компанию.

Недовольные депутаты вышли. Дайтютюн показал жестом, чтобы Эргоном запер дверь изнутри, а сам выложил на стол и активировал амулет, предохраняющий от прослушивания.

– Что ты имел в виду, когда сказал, что он меня погубит?

– Нам нужна армия, верно? – охотно пояснил Эргоном. – А кто такие герильясы?

– Герои войны. А кроме того, они – все, что у нас есть.

Эргоном возликовал про себя: этой фразой Дайтютюн ясно высказал свое вполне трезвое отношение к вооруженным силам графства.

– Во-первых, войну они продули, а во-вторых, и не могли выиграть, потому что они – не армия. Это даже в народе хорошо понимают, несмотря на всю рекламу. А главное – это отлично знают зарубежные инвесторы нашего суверенитета. Что они решат, увидев на Гульбинке эти ватаги в парадной форме? Уж конечно, не увеличат инвестиции. А кто окажется виноват в прекращении денежного потока? Этот, рябой? Нет – вы.

– Что ты можешь предложить взамен?

– Две вещи. Во-первых: армию, в которую поверят инвесторы, должны составлять фанатики. Молодежь с горящими глазами.

– Такая армия обречена, – возразил Дайтютюн.

– Конечно, – не стал отрицать Эргоном. – Давайте по совести: одному графству целую империю не одолеть, инвесторы это отлично понимают. И нужна им не победа Кохлунда, а накручинская война как таковая. Гражданская война в пределах империи. И потому на Гульбинке они не ждут армию, способную победить. Они хотят увидеть армию, которая просто пойдет в бой. Герильясы по второму разу соваться в пекло не захотят, а вот армия фанатиков пойдет куда угодно. Только это и имеет значение для господ инвесторов. Моя армия – здесь, – добавил он, кладя перед Дайтютюном пухлую папку. – Все, что нужно: пропаганда, методы мониторинга, порядок призыва.

– Предположим, – кивнул Дайтютюн, щурясь на папку. – Но почему ты думаешь, что герильясы не пойдут в бой?

– Вот почему, – указал Эргоном на свой наскоро составленный список.

– Поясни.

Вместо ответа Эргоном ткнул пальцем в последнюю строчку. Там было сказано: «Это – список достоверно известных кладов, заложенных некоторыми бригадирами, и приблизительная оценка их стоимости».

Внимательно прочитав список, Дайтютюн воскликнул:

– Что за чертовщина?

– Господин Дайтютюн, прошу вас, – проговорил Эргоном, вынимая свою длинную трубку и набивая ее табаком. – Вы прекрасно знаете, чем в основном занимались бригады во время того безобразия, которое мы привыкли называть войной. Наивно предполагать, будто они действительно всем поделились с правительством Кохлунда.

– Но откуда данные?

– У меня есть источники. За сведения, приведенные здесь, я ручаюсь.

– Вот! – Дайтютюн указал на третью строчку. – Бригада Тучко. Музейные ценности, на сумму от двухсот тысяч рублей. Однако Тучко продал похищенную коллекцию за рубеж!

– Он продал лишь небольшую часть. А потом договорился о продаже основной с одним подпольным миллионером из Вамсэрдама, но, когда тот доставил деньги, убил его вместе со всеми сопровождающими и припрятал всю сумму – два миллиона гулляндских скульденов – вместе с ценностями.

– Что? И такая история осталась тайной?

– Хмур умеет работать.

– Откуда же тебе-то известно? Ах, да… – спохватился Дайтютюн. – Ты ведь служил с этим… Хмуром. Может, ты даже…

– Может, да. Может, нет, – выпустив дым колечками, пожал плечами Эргоном. – Какая разница?

– Совершенно никакой разницы, – кивнул Дайтютюн. – И что, все это добро до сих пор лежит там, где его положил Тучко? Ах, черт возьми! – рассмеялся он вдруг. – Так вот зачем ты ездил за город! А я понять не мог: с чего вдруг опять связался с герильясами? Постой-ка, так ради чего они за собственным бригадиром гоняются? Не для того ли, чтобы он им тайну клада открыл? Ведь хорошо зачаровал небось…

– Не то слово. Так зачаровал, что без него – либо без хорошего специалиста – никакой нет надежды клад поднять. Но есть там и идейные, этим плевать на клад, запросто могут прибить Хмура в любой момент.

