Текст книги "1185 год"

Следующая опись была произведена через десять лет. Указом от 3 июля 1787 года монастырь был упразднен, а Иоилю от Синода была оказана милость: «Бывшему во оном архимандриту Иоилю, по старости и болезни его увольняемому от управления тем монастырем, производить по смерть его нынешнее жалование». Жалованье было неплохим – пятьсот рублей в год. Так что Иоиль мог безбедно доживать дни в своих покоях. Он скончался в девяностых годах, оставив сравнительно большую библиотеку, все книги в которой были печатными. Ни одной рукописи.

Имущество монастыря по описи 1787 года Иоиль сдавал архиепископу Ростовскому и Ярославскому Арсению. В конце описи числятся рукописные книги. Причем за десять лет их число увеличилось, Иоиль к книгам относился бережно и доставал их для монастыря.

Итак, в 1787 году в монастырь приехал архиепископ, и Иоиль показал ему библиотеку и рукописи.

Известно, что Арсений был хорошим знакомым Мусина-Пушкина, который имел поместье в Ярославской губернии.

Визит архиепископа в монастырь навел исследователей на определенные рассуждения. Они были подкреплены пометками на описи. Если приглядеться, то можно увидеть, что против названий четырех рукописей на полях имеются тщательно стертые слова.

Опись передали в группу фотоанализа лаборатории консервации и реставрации документов Академии наук СССР. В лаборатории опись внимательно изучили и убедились, что стертое слово на всех строчках одно и то же – «отдан».

Это означает, что в момент составления описи или даже раньше четыре рукописи были кем-то изъяты из библиотеки. Можно предположить, что архиепископ Арсений обратил на них внимание и сказал старцу, что берет их на время. Иоиль ничего не посмел возразить.

Арсений уехал, увезя рукописи с собой. Но тут случилась новая напасть. В том же 1787 году Екатерина разослала по всем упраздненным монастырям указ сделать опись казенного имущества. Значит, надо снова все проверять. И отвечает за то Иоиль – больше никого в бывшем монастыре не осталось. Требуемая опись была отправлена в Петербург только через год. Может быть, Иоиля мучили болезни, но вернее – беспокоила судьба отданных рукописей, и он пытался их вернуть.

И вот тут, без сомнения, он получил весьма строгое указание от архиепископа: скрыть правду.

И на свет появляется новая опись, обнаруженная в архиве в 1960 году. Эта опись все разъясняет и позволяет понять драму, разыгравшуюся в упраздненном монастыре.

Тех четырех рукописей, перед названиями которых в описи 1787 года стояло слово «отдан», больше нет. В описи 1788 года после их названий следуют почти одинаковые фразы. Вот что написано возле слов «Хронограф в десть»: «Оный Хронограф за ветхостью и сгнитием уничтожен».

А что еще мог сделать старец, боявшийся потерять пенсию?

Над Иоилем долгое время висело подозрение в том, что он тайком торговал казенным имуществом. Начало этому подозрению положил Мусин-Пушкин, правда уже после смерти старца, так что тот не мог опровергнуть навет.

Если рукопись была похищена самим архиепископом и передана им графу, то, само собой разумеется, Мусин-Пушкин старался направить тех, кто задавал нетактичные вопросы, по ложному пути. Вот и возникали Крекшин, продавец Глазунов и Пантелеймоновский монастырь. Лишь в старости, зная, что все участники этой драмы уже умерли, Мусин-Пушкин сказал почти правду.

Почему сказал?

Думаю, что граф был несчастен. Он-то верил в подлинность «Слова», он-то хотел, чтобы где-то вновь всплыл его список и реабилитировал его в глазах потомства.

Выяснение правды о том, находился ли в Спасо-Ярославском монастыре хронограф, попавший к Мусину-Пушкину, не пустяк. Проблема подлинности «Слова» до сих пор не снята с повестки дня. И потому доказательство существования Спасо-Ярославского хронографа отметет предположение о том, что рукопись изготовили предприимчивые торговцы.