– И ты это так оставил?

– Я послал с ними своих парней, они присмотрят. Хотя, конечно, гарантировать ничего нельзя.

Дайтютюн принялся расхаживать взад-вперед, напряженно раздумывая.

– Так, ладно, ты, кажется, недоговорил насчет «во-вторых». Что у тебя там на уме?

– План мероприятий по возвращению государству похищенных ценностей и восстановлению справедливости. Арест и показательные суды над предателями, которые продали суверенитет, посвятили себя грабежу и своими противоправными действиями помешали нашим доблестным героям одержать победу и освободить от имперского гнета всю многострадальную Накручину, – без запинки оттарабанил Эргоном.

– Звучит! – не мог не признать Дайтютюн. – Долго сочинял?

– Правду не нужно сочинять.

– И то верно. Но правда также то, что на этих проклятых герильясах слишком многое держится. И слишком многие еще имеют на них виды. Нелегко будет убедить высших чиновников…

– А вот это как раз – легче легкого, – спокойно возразил Эргоном.

– Поясни, – потребовал Дайтютюн, останавливаясь перед ним.

– Есть еще одна причина, по которой наши уважаемые инвесторы, того гляди, отвернутся от Кохлунда, и это разногласия в верхах. Вопрос о том, кто продал суверенитет, звучит слишком часто, слишком громко и… слишком высоко. Инвесторов это устраивать не может. А хорошо продуманный гласный процесс, подкрепленный материальными приобретениями, существенно снизит напряженность в верхах и успокоит господ инвесторов. Выгоды очевидны. Главное, чтобы это понимали, как бы сказать, наиболее заинтересованные лица, а уж они сумеют убедить своих сторонников.

Дайтютюн сделал еще несколько шагов вдоль стола и сказал:

– Толковый план! А остальные бригадиры, как я понимаю…

– Вместе со всеми своими бойцами остаются национальными героями, – подтвердил Эргоном. – Предательство отдельных негодяев только оттенит блеск их славы.

– А предположение, что об их тайниках тоже кое-что известно, заставит служить с особым рвением, – закончил Дайтютюн. – Хотя гораздо вернее – сбежать. Если только об их тайниках и впрямь не будет что-то известно… – добавил он, со значением посмотрев на Эргонома.

– Можете считать, что сведения уже у вас, – кивнул тот. – Как я понимаю, вы одобряете мои предложения?

– Они уже становятся действительностью, – заверил Дайтютюн.

– Тогда нужно поторопиться, – улыбнулся Эргоном. – Распределить обязанности, условиться о вознаграждении.

– Из тех сумм, которые обозначены в твоем списке… – начал было Дайтютюн, но Эргоном его перебил:

– Я не собираюсь перебиваться случайными заработками. – Он похлопал по своей папке с проектом, тема которого звучала так же, как у рябого со шрамом. – В отличие от феерических парадов, мои идеи действительно обеспечат Кохлунд инвестициями. Думаю, их реализация даст мне право рассчитывать на… более основательное вознаграждение.

Дайтютюн улыбнулся и понимающе кивнул.

– Можешь не беспокоиться на этот счет. Ты только что получил очень важный пост в команде господина Перебегайло, и теперь у тебя хорошая доля. Правда, и ответственность возросла соответственно. Может быть, по здравом размышлении, ты решишь, что получить процент со скульденов и всего прочего гораздо проще…

– Я давно уже все обдумал, господин Дайтютюн. И нашел, что политическая карьера в команде господина Перебегайло – как раз то, о чем я всегда мечтал.

– Добро пожаловать в команду, господин Эргоном. – Дайтютюн улыбнулся и похлопал наемника по плечу. – Значит, так: сейчас озадачим наших друзей твоим проектом создания армии, а потом я двину к Перебегайло. Сможешь уже вечером представить уточненные данные?

– По некоторым бригадирам – да. По остальным рассчитываю вызнать все недели в две-три.

– Отлично. Однако меня сильно беспокоит ситуация с кладом Тучко. Клад богатый, терять его не хотелось бы. Пожалуй, займись-ка ты им вплотную. Для всех будет лучше, если ты сразу докажешь свои соображения на деле. Сколько времени тебе понадобится?

– Несколько дней, – ответил Эргоном, не позволяя отразиться на лице досаде. Он не прихвастнул, говоря, что намерен быстро разобраться со всеми бригадирами – он всегда умел работать с информацией, и у него были сделаны в Кохлунде отличные наработки. Меньше всего ему сейчас хотелось лично бегать по лесам. Однако он видел, что без убедительной демонстрации не завоюет доверия Дайтютюна. Была не была, решил он и сказал: – Место я знаю. Дайте мне толкового мага, я его отведу, он поднимет клад, и тогда Хмур уже будет не нужен. Представим дело так, будто сознательные бойцы преследовали своего бригадира бескорыстно, просто чтобы сказать ему, как он нехорошо поступал, когда предавал суверенитет.

– Это уже мелочи, – отмахнулся Дайтютюн. – Маг у тебя будет сегодня вечером.

– Значит, отправимся в ночь.

– Люблю такое отношение к работе!

– Люблю работу, к которой стоит так относиться…

Перемена в статусе Эргонома сказалась моментально. К вечеру у него была новая квартира в двух шагах от штаба Перебегайло и молчаливая прислуга, с успехом способная заменить охрану. Последнее, конечно, не относилось к новой секретарше, раскрепощенной русалочке роскошных форм, зато ко всем относилось определение бдительных соглядатаев. Но к этому Эргоном был морально готов и ничуть не возражал.

Кроме того, у него действительно появился маг, весьма опытный в противозаконных чарах и бесконечно преданный Дайтютюну за избавление от перспективы угодить на каторгу, а также служебный ковер-самолет два на три метра забугорской фирмы «Волк-Сваген» с пилотом.

Глава 13
Герильясы прозревают

Вечером того дня, когда Эргоном был принят в команду Перебегайло, его соратник Гемье стоял в кругу злых герильясов и с ножом у горла отвечал на их вопросы. Верней сказать, молол чепуху, поскольку сам ничего не понимал и разъяснить ничего не мог.

Все началось с того, что вскоре после Шинельина леший Ляс отделился от отряда соратников. Сделал он это молча и без видимой причины, однако к странностям Ляса давно уже привыкли: все знали, что он малость не в себе. Да и некогда было думать про лешего, ибо в тот момент еще никто не верил, будто бригадиру удалось обмануть преследователей.

Однако время показало, что герильясы ошиблись. Тогда решено было разделиться: одной группе предстояло вернуться в Шинельино, осматривая боковые тропки, остальным – проверить окрестные хутора и дорогу на Ссору-Мировую. Больше крупных селений поблизости не было, и в случае неудачи оставалось только идти на Майночь, хотя настойчивость, с которой Хмур велел Дакакию Зачтожьевичу передать своим преследователям название этого города, вроде бы говорила о том, что Майночь – единственное место во всем Кохлунде, где искать его нет смысла.

Впрочем, понять ход мыслей Тучко уже никто не дерзал.

Только когда делились на группы, обнаружилось исчезновение Васисдаса, но оно привлекло к себе еще меньше внимания, чем уход Ляса. Хотя герильясы и воевали бок о бок с иностранными наемниками, это почему-то никогда не способствовало рождению между ними взаимных симпатий. Несмотря на ощутимую пользу, которую приносило звено Эргонома, и строгость Тучко, не желавшего видеть в своей бригаде и тени раздора, между накручинцами и иностранцами установились довольно прохладные отношения. «Сукупо телофые», – как выражался Васисдас, вполне ими удовлетворенный.

Гемье его взглядов не разделял, но, пока эльф находился рядом, согласен был терпеть такие отношения. А сейчас он среди бывших сослуживцев чувствовал себя почти как в пустыне. Он ехал со всеми, ночью стоял в свой черед на часах, но с ним никто и словом не обмолвился со времени ухода из лионебергских предместий.

И вот сегодня на гнома наконец-то обратили внимание…

Группы сошлись в заранее условленном месте и, обменявшись сведениями, убедились, что избыток немногим лучше недостатка: на сей раз аж две группы решили, что обнаружили след Тучко.

Один из них уводил с дороги на малоезжую тропку невдалеке от Шинельино – в точности как и предполагали те, кто подозревал, что бригадир, вполне возможно, выманил сослуживцев из Лионеберге, а сам сделал крюк и вернулся в столицу, и теперь посмеивается над ними, спокойно занимаясь своими делами с этим странным малахольным упырьком, который вообще невесть что делает рядом с Хмуром.