Эта история, имеющая лишь косвенное отношение к 1185 году, – один из мостиков между тем годом и современностью. В ней можно увидеть целую череду людей – от автора «Слова» до тех переписчиков, что копировали его, до страстного и не всегда скрупулезно честного Мусина-Пушкина, его друга архиепископа, старца Иоиля, доживавшего хотя и в благополучии, но в стыде свой век, до сотрудников лаборатории фотоанализа и сегодняшних архивистов. И все это движение рождено к жизни решением князя Игоря Святославича из рода беспокойных и воинственных Ольговичей поживиться на вежах половецких.

Русские летописи, богатые фактическим материалом, часто разочаровывают, когда хочешь проследить судьбу князей или бояр, упоминаемых там. Охотнее всего они рассказывают о событиях экстраординарных. Если выписать из летописей упоминания только о погоде, то покажется, что весь XII век был полон стихийными бедствиями. Это, конечно, не так. Начало похолодания, которое тяжело ударило по сельскому хозяйству Европы, падает на рубеж XIII века. Век двенадцатый в целом еще благополучен. Но хроники так же мало интересуются хорошей погодой, как обыкновенной жизнью исторических персонажей. Зато таких возмутителей спокойствия, как князь Юрий Долгорукий, они держат в центре внимания. Ведь те – катализаторы конфликтов. Остальных вспоминают лишь в случаях, когда они в эти конфликты втягиваются либо попадают в чрезвычайные обстоятельства.

Поход князя Игоря Святославича – событие чрезвычайное.

Но если попробовать восстановить биографию Игоря до похода на половцев, мы столкнемся с большими лакунами – на годы он исчезает из поля зрения летописцев. Еще меньше повезло другим героям нашей книги.

Но можно наверняка сказать, что князья, судьбы которых нас интересовали, были между собой знакомы – хотя бы потому, что были родственниками.

Все русские князья были родственниками. В конце XII века их насчитывалось около пятидесяти. Все они происходили от Владимира Святого и делились на линии, каждая из которых называется по имени родоначальника, например Ольговичи или Мстиславичи. Только князь, ведущий происхождение от Владимира, был вправе претендовать на власть. Вряд ли можно найти в Европе другое государство, где вся феодальная знать принадлежала бы к одному роду. Русский феодализм был молод, становление феодальных отношений произошло очень быстро. Еще при Ярославе Мудром, за сто лет до описываемых событий, Русь была единой.

Раздробление Руси на десятки независимых княжеств, враждующих между собой, нельзя рассматривать односторонне – как трагедию для страны. Разумеется, трагедия была, потому что Русь не могла объединиться даже перед лицом серьезной опасности и рухнула перед опасностью смертельной – вторжением монголов, хотя объективно была сильнее их. В то же время процесс образования независимых княжеств отражал бурное экономическое и социальное развитие страны. В считаные десятилетия она стала «страной городов» – именно под таким названием ее знали скандинавы. Экономические интересы города и области, над которой этот город господствовал, были для правящих слоев важнее, чем интересы Руси в целом.

Осознание Руси как общности оставалось уделом мыслителей, поэтов, духовных пастырей, видевших трагедию междоусобицы и раздоров, но это осознание шло от обратного – от противопоставления Руси и Степи.

Была Русь, состоявшая из больших и малых княжеств с традиционным центром – Киевом и с признанием старшинства князя, который занимал киевский престол. Хотя к середине XII века это не гарантировало ему ненападения со стороны других князей.

И была Степь.

Степь начиналась у порога – княжества Рязанское, Черниговское и Киевское были пограничными. Степь была враждебна, что шло от различий в образе жизни, от извечного конфликта земледельца и кочевника.