Другой след тоже заставлял задуматься. Некий хуторянин приметил на шляхе внушительных размеров брику, по описанию вроде бы в точности такую, какая увезла бригадира со двора «Трубочного зелья» и в какую грузили припас домовые Дакакия Зачтожьевича. Сей экипаж хуторянин видел издалека, так что уверенности не было, но вот что настораживало: это произошло совсем близко от тех мест, где в недавнем прошлом ходили контрабандисты, доставлявшие бригадам герильясов снаряжение из-за границы.

«За бугор уходит! – решила часть преследователей. – Наплевал на все, вещички собрал и подался прочь».

– А два миллиона скульденов? – сомневался Плюхан.

– А то ты нашего Хмура не знаешь! – возражали ему.

– Наверняка у него еще что-то было припрятано, – заметил, усмехаясь, Дерибык. – Как раз на случай, если придется пару лет где-нибудь пересидеть, а потом спокойно в одиночку вернуться за кладом.

Версия была вполне правдоподобной, она даже позволяла предположить, что «малахольный упырек» – связной у контрабандистов.

Разгорелся спор – яростный и без фактов, подогреваемый мучившим всех предположением, что Хмур за то время, пока его никто не видел, успел поднять клад, перепрятать и даже договориться о его продаже. И вот тут-то Гемье, на свою беду, подал голос:

– Врьяд ли…

Привычный к тому, что его не замечают, он ни к кому не обращался, просто подумал вслух, однако герильясы, разозленные усталостью и неудачами, гнома услышали, немедленно его обступили и стали допытываться, что он имел в виду. Гемье сослался на мнение Эргонома, который предположил, что Тучко просто бродил где-то в глуши, пока остальные бригадиры хлопотали о медалях и вознаграждениях, но ему не поверили.

Заодно и Васисдаса припомнили. «Закордонской морде» приставили к горлу нож и потребовали сообщить, куда это, так ее разэдак, подевалась «морда забугорская».

– Он ушель следить за льешим, – быстро сообщил гном.

– На кой шут ему это понадобилось? – процедил сквозь зубы Дерибык. Он нервно вышагивал взад-вперед по поляне, еле слышно взрыкивая, нечесаные волосы на затылке то и дело становились дыбом. – Ляс – психопат! Я вот думаю… – Он резко остановился и нагнулся к гному, обдав того острым запахом хищника: кажется, волколак и впрямь был готов сменить ипостась в любую минуту. – Я думаю, Васисдас что-то знает про Хмура.

Стоявший за спиной Оглоух – именно в его руке был нож, который сейчас находился между бородой Гемье и его горлом, – легонько тряхнул гнома.

– А? Что скажешь, морда закордонская?

– Если так, он мне ничего не сказаль, – безуспешно стараясь сохранить спокойствие, ответил тот. – Он вскорье после Шанельино сказаль, что ему не нравится, куда делся леший, и все, и ушель…

– Что он там бормочет? – скривился Плюхан. – Сушь в песок, никогда не мог разобрать его речь. Оглоух, расшевелил бы ты его!

Водяной действительно не очень хорошо видел и слышал в воздушной среде, но не настолько плохо, это Гемье прекрасно знал. Просто не мог отказать себе в удовольствии позлить закордонца. Будучи сугубо идейным борцом, он особенно не любил наемников.

– Я не знаю! – как можно громче и отчетливее произнес гном. – Он ничего не сказаль, просто ушель! Ви правда дума́ль, что я не ушель би с ним, если би зналь?

Водяной, на сей раз отлично разобравший речь «закордонской морды», навис над ним, крича:

– Кончай сушить мне жабры, моллюск придонный! О чем вы в «Зелье» с Эргономом говорили? Что он вам сказал?

– Ничьего! Честное слово, у Эргонома свои дела в Лионеберге, большие дьела…

– По-моему, врет, – с шутовской серьезностью предположил Оглоух. – Давай я его побрею?

– В смысле – ты думаешь, бритые гномы становятся правдивее? – усмехнулся Эйс Нарн, сидевший в стороне с аристократически (при жизни этот упырь был глотвийским бароном) безмятежным видом.

– Не, не думаю, – отозвался Оглоух. – Просто выглядеть будет прикольно.