Это противостояние длилось веками, а войны не могут длиться веками. Создался некий враждебный симбиоз, при котором ни одна сторона не могла одержать решительной победы. Бывали случаи, как в походе Кончака в 1184 году, когда половецкое войско везло с собой построенные иноземцами громадные осадные машины, чтобы захватить Киев. Но даже взяв какой-нибудь русский город, половцы в нем не задерживались. Их целью был грабеж, захват добычи и пленных, а не завоевание.

На границе между русскими лесами и половецкой степью царило неустойчивое равновесие. Там жили «буферные» народы – торки, черные клобуки, берендеи – степняки, союзные Руси, без помощи которой они бы не выстояли против половцев. Стоило одной из враждующих сил вторгнуться на территорию другой, как с каждым днем пути словно сжималась пружина сопротивления.

Враждебная обстановка – лес для одних, сухая степь для других – служила своим обитателям. Чем дальше углублялся русский князь в степь, тем дальше он уходил от своих баз, тем опаснее и ненадежнее становилось его положение. Половцы редко заходили дальше Киева или реки Оки. Собраться походом на Смоленск или Новгород означало погубить половецкое войско.

Не следует полагать, что одни лишь половцы были грабителями и насильниками. Грабительскими были все пограничные войны. За добычей ходили в степь русские князья. Во время походов они стремились находиться в авангарде – не по причине особой храбрости, а потому, что авангардный отряд первым грабил становища половцев.

С не меньшим энтузиазмом русские князья грабили вотчины своих родственников. Порой альтернатива – воевать ли против половцев или воспользоваться отсутствием соседа и разграбить русский город – решалась в пользу последнего. А на помощь звали тех же половцев.

Страдающей стороной в этих конфликтах были русские горожане, русские крестьяне, половецкие пастухи, но никак не князья и ханы. Князья и ханы сознавали свое единство. Многие из них породнились, и в тяжелую минуту князья звали половецких ханов на выручку.

Игорь Святославич, князь Северский, а потом и Черниговский, был наполовину половцем. Когда великий князь Владимир Мономах заключал мир с половцами, он скрепил его сразу несколькими браками, и, как сообщает летопись, «Володимер… створиша мир и поя Володимер за Юргя Аепину дчерь, Осеневу внуку, а Олег поя за сына Аепину дчерь, Гиргеневу внуку».

Сын Олега – это Святослав, отец Игоря. Значит, «Аепина дчерь, Гиргенева внука» – мать Игоря Святославича. Юрг – Юрий Владимирович, по прозванию Долгорукий, основатель Москвы, дед Юрия Андреевича, первого мужа грузинской царицы Тамары.

Любопытно отметить, что русские князья охотно женили на половчанках своих сыновей, но не выдавали дочерей за половецких ханов. Княжны выходили замуж за польских королевичей, за шведов, французов, византийцев – всегда за христиан и никогда за «поганых». Объясняется это очевидной в то время причиной: если ты женился на половчанке, то она переходила после свадьбы в православную веру. И вера от этого не страдала. Если же девушка княжеского рода уходила в Степь, то она была потеряна для христианской веры, чего допустить было нельзя. Это правило не действовало на более низком социальном уровне: половцы брали в жены или наложницы русских пленниц. Так что процесс смешения соседних народов был обоюдным.

Можно предположить, что русский язык был в ходу у половцев, как и половецкий был широко знаком русским, даже в княжеских семьях. Вряд ли мать князя Игоря, да и половецкие служанки, привезенные ею, изъяснялись только по-русски. Уже от тех времен в русском языке появляются тюркские слова, их немало и в «Слове о полку Игореве»[21]21
  Это явление исследует Олжас Сулейменов в книге «Аз и Я» (Алма-Ата, 1975).


[Закрыть]. Вражда враждой, но при дворах князей нередко бывали половецкие гости, да и русские князья порой навещали своих половецких дедушек, теток и тестей.