– Все бы вам шуточки шутить, щучья отрада, – разозлился на них Плюхан. – Вы забыли, господа, что сейчас решается будущее! Когда мы поднимем бригадные клады, у Кохлунда будет достаточно средств, чтобы привлечь новые силы для продолжения освободительной борьбы! По рекам и берегам родной Накручины пронесем мы знамя независимости, и гулкая поступь свободы взволнует воды и сотрясет сушу! Судьбы мира ждут нашего решения, а вы – обсуждаете, брить ли гнома! Лучше бы ты, Эйс, взялся за него по-своему…

– Ну что ты, Плюхан, я не умею развязывать языки, – возразил упырь. – Когда я берусь за разумного, как ты сказал, «по-своему», я делаю это не для того, чтобы что-то узнать.

– До сих пор это нам не мешало расспрашивать пленных между твоими трапезами.

Гемье, не прекращающего обливаться холодным потом, бросило в жар, когда он представил, что его все-таки отдадут Нарну. Проклятый кровосос исповедовал особую диету, по которой пища в момент трапезы должна находиться на пике страдания.

«Не важно, кого есть, – говаривал Эйс. – Важно – как есть. Даже больная крыса становится деликатесом, когда вынимаешь из нее нутро…»

Гемье и раньше-то мутило от этих разговоров. Странно даже: ни крысы сами по себе, ни чье бы то ни было нутро никогда не портили ему аппетита, а вот в соединении с Эйсом превращались в столь своеобразную пищу для воображения, что ее скорее следовало бы называть рвотным.

«А ведь и впрямь кончится тем, что отдадут меня ему, – подумал гном. – Они же мне не верят… Будь проклят этот леший, будь проклят Васисдас, будь проклят Эргоном…»

– Он еще про мьед говориль… – пролепетал он.

– Что? – наклонился к нему Плюхан.

– Про мьед…

– Про мед? Эргоном говорил вам про мед?

– Не Эргоном… Васьисдас говориль…

– Отдай коротышку Эйсу, – мрачно посоветовал Дерибык. – Иначе я его разорву.

– Я правду… Я не знаю…

– О боже, с ума сойти можно, – хихикнул Плюхан и нервно почесал едва видневшиеся за ушами жабры. – Мед? Леший с эльфом забыли про два миллиона скульденов и пошли за медом? Ха-ха-ха!

Дерибык посмотрел на водяного с некоторым сочувствием.

– Я сразу говорил: не нужно никакой мороки, – вздохнул он. – Нужно было прямо на место идти.

– Да брось ты, сколько уж разов говорено! – откликнулся Оглоух. – Пока мы на хвосте у бригадира, он и близко к Купальскому лесу не подойдет.

– Что-то не бросается в глаза, будто мы, как ты выразился, «сидим на хвосте у бригадира», и это не потому, что мы не блохи, – сардонически хмыкнул волколак. – Хмур от нас ушел – факт. Надо уже кончать эту глупую беготню и идти к Купальскому лесу. Рано или поздно он туда придет… тогда и доверим его заботам Эйса, если не захочет делиться по совести.

– А сколько его ждать придется, ты не думал? – подал голос Хомутий, который заслушался и опять забыл помешать варево в котелке, о чем ему тут же и напомнили на удивление дружным хором. Даже вечно тихий Зазряк Пропащенко не удержался от замечания. Однако Хомутий не унимался: – Что, скажете, не прав я? Хмур такой – может, еще год не придет! Может, пять лет! Кто когда знал, что ему в голову стукнет?

– Тут ты прав, старина, – согласился Дерибык. – Но если по твоей милости мы опять будем жрать горелую кашу, правота тебя не спасет. Учти, я всерьез подумываю о перемене рациона, благо и луна подходящая… Да, это правда, – сказал он, обведя взглядом герильясов. – Чего от Хмура ждать, никогда наперед не угадаешь. Одно мы все точно знаем: он упрям как черт. И победить его можно, только переупрямив. Если он поймет, что до клада не доберется иначе как поговорив с нами, сдастся. А если мы будем его гонять – того гляди, психанет и сунется под пулю. Тем более что некоторые из нас совсем не прочь оказать ему такую услугу, – добавил он, оглянувшись на Жмурия.

Брат бригадира молча сидел в стороне с безучастным видом, но при этих словах шевельнулся и поднял на соратников опухшие от недосыпания глаза.