В первой половине двадцатых годов XII столетия, по окончании войн Мономаха с половцами, «Аепина дчерь» приехала к своему жениху Святославу. Лет ей было немного: в династических браках возраст невест и женихов бывал не только весьма различным, но и крайне юным. Жених был ненамного старше. Их первый сын Олег родился в тридцатых годах. Вторым был Игорь, он увидел свет 3 апреля 1151 года. Вскоре появился еще один сын – Всеволод.

Годы детства князя Игоря были для его отца временем сложным, порой отчаянным. Это были годы бесконечных походов, заговоров, годы многочисленных перемен союзов, клятвопреступлений, засад и сражений. И хотя Святослав был из Ольговичей, которые остались в истории как род злобный и коварный, была у Игорева отца черта, которая вызывает к нему симпатию. Дело в том, что старший брат Святослава Игорь, в память о котором и был окрещен наш герой, занимал великий престол в Киеве, но, когда к Киеву подступило мощное войско его соперников и можно было добровольно уступить престол и уйти в свои черниговские владения, он предпочел сражаться. Силы его уступали вражеским во много раз. Побежденный, он бежал в болота и скрывался там, раненый, четыре дня, но потом его все же выследили, схватили и бросили в яму – подземную тюрьму. Так вот Святослав Ольгович в течение нескольких лет отчаянно бился за освобождение старшего брата. Такая преданность брату была не в обычае в те времена.

Спасти брата не удалось. Когда Игорь понял, что умирает в сырой яме, он попросил разрешения постричься в монахи. Разрешение он получил, но тут Святослав начал брать верх, и возникла опасность, что он все же освободит Игоря. Возбужденная толпа вытащила монаха из церкви, где он укрылся, и растерзала.

Шли годы, сыновья Святослава подрастали и были такими же неугомонными и деятельными, как отец, который с 1157 года укрепился на черниговском престоле.

Детство Игоря ничем не отличалось от детства других княжичей.

В три года, как положено, его посадили на коня, в семь начали обучать грамоте и воинскому делу – рубиться на мечах, метать копье, набрасывать аркан, стрелять из лука.

Настоящую войну Игорь узнал рано. Ему еще не было десяти лет, когда половцы, приведенные одним из русских князей, осадили Чернигов. С крепостной стены Игорь видел далеко за Десну, где стаей саранчи, севшей на поле, шевелилось половецкое войско; к берегу подскакивали группы всадников, размахивая саблями. У берега и дальше к горизонту, где лежали черниговские деревни, поднимались столбы дыма – враги разграбили все левобережье Десны.

Отец половцев отогнал, но вскоре после этого заболел. Войско распустили по домам, а князь Святослав, которому было душно в тереме, велел построить шатер на берегу реки и со всей семьей перебрался туда. Дети купались в Десне, отец медленно выздоравливал, был мир, покой, и лишь черные трубы сгоревших домов за рекой напоминали о недавнем страхе.

И тут примчался гонец с недоброй вестью: враги, прознав о болезни князя, снова идут на Чернигов, они уже сожгли епископское село.

Быстро свернули шатры, слуги подвели коней, княжеская семья поскакала в детинец. К счастью, неподалеку кочевали союзники – берендеи. Они неожиданно налетели на половцев, многих порубили и утопили в реке.

В 1164 году Святослав умер, и тринадцатилетний Игорь, по тем временам уже почти взрослый, остался сиротой. Главенство в роде должно было перейти к его старшему брату Олегу.

Однако на черниговский трон претендовали другие князья, а сам Олег был в отлучке. Чтобы сохранить престол для сына, мать Игоря собрала бояр и призвала епископа Антония. Она сказала им, что намерена скрывать смерть мужа до тех пор, пока Олег не вернется. Бояре сомневались – враги были сильны, и Олегу вряд ли удастся удержать черниговское княжение.

Игорь сидел рядом с матерью. Он нервничал и старался казаться настоящим князем, суровым и могущественным. Но на него никто не обращал внимания, бояре мысленно прикидывали, на чью сторону податься. Княгиня заставила всех присягнуть, что они сохранят тайну.

Когда очередь дошла до епископа, тысяцкий Георгий, верный слуга княгини, произнес:

– Неловко приводить к присяге нашего пастыря.

– Ничего, – ответил Антоний, – я согласен.

Антоний, хотя и давно жил в Чернигове, по-русски говорил плохо, он был греком из Византии.

После этого Антоний обратился к боярам с речью. Он грозил, что если кто-нибудь из них проговорится, то тем уподобится Иуде.

Княгиня успокоилась.

Она не знала, что еще до начала этого собрания Антоний послал грамоту другому претенденту на черниговский престол, Святославу Всеволодовичу, в которой донес, что Святослав умер, дружина распущена по городам, княгиня одна с детьми, без защиты.

Святослав Всеволодович бросился к Чернигову и въехал туда одновременно с Олегом. Начался торг, по которому Святославичи потеряли Чернигов, но Олегу был выделен Новгород-Северский, центр большого, хотя и подчиненного Чернигову Северского княжества. Игорю и его младшему брату Всеволоду придется ждать уделов из рук нового черниговского князя.

Галицкое княжество граничило с Венгрией, Польшей и Болгарией. Галицкие князья роднились со своими соседями и участвовали в европейской политике. Перекресток торговых путей Южной Европы привлекал и завоевателей, и торговцев. Там выросли большие города, а в них были сильны бояре и купцы, которые порой соперничали с князьями. И хотя князья Галича считались самыми могучими на Руси, в критические моменты бояре, как в Новгороде, выступали на первый план и диктовали свою волю.

Население Галицкой земли было смешанным. Значительный процент там составляли греки, венгры, южные славяне, были и влиятельные армянские и еврейская колонии, а в низовьях Днестра и Дуная обитала никому не подвластная вольница – многонациональный сброд, грабители, пираты, порой наемные солдаты, источник постоянного беспокойства для галицких князей да и для их соседей.

Была у этой вольницы столица – город Берладь, откуда и пошло название тамошних жителей – берладники. У них был свой вождь и кумир – Иван Берладник, племянник галицкого князя Владимира, изгой, не имевший своей вотчины и потому нанимавшийся к другим князьям либо пускавшийся в собственные авантюры.

Впервые Иван Берладник оставил след в галицкой истории в 1144 году, будучи совсем молодым человеком. Как-то раз его дядя Владимир отправился на охоту, и недовольные Владимиром галичане объявили Берладника своим князем и ввели его в столицу. Когда Владимир в отличнейшем настроении вернулся с охоты, обнаружилось, что ворота его славной столицы закрыты. Владимир бросился к другим городам собирать войско, затем долго штурмовал Галич. Горожане крепко держались за Берладника, и город пал только после долгой осады. Разгневанный Владимир перебил множество своих подданных и залил город кровью, безумствуя в мстительных казнях. Берладнику тогда удалось уйти от мести дяди, и вскоре он оказывается со своей дружиной у отца Игоря, Святослава, и помогает ему воевать с врагами. Так что при черниговском дворе беспокойный князь был своим человеком.

В 1153 году, со смертью сурового князя Владимира Галицкого, престол перешел к его сыну Ярославу Осмомыслу. Ярослав уже три года был женат на Ольге, дочери князя Суздальского и великого князя Киевского Юрия Долгорукого, и в 1151 году у них родился сын, которого назвали Владимиром в честь деда. Он был ровесником князя Игоря Святославича.

Ярославу нелегко было удержаться на галицком престоле: бояре ему не доверяли, унижали его, даже как-то не позволили участвовать в битве, заявив, что и без молокососа обойдутся. Правда, боярские воеводы потерпели тогда поражение.

Ярослав, понимая, что без поддержки тестя престол трудно сохранить, был в первые годы верным другом Юрию Долгорукому. Он выполнял его поручения, ходил в поход на Луцк, посылал ему на помощь полки. Тесть, желая сделать подарок зятю, схватил Берладника, заковал в цепи и отправил в Галич.