– Это правда, – проворчал он. – После Лионеберге счетец к нему у меня вырос. Если бы вашей кровью отпаивали сопливого упыришку, вы бы меня лучше понимали. Но я уже давал слово: не раньше, чем клад поднимем. А Торкеса с нами больше нет, спасибо бригадиру. Так что не переживайте…

– Из-за тебя я, так и быть, переживать не стану, – ответил волколак, всем тоном давая понять, что переживать он не будет не потому, что поверил Жмурию, а потому, что не собирался спускать с него глаз. – А вот из-за самого Хмура… Короче: переупрямить его надо!

– И заодно выяснить, на месте ли клад, – вставил Эйс Нарн. – Хотя возможно, это нам поведает наш низкорослый друг, – добавил он и указал на Гемье, который уже начал втайне надеяться, что про него забудут, ради чего старался даже не дышать лишний раз. Глотвийский дворянин выпрямился и потянулся, буравя гнома бросающим в дрожь взглядом. – Оглоух, дружок, подведи-ка его ко мне, – попросил он. – Я, пожалуй, и правда задам ему пару вопросов.

– Только побыстрее, – поторопил идейный Плюхан. – Клянусь своей старицей, Эргоном неспроста отпустил с нами своих подельников, а сам не поехал. Ему точно что-то известно про Хмура…

– Ох-хо-хонюшки! – донеслось из-за спин.

Все невольно обернулись, даже Гемье скосил глаза туда, откуда послышался тонкий голосок Шароха. Маленький полевик в огромном картузе и ватной телогрейке лежал под деревом и пожевывал травинку, глядя на звезды, сверкавшие над поляной.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Плюхан.

– Я хочу сказать: отстаньте вы от гнома. Видно же, что он ничего не знает.

– Это с чего ты решил? – поинтересовался Дерибык.

– Да с того и решил, что он дурак. Надеюсь, с этим ты согласишься и не станешь уточнять, почему я так полагаю?

– Мало ли, что дурак! Эргоном что-то задумал и оставил этим двоим четкий приказ – вот и нужно узнать какой, – сказал волколак.

– Ну откуда у Эргонома мог быть четкий приказ? – спросил полевик и сел, опершись спиной о ствол. – Вы что, забыли, что это он обнаружил Хмура в трактире? Если у него какие-то планы, зачем же он тогда нас позвал? Нет у него никаких планов. И в Лионеберге он остался, потому что всегда мечтал о делах, рядом с которыми наш клад – мелочовочка… И вообще, я про другое сейчас. Я про мед.

– И ты туда же? – воскликнул Плюхан.

– Да нет, думаю, туда же уже поздно соваться, – серьезно ответил Шарох. – Просто с медом все понятно, но чтобы понять, надо мозги иметь, а их у гнома отродясь не было. Так что отстаньте от него и давайте делом займемся.

– Каким делом? Что тебе понятно? – зарычал Дерибык. – Не морочь нам голову, мелочь пузатая, говори толком!

– А сам мозгами пошевелить не хочешь? – невозмутимо полюбопытствовал полевик. – Хотя бы вспомни, что у эльфа нюх не хуже, чем у лешака. Кстати, мог бы и ты учуять, это уж нам, сирым, не дано… Ну, ничего на ум не приходит? Эльф за лешаком пошел, когда учуял запах меда – и, как видно, что-то там себе сообразил. А где мы мед в последний раз встречали?

– Чтоб у меня хвост облез… – прошептал Дерибык, видимо и впрямь что-то смекнув.

– Что, и ты теперь начнешь загадками говорить? – спросил Плюхан, уже заметно беспокоясь.

– Какие загадки? – расхохотался Дерибык. – Все на виду, прав мелкий! Экий я дурень… Медом пахла та повозка, на которой Хмур из «Трубочного зелья» ушел!

– И были в той повозке трое, – добавил Шарох, жестикулируя травинкой, как сигарой. – Сам Хмур, малахольный упырек из Лионеберге и возница. А в Шинельино возницы уже не было.

– Потому что он раньше сошел, – подхватил Дерибык. – Ай молодца, мелкий! И ведь правда же, чуял я этот мед, а не смекнул…

– Да что ты не смекнул? – теряя терпение, воскликнул Плюхан.