Ярослав возрадовался и, узнав, что пленника уже привезли из Суздаля в Киев, послал навстречу ему целое войско, чтобы надежнее довезти врага до места казни.

Но для остальных князей Берладник, отчаянной смелости витязь, оставался князем, которого нельзя казнить как простого разбойника. Даже киевский митрополит напустился на Юрия Долгорукого. «Грех тебе, – утверждал он, – держать его в темнице и выдать его на смерть».

Юрий Долгорукий переменил свое решение и отправил закованного Берладника обратно в Суздаль.

Когда отряд, который вез Берладника в Суздаль, проезжал мимо Чернигова, на него напали черниговские воины, отбили пленника, а потом отвезли в Чернигов и выделили ему терем, чтобы он мог залечивать раны и набираться сил.

В 1157 году Юрий Долгорукий умер, и Ярослав подарка так и не получил.

Прошло два года. Иван Берладник жил в Киеве, командовал дружиной и поддерживал связи с оппозицией в Галицком княжестве.

Пока он был на свободе, Ярослав не мог спать спокойно. Поэтому он направил в Киев невиданное по тем временам посольство, состоявшее из поляков, венгров, смолян, волынцев и многих других, с требованием выдать Берладника.

Трудно понять, что заставило стольких государей согласиться на участие их подданных в этом посольстве. Возможно, хитрый Осмомысл посулил участникам богатые дары.

Великий князь Киевский Изяслав Давыдович указал послам на дверь, отказавшись предать Берладника. Но когда послы отбыли восвояси, а князья стали готовить дружины, чтобы силой решить эту проблему, Изяслав дал понять Берладнику, что тому будет безопаснее уйти. Берладник ускакал на Дунай, там снова собрал вольницу, в основном из беглых русских смердов, – около шести тысяч человек. С ними он облагал данью рыбацкие поселки, буквально парализовал торговлю на Дунае, даже взял несколько городов, причем никому не разрешал обижать мирных жителей. Когда Берладник осадил один из галицких городов, Ушицу, с сильным гарнизоном, то, как рассказывает летописец, «смерды вылезали через стену к Ивану, и перебежало их к нему триста человек».

Между тем киевский Изяслав и галицкий Ярослав со своими союзниками в 1158 году начали междоусобную войну. Ярослав пошел на Киев. Изяслав вернул к себе на службу Берладника, позвал на помощь степняков-берендеев и половцев хана Вашкорда.

Война оборачивалась для Изяслава удачно. Он осадил Ярослава и его союзников в Белгородской крепости, под Киевом. Но ночью берендеи, решившие извлечь пользу из этой войны, послали человека к осажденным с предложением: если им хорошо заплатят, они согласны изменить Изяславу Давыдовичу.

Сделка состоялась.

В полночь берендеи скрытно сели на коней и черной массой понеслись к крепости. Изяслав проснулся, поскакал к лагерю берендеев и увидел, что над ним поднимается дым: лагерь был пуст и подожжен. Война была проиграна. Вскоре Изяслав Давыдович погиб.

Берладник бежал в Византию. Но там до него добралась мстительная рука Ярослава. В 1161 году он был отравлен и умер в Фессалониках.

Главный враг Ярослава Осмомысла был убит, но Галич оставался ему враждебен, хотя никто не смел перечить сильному и хитрому князю. Да и в семье у князя было неладно. Ярослав не любил свою жену, отдалил ее от себя, и тому была простая причина: он влюбился в Настасью, женщину незнатного происхождения. И когда у них родился сын Олег, Ярослав стал пренебрегать не только женой, но и сыном Владимиром. Юношеские годы Владимира Галицкого прошли в атмосфере небрежения, ненависти, обид и унижений, боярских интриг, материнских слез, страха перед будущим. Городом правила Настасья, сын ее был соперником и смертельной угрозой первой жене и Владимиру: хотя и незаконный, но все же княжеский сын, значит, князь.

Коварный епископ Антоний сохранил свой пост в Чернигове, а княгине с детьми пришлось перебраться в Новгород-Северский, к старшему сыну.

После столичного Чернигова Новгород, где Игорь не был с раннего детства, показался ему тихим и маленьким. Княжеский детинец, обнесенный тыном из серебряных от старости бревен, стоял на высоченном обрыве над рекой. Дальний берег был совсем плоским – ни холмика. Зелеными пятнами по нему были разбросаны рощи, черными горстками домов – деревни. В дымке у далекого горизонта начиналась степь, оттуда налетали порой стаи половецких всадников, и тогда загорались деревни, а их жители спешили в Новгород, чтобы укрыться от врагов.

По узким, крутым, промытым в обрывах дорогам наверх тянулись окруженные людьми подводы с добром, брели коровы и овцы, а навстречу потоку беженцев уже спускались вереницей, цепляясь концами копий за свисающие ветви яблонь, дружинники старшего брата.

Завидев красные щиты дружинников, половцы смеялись, кричали с того берега. Свистели стрелы, ударяясь на излете о кольчуги. Потом половцы стегали нагайками коней и спешили прочь, чтобы увезти добычу и пленных, пока дружинники перебираются через неширокую Десну на плотах и лодках.

К концу лета, когда на кривых сбегающих с холмов уличках Новгорода желтели упавшие с деревьев яблоки, а на рынке у монастыря торговали с телег зерном, прискакал гонец. Его давно ждали. Едет посольство из Великого Галича, везут невесту для княжича Игоря.

Этот брак подготовил еще покойный отец. Он хотел скрепить союз Чернигова и Галича. Теперь Чернигов потерян, но Ярослав Осмомысл понимал, что сыновья Святослава не последние из русских князей, они еще свое возьмут. И потому не стал отказываться от уговора. Ефросинье как раз исполнилось четырнадцать лет – пора замуж.

Ефросинья уезжала из Галича без сожаления. В Галиче было страшно. Мать все время плакала, запиралась со своими боярами, они шептались, грозили местью Настасье и отцу. А отца она и не видела – не заходил он в терем законной жены. Ефросинья думала, что если все равно положено выходить замуж, то лучше дома, на Руси. Княжич Игорь молод, а могли бы просватать за старика.

Путешествие было долгим, ехали три месяца, останавливались в Киеве, потом в Чернигове. От Чернигова пошли светлые лиственные леса, деревень стало меньше, и казались они беднее. Порой встречались пепелища – посольство въезжало в пограничные со степью места. Из Новгорода-Северского прислали дружину, чтобы охранять невесту. Старший брат Ефросиньи Владимир, которого отец отпустил на север, ехал с новгородскими дружинниками и мечтал о том, чтобы напали половцы. Тогда он покажет им, какие в Галиче есть витязи. Но половцы не напали.

Княжича Игоря Ефросинья увидела, когда приехала в тихий деревянный Новгород-Северский, взлетевший над Десной, словно плывущий по небу. Игорь оказался высоким худым подростком. Светлые прямые волосы до плеч, глаза серые, короткий нос и крутой отцовский подбородок.

Толстая суетливая свекровь расстраивалась, что девочка мало ест, подкладывала ей пироги. Крепкий чернявый Владимир быстро подружился с Игорем, они убежали к реке, к рыбакам.