– Что братец мой решил-таки взяться за клад, – объявил Жмурий. – Черт, все сходится…

– Что сходится? – спросил Оглоух, выпрямляясь и убирая нож от глотки Гемье.

Гном немедленно шатнулся в сторону. Бежать! Однако ноги не держали, а кроме того, он с удивлением обнаружил, что ему страсть как хочется дослушать объяснение всех этих медовых загадок.

– Брика, пахнущая медом, конечно, принадлежит пасечнику, – ответил Дерибык. – Какой-то пасечник помогает Хмуру смыться у нас из-под носа, потом они едут за город и расстаются подле Шинельино, причем пасечник отдает повозку и уходит пешком, а Хмур вместе со своим странным упырьком едет дальше – и зачем-то ясно дает нам понять, что намерен удирать именно в этой повозке. И когда мы доходим до места, где они расстались, Ляс по запаху отправляется вслед за пасечником, а не за Хмуром!

– Причем Ляс – единственный, кто видел пасечника в лицо, – вставил Шарох.

– Верно! – кивнул Дерибык. – Кстати, сразу можно было догадаться – помните, как он летел с повозки, когда ему возница в лоб двинул? У кого еще столько силы, как не у берендея?

– Эй, да вы, никак, думаете, это был Яр? – насторожился Оглоух.

Все еще не ухвативший нить рассуждений Плюхан поглядел на него с горечью, но промолчал.

– Если бы мне сразу пришло в голову принюхаться, я бы мог сказать точно, – ответил волколак. – Но Ляс ни секунды не сомневался, по чьему следу идти, сразу решил, кто важнее.

– И вот мы теперь шатаемся по графству, догоняя брику, – добавил полевик, – заодно тратим время, злясь друг на друга, препираясь и пытаясь добиться очевидных ответов у тупого гнома…

– В то время как Яр, вероятнее всего, уже пришел в Купальский лес, – закончил начавший понимать Эйс Нарн. – Похоже на правду…

– Да каким местом похоже? – возопил Плюхан, обнаруживший, что рискует остаться в полном одиночестве: даже в глазах Зазряка мелькнул проблеск понимания. – Что, по-вашему, он встретил Яра и вот так взял и выложил ему, как поднять клад?

– Во всяком случае, если он еще способен доверять, то только Яру, – сказал Дерибык.

Тут водяной не нашел возражений. Хотя он не любил берендея за отсутствие, как он уверял, твердой идейной позиции, не признать очевидного было нельзя: Яр доверия заслуживал.

– Все равно, – проворчал Плюхан. – Что же выходит: повозка у него, а клад поднимать Яр пошел?

– Такой бугай и в одиночку все перетаскает, – отмахнулся волколак.

– Но ведь не за час же! – оживился Плюхан, разом избавившись от сомнений. – Да и берендей не птица… Мы еще можем успеть! Уговорим Яра, а если нет – что ж… Главное, от продажи произведений искусства мы получим достаточно денег, чтобы продолжить борьбу, и благодарные потомки еще высекут наши имена золотыми буквами на мраморном пьедестале Незалежности, который…

Обычно Плюхана, по молчаливому согласию, не перебивали. Но сейчас Жмурий не стал дожидаться, пока водяной завершит нанизывание красочных образов на прямую, как палка, нить своих помыслов, и сказал:

– Ни черта нам не достанется, если Хмур нас опередит. Есть у меня одно подозрение… Кто-нибудь из вас замечал у него на левой руке такую золотую висюльку?

– Вроде той? – уточнил Шарох, выплюнув травинку.

– Или ту же самую. Я уж в тонкостях не разбираюсь.

– Ты правда думаешь, что он это сумеет? – нахмурился полевик. – Заклясть клад упырем – это сложно.

– Заклясть человеком тоже непросто, а это он уже делал, – ответил Жмурий. – Чары все-таки похожие. Главное – это объясняет, для чего он таскает с собой упырька. Водит нас кругами, а заодно настраивает на него артефакт.

– Стало быть, скульдены себе, коллекцию – в новое место? – оскалился Дерибык. – А что, это на него похоже. Если мы вокруг клада крутиться не будем, он и десять лет прождет без труда, прежде чем возьмется музейное добро толкать…

– Значит, Яр сейчас тем и занимается, что перепрятывает содержимое тайника, – согласился полевик. – Пока мы тут дурью маемся…