Ночью Ефросинья долго сидела у окошка. Деревянный терем поскрипывал, вздыхал от чьих-то шагов. За окошком – бесконечная равнина, освещенная луной, далеко мерцают огоньки. Красным пятнышком горит костер у реки – в ночном пасут коней. До Галича так далеко – не доехать…

Откуда ей было знать, что ее любовь, ее боль станут темой великой русской поэмы, что через много столетий русский школьник будет повторять горькие слова ее плача, что сотни художников будут рисовать тонкую фигурку, стоящую на крепостной стене. Что образ ее станет воплощением женской любви, верности и терпения. Идут века, а Ярославна все плачет на городской стене…

Ефросинья Ярославна, невеста княжича Игоря, потерла кулачками глаза, потянулась, задула свечу и пошла спать…

Братья Святославичи подросли, наступило им время поучиться ратному мастерству. И если в грандиозном походе великого князя Киевского Мстислава в 1168 году, когда войско русских князей разгромило половцев и привезло в Киев сказочную добычу, Игорь не участвовал, то в событиях, последовавших за этим походом, мы уже видим Игоря.

События в Киеве в 1169 году были вызваны не только очередной вспышкой вражды князей, но и появлением фигуры, которая знаменовала собой новый этап русской истории. Речь идет об Андрее Боголюбском, энергичном и властолюбивом князе Владимиро-Суздальском. Владимиро-Суздальской Руси суждено будет стать центром российского государства – именно сюда постепенно перемещаются основные торговые пути, здесь наиболее активно растут города, среди них – Москва. Сюда не доходят половцы, да и разорительные междоусобные войны бушуют южнее. Князья сражаются за Киев, Чернигов, Галич, и, вмешиваясь в эти войны, владимиро-суздальские князья редко опасаются ответных действий соперников.

Владимиро-суздальские князья стараются укрепиться в Новгороде и Пскове, борются с самовластием собственных бояр и к середине XII века уже притязают на главенство в стране.

Юрий Долгорукий ходил на Киев и сам претендовал на киевский престол, тогда как его сын Андрей вмешивался в общерусские дела, не покидая своей резиденции во Владимире, а если и ходил в походы, то на Новгород или на Волгу – на болгар. Он не считал нужным утвердиться в столь соблазнительном для родственников Киеве, но хотел, чтобы там сидел его человек. К неудовольствию родичей, Андрей старался манипулировать ими в своей игре.

Зато братьев и сыновей Андрей посылал в походы. Послал он их и на великого князя Киевского Мстислава в 1169 году.

В большом войске, сколоченном дипломатией Андрея Боголюбского, были и молодой князь Игорь Святославич с братом, и сын и младший брат Андрея. Сам Андрей ждал вестей дома. Подступив к славному Киеву, князья начали осаду. Кияне твердо стояли за своего князя. Но в конце концов город пал, и Мстиславу еле удалось бежать. И тогда случилось дотоле небывалое на Руси, что говорит о явной моральной деградации русских князей: впервые Киев был взят как вражеский город и отдан на разграбление войску, наполовину состоявшему из степняков. Были сожжены церкви, даже знаменитый Киево-Печерский монастырь. Большинство населения было либо перебито, либо уведено в плен, и, как говорит летописец, «были в Киеве на всех людях стон и тоска, печаль неутешная и слезы непрестанные».

В последующие годы Киев возродился, но удар ему был нанесен непоправимый. Киев лишился роли главного города страны. Теперь он просто город, просто добыча, на него можно ходить походами и грабить, как любой другой. Степнякам с благословения христианских князей дозволено убивать, насиловать и грабить. С этого момента половцы смелее вмешиваются в русскую политику – за услуги им платят не только добром, но и кровью.

…По горящим улицам Киева проезжал на половецком коне девятнадцатилетний князь Игорь. Он был одним из победителей, он познал опасность и битву, он вкусил безнаказанность сильного. Ведь и они с братом увозили из Киева обозы с добычей, награбленной в домах и церквах, его воины вели рабов: детей, женщин, мастеров – единоверцев и соотечественников. Нет никаких оснований полагать, что Игорь был лучше или совестливее других князей. Никто из победителей не выразил раскаяния, не услышал плача своих жертв. Это были последние уроки в школе, которую проходил Игорь. Они во многом определят его жизнь.